Студент 1

Рафаэль Дамиров (2024)

Я погиб, а мое сознание перенеслось в прошлое. На дворе 1978-й год, СССР в самом расцвете. Страна празднует 60-летие комсомола, запускает в космос Союз-28, вовсю идет подготовка к Олимпиаде-80, а я семнадцатилетний абитуриент. Впереди вступительные экзамены и жизнь в общаге. А не начать ли с чистого листа? Встречай меня, студенческая жизнь! Но оказалось, что поступить в советский институт не так-то просто. А с одним из преподов я закусился еще на вступительных… В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 6

— Так, — произнес солидный дядя с удовлетворением врача, убедившегося в предварительном диагнозе. — Сидим рядком, говорим ладком?..

Произнесено это было в мертвой, ужасающей тишине. С чьих-то губ чуть было не сорвалось безнадежное матерное слово, но застыло на первой букве «б».

— Я что-то слышу?.. — ледяным тоном поинтересовался вошедший и обернувшись, властно кинул: — Иван Кондратьевич!

Пожилой седой мужичонка в замызганном пиджаке и сильно мятых штанах суетливо шагнул в комнату.

— Да, Лев Сергеевич?..

— Взгляни-ка, это все твои соколы ясные?

Иван Кондратьевич мигом окинул глазом контингент.

— Наши, наши, — вздохнул он. — Четверо отсюда, Бочкин из четыреста десятой, а эти двое, Ушаков и Родионов — из четыреста седьмой.

Услышав свою фамилию, я первым сообразил встать. Вслед за мной все, гремя стульями и столешницей, вскочили, застыв в почтительных позах.

— Да теперь уж сидите, — тоном гробовщика произнес Лев Сергеевич. — Раньше надо было скакать. А еще раньше — думать. Так, чем питаемся? Ну, хлебное вино, это понятно, а что еще?.. Смотри-ка, богато живут, Иван Кондратьич!

— Рабфак, Лев Сергеевич! Стипендия хорошая.

— Была, — отрезал высокий чин.

Стало еще тише, хотя тише вроде бы невозможно. Лев Сергеевич посмотрел на Сашу, слегка сдвинул брови…

— Лаврентьев? — полувопросительно-полуутвердительно сказал он.

— Так точно, — отрапортовал Саша.

Незваный гость еще немного помолчал, затем очень спокойно молвил:

— Значит, гуляй Москва, разговаривай Рассея. Так?

Мы уныло потупились.

— Значит, студенческие билеты в карманах ощутили?.. — в интонациях засквозил убийственный сарказм.

Кто-то виновато задышал.

— А что такое «волчий билет», слыхали? — тон вдруг сделался вкрадчивым.

Все как будто стали ниже ростом. Я не на шутку напрягся: а ну как и правда отчислят, еще толком не зачислив? Вот тебе и судьба, вот и предназначение… Сразу такой нокдаун! Неужто и правда испытание такое на излом?!

Мысли смешались в беспорядке, хотя я и понимал, что это сейчас плохо. Но «волчий билет» пробил ментальную защиту, мне вдруг захотелось брякнуть, что я даже про «желтый билет» знаю… но такую грубую дерзость я себе, конечно, не позволил.

Не знаю, что уж у меня было в этот миг с лицом, но Лев Сергеевич, почему-то остановил взгляд на мне. Смотрел секунд пять, и вдруг резко спросил, как выстрелил:

— Фамилия!

— Родионов! — как солдат в строю откликнулся я. — Василий!

— Хм… — промычал он, побродил взглядом и указал на початую бутылку водки:

— Формула!

— С2 Н5 ОН, — отрапортовал я.

— Хм, — повторил он уже иным тоном, еще пошарил взглядом и прояснился, увидав на висячей полочке пачку пищевой соды.

— А это?

— Nа H CO3, — был четкий ответ.

Теперь взгляд изменился. Лев Сергеевич смотрел на меня так, что я читал в его глазах одобрение, хотя вроде бы никак он его не проявлял.

— Кондратьич, — повернулся он к подчиненному — а второй, кстати, так и маячил безмолвно за дверным проемом.

— Да? — тут же встрепенулся Кондратьич.

— Спиртное конфисковать. Продукты оставить населению. Холодильник есть?

— У меня есть, — поспешно откликнулся Толян. — В четыреста десятой.

— Тогда ладно. Только в железных банках продукты не оставлять.

— Да это ясно… — осмелился сказать Саша.

Босс как будто этого не услышал.

