Завод: Назад в СССР. Книга 2

Рафаэль Дамиров (2024)

Больше сорока лет я отпахал на заводе, пока несчастный случай на производстве не забрал мою жизнь. Но я не умер — мое сознание перенеслось в прошлое. На дворе семидесятые, СССР в самом расцвете, а я молодой пацан — ученик на советском оборонном предприятии. Здесь все так знакомо и кажется родным… Вот только я прекрасно помню, что мой родной завод пошел с молотка после катастрофы, унесшей много жизней. Могу ли я спасти людей? А завод? Я сделаю все, чтобы изменить судьбу. А пока что мой наставник и мастер дивятся моим навыкам, ведь я знаю намного больше обычного выпускника ПТУ… Продолжение истории.

Глава 5

Утро на заводе началось с короткого разговора с моим мастером. Сергей Алексеевич поймал меня у табельной, когда я собирался бросить пропуск.

— Пропуск не сдавай, сегодня после десяти табельщица уходит в заводоуправление, а вернётся после обеда, — пояснил он. — Я слышал, как ты в пятницу вляпался, так что теперь тебе ещё надо озаботиться тем, чтобы отсюда к милицию.

Я коротко пожал плечами, тем более, что как раз думал над тем, как и где потом вылавливать табельщицу. Идти к секретарше начальника, у которой в отсутствии табельщицы хранили ключи, и объяснять, зачем мне они понадобились — так себе идея.

— Ну-ка на минуточку, — мастер отвёл меня чуть в сторонку от табельной и внимательно посмотрел в глаза. — Егор, что ты там натворил?

Я взвесил — стоит ли рассказывать товарищу мастеру о том, как было на самом деле? Вроде как, он ко мне хорошо относился, гадости за ним замечено не было, в разговорах участвовал. Не друг и брат, но явно дельный товарищ.

— Я — ничего не творил, а вот в цеху у нас, товарищ мастер, бардак — и завелась крыса, — объяснил я.

— Ты, выходит, золото не брал? — он вскинул бровь.

— А ты сам голову включи, мне оно нахрена сдалось?

Мастер ничего не ответил. То ли счёл, что я так иду в несознанку и не хочу рассказывать ему правду, то ли и вправду поверил. Хотя последнее вряд ли, всё-таки формально меня поймали на горячем, и будет крайне непросто отвертеться от обвинения. Но этим мы сегодня и займёмся.

— Ладно, Егор, там разберуться, в милиции не дураки сидят. Я там тебе сменное задание выписал, до обеда управишься, ещё с запасом. А на мужиков меньше внимания обращай, сейчас это главная тема для обсуждения. Но ты смотри, если тебя привлекут, то начальник сказал, что не захочет тебя видеть в нашем цеху. Так что будь готов, я бы на твоем месте уже по цехам походил да поспрашивал, куда можно перевестись.

Я прекрасно понимал, что если обвинение меня в краже подтвердится, то работать мне не дадут не только в цеху, но и на заводе в принципе. То есть, Сергей Алексеевич ещё излишне мягко всё подавал. И, разумеется, ни по каким цехам ходить я не собирался.

— Понял, принял к сведению. Сам мне веришь, Алексеич? — спросил я у мастера в лоб.

Тот вздохнул и бросил снова, что. мол, следствие покажет, а потом пошёл по своим мастерским делам. Ну, хорошо уже то, что он беспочвенными обвинениями не сыпет в мою сторону. Хотя и без него идиотов хватает. Мужики после пятничного инцидента обходили меня стороной. Никто не здоровался, а когда наши взгляды пересекались, работяги отводили глаза. Даже наставник и тот сделал вид, что меня не заметил, а когда я шел в проходе слесарного ряда, вдруг начал копаться в своем верстаке.

Эх, Палыч. Ладно… Еще не вечер…

На рабочем месте меня встречали несколько позиций и то самое сменное задание, о котором говорил мастер. Ладно, займёмся делом. Я мельком ознакомился со спектром необходимых работ, и он меня не обрадовал. Делов тут было на полчаса максимум, и то, если с перекурами. Мастер, судя по всему, действительно хотел мне дать невозможность пройтись по цехам до того, как после обеда я уйду по повестке в РОВД. Приму к сведению — я запоминаю добро, и добром отвечаю. Мало работы или много, а лучше не откладывать в долгий ящик и сразу отстреляться. Сделал дело — гуляй смело, ну а чем заняться мне точно есть.

