Физрук 3: Назад в СССР

Рафаэль Дамиров (2024)

Я был успешным предпринимателем, но погиб от рук конкурентов. Судьба подкинула подлянку — я не отправился «на покой», а попал в прошлое. Душа вселилась в выпускника пединститута. На дворе 1980 год, а я простой физрук в советской школе, который должен отработать целых три года по распределению. Биологичка положила на меня глаз, завуч решила сжить со свету, а директор-фронтовик повесил на меня классное руководство. Где я и где педагогика?! Ничего, прорвемся… Вот только класс мне достался экспериментальный — из хулиганов и второгодников, а на носу городская спартакиада. Как из малолетних мерзавцев сколотить команду?

Глава 1

Вот из таких моментов и складывается наша жизнь. Успех в одном оборачивается проблемами в другом. Так во время банкета по поводу успешно снятого фильма, я узнал, что капитан Киреев все-таки докопался до меня. Конечно, сам по себе факт того, что подписи в паспорте и протоколе сделаны разными людьми ни о чем не говорит. Доказать, что получавший паспорт комсомолец Данилов и подмахнувший протокол допроса физрук Данилов — это совершенно разные люди практически невозможно.

Тем более, это не рогоносца Сильвы ума дело. Ведь я не беглый преступник, живущий по поддельным документам. А вот КГБ мною заинтересоваться может. И если это произойдет, заступничество Маринки Михайловой мне не поможет. Вряд ли ее папаша полковник упустит случай разоблачить иностранного шпиона. А если начнут тягать меня, то потянут и всех моих друзей, да и Илгу — тоже. Другой вопрос, что топорные действия Сильвестра Индустриевича испортили госбезопасникам всю игру.

Какой смысл брать потенциального шпиона лишь по одному, к тому же мало объяснимому подозрению — хватать надо с поличным, во время непосредственного занятия шпионской деятельностью. Как бы то ни было, нервы мне могли попортить. Хуже того, разрушить все, чего я успел достичь. Могут запретить секции, а также — прикрыть затею с детской киностудией. Сочтут ее идеологически вредной и — баста. Самое смешное, что я не просто не виноват, а не виноват в кубе. Как не виноват человек в том, что родился. Беда только, что этого никому не объяснишь.

В понедельник я снова появился в кабинете следователя из ОБХСС. Вид у Сильвестра Индустриевича был торжествующий. Он словно уже схватил самого общественно опасного преступника в своей жизни. Когда я уселся напротив него, капитан предъявил мне заключение экспертизы. Из него следовало, что особенности почерка, нажим, наклон и прочее свидетельствуют о том, что выполнены исследуемые подписи разными лицами. Правда, что из этого следует, в заключении, само собой, сказано не было. И я осведомился у следака:

— И что из этого следует, гражданин капитан?

— Из этого следует, что паспорт этот не ваш, гражданин Данилов.

Интересно, на что он рассчитывал? Что я закрою лицо руками и слезы раскаяния хлынут у меня между пальцев? Признаю, гражданин следователь, не моя эта ксива, на малине смастрячили, зуб даю!.. Не на того напал. Во-первых, каяться мне было не в чем, во-вторых, паспорт мой, и доказать это, я полагаю, труда не составит. Ведь душеведческую экспертизу еще делать не научились, и никакой психиатр не скажет, что тело принадлежит Данилову А.С., а душа — Данилову В.Ю., которому сейчас и пятнадцати лет еще не стукнуло.

— То есть, вы хотите сказать, что я воспользовался чужим паспортом, вклеив в него свое фото? — спросил я.

— Не стану обманывать вас, — любуясь своим благородством произнес Киреев, — убедительной версии того, каким образом вы воспользовались чужим паспортом, у меня пока нет, но я работаю над этим.

Он думал, что меня этим проймет, но не тут-то было.

— Сфотографируйте меня, — предложил я, — и пусть ваши эксперты сравнят снимок в паспорте с новыми фото. Кроме того, их можно показать людям, которые меня знают. Ну или — даже устроить опознание. В конце концов — в Тюмени живет моя родная мать. Попросите своих тамошних коллег взять у нее мои фотографии… И уж, если я не сумел убедительно подделать свою подпись, то лицо — тем более не сумел бы!