— Кондратьич, Гена, — велел он свите, — забирайте водку. И пойдем на третий этаж. А эта великолепная семерка завтра в десять у меня.

И вышел.

Кондратьич засуетился:

— Гена, давай…

— Иван Кондратьич, — твердо сказал я. — Мы выпьем, что в стаканах, возражений нет?

— Да ты чо! — пугливо пшикнул тот, точно обжегся. — Вы лучше того… давайте по комнатам. И завтра смотрите, чтобы в десять в деканате быть!

— Это без вопросов, — заверил я. И не сдался: — А это что, опять в бутылку сливать, что ли? Смешно же! Мы выпьем, и все тихо-мирно.

Иван Кондратьевич замялся, даже оглянулся.

— Ладно, черт с вами! Только чтобы тихо.

— Слышь, Кондратьич, — заторопился Роман, — а нас не отчислят?

— Да ну! — тот махнул рукой. — Но штраф, конечно, выпишут.

— Как — штраф? — заметно огорчился Роман.

— Увидишь! — и прихватив обе бутылки, початую и полную, Кондратьич с Геной исчезли, захлопнув дверь.

Все невольно посмотрели на меня, как на старшего. Лишь Алексей набычился.

— Ну ты даешь, брат, — без зависти сказал Саша. — Как это ты так ловко?!

— В крайних ситуациях сообразительность обостряется, — я чуть улыбнулся.

— Да? А чо у меня ни хрена никогда не обостряется?.. — пробурчал Толик.

— Ладно! — решил Саша. — Давай по последней, да будем чай пить!

Выпили. Народ пустился обсуждать произошедшее, я вслушивался и окончательно уяснил то, что, в общем, и так ясно: Лев Сергеевич Доронин — декан химико-технологического факультета, Иван Кондратьевич — комендант общежития, Гена — какой-то его сотрудник. Решили совершить обход факультетского общежития — и факт налицо.

Под чай беседа перекинулась на завтрашние исправительные меры. Естественно, Саша владел местными темами лучше всех, он и растолковал: скорее всего это будет так называемая «отработка». То есть, нас заставят бесплатно работать на каких-то подсобных предприятиях института — в так называемом технопарке, и не только.

Если так, то легко отделались! — было общее резюме. Начались смешки, опять было возникла тема девушек из триста двенадцатой… Но Толик резонно рассудил, что «всухомятку» эти особы вряд ли заинтересуются нашим приглашением, чай с консервами — это для них не стимул.

Впрочем, и так разговорились хорошо, возник даже интеллектуально-нецензурный спор на предмет того, кто лучше: «Битлз» или «Роллинг стоунз». Выяснилось, что Толик и Роман — ярые битломаны, а Витя с Виталием дико прутся от «Роллингов»… Развернулась такая полемика, что хоть вон беги.

Мне эти дебаты были глубоко до лампочки, Саша снисходительно посмеивался, глядя на спорщиков, Алексей сумрачно сидел в стороне, в разговор почти не вступал, нехотя ронял что-то, если уж приставали с расспросами. Какие-то не самые приятные думы тяжко ворочались в нем, и сильно похоже, что источником этих дум стал я. Где-то я глубоко поцарапал самолюбие рабфаковца. И что теперь?..

А что тут думать! Я мысленно махнул рукой. Надо жить. Видеть в событиях подсказки будущих решений. Хотя… вот оно событие: в Алексее, похоже, я нажил врага-не врага, но неприятность. Значит, эту сторону жизни мне придется как-то бронировать…

— Васек! — вдруг окликнул Саша. — О чем задумался? Опять сообразительность обострилась?

Я улыбнулся:

— Нет. На этот раз просто думаю. Имею такую привычку.

— А ловко ты от декана отстрелялся! Формулами этими. Ему понравилось.

— Ну так! Старался. За десятый класс учебник химии до дыр протер. Слушай, а, декан этот-то… вроде мужик нормальный, а?

— Да вообще мировой! За своих, если надо, горой встанет!..

И он рассказал историю о том, как перед Новым годом хотели отчислить пятикурсника, фактически дипломника. Несправедливо: поспорил с профессором, осмелился высказать свою точку зрения на какую-то научную проблему. Профессору это очень не понравилось. До крайности. Прямо осатанел. И накатал на студента какую-то дикую жалобу, где даже мелькали эпитеты: «непростительно дерзко… угрожал… вел себя агрессивно…» и тому подобное. Вопрос разбирался на ученом совете факультета, где к изумлению многих, декан решительно встал на сторону студента. Почему? Да исходя из своих представлений о справедливости. Лев Сергеевич тщательно взвесил все «за» и «против» и счел кляузу профессора необоснованной.