Например, найти Романа и поинтересоваться, как там штатив в малярке. Искать, впрочем, его не пришлось — старший мастер появился в проходе в сопровождении главного редактора. Оба двинулись в сторону моего верстака. Поскольку рабочий день ещё не начался, и в цеху стояла тишина, я сразу хорошо расслышал их разговор. Вернее, монолог старшего мастера.

— Меня в пятницу после обеда известили, что этот штатив вам срочно нужен. Решил, что мой долг — вам помочь, на уши полцеха поставил, за смену сделали, — хвастался он главреду.

Штатив, уже покрашенный, был у него в руках. Я, честно говоря, думал, что в пятницу маляры вообще откажутся красить, и придётся ждать понедельника, но, видимо, старший мастер после моей отповеди просил убедительно.

— Что-то я не вижу Геннадия Даниловича, — спрашивал главный редактор. — Ведь у нас о нём репортаж.

Я тоже пока его не видел, но по тому, что уже успел подметить, понял, что ветеран, несмотря на свой теперешний высокий статус, просто-напросто постоянно опаздывает.

— Будет, будет, я его видел на проходной, когда заходил, — заверил старший мастер. — Он же у нас мужик компанейский, пока до цеха дойдёт, все курилки соберёт, с мужиками языками зацепится. Егор! — окликнул он меня.

Они подошли к моему верстаку, и старший мастер показательно положил штатив на стол.

— Так, я сейчас убегаю на собрание у начальника, а ты пока доведи штатив до ума. Здесь резьбу надо прокалибровать, плохо крутится после покрытия.

Я кивнул, стараясь держать лицо. Скоро я в этом дам фору заядлому покеристу. Доведи до ума! Интересно, конечно, Роман решил приобщиться к изготовлению штатива. Нет, какое-никакое участие в производственном процессе он принял — на фрезеровку договорился, на покрытие отдал. Но вёл он себя теперь так, как будто не пытался запороть мне работу со штативом и вообще как будто это его заказ, а главред изначально обратился за помощью лично к нему.

— Если вам ещё что-то понадобится, то обращайтесь ко мне напрямую! — заверил старший мастер журналиста. И пока я сдерживал отвисавшую челюсть, он озвучил свой интерес: — Вы знаете, я всегда хотел попасть на полосу вашего замечательного еженедельника. Как бы я хотел, чтобы однажды мне предоставилась такая возможность.

Главред в ответ поулыбался, поизвинялся, что он был вынужден отвлекать столь уважаемого человека. Но и на слова его всё-таки не ответил. Скорее всего, таких желающих, которые хотели использовать газету в личных целях, в очереди на год вперёд было.

Вот так. Тем более приятно, что меня товарищ главный редактор хотел взять в следующее выпуск.

Когда наш амбициозный собеседник свалил на совещание, главред глядя ему вслед, едко прокомментировал:

— Вот откуда берут таких болванов, все мозги прожужжал какой-то белибердой, — он повернулся ко мне и протянул руку для рукопожатия. — Ну спасибо тебе, Егор. Выручил! Да ещё и сделал как изумительно, я думал, что ты мне подлатаешь старое барахло, а ты ведь новый сконструировал с нуля. Вот где голова!

— Обращайтесь, — я улыбнулся в ответ.

Взял штатив, внимательно осмотрел резьбу. Быстро понял, в чём дело. В одном из мест резьбу залило краской, оттого и винт плохо закручивался. При желании откалибровать резьбу можно было прямо этим самым винтом. Но я ещё не успел сдать комплект метчиков. Поэтому теперь достал их из своего ящика, зажал второй номер в метчикодержателе и прошелся по резьбе по новой. Винт закрутился играючи. Я проверил, хорошо ли работает механизм штатива — части двигались как по маслу, теперь высоту регулировать будет легко любому. На этом я протянул штатив главреду, который ждал тут же, рядом.

— Готово, пользуйтесь на здоровье. Через сколько у вас съемка?

Вениамин Лютикович коротко рассказал, что примерно через час он встречается с ветераном труда для интервью, а потом планирует сделать общецеховую фотографию возле доски почета ударников производства.

— Так что ты далеко не отходи, будем фотографироваться, — попросил он, а затем замялся.

Будто хотел что-то ещё спросить, но не знал, как подступиться. Я догадался, что он хочет поинтересоваться у меня об ответной благодарности, и дал понять, что ничего такого не жду. Но мужик настоял на своем.

