Тантра – любовь, духовность и новый чувственный опыт

Рада Камилла Лульо

Рада Лульо – знаменитый учитель медитации. Она более 16 лет жила и работала в ашраме Ошо, и полученный ею опыт лег в основу нового духовного учения «Жизнь в Тантре», которое сейчас практикуется по всему миру. В этой книге она рассказывает о жизни рядом с Мастером, о собственных переживаниях, ошибках и озарениях. Она щедро делится с читателем своим опытом и пониманием – в надежде, что начинающие искатели истины найдут для себя ответы на многие вопросы, а любители Ошо смогут прочувствовать атмосферу, царящую в ашраме Ошо. Рада Лульо утверждает, что именно общение с Ошо подарило ей новое видение тантры, духовных отношений и ярких любовных приключений. Она подробно описывает свои озарения о любовных медитациях и предлагает ряд проверенных тантрических упражнений – они, несомненно, станут настоящим потрясением для многих читателей и откроют новое измерение чувственного опыта.

Глава 2

Инициация в Тантру

В мире всегда существовала традиция поиска истины…

Я называю ее саньясой. Она вечна.

Она началась не с меня.

В нее внесли вклад миллионы людей.

Я тоже внес в нее свой вклад.

Она будет становиться все богаче и богаче.

Когда я уйду, будет появляться все больше и больше людей, которые сделают ее еще богаче.

Старая саньяса была серьезной.

Я внес свой вклад — чувство юмора.

Старая саньяса была печальной.

Я внес свой вклад — песню, танец, смех…

Я сделал ее более человечной.

Старая саньяса в каком-то смысле была жизнеотрицающей.

Я сделал ее жизнеутверждающей.

Но это та же самая саньяса. Это тот же самый поиск.

Ошо«Последний Завет»

С того самого момента, когда я переступила порог этого дома, меня буквально распирало от вопросов. Сначала я сдерживалась, но через некоторое время почувствовала, что могу, не скрывая своего любопытства, их задать: «О чем все это?.. Кто этот парень на фотографиях?.. Почему вы одеты во все оранжевое?.. Что для вас означает слово „медитация“?»

Баскар, красивый индиец с длинными черными блестящими волосами, спокойный и очень непосредственный, мягко рассмеялся над моим нетерпением и поднял руки, как будто для того, чтобы остановить мой неугомонный ум. «Будет лучше, если ты почитаешь вот эти журналы, — сказал он, указывая на небольшую стопку журналов в углу гостиной. — А потом уже, если у тебя останутся какие-то вопросы…»

Поскольку Говиндаса не было дома, я бросила рюкзак в кухне, скинула ботинки, села на подушку и взяла первый журнал. Назывался он просто — «Саньяса». На обложке была фотография того самого человека, который смотрел на меня с портрета на стене. Выяснилось, что его зовут Раджниш, хотя сейчас он известен как Ошо. Самая большая статья в журнале была посвящена Тантре — это был первый раз, когда я встретила это слово, — и я с увлечением погрузилась в нее.

Статья представляла собой отрывок из беседы Ошо и сразу же привлекла мое внимание. Я впервые слышала, чтобы духовный наставник — кто-то, кого принято называть «не от мира сего», — говорил о сексе как о священнодействии. Это затронуло какую-то струнку внутри меня, поскольку у меня всегда было ощущение, что секс может быть прекрасным духовным явлением, хотя сама я никогда этого не испытывала и не слышала, чтобы кто-нибудь говорил об этом в таком ключе.

Священники, монахини и учителя, которых я знала в Неаполе, либо говорили о сексе с осуждением — причем глаза их при этом похотливо поблескивали — либо с умным видом ссылались на теории Зигмунда Фрейда и Карла Густава Юнга. Для меня сама идея, что секс и духовность — это одна энергия, была настоящим откровением, и я жадно «пожирала» статью, как вдруг в комнату вошел Говиндас.

Он выглядел великолепно и немного экзотично — точно так, как когда я увидела его впервые. Мы обнялись, он поспрашивал, где я побывала после отъезда из Мюнхена, а затем показал мне квартиру. Она располагалась в очень старом здании в пригороде под названием Пазинг. В квартире были кухня, три спальни и небольшая комната для медитаций. Электрического водонагревателя там не было, и, если нужно было принять горячую ванну, приходилось топить дровами печку в помещении этажом ниже… Поэтому банный день устраивался только раз в неделю.

Баскар и его прелестная жена-немка Прия жили в одной комнате, молодой жизнерадостный немец по имени Прабхупад — в другой, а в третьей временно жил Говиндас. В его комнате были две кровати, и поскольку занимавший вторую кровать человек как раз накануне уехал в Индию, я могла на ней спать. Лидия, как я узнала, какое-то время провела здесь, но уже давно вернулась в Италию. Как ни странно, она исчезла из моей жизни навсегда, и я ее никогда больше не видела, хотя она вернулась в наш родной город Неаполь.

Когда я поинтересовалась, что означает название журнала «Саньяса», Говиндас объяснил, что это действие, которое совершает человек, когда становится учеником просветленного Мастера. Это духовный путь. Если человек хочет получить инициацию, он «принимает саньясу», а значит, становится «саньясином».

Несколько позже я обнаружила, что слово «саньяса» имеет более широкий смысл. Все духовные искатели в Индии, которые принадлежат к индуистской религии и принимают решение «отречься от мира» — то есть отказаться от собственности, от семьи, дома и работы, — все они называют себя саньясинами. Они носят оранжевую одежду, просят милостыню, поклоняются многочисленным богам и богиням, следуют наставлениям личного духовного учителя, если он у них есть, странствуют по стране. Таких людей тысячи, и эта традиция насчитывает уже много веков.