–…говорят, мордобой был знатный, — усмехнулся Саша. — Но ЛСД встал стеной.

— Как?! — рассмеялся я. — ЛСД!

— Да, так его называют, — засмеялся и Саша. — За глаза, конечно. Хотя, я думаю, он догадывается.

И я подумал — как мне в свое время не хватило такого ЛСД!..

— А что профессор?

— Вроде бы работает. Все тихо-мирно, — Саша пожал плечами. — Ну…

Он не договорил и, как мне почудилось, спохватившись. Прикусив язык. Что-то знал, но сказать не решился.

Ладно, подумал я. Запомним.

Тем временем начало вечереть, вроде бы все темы были переболтаны, а о бабах трепаться без «горючего» не очень весело… Вообще в любой компании бывает такой момент, когда без всяких слов становится ясно, что надо либо как-то менять формат времяпровождения, либо расходиться.

Саша это первый и озвучил:

— Ну что, дорогие гости? Поели-попили, пора и по люлькам-колыбелькам?.. Завтра в девять тридцать внизу у входа.

— Да рано это! Давай без пятнадцати!.. — запротестовал Виталий, но Саша отсек:

— Нет! Лучше подстраховаться. Придем минут на десять пораньше, подождем, не страшно. Все, давайте! Не знаю, как вы, а я сейчас с книжкой завалюсь, и так до самого сна.

Мы с Витькой побрели к себе в 407-ю. Комната оказалась пустой, и я, к счастью, сразу угадал свою кровать: справа у окна. На тумбочке были аккуратной стопкой сложены учебники и методички по химии. Разувшись, я прошел к тумбочке, с равнодушным видом, а на самом деле с немалым интересом открыл дверцу и обнаружил самые рутинные вещи: блокнот, ручки, чай-печенье и тому подобное.

Чай был очень хороший по тем временам — индийский «со слоном» в желтой пачке. Печенье — «Юбилейное», тогда оно было невероятно качественным. Стало быть, я, Василий Родионов, мог позволить себе достаточно дорогие продукты! Уже неплохо. А непрезентабельный наряд — это лишь следствие глубоко провинциального происхождения… Между прочим, чешские «Ботасы» штука тоже недешевая и вполне престижная. Другой вопрос — где я изловчился так их, извините, засрать?..

Почему-то этот вопрос меня беспокоил. И опять же, как в случае с Сашиным недосказанным повествованием о склочном профессоре, шестое чувство промаячило мне: тут что-то есть! Те самые тихие подсказки судьбы, про которые я уже успел подумать…

И совершенно неожиданно для себя, словно кто-то дернул за язык, я брякнул:

— Слышь, Витек! А ты слыхал эту историю?

— Это какую?

— Про которую Саня Лаврентьев говорил. Как ЛСД студента отстоял на факультете?

— А! Да так, краем уха. Да ты че, не помнишь, что ли, как только заселились, кто-то говорил!..

— Нет, не помню. Тогда не до того было! — удачно парировал я. — А фамилию этого профессора ты не запомнил?

Витька воззрился на меня с интересом:

— А ты чего, думаешь, мы на него нарвемся?

— Нарвемся-не нарвемся, а знать заранее не помешает. Предупрежден, значит, вооружен!

— Это верно.

Витька сел на кровать, скрипнув панцирной сеткой, сделал глубокомысленную физиономию.

— М-м… Так и вертится в голове… А! Беззубцев. Точно. Профессор Беззубцев.

— Запомню.

— Слушай! — Витькина мысль мигом перепорхнула на другую тему: — Надо бы телек в складчину купить! А? Хороший такой в комиссионке можно взять недорого: «Горизонт» там или «Рассвет», как считаешь?

— Подумаем.

Я снял пиджак, брюки, аккуратно повесил на спинке стула, часы положил на тумбочку. С удовольствием протянулся на кровати, пружинно подкачивавшей меня сеткой. Усталость уходящего дня навалилась как-то вдруг: не было, не было ее — и на тебе… Я смежил веки, превратив мир в подобие сумерек, и в этой полутьме разобрал, как Витек беспокойно завинтился по комнате:

— Слышь, Базилевс! Может, чаю попьем?

— Не хочу.

