Волк за волка

Райан Гродин, 2013

1956 год. Победу во второй мировой войне одержали страны «Оси» и миром управляют правительства Третьего Рейха и Императорской Японии. Ежегодно они устраивают соревнование: гонку на мотоциклах от Берлина до Токио. Победитель получает приглашение на бал, на котором неизменно присутствует Адольф Гитлер. Именно возможность встретиться с фюрером и убить его интересует еврейку Яэль, бывшую узницу концлагеря, а ныне – участницу Сопротивления. Благодаря приобретенной в ходе фашистских экспериментов способности принимать облик любой девушки, Яэль выдает себя за Адель Вольф – победительницу прошлогодней гонки. И лишь на старте оказалось, что в гонке решил принять участие и брат-близнец Адель, Феликс Вольф, а одним из главных конкурентов стал Лука Лёве, с которым Адель в прошлом явно что-то связывало. Задача Яэль усложнилась: важно не только победить в гонке, но и сохранить свою тайну.

Глава 4

Сейчас. 9 марта 1956 года. Германия, третий рейх

Адель Вольф жила одна на окраине города. У нее была квартира на последнем этаже здания, с блестящим видом подмигивающих столичных огней. Она купила ее и оплатила в полном объеме еще год назад, потратив большую часть призовых денег от победы в Гонке Оси.

Только один из сотни фактов из папки Адель. Хотя Яэль знала каждый метр жилища победительницы благодаря информаторам и изучению старых чертежей здания, сама она никогда не была внутри квартиры.

Это должно было вот-вот измениться.

Яэль согнулась в кузове блестящего грузовика (Сопротивление фактически никогда не использовало прачечную на колесах для стирки, а только для слежки и курьерских поручений), наблюдая за входом в здание. Было тихо, почти так, как во время комендантского часа. За последние пять минут вышел только один пожилой мужчина, тащивший упирающегося бульдога, настоятельно призывающий его облегчиться, пока он топтался и ворчал под оранжевым светом фонаря. Теперь он ушел, и путь был чист: пустые улицы и ни одного автомобиля Гестапо. Высоко-высоко вверху ярко светились окна квартиры Адель Вольф.

— Готова? — Каспер, водитель и друг-оперативник, посмотрел на нее, повернув голову от подголовника с потрескавшейся кожей.

Смех пузырился у Яэль в груди. Готова? Её готовность ковалась годами. То, что началось в лагере смерти как упрямство ради выживания, расцвело в нечто гораздо более смертоносное. Подготовка Влада сделала ее жестокой в рукопашном бою. Смертельно точной с любым оружием, из которого стреляла. Книги Хенрики предоставили в ее распоряжение языки и информацию. В лагере она выучила русский, добавив его к родному немецкому. Японский, итальянский и английский появились позже, вместе с поверхностным знанием арабского языка. Она узнала все, что могла, о мотоциклах «Цюндапп КС 601». Она изучила остальных отобранных гонщиков, запоминая биографии и любимые обманные тактики. Втиснуть все это в слово, короткое и простое как «готово» казалось… забавным.

Отсюда и смех.

— Более чем, — сказала она Касперу. — Я просигналю из окна, когда схвачу цель. Будь готов помочь мне погрузить ее.

Каспер кивнул: «Не слишком затягивай. Через шестьдесят минут настанет комендантский час. Я хочу вернуть Победоносную Вольф Хенрике задолго до него».

Яэль убедилась, что ее лицо снова выглядело как у Мины Ягер. После одного, последнего осмотра улицы (все еще пустой, без лишних глаз) она выскользнула из грузовика и через холодную ночь проникла в мраморное фойе здания. В глубине находились двери лифта из блестящей латуни, зарешеченные яркими буквами «Х». Это был самый простой путь вверх, но он слишком походил на клетку. Слишком много «Х» пересекались у нее на лице. Перечеркивали ее.

Больше никогда.

Вместо этого она пошла по лестнице.

Яэль не теряла зря времени, достигнув двери квартиры Адель. Ее сердце стучало одновременно со стуком: стук, стук, стук, стук…

…

Ответа не было. Просто тяжелое молчание квартиры изливалось в холл. Привлекая внимание к резкости ее собственного сердцебиения.

Адель Вольф не было дома.

Пальцы Яэль взлетели к волосам Мины, вытянули две невидимки и распрямили их. На то, чтобы вскрыть замок, распахнуть дверь и войти ушло несколько секунд.