Ошо полностью перевернул понятие саньясы и предложил совершенно новый, революционный взгляд, говоря, что только трусы отрекаются от мира и убегают в Гималаи, чтобы попытаться забыть все те желания, которые привязывают их к самсаре, или колесу жизни и смерти. То же самое он говорил о христианских и буддистских монахах и монахинях — что они убегают от непростых жизненных ситуаций, которые бросают им вызов, а также от земных удовольствий.

По мнению Ошо, настоящее искусство саньясы заключается в том, чтобы оставаться в мире, наслаждаясь всеми его удовольствиями, в том числе сексом, и в то же время освобождать себя от мирских привязанностей через медитацию. Не удивительно, что Ошо стал очень противоречивой фигурой в Индии, а затем и во всем мире.

В первую же мою ночь в Мюнхене я и Говиндас стали любовниками. Его мягкая и неспешная манера заниматься любовью меня приятно поразила. Для меня это было, безусловно, очень новое и очень интригующее переживание. Во-первых, у него не было уже знакомого мне мужского напора или торопливого стремления к сексуальной разрядке. Он никуда не спешил. Казалось, для него каждый шаг на пути так же приятен и ценен, как и кульминация. Во-вторых, его прикосновения были удивительными — такими мягкими и нежными, что ощущались скорее как чувственные, нежели сексуальные — раньше я не понимала, в чем разница, по той простой причине, что ко мне так никогда не прикасались.

Я немного нервничала из-за того, что Говиндас, как я знала, был раньше с Лидией, моей подругой. В моих глазах она была гораздо красивее меня: она была высокой и стройной, я же всегда была округлой и пышнотелой. Тем не менее я чувствовала, что мне невероятно повезло, что я наслаждаюсь вниманием мужчины, который раньше казался мне столь неземным и недоступным. Оказалось, что он очень сердечный и игривый. Я видела, что нравлюсь ему, но что он не влюблен в меня, а я — в своих усилиях приспособиться к новому окружению — считала неприличным показывать, что по уши влюблена в человека, всерьез занимающегося медитацией. Поэтому я решила делать вид, что мне все равно, и наслаждаться Говиндасом, пока он рядом.

На следующий день Говиндас сказал мне, что все жильцы квартиры отправляются в медитационный центр делать «Динамическую медитацию», и поинтересовался, не хочу ли я к ним присоединиться. Когда я спросила: «А что это такое?» — он дал объяснение, которое звучало так экстравагантно: сначала хаотическое дыхание, затем стадия сумасшествия, затем прыжки вверх-вниз, далее внезапная неподвижность, а потом танец, — что я не почувствовала желания пойти. Я побоялась, что не смогу сделать все «как надо».

Итак, все ушли делать Динамику, а я осталась одна в своем новом доме. Взяв другой номер журнала «Саньяса», я прочитала в нем о медитации под названием «Татрак», древней индийской технике, во время которой нужно в течение длительного времени смотреть в глаза Мастера.

Вечером, поскольку мои соседи все не возвращались, я решила попробовать хотя бы одну медитационную технику, чтобы понять, о чем говорят все эти люди. Не знаю как, но я ухитрилась все перепутать и начала делать странную смесь Динамики и Татрака, глубоко дыша, прыгая вверх-вниз и одновременно глядя на фотографию Ошо на стене комнаты.

Когда я, наконец, дошла до последней стадии этой мною же придуманной медитации, я опустилась на пол, чтобы полежать в тишине. Закрыв глаза, я как будто погрузилась в никуда, в какое-то незнакомое мне пространство. Это было очень расслабленное и приятное состояние, похожее на сон, хотя глубоко внутри я бодрствовала. Много позже и где-то очень-очень далеко я услышала звонок в дверь. Я медленно села и посмотрела на часы. Прошло четыре часа! Звонок продолжал звонить. Я поднялась на ноги и открыла дверь. Это был Баскар. Он с любопытством посмотрел на меня.

— Эй, что с тобой? Ты выглядишь как-то по-другому.

— Да? — Я протерла глаза, чувствуя себя немного ошарашенно. — Я медитировала.

Он озорно улыбнулся и спросил:

— И когда ты принимаешь саньясу?

Я улыбнулась ему в ответ.

— Сейчас.

Он удивился, я — тоже. До этого момента я всерьез не думала о том, чтобы принять саньясу, а если и думала, то скорее в негативных терминах, вроде того, что: «Это интересно, но не для меня». Но такая уж я есть. Когда я оказываюсь в новых и неожиданных ситуациях, мой отклик на них скорее похож на внезапный импульс или вспышку интуиции — лишь позже я перевариваю, что на самом деле произошло. Это не означает, что мое решение принять саньясу было случайным и поспешным. Напротив, оно пришло ко мне из более глубокого пространства, чем мой обычный рационализирующий и анализирующий ум, — скорее из пространства знания, нежели размышления.

Баскар засомневался:

— Сейчас? Но мне через пятнадцать минут нужно идти на работу. Боюсь, нам не хватит времени.

Я пожала плечами:

— Ну ладно, не важно. В другой раз.