— А дашь взаймы на одну заварку? И печенек пару штук? Вон, у тебя Юбилейка есть…

— А желудочно-кишечный тракт тебе не одолжить? — лениво пробормотал я.

— Да ладно, че ты! — забухтел он. — Отдам! Это… ну, прижало так, бывает, блин… Вообще без копейки!

— Отдашь колбасой, — так же лениво пошутил я. — И пива пару. «Жигулевского».

Витек, однако, воодушевился всерьез.

— Да че там «Жигулевское» твое! — хвастливо заявил он. — Моча ослиная. Я тебе чешского найду! «Старопрамен». Понял?! Пил когда-нибудь?

— Бывало… — проронил я уже сквозь дремотную облачность.

— Где это ты его пил?

Тут я вздрогнул, ругнул себя за утрату бдительности.

— Да сосед у нас ездил туристом в Чехословакию. Угощал, ну я так пригубил, чуток, конечно…

— Ну, это фигня! А я по-настоящему достану.

Я этим задорным словам не придал значения, успел подумать, что надо бы пораньше встать, отмыть эти чертовы «Ботасы»… а кстати, может у меня тут и подменная обувь есть?..

На этой мысли сознание утонуло в мягкой утробе сна.

Проснулся я посреди ночи. Лунный свет призрачно и неполно заливал комнату, дальние углы тонули в темноте. Было заметно прохладно. Витька негромко похрапывал по диагонали от меня, две другие кровати так и были пусты.

В первый миг я обалдел: где я?! А потом вспомнил.

Да. Хорошо это или плохо?.. Да ни так, ни этак. Это жизнь. Вселенная. Она отправила меня сюда, значит, это зачем-то надо, и никаких гвоздей. Я уже вошел в этот мир, врос в него, и значит, должен сделать нечто, что кроме меня не сможет сделать никто.

С тем и уснул вновь.

Окончательно проснувшись утром, я первым делом в майке-трусах-тапочках отправился в умывальную комнату, постарался отдраить там кроссовки, вышло на славу. Они реально были кожаные, а не тряпочные или какие там, как сейчас… то есть, как в двадцать первом веке. Мылись легко и остались сухие изнутри: вот оно, классическое качество!

Ну, умывание, бритье, завтрак описывать не буду. В девять двадцать восемь спустились в вестибюль, там уже толпились рабфаковцы, тщательно причесанные, прифранченные — Толян в своем беспощадном кримплене, остальные по-всякому, но длиннющие вороты батников скромно спрятаны под пиджачные лацканы. А Саня и вовсе в элегантной белой водолазке, отлично смотревшейся с темно-серым пиджаком.

— А, младое племя! — приветливо воскликнул он. — Сейчас идем, Лешку только ждем, он малость задержался, брюки гладит.

Мой взгляд нечаянно упал на ящик для почты: изрядный шкаф, разделенный на множество ячеек, каждая из которых обозначена буквой по алфавиту. На крышке этого сооружения в беспорядке валялись замызганные, покоробленные конверты, телеграммные бланки, видать, не нашедшие адресатов.

Как будто что подтолкнуло меня, я подошел, сунулся в ячейку Р, вытащил конверт «Авиа» с красно-синей пунктирной окантовкой, телеграмму и плотную бумажку почтового перевода. Глянул: мать честная!

Родионову Василию Сергеевичу. Двадцать пять рублей.

Любопытный Витек уже совал длинный нос через мое плечо:

— Перевод? От кого?

— От Нельсона Рокфеллера, — я вмиг сунул бланк в карман рубашки. — Я его незаконнорожденный внук.

Витя как-то непонятно фыркнул — не то смешливо, не то обиженно — и тут появился Алексей.

Как все, он был заметно при параде, но такой же хмурый, насупленный, как вчера. Черт знает, может он и вовсе всегда такой бука, а я тут ни при чем?..

Мысль развития не получила. Саша критически оглядел всех, скомандовал:

— Ну, пошли!

Шли не спеша, молча. Говорить не хотелось. Я, конечно, изо всех сил запоминал дорогу. Утренняя прохлада еще овевала мир, в небе еще таяла бледная дымка… Деканат химфака оказался не в главном корпусе, не там, где вчера мы сдавали экзамен. Это здание оказалось куда более прозаическое: пятиэтажка без архитектурных изысков, правда, с почти сплошным остеклением этажей: учебных классов, лабораторий, кабинетов… Дух ретро-футуризма, скажем так.

На крыльце Саша глянул на часы, присвистнул:

Конец ознакомительного фрагмента.