— Егор, я же знаю, что одно спасибо на хлеб не намажешь и в карман не положишь. Ты вон сколько времени на это убил. Я весь вечер вчера думал, чем тебя отблагодарить, и решил так.

Он сунул в карман руку, достал оттуда бумажный червонец и положил его на верстак.

— Хватит?

— Да не выдумывайте, я не возьму, — абсолютно честно и твёрдо сказал я.

Деньги я брать не стал. Не то чтобы мне не был нужен червонец, деньги — они никогда не бывают лишние, но к главному редактору у меня была другая просьба.

— Через час фотографировать будете, правильно ведь я запомнил? — уточнил я.

— Ну да, по крайней мере, на это рассчитываю.

— Вениамин Лютикович, а можно у вас фотоаппарат на полчасика арендовать?

— Как это — арендовать? — опешил он.

— Снимок надо один сделать, на память. Сделаю — и верну фотоаппарат в целости и сохранности. Позволите? Очень выручите.

Я боковым зрением увидел, как в цех зашел опоздавший ветеран труда и с гордым видом и ощущением собственной исключительности прошествовал к табельной. До начала смены оставалось пару минут, но мне это только на руку играло.

— Ну а ты хоть фотографировать умеешь? — после небольшой паузы спросил журналист.

— А что там уметь, у меня свое время был точно такой фотоаппарат, — ответил я.

Прозвучало это немного странно, но что сказано — то сказано. Конечно, делать снимки на фотоаппараты семидесятых действительно нужно было ещё уметь — тут не просто кнопку нажать надо. И если не знаешь, как это делать, то лучше и не браться. Но я когда-то любил фотографировать, давно, правда, это было — в школе, в старших классах.

Главный редактор снова задумался, всё-таки доверять мне фотоаппарат накануне съемки было рискованно.

— Верну в целости и сохранности, — повторил я, глядя, как Геннадий Данилович бросил пропуск и направился в раздевалку. Вместе с тем я увидел, как вышел начальник цеха. Заметив работягу, передвигающегося по цеху вразвалочку, он даже не сделал замечания.

— Смотри, если через полчаса не вернёшь, и у меня интервью слетит, мне потом руководство голову открутит. Так что бери, но с возвратом минута в минуту, — решился главный редактор и протянул мне фотоаппарат.

А для самоуспокоения всё-таки объяснил, как им пользоваться. Я внимательно выслушал, заверил, что все понял, и наконец, окончательно получил в свои руки фотоаппарат.

— Не больше двух снимков, — напутствовал меня журналист.

Рабочий с фотоаппаратом, да еще и в рабочее время, мог привлечь совершенно не нужное мне внимание. Я спрятал аппарат под курткой и двинулся от верстака в раздевалку, куда уже зашёл опоздавший товарищ ветеран труда.

Столкнулся в дверях с выходящим кладовщиком, который подметил, что у меня немножко оттопыривается куртка, и заинтересовался. Правда, интерпретировал соответственно своим пристрастиям.

— Есть че? — он щелкнул пальцами по сонной артерии.

— В следующий раз, — подмигнул я.

По застывшему выражению лица старика было невозможно понять, расстроился он из-за моего отказа или нет. Но, постояв ещё несколько секунд, он развернулся и зашагал прочь, бурча:

— Смотри, нашего ветерана не напои, а то у него сегодня важный день…

Я промолчал, максимально бесшумно поднялся по лестнице и, убедившись, что в раздевалке никого, подкрался к шкафчику ветерана.

Тот меня не заметил, что-то насвистывая, он переодевался. Я тихонечко достал фотоаппарат, навёл резкость, смотря в видоискатель. Когда этот козел, стоя в одних трусах полез проверять наворованный инструмент, я цокнул языком, привлекая его внимание в почти полной тишине. Он обернулся, растерявшись.

— “Сыр” скажи, — пыхнула вспышка, и я сделал снимок.

Ветеран посмотрел на фотоаппарат, затем на лежащий в тумбочке инструмент. Но прежде чем он понял, что происходит, я сделал второй снимок, на случай, если первый окажется смазанным.

— Ты что творишь, паразит? — зашипел работяга. — Ты на кой черт меня в трусах фотографируешь?