— Нет-нет, если ты готова, давай сделаем это сейчас. Он сделал все очень неформально и просто, но в то же время с такой искренностью и любовью, что это глубоко тронуло мое сердце. Я начала ценить качества мягкости и грациозности, которыми как будто от природы наделены многие индийцы.

Баскар провел меня в небольшую комнату для медитаций, зажег свечу перед портретом Ошо и предложил мне посмотреть в глаза мастера. «Как хорошо, — подумала я, — сегодня я уже делала нечто подобное по собственной инициативе!»

Он вышел в свою комнату и вернулся с малой, ожерельем из деревянных бусин с небольшим портретом Ошо в виде медальона. Он надел его мне на шею, на мгновение прикоснулся большим пальцем к моему Третьему глазу, а затем спокойно сказал: «С этого момента ты саньясинка». Затем он спросил: «Ты хочешь подождать и получить имя от Ошо, когда поедешь в Индию, или хочешь получить имя прямо сейчас?»

Он объяснил, что может дать мне имя сам, поскольку Ошо имеет обыкновение отдавать бумаги с готовыми именами ученикам, покидающим Индию, на случай, если они встретят кого-то, кто захочет принять саньясу.

У меня не было никаких сомнений: «Сейчас».

Баскар снова пошел в свою комнату, заглянул в ящик стола, но вернулся разочарованным и с пустыми руками.

— К сожалению, имен не осталось. Может быть, у Прабхупада найдется для тебя имя. Спроси его, когда он вернется.

Вскоре пришел Прабхупад.

— У тебя есть имена от Ошо?

— Конечно.

Он пошел в свою комнату и вернулся с небольшим листом белой бумаги. На нем было написано саньясинское имя и стояла подпись Ошо. Я прочитала имя и в восторге рассмеялась.

Как раз накануне, вскоре после моего приезда, Прабхупад подарил мне яркий индийский постер с изображением Кришны, играющего на флейте, и его преданной супруги Рады, стоящей рядом с сияющей улыбкой на лице. Постер мне очень понравился, и я сразу прикрепила его булавками к стене над своей кроватью.

Имя, которое я только что получила, звучало так: Ма Кришна Рада. Я была очень довольна таким именем и с этих пор начала называть себя Рада.

Через несколько дней после принятия саньясы я присоединилась к выездному медитационному лагерю, который проводили саньясины в прелестном загородном бревенчатом домике на берегу озера. Мы делали пять медитационных техник в день, начиная рано утром с Динамики, и теперь я научилась делать ее правильно. Эту необычайную технику разработал сам Ошо. Она длится один час и состоит из пяти отдельных стадий.

• 10 минут глубокого быстрого хаотического дыхания через нос с акцентом на выдох.

• 10 минут катарсиса, полного сумасшествия, смеха, крика, плача… выражения всего того, что пробудило дыхание.

• 10 минут энергичных прыжков вверх-вниз, во время которых нужно держать руки поднятыми, приземляться на полную ступню и выкрикивать мантру: «Ху! Ху! Ху!»

• Внезапная остановка, после которой следует 15 минут тишины и неподвижности, полной неподвижности, исключающей малейшие движения.

• Последние 15 минут — стадия празднования, которая представляет собой свободный танец.

Техника была весьма интенсивная и требовала ощутимых усилий, особенно на первых трех стадиях, однако эффект был очень интересным: эта медитация помогала мне освободиться от накопившихся невыраженных эмоций и физического напряжения в теле и испытать гораздо более глубокое расслабление.

Позже Говиндас объяснил мне, что цель третьей стадии — пробудить и высвободить сексуальную энергию и распределить ее по всему телу. По замыслу Ошо, человек, выполняющий эту технику, должен прыгать таким образом, чтобы приземляться на полную ступню так, чтобы пятки ударялись об землю, посылая мощную волну энергии вверх по ногам в сексуальный центр. Мантра «Ху!», кроме того, также действует на сексуальный центр как молоток — таким образом, на один и тот же центр оказывается воздействие с двух сторон одновременно. Самой сильной медитацией для меня, однако, оказалась не Динамика, а то, что называлось «разговор с деревьями». Инструкции для ее выполнения были очень простыми: разговаривайте с деревьями на языке, который вы не понимаете, — другими словами, говорите ерунду, бессмыслицу.

Помню, мы все разбрелись по лесу, я выбрала себе дерево и начала разговаривать с ним на непонятном языке. Внезапно я испытала всплеск радости и чувства освобождения — ощущение нового начала, как будто со мной скоро должно случиться что-то неизведанное. Я рассмеялась при мысли о том, что всякий, кто увидел бы меня в такой абсурдной ситуации, решил бы, что у меня не все в порядке с головой. Объяснить, почему бессмысленный разговор с деревьями вызвал такую бурю восторга, было невозможно, — между ними не прослеживалось никакой логической связи. Но состояние было замечательное, и, когда я легла на землю на последней тихой стадии, ко мне пришли мгновения настоящего безмолвия, что для такой болтливой итальянки, как я, было само по себе революцией.

Так началась моя саньясинская жизнь. Не могу сказать, что у меня появилось ощущение какого-то духовного предназначения или признания, что «теперь я нахожусь на верном пути к просветлению», — однако, как только я начала практиковать медитации, я безусловно почувствовала от них огромную пользу. Даже несмотря на то, что я много путешествовала и оказывалась в неожиданных и интересных ситуациях, я всегда ощущала в себе какое-то качество безжизненности, уныния, какой-то вялости, которая не оставляла меня даже на Ибице. Чего-то не хватало — возможно, ощущения изумления или новизны. С того самого момента, когда я оказалась в доме в Пазинге, я почувствовала, что мои жизненные силы пробуждаются, как будто раньше мой внутренний моторчик работал лишь на два оборота, а теперь начал работать на все восемь. В то же время я по-прежнему пребывала в невежестве относительно того, что такое на самом деле саньяса и какое она имеет отношение к Ошо.