— Ну почему не сумели бы, — проговорил Сильвестр Индустриевич, которого мне, похоже, не удалось сбить с панталыку. — Вы могли изменить внешность путем пластической операции, например…

— Полагаю, что и этот факт могут установить эксперты — наличие специфических шрамов или что-то в этом роде…

— Не беспокойтесь, гражданин Данилов, все необходимые экспертизы будут проведены.

— Могу я вам задать один вопрос, гражданин капитан?

— Задавайте, — милостиво кивнул тот.

— В чем вы меня, собственно, подозреваете?

— Пока только в соучастии в преступлениях, совершенных вашим школьным приятелем Стропилиным, а в каких именно — в интересах следствия сообщать не имею права.

— Кстати, а Стропилин-то должен знать, тот ли я человек, за которого себя выдаю или нет?

— Если он ваш сообщник, то какой ему смысл разоблачать вас?

— Надеюсь, мою мать вы в сообщницы не запишите?

Черт меня дернул за язык! Я ведь забыл, что не знаю, как зовут маму Санька. То самое письмо, которое я написал ей месяц назад, так до сих пор и валялось у меня в кармане, не отправленное. Вот сейчас этот рогоносец потребует от меня ее контактные данные, и я пропал. Человек может многое забыть, но только не фамилию, имя и отчество своей родительницы. Как только я начну мямлить и изображать амнезию, капитан сразу получит дополнительные аргументы к своей версии.

Мне повезло.

— Мы проверяем любые версии, — раздуваясь от важности, проговорил Киреев. — В том числе и причастность Пелагеи Ивановны Даниловой, главного бухгалтера магазина «Детский мир», расположенного в городе Тюмени, на улице Первомайская в доме номер пять, к вашему делу.

Уф… Этот надутый индюк и сам не подозревает, как он меня выручил. Теперь я хотя бы знаю, как зовут маму Шурика Данилова и даже — где и кем она работает. И то хлеб!

— Иными словами, как свидетельницу в мою пользу, вы мою маму исключаете?

— Вопросы здесь задаю я, гражданин Данилов! — вызверился следак. — На этом допрос прекращается. И коль уж вы сами настаиваете, сейчас вы будете сфотографированы для проведения дальнейшей экспертизы.

Мне пришлось снова расписаться в протоколе «чужим» почерком, и капитан проводил меня в кримотдел отдел, где меня не только сфоткали, но и взяли кровь на анализ и другие образцы биоматериала. Их отобрал фельдшер, выдернутый из трезвяка. Жаль, что в 1980-х еще не существовало генетический экспертизы, которая бы установила, что я и тот Данилов, что получал паспорт — одно и то же существо. Однако и в эти годы экспертиза была на высоте, так что на нее вся надежда.

После этого посещения УВД, меня долго никто не беспокоил, а я старался не думать о рогоносце Сильве и зубе, который он на меня точит. Дела в школе и спортобществе шли неплохо. Команда по самбо, которую я готовил к городской спартакиаде, показывала удовлетворительные результаты. Пацаны уже не просто старались, они почувствовали вкус к этому виду спорта, что не могло не радовать. Так называемые секции по карате, которые я вел в «Литейщике», по-прежнему напоминали цирк-шапито, в котором детишки выступали в качестве клоунов, а их родители — зрителей.

Тем не менее, я старался, чтобы и у этих моих юных воспитанников хоть что-нибудь получалось. Нельзя же получать зарплату просто так! Спасибо книжке, которую мне подарил Кеша, я не только перевел из нее описания стоек, блоков и ударов, но и перерисовал иллюстрации на большие листы ватмана, превратив их в учебные пособия. Разумеется, я не только учил, но и учился, сам себе устраивая регулярные тренировки. Это в первые дни я пустился во все тяжкие, рискуя потерять физическую форму, которая могла мне еще пригодится, теперь же такую роскошь, как пьянки с приятелями и обжорства я себе позволить не мог.

Я настолько погрузился в преподавание и физическую самоподготовку, что практически забросил творческие дела. Теперь делами детской киностудии занимался в основном Карл с помощью Жени Красильниковой. И это было хорошо. Если со мною что-нибудь случится, студию уже никто не станет связывать с моим именем. Впрочем, это не означает, что я себя списал со счетов. Наоборот, я собирался отстаивать свое право на существование в теле Александра Сергеевича Данилова, раз уж неведомые силы забросили меня в него.