— Мне твоя нагота до фонаря. Я зафиксировал мерзавца, который занимается хищением социалистической собственности, — отчеканил я. — Интересно, как ты объяснишь, что целый шкафчик наворовал и инструмент за проходную выносишь? На снимке будет видно весь хабар.

— А ты докажи, что выношу! — взвился тот. — Может, я их просто сунул в карман да забыл, а сейчас обратно отнести хотел!

Логично, только съехать с темы у ветерана всё равно не получится.

— Доказывать ничего не буду, но, — я кивнул на фотоаппарат, — вот эти семечки в куда надо передам, а там уже и разберутся.

Я развернулся и пошёл прочь, ожидая, что работяга попытается меня остановить и отнять фотоаппарат.

Попытался.

Только вот зря он это затеял.

— Э! Молодой! Стоять! — бросился он за мной.

Я развернулся, он уже готов был вцепиться в меня, но я был первым. Схватил и мигом осадил его, прижав к шкафчику.

— Слышь ты, думаешь, я не знаю, кто мне в тумбочку золото подложил?

— Я… я… не было ничего такого! — кудахтал тот.

— Не было, говоришь, а у меня будет!

Я пригрозил, что если первый снимок пойдёт в ОБХСС, то второй я прямо на доске почёта повешу.

Работяга испуганно моргал, поняв, что попал впросак. Соображал, как ему выкручиваться.

— Там твоей голой жопе самое место! Я, думаешь, не знаю, как ты, падла, ветераном стал? — продолжил давить я. — Думаешь, никто не замечает, как ты целый день у станка сидишь, в носу ковыряешься — а потом начальнику на честных рабочих стучишь! А тебе нормочасы задарма накручивают.

Он от возмущения покраснел. Я попал в точку, хотя вообще-то говорил наугад. Но, судя по тому, как, только что бордовое, его лицо побледнело, говорил правильно.

Но нужного ответа я ещё не услышал. А потому рук не разжал и продолжал сыпать аргументами.

— Думаешь, я не знаю, как вы со старшим мастером химичите? Он тебе нормочасы левые начисляет, а ты, чучело бессовестное, ему после получки отстёгиваешь из премиальных. Приноровились тугрики стрич…

— Да как ты смеешь на меня такое наговаривать! — продолжал идти в отказ этот липовый ветеран труда.

Я, наконец, решил вскрыть карты.

— А ты решил, что ты меня подставил, а тебе за это ничего не будет?! С какого перепуга ты мне чужое золото в ящик сунул? Или думал, что у меня мозгов не хватит догадаться, откуда у подставы ноги растут? — процедил я.

Я думал, что и это старый козёл будет отрицать.

— Да хрен ты что ещё докажешь, — хмыкнул он. — Кто тебе поверит? Я здесь три десятка лет, а ты сопля зеленая.

Понятно. Не получилось взять его нахрапом, и всё будет несколько сложнее, чем я предполагал… Что ж! Не хочет по-хорошему, будет по плохому. Я тогда похлопал по плечу ветерана, развернулся и пошагал прочь.

— Тумбочку-то мужикам почини, а то нехорошо получилось, — бросил я напоследок.

Ворюга промолчал, осознавал всю щекотливость ситуации, в которой оказался. Я вернулся на свое рабочее место. “Фотосессия” (или, вернее, работа папарацци) заняла у меня не больше пятнадцати минут, но главный редактор уже был тут как тут и ожидал меня возле верстака. Я отдал ему фотоаппарат, ещё раз поблагодарил. Тот внимательно осмотрел аппарат на всякий случай и уточнил, сколько плёнки я использовал.

— Два кадра, как и договаривались. Вениамин Лютикович, а когда ты плёнку проявлять собираешься? — немного опешив, видимо, от того, что я обратился к нему на “ты”.

— Завтра, — ответил тот.

— Нужно сегодня, — настоял я. — До двух нужно успеть? Очень надо…

— Ну-у, я вообще планировал попозже, сначала хотел текст с диктофона на бумагу переписать… Но, могу и…

— Замазали, сначала фотографии, потом остальное, — быстро подытожил я, чтобы не дать ему возможности посомневаться. — С текстом я помогу, идет?

Было видно, что редактор газеты просто обалдел от моего напора.

— Егор, а что ты там нафотографировал? — вкрадчиво спросил он.

— Да ничего особенного, так, пару снимков на память… Так что, я сразу в редакцию после интервью загляну?

— Ну ладно, раз с поможешь, заходи, — согласился Вениамин.