Когда я вернулась из медитационного лагеря в Мюнхен, передо мной встала очень практическая проблема — мой кошелек был пуст. За шесть месяцев скитаний я истратила все деньги. Говиндас находился в таком же положении и предложил мне поработать с ним на Октоберфесте, знаменитом немецком пивном фестивале. Моя работа заключалась в том, чтобы продавать по вечерам закуски в больших пивных палатках, где за длинными столами сидели сотни людей, попивая из огромных стаканов пиво и слушая, как духовой оркестр играет «Ум-па-па, ум-па-па…»

«Для продажи закусок в палатках требуется огромное количество персонала, и у симпатичных девушек больше шансов заработать хорошие деньги», — объяснил Говиндас.

Он научил меня кричать по-немецки: «Rettich! Bretzeln! Weiss Wurst!» Для тех, кто не знаком с немецким, объясняю: я продавала редиску, соленые крендельки и белые сосиски.

На следующий вечер я приступила к работе и почувствовала, что это даже лучше, что кроме названий трех продаваемых мною угощений я не понимаю ни слова по-немецки: когда захмелевшие парни покупали у меня закуски и обменивались друг с другом вульгарными замечаниями, явно говоря обо мне непристойности, — меня это не смущало. Вместо этого я давала волю своей коммерческой жилке и продавала больше закусок, чем кто-либо в нашей команде. Однажды я относила закуски на частную вечеринку в отдельном углу палатки, как вдруг посреди всего шума услышала свое имя: «Чао, Камилла!»

Я с изумлением увидела во главе стола своего двоюродного брата Франко. В то время он был директором по персоналу компании «AGFA» в Милане и вывез своих подчиненных на отдых в Германию. Он мгновенно предложил своим сотрудникам купить у меня закуски, тем самым обеспечив мне в тот вечер прекрасную прибыль.

К тому времени я окончательно укрепилась в мысли заработать деньги на поездку в Индию, поэтому, когда Октоберфест закончился, я сразу же нанялась на другую работу, на этот раз в вегетарианский ресторан, где научилась готовить макробиотическую еду. Я проработала там месяц и заработала достаточно денег не только для того, чтобы купить авиабилет для себя, но также чтобы помочь Говиндасу, аргументируя свою щедрость тем, что я сама ни разу не была в Индии, а Говиндас уже был там дважды, поэтому мне будет гораздо удобнее поехать туда с проводником.

Он согласился поехать со мной, но вел себя довольно сдержанно. Я чувствовала, что он не разделяет моего энтузиазма по поводу продолжения наших любовных отношений в Индии, хотя я, разумеется, именно на это и рассчитывала. В действительности я была настолько без ума от него, что надеялась от него забеременеть и родить ребенка. Мы полетели недорогим рейсом Египетских авиалиний, который на сутки делал остановку в Каире. Поскольку у нас не было виз, и мы не могли выйти в город, мы провели все это время в номере гостиницы при аэровокзале. Говиндас распаковал небольшой похожий на гитару инструмент, который называется бузука, и начал на нем играть, приглашая меня присоединиться и сыграть на небольшой флейте, которую я везла в своем рюкзаке. Мы играли вместе несколько часов кряду. Я с удивлением обнаружила, что в присутствии хорошего музыканта как будто заражаюсь его мастерством и начинаю играть все лучше и лучше. Однако это было мое последнее выступление. Когда несколько недель спустя, уже в Индии, Говиндас покинул меня, я забросила игру на флейте и никогда к ней больше не притрагивалась.

После столь длительного путешествия мы достигли Индии в полном изнеможении. У меня остались довольно туманные воспоминания о приезде в Мумбай — или Бомбей, как он тогда назывался, — там мы провели ночь, а наутро сели на поезд в Пуну. Мы ехали третьим классом, сидя на жестких деревянных скамейках в окружении огромного количества индийцев — они сидели на полках, причем даже на багажных, прямо на полу, в проходах, везде. Большинство из них в течение всего четырехчасового путешествия не отрывали от меня глаз.

Прибыв в Пуну, мы остановились в привокзальной гостинице под названием «Грин-отель», которая, к моему облегчению, оказалась довольно чистой. Говиндас хотел немедленно ехать в Корегаон-парк, пригородную зону, где располагался ашрам. Он там раньше не был, поскольку Ошо переехал из Мумбая в Пуну и сделал ее своей постоянной резиденцией в то время, когда мой друг был в Германии. Мы прыгнули в грохочущую моторизованную рикшу, которая напоминала трехколесный мотоцикл с большой пластмассовой кабиной, и на бешеной скорости понеслись по запруженным улицам, пробивая себе путь среди машин, мотоциклов, воловьих упряжек, пешеходов, собак и коров.

Опускался вечер, и, помню, я с удивлением заметила, с какой легкостью я воспринимаю атмосферу Индии. Индийцы и неаполитанцы разделяют теплоту юга, не просто теплоту климата, но также и теплоту души, поэтому, хотя Индия сильно отличалась от южной Италии, я не чувствовала себя в совершенно противоположной культуре. Говиндас тем временем проводил со мной краткий курс выживания туриста, объясняя, как бы он вел себя в разных ситуациях, например с нищими: «Если ты подашь одному, то за тобой по улице последуют по крайней мере еще пятнадцать, — предостерег меня он, — поэтому лучше не обращать на них внимания. В такой ситуации лучше не проявлять сострадания».