Внутри был такой беспорядок, который дал бы фору даже кабинет Хенрики. Признаться честно, Яэль не была чистюлей (Владу потребовалось три месяца, что заставить ее отказаться от привычки оставлять грязные стаканы в раковине, когда она жила на его ферме), но состояние квартиры Адель Вольф заставило ее отшатнуться. Одежда была повсюду. Наброшена на кресла. Скомкана у плинтусов. Стены были загромождены утвержденными рейхом картинами и фотографиями Адель на Балу Победителя, одетую в сложное кимоно и торжественно зажатую между фюрером и императором. Гиганты Востока и Запада, улыбающиеся в камеру.

Кожа Яэль поползла, плотно натягиваясь на кости. Она не могла долго смотреть на их лица, поэтому ее глаза скользнули к другим фотографиям: в рамках, разбросанных между давно стоящими, недопитыми кружками кофе без сливок.

Самая большая картина находилась у проигрывателя. На ней была изображена более молодая Адель: угрюмое лицо и скрещенные руки. Ее волосы, заплетенные в высокие косы, были самой яркой деталью в картине. Ее братья держали каждый по одной, выражения их лиц были полны веселья. Феликс и Мартин были красавчиками (Яэль отметила этот факт задолго до того, как впервые открыла дело Адель), хотя по этому фото трудно было сказать такое.

Мурашки. На этот раз не по коже, но в самом сердце. Яэль смотрел на лица братьев Адель — ее семьи — и подумала о волках на своей руке, об одинокой, потерянной стае.

Яэль повернулась ко всему спиной и закрыла дверь. Судя по вещам, Адель все еще упаковывалась. Быстрый взгляд на кухню показал, что чайник с водой стоял на зажженной конфорке. (Она вышла, чтобы с кем-то встретиться? Тогда она должна была воспользоваться лифтом.) Она скоро вернется — или квартира сгорит.

Конечно же, чайник свистел, выпуская пар, когда входная дверь с грохотом открылась. Яэль попятилась в тень шкафа с пальто из колючих тканей.

«Дерьмо!» — первое слово из уст Адель Вольф. Яэль наблюдала через щель в двери шкафа, как ее фигура метнулась через всю квартиру. Легким толчком она погасила пламя, бормоча все больше проклятий и громко завизжав, когда попыталась резко снять горячий чайник с конфорки.

Девушка обезумела и впала в истерику. Размахивала обожженными пальцами в воздухе. Ее проклятия распадались на «дерьмо», «черт» и на другие красочные фразы.

Пришло время нанести удар.

Мурашки, поползшие по коже Яэль, соединились с дрожанием сердца. Пальцами она сжала свой пистолет и начала выходить из шкафа.

— Вижу, что кое-что не изменилось, — голос, глубокий и мужской, зазвучавший всего в метре от нее, заморозил Яэль на полушаге. Свободные пальцы зависли над деревянной дверью шкафа: девушка была слишком потрясена, чтобы закрыть ее.

Это неправильно. Яэль месяцами следила за квартирой победительницы. Наблюдала, как та заходит и выходит. Иногда Адель тащила кучу коричневых мешков с продуктами, в другое время она была одета в гоночную экипировку, готовая поехать. Всегда она была одна.

Но не сегодня вечером.

Яэль стиснула зубы и скользнула обратно в лес зимних пальто. Полоса света из-за двери потемнела, когда посетитель шагнул ближе. Он стоял к шкафу спиной, но Яэль смогла разглядеть, что он был высоким, худым, сильным, а его мышцы были видны даже под объемной курткой. Он стоял как борец — ногами врозь. Даже поймай она его врасплох, она сомневалась, что сможет одолеть его и Адель.

Не тихо. Не без следов крови.

Кроме того, если этот неизвестный юноша пропадет (последний раз его видели в компании Адель Вольф), власти насторожатся. Такое было непозволительно для этой миссии.

— Черт, это больно! — Адель зашипела, дуя на обожженные пальцы.

— Из чего я делаю вывод, — юноша подошел к холодильнику и вытащил горсть льда, — Германия сотворила чудеса с твоим словарным запасом.

Проклятия Адель утихли. Она осторожно приняла лед, как будто ожидала, что юноша нанесет ей удар в любой момент.

— Мы оба знаем, что ты проделал весь этот путь сюда вовсе не за тем, чтобы критиковать мои манеры.