Однако человек предполагает, а высшие силы располагают. И судьба моя отнюдь не исчерпала всех своих сюрпризов. На этот раз такой сюрприз поджидал меня дома. Я вернулся с работы, открыл дверь своим ключом, ввалился в прихожую. Я знал, что Илги дома быть еще не должно — в тот день у нее как раз были занятия с Кирюшей — поэтому очень удивился, с порога услышав стук кастрюль и сковородок, доносившейся с кухни, и аромат приготовляемой жратвы.

Самое простое — предположить, что занятия отменились и жена вернулась раньше обычного, но машинально взглянув на вешалку в прихожей, я увидел совершенно незнакомую мне одежду — серое теплое пальто с меховым воротником. Пальто женское. Выходит, на моей кухне хозяйничает незнакомка? Заинтригованный, я разулся, повесил на крючок куртку и прямиком отправился на звуки и запахи. Невысокая женщина в темно-синем платье и надетом поверх него переднике, стояла ко мне спиной, но даже со спины было видно, что она уже немолода. А уж когда обернулась, то и вовсе не осталось ни малейших сомнений.

— Сашуля! — ахнула незнакомка и кинулась ко мне.

— Мама… — смущенно пробормотал я, неловко ее обнимая.

К счастью, память содержит не только зрительные образы, но и осязательные и обонятельные. Легкий запах нафталина, исходящий от одежды незнакомой женщины, прикосновение ее шершавых губ к щеке отозвались в той части души Шурика Данилова, которая все еще жила во мне.

— Что же ты не писал?.. — пробормотала она, наконец размыкая объятия. — Я ведь даже не знала, в какую школу тебя распределили… Как уехал на свои Олимпийские игры, так от тебя ни слуху, ни духу… Только в газете о тебе и читала… Я уже хотела в милицию обратиться, но подумала: зачем тебе неприятности?..

— Прости, мама! — покаянно произнес я. — Столько всего навалилось…

— Да уж знаю! — отмахнулась она. — Я в милицию не пошла, так она сама ко мне заявилась… Что ты натворил?!

— Ровным счетом — ничего, — искренне ответил я. — Так, помог несколько раз Кешке Стропилину, а на него дело завели… Вот теперь и меня таскают…

— Кешке? — удивилась Пелагея Ивановна. — Боже, какой же ты у меня дурень!.. А то ты Стропилина не знаешь… Он же всегда жуликом был…

— Да я думал, раз парень по комсомольской линии пошел, так значит за ум взялся…

— Нет, ты у меня какой-то малахольный, — вздохнула она. — Он как раз в комсомольские дела полез, чтобы жульничать было сподручнее… Да ты же голодный!.. Иди, умывайся, и к столу…

В ванную я шмыгнул с радостью. Мне надо было перевести дух. По крайней мере, Пелагея Ивановна подмены не заметила и это главное, так что дурацкие подозрения Сильвы, которому, похоже, мерещится уже целая банда, в составе комсомольского деятеля Стропилина, тюменского главбуха Даниловой и неизвестного преступника, который не только завладел паспортом сына последней, но и путем пластической операции изменил внешность, чтобы стать на него похожим, рассыплются в прах.

— Так что они от тебя хотели, мама? — спросил я, возвращаясь на кухню. — Я про милицию говорю?

— Садись-садись, — пробурчала та, ставя на стол сковородку с жареной картошкой и тарелку с котлетами. — Ешь… Да и я с тобой заодно… Такое на голодный желудок, что рассказывать, что слушать — одинаково вредно…

Я уселся за стол, и Пелагея Ивановна наполнила мою тарелку картошкой с горкой и плюхнула сверху котлету. Себе она положила куда меньше. Я с удовольствием вонзил в эту, исходящую ароматным паром, груду еды вилку и мигом умял половину порции. Мама Шурика клевала потихоньку, как птичка. Когда я опустошил тарелку, она вынула из духовки мясной пирог, нарезала его широкими ломтями и налила мне полную кружку чаю. Я наблюдал за этой женщиной с искренним любопытством. Мне хотелось научиться ее понимать.