Корегаон-парк представлял собой довольно обширную и элегантную пригородную зону, где в тени многочисленных деревьев прятались слегка обветшалые особняки, построенные в 1920-х и 30-х годах состоятельными индийскими принцами и магараджами главным образом для того, чтобы иметь резиденцию на время проведения скачек в сезон дождей. Увлечение скачками индийская знать позаимствовала у британцев, своих завоевателей, которым она поклонялась и подражала. Британцы использовали Пуну как важный стратегический объект, пока Индия не обрела независимость.

Когда мы добрались до дома номер семнадцать в Корегаон-парке, было уже темно и тихо. На улице не было ни души — никого также не было у ворот или в саду. Ворота были открыты, поэтому мы прошли через них по направлению к бунгало, которое теперь называется Кришна-Хаус и является главным зданием. Помню, я чувствовала себя невероятно странно и нервозно, ожидая, что Ошо в любой момент выскочит откуда-нибудь из-за угла. Я не знала о его привычке проводить практически все время в своей комнате с кондиционером.

В бунгало мы увидели нескольких человек в оранжевых одеждах и с малами на шее, некоторые из них очень радушно поприветствовали Говиндаса. Они сообщили нам, что в этот вечер нет никаких медитаций, но завтрашняя медитационная программа начнется в шесть часов утра с Динамики по другую сторону бунгало. Для Говиндаса большой новостью оказалось то, что Ошо больше не ведет ежемесячные медитационные лагеря — интенсивную десятидневную медитационную программу, которую он до сих пор самолично проводил в Бомбее и по всей Индии. Он попросил заниматься этим одного из своих саньясинов.

Когда мы снова вышли за ворота, Говиндас остановил рикшу и сказал водителю: «Боут-Клаб роуд, баба». Затем он объяснил мне, что обращение «баба» можно использовать по отношению практически к любому мужчине в Индии, особенно к водителям рикш, торговцам и официантам. В свободном переводе это слово означает «папаша».

Боут-Клаб роуд^[3], как я узнала позднее, было еще одним напоминанием о временах британского господства. Эта улица получила свое название от лодочного клуба, построенного в колониальном стиле и располагавшегося рядом с ашрамом, на берегу реки Мула-Мута. Река в этом месте была перегорожена дамбой, в результате чего образовалось небольшое озеро, где леди и джентльмены на досуге могли кататься на лодках. Аромат тех изящных времен, казалось, все еще витал в воздухе. В действительности весь город был погружен в какой-то постколониальный туман и испытывал благоговейный трепет перед иностранцами, что, возможно, и объясняет ту бесконечную терпимость, которую пуниты проявляли к саньясинам Ошо, несмотря на их порой возмутительное и скандальное поведение.

Мое самое яркое воспоминание о том первом вечере в Индии связано с приездом в квартиру на Боут-Клаб роуд, где жили друзья Говиндаса. Когда мы позвонили в дверь и она была открыта — уже не помню кем — из коридора к нам навстречу с восторженным криком «Говиндас!» выбежала совершенно обнаженная женщина с бритой головой. Она бросилась к нему в объятия и повисла на нем, как мартышка, обвив руками и ногами и громко покрывая поцелуями.

Она явно проявляла скорее нежные дружеские чувства, нежели сексуальные, но я впала в глубокий шок и подумала: «Боже, я что, тоже должна вести себя подобным образом?» Стоя рядом с ними, я испытывала смешанные чувства — неловкость, смущение, замешательство, а также осознавала целую бурю мыслей в голове: «Они уж слишком „другие“. Не думаю, что я смогу вписаться в их компанию». Но я заметила также, что просто наблюдаю эти мысли и чувства из более глубокого пространства внутри. В течение ближайших недель и месяцев это ощущение будет становиться все более и более знакомым.

Затем мы прошли в комнату, где находились другие саньясины, все одетые, и, к моему облегчению, перешли к более привычному общению. Сарита — женщина с бритой головой — обернула вокруг себя лунги, и я начала расслабляться. Кстати, лунги — это очень удобный, особенно в жаркий сезон, вид одежды, который используют и мужчины, и женщины. Он представляет собой просто кусок тонкой хлопчатобумажной ткани два метра на метр. Индийцы оборачивают ею бедра и ходят с открытым торсом. Женщины-саньясинки приспособились носить лунги, оборачивая их вокруг бедер, а затем крест-накрест прикрывая ими грудь и завязывая ткань на шее. Разумеется, все лунги, которые носили саньясины в Пуне, были ярко-оранжевого цвета.

На следующий день я и Говиндас снова пришли в ашрам с главной целью — увидеть Ошо. Как я узнала, это могло произойти только на вечернем даршане — так назывались личные встречи с мастером. Подать заявку на встречу нужно было в десять часов утра у ворот Лао-Цзы Хаус, где жил Ошо.

Здесь необходимо объяснить географию ашрама. По сути дела, он состоял из двух больших строений: в передней его части находился Кришна-Хаус, где располагалась администрация, а позади него — Лао-Цзы Хаус, где жил Ошо. Каждый вечер он давал даршаны на крытой веранде в дальней части своего дома, а утром проводил беседы на большой террасе на первом этаже. Между этими двумя строениями находились крошечная столовая и площадка для ежедневных медитаций. В целом на территории ашрама и вокруг него жило не больше пятидесяти человек — приблизительно двадцать западных саньясинов и тридцать саньясинов-индийцев. Вся обстановка отличалась крайней простотой.