Юноша ничего не ответил. Его плечи странно напряглись, как будто это он ожидал от нее удара.

— Выкладывай, — вздохнула Адель.

— Ты не можешь участвовать в гонке завтра, — ответил юноша.

Взгляд Адель мог резать сталь. Она скрестила руки и стиснула зубы. Травмированный кулак плотно сжал кубики льда. — Почему?

— Я могу придумать около тысячи причин: умышленное выведение из строя мотоцикла, обезвоживание, слишком быстрая езда, переход через полноводную реку… Лука Лёве.

Челюсти девушки, как и кулак, сжались еще сильнее. Растаявший лед просочился сквозь пальцы, как слезы.

— А ради чего? — голос юноши звучал также жарко, как чайник. Шипели слоги. Кипели согласные. — Еще одного Железного креста? Большей известности на «Рейхссендере»? Больших денег?

— Я отправила большую часть своего выигрыша во Франкфурт. Тебе это известно.

— Нам не нужны твои деньги, Ада. Нам нужна ты. Пожалуйста. Настало время вернуться домой.

Домой. Яэль поняла, что это был не просто какой-то юноша. Это был брат Адель. Ее брат-близнец. Ну конечно. У него были такие же шелковистые, блондинистые волосы, как и у девушки, которая сжимала в кулаке лед. Были и другие общие черты: поза, одинаково сжатые кулаки.

Адель покачала головой и плотно скрестила руки.

— Нам почти восемнадцать, Феликс. Худшее, что может случиться с тобой, это призыв в армию механиком в одно из поселений Лебенсраума. Но меня выдадут замуж или отправят в Лебенсборн^[5]. — Кулак Адель сжался еще сильнее, когда она говорила о программах селекции. Кубик льда, который она держала, выскользнул из рук и закрутился на плитках и досках пола. Успокоился он у двери шкафа. — Эта гонка — мой последний шанс избежать такой участи. Чтобы доказать, что я могу служить Рейху, также хорошо, как и любой мужчина.

— Я думал, это то, что ты делала в прошлом году, — сказал Феликс.

Губы Адель Вольф дернулись: «Одной победы недостаточно. Я не могу быть также хороша, как мужчины. Я должна быть лучше них. Ни один гонщик прежде не получал два Железных Креста».

Не от недостатка усердия, насколько знала Яэль. Двойной крест был недостижим, что заставляло участников от обеих империй истекать слюной от него.

С годами Гонка Оси — официальное празднование продолжающегося союза Оси — скатилась до того, что Райнигер называл соревнованием «кто круче». Партнерство Третьего рейха и Великой Восточно-Азиатской сферы взаимного процветания было шатким, с каждым годом понемногу разрушающимся. Они были очень далеки от полномасштабной войны, но напряженность возникала каждый раз через гонщиков и их победу.

Выиграй одну гонку в честь Рейха, и ты получишь наличные, славу, назначение в Лебенсраум по собственному выбору. Выиграй вторую, и сам фюрер будет у тебя в долгу. Весь известный нам мир был твоим.

— Лука Лёве и Цуда Кацуо будут бороться за эту же привилегию, — напомнил Адель брат. — Это и для них последний год гонки. Они будут жаждать крови, и именно на твое горло они нацелятся.

Адель ничего не ответила: она так плотно сжала губы, что они побелели.

— Как ты можешь так поступать с папой и мамой? После того, что случилось с Мартином…

Мартин. Второй брат. Тот, который сломал шею на Нюрбургрингском треке в двенадцатый день рождения близнецов. Предполагалось, что они вернутся домой с гонки и съедят торт. Вместо этого они отправились в морг.

Все эти воспоминания играли на лице Адель: уродливые теневые куклы. Белизна ее губ распространилась на щеки. Гнев прошел красным: «Это не то же самое».

Пальцы Феликса в тревоге переплелись за спиной:

— Ты права, — ответил он ей. — То, что ты делаешь, гораздо опаснее.

Судороги начали ползти вверх по бедрам Яэль. Она передвинулась как можно более бесшумно и подумала о Каспере в грузовике-прачечной, смотрящем в окно. Ожидающем.

— Другие гонщики грязно играют, но и я делаю подобное. — Руки Адель были скрещены, когда она говорила. — Я знаю, на что иду. Кроме того, сам фюрер дал мне особое благословение на гонку. Он даже прислал мне телеграмму, в которой сообщил, что будет болеть за меня.