— Приходит ко мне Евтихьев, — начала она свое повествование, — участковый наш… Говорит, запрос пришел, Ивановна, из города Литейска, просят фотографии твоего Шурки… Я обмерла со страху… Думаю, беда с тобой случилась какая-то… А участковый мне говорит: успокойся, жив-здоров твой спортсмен, в двадцать второй литейской школе работает… Я охолонула немного, спрашиваю, в чем дело тогда? А он — не знаю, мне не докладывали… Ну я ему фотографии кое-какие твои дала, с требованием чтоб вернул, а сама звоню Сидоркиной — директриссе нашей, говорю, хочу отпуск за свой счет взять, сына повидать, беда у него какая-то… Она баба отзывчивая, говорит, бери очередной оплачиваемый, ты меня в прошлом году выручала… Ну вот я и приехала…

— А как ты дом наш нашла?

— Адрес мне еще Евтихьев дал, а уж тут в городе добрые люди подсказали…

— А в квартиру как попала?

— Так сожительница твоя открыла, Илга…

— Она разве дома была?

— Ну да, говорит, как хорошо, что вы меня застали, Пелагея Ивановна, а то я уже убегать собралась… И что это дома вам не сидится?..

— Работы много, мама… Я ведь тоже к восьми убегу. Секция у меня по самбо…

— Ну хоть ночью-то вы дома спите?

— Дома.

— И то хорошо… — вздохнула она. — А она ничего, Илга твоя, хотя и из прибалтов… Я их сразу вижу… После войны в наших краях прибалтов много было, высланных… Мы их фашистами называли…

— Ну не все же они были фашистами…

— Не все, — согласилась мама Санька. — Да только, сам понимаешь, каково нам было на них любоваться, когда у всех кого-нибудь в войну да поубивало… Деда твоего, Ивана, опять же… Правда, мы их и жалели тоже… Особенно — баб и ребятишек… Их-то за что?..

Так мы с ней и проболтали часов до семи. Пелагея Ивановна меня то расспрашивала о работе, то о себе рассказывала — я мотал на ус и думал, что надо потихоньку выведать у нее как можно больше информации о Шурике Данилове. Лихие жизненные повороты уже не раз доказывали мне, что лишнего знания не бывает. Тем более о человеке, чью жизнь ты поневоле взял взаймы, а вернуть не сможешь. К счастью, моя собеседница, подобно многим немолодым людям, без всякого понукания делилась всем, что знала.

Правда, без всякой системы, ведомая прихотливыми изгибами воспоминаний. То она рассказывала о своем универмаге «Детский мир», где осталась работать главным бухгалтером и после выхода на пенсию. Не корысти ради, просто знала, что в таком сложном финансовом хозяйстве, какое представляет собой предприятие торговли, люди с большим опытом и стажем, ох, как нужны!.. То вдруг пускалась в воспоминания о своем давно погибшем муже — отце Санька — оказывается Сергей Ростиславович провалился под лед, во время зимней, точнее — весенней уже рыбалки и вытащить не успели, утащило течением.

Так я хоть узнал имя Шурикова отца. Рассказала Пелагея Ивановна и о какой-то соседской Милке, которая, как я понял, до сих пор сохнет по мне — то есть, по Александру свет Сергеевичу… Еще я узнал, что есть у меня дядя, Андрей Ростиславович, живет он в Москве, занимает пост в Министерстве рыбного хозяйства. Большой человек, но зазнался. Не вспоминает о своем единственном племяннике… Впрочем, вы, Даниловы, все такие — это ее слова — как покинули родное гнездо, так и носу не кажете… Это был уже упрек по моему адресу.

А вообще, с матерью Санька было приятно общаться. Забавляла ее речь — то простонародная, то вполне культурная. Все-таки Пелагея Ивановна окончила техникум и жила в большом городе, но воспитывалась в таежном поселке, поэтому и прорывался у нее сибирский говорок. Честно говоря, даже жаль стало расставаться. Утешало одно, что вечером увидимся. Я поблагодарил ее за ужин и начал собираться. Нежданная гостья вдруг перекрестила меня, когда я уже стоял одетый у двери.

На улице стояла темень. Что-то случилось с уличным освещением. Это меня не смутило. Я уже знал дорогу от дома до школы, как свои пять пальцев. Можно было пойти в обход, времени все равно хватало, но я решил двинуть через дворы. Как разница, если одинаково темно. Во дворах хоть отсветы из окон домов помогают разобрать, что под ногами. Так я и шел, глядя под ноги и не озираясь по сторонам. И когда приблизился к школе со стороны стадиона, из полумрака вдруг выступили неясные сутулые силуэты.

— Ну чё, фраер, — подал голос один из них, — закурить не найдется?