В те времена это место очень сильно напоминало обычный индийский ашрам, поскольку его обустройством и управлением занимались индийцы. Индийцы организовывали все праздники, мы ели индийскую еду и танцевали под индийскую музыку, которая называлась киртан. Огромный приток западников еще только начинался.

Встречи с Ошо назначала красивая гречанка необычного вида, которую звали Мукта. У нее были глубокие карие глаза и довольно серьезное лицо, которое в любой момент могло озариться ослепительной улыбкой. Мукта задала мне несколько вопросов: как меня зовут, откуда я родом и медитировала ли я когда-нибудь до приезда в Индию. Если это было испытание, то, должно быть, я его прошла, поскольку она сказала: «Хорошо. Приходи на встречу с Ошо сегодня вечером. Незадолго до даршана обязательно прими душ, воздержись от использования духов или средств с сильным запахом и не надевай шерстяную одежду». Очевидно было, что Ошо страдает от аллергии на любые сильные запахи и шерсть.

Именно так в этот вечер я оказалась у ворот Лао-Цзы Хаус. Я отмылась дочиста и, как надеялась, не источала никаких запахов. Было около половины седьмого, и я испытывала некоторое волнение, поскольку видела ворота Лао-Цзы во сне в Мюнхене: Ошо стоял у ворот и, когда я подошла, открыл их, взял меня за руку, и мы вместе пошли по дорожке. Я с изумлением обнаружила, что ворота и дорожка были в точности такими, как в моем сне: это были двустворчатые железные ворота с узором, и открывались они на посыпанную гравием тропинку, над которой возвышались огромные деревья. В сгущающихся сумерках дорожка казалась очень манящей и таинственной.

Когда меня пропустили через ворота, и я вместе с Говиндасом и шестью или семью другими людьми пошла вперед по дорожке, мое сердце неистово колотилось. Мы обошли дом с одной стороны, повернули за угол и оказались на просторной веранде с полом, выложенным небольшой квадратной плиткой. Снимая туфли на входе, я увидела Ошо — он сидел в кресле на небольшом возвышении в дальней части веранды, — и внезапно у меня возникло ощущение, что мой ум больше не думает, как обычно. С этого момента все как будто стало преувеличенным. Каждая мысль, приходящая мне на ум, была похожа на написанное громадными буквами название фильма — я будто стояла перед огромным экраном и наблюдала спроецированные на него мысли. Я чувствовала, что вхожу в невероятно мощное заряженное энергией поле, и напоминала сама себе героя-исследователя из фантастического рассказа, который вдруг оказался в совершенно ином измерении. Как еще мне это описать? Ощущение было такое, как будто я проникаю в пульсирующую сферу — я внезапно открыла дверь в космос, просто вхожу в него, и там нет ничего, кроме меня и человека, сидящего в кресле.

Больше ничего не имело значения. Больше никто не имел значения. Не имело даже значения то, как я себя веду. Все, что имело значение, абсолютно и в наивысшей степени, — это настоящий момент. Я чувствовала свой каждый вдох и выдох, чувствовала биение своего сердца, видела свои мысли. Это само по себе было таким ярким переживанием, что его одного хватило бы до конца моих дней.

Прежде чем сесть, я подошла к Ошо и прикоснулась к его ногам. Когда я встала и посмотрела ему в глаза, я почувствовала, как будто смотрю в глаза пустоты. Однако в этой пустоте я могла ощутить только полнейшее приятие. Впервые в жизни я почувствовала себя совершенной. Я чувствовала, что, какой бы я ни была и что бы ни делала, это абсолютно нормально. Я, конечно, уже знала, как выглядит Ошо — его бородатое лицо смотрело на меня с десятков стен. Я также знала, что на нем будет простая накрахмаленная белая роба с воротником-стойкой. Но то, чего я не могла узнать до этого момента, — это какова сила воздействия его энергии и его любви. Он выглядел так, как будто сидит здесь уже целую вечность и просто ждет меня. Затем он улыбнулся мне и сказал: «Привет, Рада. Вот ты и приехала». Ни больше, ни меньше.

Я подумала: «Если я так себя чувствую рядом с этим человеком, значит, я нашла то, чего ищу». Уже не помню, что еще произошло во время этой первой встречи, — задавала ли я какой-то вопрос, и что он ответил, — поскольку в последующие несколько дней мне представилось несколько возможностей встретиться с Ошо, и эти воспоминания смешались в моей голове.

То, что до сих пор остается со мной с той первой встречи, более, чем что-либо, — это глубокое переживание приятия. До того момента я даже не осознавала, что не принимаю себя такой, какая я есть, — я не принимала себя сама, и меня не принимали другие люди. Даже близкие. Не в такой мере. Не безусловно. Это ощущение приятия не сопровождалось никакими действиями — никто не гладил меня по головке и не говорил: «Хорошая девочка!» или что-то в этом роде, — и стало одним из самых главных ключей, не только для моей личной трансформации, но и в работе в другими людьми, которую я сейчас провожу. По сути дела, это основной принцип Тантры, поскольку в тантрическом ви́дении принимается все — вся вселенная во всех ее измерениях, от земли до неба, от мирского до священного. Очевидно, что такое ви́дение невозможно, если вы, прежде всего, не принимаете себя.