Феликс повернул голову так медленно, что Яэль смогла увидеть юношу в профиль. Его черты лица были напряженными и полны тревоги, как и у сестры. Точь-в-точь, как у сестры. Не считая его чуть более выраженной линии подбородка, трех ее веснушек и нескольких сантиметров разницы в росте, брат и сестра были почти идентичны.

— Я всегда терпел; я всегда хранил твой секрет, всегда позволял тебе соревноваться под моим именем, — напомнил ей Феликс. — Ты знаешь, что я не просил бы тебя не участвовать в гонке, если бы именно это не имел в виду. Поверь мне, Ада. Пожалуйста.

Адель Вольф молчала так долго, что Яэль начала опасаться, что та может сказать да. (И что тогда? Вывалиться из шкафа и сказать «Бу»? Похитить их обоих?)

Но Адель заговорила. Ее слова были медленными, определенными: «В этот раз я принимаю участие в гонке под своим именем».

Кулаки Феликса сжались крепче, послышался хруст костяшек. Пять щелчков для правой руки, пять — для левой. Эти звуки заставили Адель нахмуриться: «Возвращайся во Франкфурт, Феликс».

— Только с тобой.

Кажется, упрямства в семье Вольф было с избытком. Яэль там будет самое место.

Адель покачала головой: «Завтра я приму участие в гонке, и ты не сможешь меня остановить».

Если бы близнецы были баранами, они бы столкнулись головами, сцепив рога. Вместо этого они просто стояли, занятые невидимой битвой характеров. Она была молчаливой: вся борьба была в их глазах и их истории.

Победитель определился. Победоносная Адель Вольф прочистила горло и заговорила: «Почти комендантский час. Ты должен идти».

Феликс опустил руку в карман своей куртки и достал карманные часы. Это была дешевая, щербатая вещь, издавшая жестяной звук, как он их открыл. Время было верным: почти комендантский час. Он вышел из своей стойки бойца и отступил к двери. Адель последовала за ним — и оба пропали из тонкого поля зрения Яэль. Единственное, на что ей оставалось смотреть, — тающий кубик льда.

Дверь открылась и закрылась со щелчком. Прощание близнецов, если таковое и было, было безмолвным. Квартира погрузилась в тишину и одновременно исчез кубик льда.

Наконец, шаги Адель заскрипели в комнате. Со стоном ожило телевидение. Знакомые звуки «Рейхссендера» поплыли по квартире.

«А сейчас мы присоединимся к нашему любимому и почитаемому фюреру в преддверии Гонки Оси в спецвыпуске «Разговора с Канцелярией», — гудел ничем не примечательный мужской голос.

Было такое чувство, будто муравьи маршировали вверх и вниз по рукам Яэль. Хенрика любила телевидение, оно часами оставалось включенным, освещая ее кабинетик в вечерние часы пропагандистскими новостями со всех территорий Оси и постановочными программами о совершенных арийских семьях. Но даже Хенрика не могла переварить «Разговор с Канцелярией».

Фюрер был известен своими выступлениями. Его голос превращал слова в нечто живое и дышащее, что заползало под кожу и разжигало огонь даже внутри скучнейших умов. Много лет назад — до Великой Победы, прежде чем война растянула свою длинную тень над миром — он говорил везде. Пабы. Театры. Эстрада. Позволяя своим ярко-красным словам омывать целую нацию.

Больше он не появлялся на публике. Ему это было и не нужно, ведь его слова можно было передавать через провода и громкоговорители из комфорта его собственной Канцелярии. После сорока девяти покушений фюрер почти не перешагивал порога своего приюта отшельника.

Из этого правила было два исключения. Начало Гонки Оси. И финал.

— Десять. Это, мои соотечественники, количество лет, которое мы прожили в стране мира. Мира чистоты. Арийская раса распространилась на дарованной ей богом территории. Мы приручили дебри стран Востока и Африки, очистили от скверны порченных рас расщелины нашего собственного континента.

Слова из уст монстра. Устаревшие, но все еще дьявольски алые, опьяняющие массы как крепкое вино. Они разгорячили Яэль, сделали ее раздраженной и готовой.

Время настало. Сейчас или никогда.

Яэль вытащила из куртки свой пистолет «Вальтер П-38», щелкнула предохранителем и вышла из шкафа.