Мне кровь из носу было необходимо получить фотографии до визита в милицию. Ветеран оказался товарищем самоуверенным и несговорчивым. Ну ничего, посмотрим, как он запоет, когда я фотографии проявлю. Конечно, может быть, что снимки-то так себе — на ходу, на адреналине сделано. Но мне их не в рамочку вешать, так что — плевать.

Пока я разбирался с деталями, выписанными в сменном задании, началось интервью с Геннадием Даниловичем. Тот справился с бледностью, но, конечно, был без настроения, понимал, что я взял его за задницу. Как бы он ни хорохорился, скоро придётся отмазываться и искать оправдания. Ну а кто возьмёт верх в нашем споре, мы ещё посмотрим.

В связи с новыми вводными, интервью получилось куда короче, чем планировал главред. Старый козёл отвечал на вопросы скомкано и односложно. Поэтому общую фотографию сделали на полчаса раньше.

Было начало одиннадцатого утра.

— Куда идти, знаешь? — спросил главред, когда всё закончил.

— Вы лучше расскажите, — попросил я.

Куда идти, я прекрасно знал, но не хотелось отвечать на лишние вопросы, откуда я могу это знать.

— Ну хорошо, жду, а я как раз начну пленки проявлять, — сказал тот напоследок.

Мы ненадолго попрощались, а через полчаса, быстренько доделав все детали из сменного задания, я уже стоял возле небольшого одноэтажного здания, где и находилась редакция заводского еженедельника. Чем ближе к делу, тем больше меня беспокоило, что там вышло на снимках. Всё-таки плёнка и засветиться может, и ещё много есть всяких факторов, а ведь снимки — на данный момент моё единственное оружие.

Я зашёл внутрь и попал в творческую обстановку, на стенах висели портреты известных писателей, имелся отдельный уголок, где “обитал Ленин”, на стене распят флаг СССР и куча вымпелов болтаются, а бюст Ильича стоял на тумбочке, как на постаменте.

Но я не успел озадачиться тем, куда он мог подеваться, потому что из из-за двери с надписью «не входить», послышался шорох. Судя по всему, как и обещал главред, он проявлял плёнку.

Процесс проявления плёнки — дело крайне непростое. У меня, когда я сам фотографией увлекался, получалось скверно — не то чтоб даже через раз. То пленку засвечу, то ещё что-то испорчу. Поэтому ломиться в лабораторию я не стал и терпеливо ждал — у главреда наверняка рука набита, пусть он справляется.

Я услышал из лаборатории плеск воды — это главред уже промывал плёнку, удаляя закрепитель. А ещё минут через пять дверь лаборатории открылась.

— О, Егор ты уже тут тут!

— Ну как, получается? — я не сдержался.

— Получается, куда оно денется… — кивнул тот, но расслабляться было рано. Он тут же добавил: — Правда, насчёт твоих снимков не уверен, но посмотрим

— Почему? — насторожился я.

— Да боюсь, как бы они засвечены не были у тебя, — подкрепил мои опасения журналист. — Они были первыми кадрами, первые кадры могут быть хреновые.

— Ну так посмотри, чего ждать?

— Фиксируется пленка в растворе… Потом сушить.

— Я и мокрую могу глянуть. Можно?

— Ну если сильно нужно… А что там у тебя?

— Пошли. Вместе и посмотрим. На словах долго объяснять.

— Сейчас… Еще пять минут. Закрепится как надо.

Я облизал пересохшие губы, нетерпеливо дожидаясь, момента, когда можно будет уже сказать — получилось или нет. На всё про всё ушло минут двадцать. Главред, наконец, пошёл за плёнкой, когда я уже нетерпеливо поглядывал на часы.

Я пошёл следом и наблюдал, как он промывает плёнку и смотрит на то, что получилось. Смотрит и хмурится.

— Так, первый снимок у нас всё-таки засвечен, сейчас посмотрим второй.

Говорил он легко, не подозревая, что для меня значат эти снимки. Мне, как назло, ничего не было видно, я напрягся. А вот главный редактор долго смотрел на плёнку, потом вздохнул и повернулся ко мне.

— Егор, извини… — растерянно пожимал плечами фотограф.

У меня внутри всё оборвалось. Накаркал главред, и второй снимок тоже оказался засвеченным?

— Что там? — я подошел и выхватил мокрую пленку у него из рук.