Первая встреча с Ошо стала для меня также инициацией в мою работу, и это ощущение в последующие несколько дней продолжало углубляться, поскольку каждый раз, когда я его видела, я чувствовала, что получаю новый ключ. Например, несколько дней спустя я присутствовала на даршане и слышала, как Ошо разговаривает с сидящим перед ним мужчиной средних лет. Не помню, в чем был его вопрос, но в какой-то момент Ошо предложил этому человеку закрыть глаза и поднять руки вверх. Затем он посмотрел на меня и попросил меня встать позади мужчины.

«Излей на него всю свою любовь», — сказал он мне, а мужчине предложил: «Двигайся вместе с энергией, и, если что-то произойдет, позволь этому произойти». Затем он прикоснулся к Третьему глазу сидящего мужчины.

Если бы у меня было время, чтобы что-то спросить, я бы задала множество вопросов: «Излить свою любовь? Как? Что именно я должна делать? И что, если у меня не получится? Что, если у меня нет никакой любви?»

Но, к счастью, у меня не было времени даже на то, чтобы подумать об этом, поскольку меня переполнило легкое и естественное ощущение отдавания своей энергии. Это просто начало происходить само собой — она начала вытекать из моих рук, из моей груди, из моего живота, из моего сердца. И в этом процессе отдавания со мной произошло множество вещей. Их трудно описать, но я все же попробую. Я почувствовала, что как будто таю и растворяюсь — не могу сказать в чем. В тот момент, когда это происходило, во мне появилось очень сильное ощущение присутствия, похожее на глубокое чувство знания себя. Переживание было мощное, как электрический разряд, и через какое-то время я без сознания упала на пол. Это была смесь оргазмического блаженства и обморока. В этом не было никакого страха, только ликование и радость.

Это оргазмическое переживание стало для меня началом понимания себя и энергии, понимания связи между сексуальностью и медитацией, и выхода за рамки представлений, которые есть у большинства людей относительно секса. Несколько дней спустя я снова была на даршане. Я уже довольно искусно развила в себе талант выискивать вопросы, которые могла бы задать Ошо, поскольку те, кто не задавал вопросов, просто безмолвно присутствовали на даршане, сидя в группе других людей, не выходя вперед к Ошо и не получая его полного внимания. На этот раз я решилась спросить его о статье про Тантру, которую прочитала в журнале «Саньяса» в Мюнхене, где он описывал два вида оргазма: обычную сексуальную разрядку и «долинный оргазм», для которого требуется более расслабленный и медитативный подход. Это затронуло мою личную проблему: оказавшись в Пуне, я осознала, что, хотя секс с Говиндасом прекрасен, я всегда чувствую некоторое разочарование, поскольку к тому моменту, когда у него происходит оргазм, оказываюсь не вполне «готова».

Поэтому я решила спросить Ошо: «У меня происходит „долинный оргазм“? И именно поэтому я не достигаю разрядки?»

Его ответ меня удивил. Отодвинув в сторону вопрос о «долинном оргазме» репликой, что я для таких вещей еще слишком молода, он дал мне четкие инструкции относительно того, как объяснить моему другу, что может помочь мне достичь оргазма. Он давал мне такие конкретные, такие практические рекомендации, как будто цитировал Мастерса и Джонсон^[4]. Тот факт, что духовный Мастер уделяет столько времени тому, чтобы объяснить мне подобные вещи, стало еще одним важным ключом: это укрепило мое понимание того, что секс — не что-то отдельное от духовности, что в глазах просветленного существа все воспринимается как священное. Он сказал, что мне будет легче достичь клиторального оргазма, если во время секса я буду занимать позицию сверху. Тогда я смогу более активно двигаться и довести себя до пика сексуального возбуждения. Он объяснил, что я не должна ничего стесняться или как-то сковывать себя. Я могу также подсказать своему другу, как ласкать меня, чтобы я достигла оргазма, добавил он, но, если это невозможно, я могу, ничуть не смущаясь, доставить себе это удовольствие сама.

Затем Ошо в более общих словах говорил со мной о важности оргазма для роста человека: до тех пор, пока он не начинает получать оргазм, он не может полностью раскрыть свой потенциал — не только в сексуальности, но и в других измерениях жизни, поскольку оргазм выводит человека за пределы и дает проблеск чего-то большего, чем его обычное «Я».

Помню еще одно значимое переживание, которое случилось со мной во время этих ранних даршанов. Однажды вечером я сидела на даршане в группе восьми человек, как вдруг один молодой мужчина начал играть на гитаре музыку для Ошо. Это было необычно. Как правило, никто не делал ничего подобного. Но он попросил об этом Мукту с такой искренностью и убежденностью: «Все, чего я хочу, это спеть песню для Ошо», что ему предоставили такую возможность.

Уже не помню, какую именно музыку он играл. Помню, что я просто закрыла глаза, стала слушать музыку и ощутила, что мои органы чувств раскрываются на более высоком уровне восприимчивости, который мне был до сих пор незнаком. Я позволила музыке захватить меня на сто процентов, и тогда двери моего восприятия распахнулись, особенно двери слуха. Я почувствовала, что становлюсь одним целым с музыкой, с ночными птицами, щебечущими в саду, с пением сверчков и кваканьем лягушек, со всеми звуками, которые отзываются эхом в чувственной жаре индийской ночи. Я чувствовала, как моя кожа наслаждается нежным прикосновением легкого ветерка, проносящегося через веранду; я ощущала едва уловимый запах «королевы ночи» — цветка жасмина — где-то вдалеке; я осознавала также, что эта возросшая чувствительность погружает меня внутрь на какой-то более глубокий уровень. Это было удивительно, потому что меня воспитывали, внушая религиозную идею, что физические чувства — это опасное искушение, способ потерять себя во внешнем удовольствии, а не бесценные ворота, которые ведут человека глубоко внутрь, в медитацию.