Адель стояла перед телевизором, наблюдая за стариком по ту сторону экрана — его серебристые усы дрожали, когда он выплевывал слова, слова, еще больше слов: «Гонка Оси является, как мы помним, нашей Великой победой. Мы видим энергию и стойкость нашей расы в наших ценных молодых гонщиках. Мы наблюдаем за их путешествием по завоеванным и очищенным нами землям. Мы — зрители собственного прогресса».

Прогресс. Яэль успокоила руку с пистолетом. Она загнала гнев обратно. Глубоко, глубоко в свои кости, где он и должен оставаться.

Адель все еще не оборачивалась. Слова Гитлера были слишком громкими, слишком обволакивали ее, чтобы она заметила опасность. Яэль кралась — ближе, ближе.

Неплотно уложенный паркет выдал ее, издав шум, как только Яэль ступила на него. Победоносная Адель Вольф резко развернулась и встретилась с ней лицом к лицу.

Хотя у нее по-прежнему были лицо и фигура Мины, Яэль почувствовала, будто смотрит в зеркало. Все было так знакомо. Платиновые волосы, недостаточно длинные, чтобы откинуть их и завязать в конский хвост. Брови, настолько светлые, что были почти невидимыми — в дополнение к ледяным голубым глазам. Черты лица, принадлежащие королеве викингов.

Они смотрели друг на друга долгую, неподвижную секунду. Между ними — пистолет.

— Сядь на диван, — пистолет Яэль промелькнул в свете лампы, когда она махнула им в сторону темно-красной обивки. Она опустила свободную руку в карман, где таблетки успокоительного уместились между куклой и кнопкой. — Сейчас!

Взгляд Адель не был бегающим или испуганным. Просто… настороженным. Глаза не отрывались от Яэль, пока она обходила журнальный столик, пробираясь через горы разбросанной одежды. Дойдя до дивана, она встала. Ее поза была такой же, как у брата. Размашистая, готовая к борьбе.

— Я не хочу навредить тебе. — Несмотря на то, что слова были правдой, Яэль пожалела о них, как только они вырвались у нее изо рта. Из-за них она выглядела слабой, потерявшей контроль.

Такой, какой она не может быть. Отказывалась быть.

— Сидеть, — снова пролаяла Яэль.

Движения девушки были молниеносно быстрыми. Она схватила полупустую кружку кофе, швырнула ее в лицо Яэль и бросилась вперед.

Жидкость была холодной, безвредной. Но не кружка. Она задела челюсть Яэль и разбилась вдребезги о дальнюю стену. Пятьдесят девять килограмм толчков и пинков врезались ей в грудь. Отправили ее мир в полет.

Пистолет упал на пол. Адель нырнула за ним голодными руками. Яэль бросилась на противницу ногами вперед. Они, казалось, могли двигаться отдельно от нее, ведомые часами и часами боевой подготовки Влада. Все наполненные болью, потом и кровью годы вылились в этот единственный удар в полусогнутое запястье Адель.

Крик девушки превратился в нечто дикое, когда локоть Адель встретился с грудной клеткой Яэль. Боль запела у нее под кожей — свежая и по-зимнему яркая. Яэль не кричала. Она собрала боль, использовала ее энергию и нанесла ответный удар.

Тело Адель вытянулось вдоль турецкого ковра, пальцы потянулись за П-38. Яэль бросилась к ее руке, вонзая ногти Мины глубоко в запястье Адель, пока не почувствовала, как ускоряется кровь, льющаяся из раны. Она схватила пистолет, направляя его прямо в лоб Победоносной Вольф быстрым натренированным движением.

Все стихло. Умолкло, за исключением их шипящего дыхания и льющейся шелком лжи фюрера из телевизора: «Наши гонщики чисты. Наши гонщики сильны. Они — следующее поколение, которое принесет свет на еще темные континенты мира».

Адель не умоляла. Ее глаза были ледяными щелками. Она смотрела мимо пистолета, прямо на Яэль: «Кто ты?»

Не «Что вы хотите?» или «Что вы здесь делаете?»

— Кто Ты? Кто? Кто? Кто?

Почему, из всех вопросов, именно этот?

Яэль не ответила. Она плотно сжала пистолет и быстрым, резким движением опустила его на череп Победоносной Вольф.

Примечания

5

Лебенсборн (нем. Lebensborn) — созданная в 1935 г. по личному указанию Генриха Гиммлера организация для подготовки молодых, расово-чистых матерей и воспитания арийских младенцев.