Затем я ощутила, как мощный поток энергии, похожий на луч прожектора, заиграл на моем лице и теле. Я открыла глаза и увидела, что Ошо смотрит на меня в упор своими огромными пугающими глазами.

«Нет, это невозможно», — подумала я и немедленно снова закрыла глаза, погружаясь внутрь, в звуки, ласкающие мои органы чувств. Затем я снова почувствовала луч прожектора — на этот раз он был еще сильнее, — открыла глаза и снова увидела, что он смотрит на меня. Тогда я подумала: «Раз он смотрит на меня, мне придется смотреть на него». Поэтому я больше не стала закрывать глаза.

Тогда он сказал: «Рада, вставай и танцуй». С моей стороны не было ни «да», ни «нет», ни чего-либо в промежутке. Я просто заметила, что встаю и начинаю танцевать, прямо на веранде, превращаясь в танец, двигаясь с танцем, тотально погружаясь в танец, пока полностью не исчезаю в музыке, в звуках, в ощущениях, в чувствовании. Затем я осознала, что из глубины живота поднимается смех — я смеюсь, смеюсь и смеюсь, сама не зная почему, с восхитительным ощущением пробуждения, с ощущением абсолютной «правильности», с ощущением, что я вернулась домой. Потом я просто кружилась, кружилась, кружилась, пока в прострации не упала на пол к ногам Ошо.

Полагаю, мне простительно было думать, что этим блаженным переживанием завершилась моя инициация. Но мне предстояло сделать еще один шаг. Я уже влюбилась в тантрического мастера. Теперь мне предстояло влюбиться в тантрическое ви́дение жизни.

Тантрическая медитация

Секрет прикосновения

Многим из нас трудно прикасаться к собственному телу с любовью. Это удивительно, потому что на самом деле это очень просто и естественно: если вы любите себя, значит, любите и уважаете свое тело. Но общество запрещает нам прикасаться к себе, и маленькие дети быстро усваивают, что не должны себя трогать, за исключением разве что тех случаев, когда они поранились и тело нуждается в особом внимании.

Точно так же ограничивается прикосновение к другим людям. Мать может обнять ребенка, отец может в шутку «подраться» с сыном или дочерью, но это максимум допустимого, — этим ограничиваются прикосновения в ранние годы жизни, хотя именно в этот период формируется отношение ребенка к своему телу.

Если тело недополучает прикосновения, оно постепенно становится все менее и менее чувствительным. В Тантре эту чувствительность необходимо пробудить заново, иначе вы не сможете открыть тайны тела, особенно те, что связаны с чувствованием своей энергии ее движением.

Прикосновение к телу другого человека — это также прикосновение к его энергии. На еще более глубоком уровне оно может стать единением двух существ, двух душ. Прикасаясь к вашему телу, я могу прикоснуться к вашему сердцу, физический контакт — это просто мост. Тогда мы уже не два отдельных существа, мы сливаемся в одно целое, и это единство включает все — не только вас и меня, но и все таинственное существование вокруг нас.

Первая стадия

• Сядьте лицом друг к другу приблизительно на расстоянии одного метра. Убедитесь в том, что вам удобно и ваше тело расслаблено. Вы можете быть обнаженными или частично одетыми. Мягкая фоновая музыка и приглушенный свет помогут вас создать правильную обстановку.

• Посмотрите друг другу в глаза. Ничего не нужно делать. Ничего особенного не нужно достигать или испытывать. Делайте это на протяжении приблизительно десяти минут.

Вторая стадия

• Придвиньтесь ближе к своему партнеру, чтобы ваши тела почти соприкасались. Закройте глаза и позвольте вашим пальцам прикоснуться к вашему собственному телу. Мягко поглаживайте себя — по кисти, по руке, по лицу, по всему телу. Не торопитесь. С изумлением исследуйте собственный ландшафт.

• Приблизительно через десять минут, не открывая глаза, протяните руку вперед к своему партнеру и начните мягко исследовать друг друга через прикосновение. Пусть прикосновение будет скорее чувственным, нежели сексуальным. Представьте, что ваши руки — это антенны сердца и что на самом деле прикасаются друг к другу ваши сердца.

• Приблизительно через десять минут остановитесь, посидите в тишине, вернувшись к себе. Глаза не открывайте. Не двигаясь и не прикасаясь к себе, почувствуйте собственное тело изнутри, замечая все внутренние процессы и ощущения. Возможно, вы осознаете, что ваше тело становится более чувствительным, более живым. Быть может, вы ощутите, что энергия начинает двигаться.

Когда вы будете готовы, перенесите внимание снова на партнера и позвольте своим рукам направлять вас в вашем исследовании. В правильный для вас момент соединитесь в любящем объятии, завершая упражнение.

Примечания

3

Боут-Клаб роуд (англ.) — в дословном переводе «улица лодочного клуба».

4

Уильям Х. Мастерс и Вирджиния Е. Джонсон — американские ученые, изучавшие сексуальное поведение человека и написавшие об этом ряд книг.