Блеск

Рейвен Кеннеди, 2020

Фейри оставили этот мир нам. И править могут лишь те, кто наделен магией. Золото. Золотые полы, золотые стены, золотая мебель, золотая одежда. В замке Хайбелл из золота все. Даже я. Царь Мидас освободил меня. И тут же заточил в клетку. Меня называют его драгоценностью. Его фавориткой. Я девушка, которую он превратил в золото, чтобы показать всем свое превосходство. Та, которая принадлежит только ему. Кров и достаток в обмен на мою любовь. Мне нельзя покидать дворец. Только там безопасно. Так я думала. Пока Мидас не решил заключить сделку и развязать войну. А я стала разменной монетой в его игре. Доверия к Мидасу больше нет. Он совсем не тот, каким я видела его все это время. Настало время выбраться за пределы золотых прутьев. Посмотрим, какова будет цена расплаты…

Глава 7

Царь и царица проходят в атриум, их шаги отдаются эхом, как щелчки хлыста. Мне ни за что не пробежать в дверях так, чтобы они меня не заметили. Царская чета подходит ближе, а спрятаться мне помогает всего лишь пара растений в горшках.

Во всяком случае я не выделяюсь на фоне обстановки. Вот вам светлая сторона.

Сползая вниз, я ложусь на живот и накрываюсь одеялом, изо всех сил стараясь быть неприметной, и замираю.

— Я не стану перед тобой отчитываться, Малина. Я — царь и правлю так, как посчитаю нужным.

— Ты намеренно не посвятил меня в свои планы. Ты говорил, что армия переходит к тактике нападения, — зло бросает она.

— Так и есть, — равнодушно отвечает Мидас.

Я слышу, как она фыркает.

— Если наше царство собирается воевать, то следовало обсудить свои планы со мной. Хайбелл — мое царство, Тиндалл. Кольеры правили им на протяжении многих веков, — запальчиво огрызается она в ответ.

Я приподнимаю брови, удивившись ее отваге.

— И все же ты первое дитя в роду Кольеров, которому не досталось магической силы, — парирует Мидас. Его уверенный баритон разносится эхом по залу. — Силы у тебя так и не проявились, а твоя семья исчерпала казну до последней монеты. Эта земля разорилась еще до моего появления. Если бы не я, ты так бы и осталась принцессой-оборванкой с кучей долгов и без всяких перспектив. Так что не пытайся бахвалиться тем, что Хайбелл твой. Ты потеряла его в ту же секунду, как я подошел к вашим воротам.

Сердце гулко стучит в груди. Это… очень личный разговор. Не предназначенный для моих ушей. Если бы Малина узнала, что я подслушиваю, то непременно бы мне их отрезала.

Мне не стоит, но я не могу удержаться и осторожно просовываю палец и приподнимаю одеяло возле глаз, чтобы подсмотреть. Через небольшую щель вижу царя и царицу примерно футах в десяти от меня. Они стоят бок о бок, лица пышут злостью, а глаза — холодной ненавистью.

Ни для кого не секрет, что царица не обладает силой, но еще никогда ей не бросали это в лицо. А может, тут нет ничего странного. Может, вдали от чужих глаз для них это привычное дело.

— Это тут ни при чем, — шипит ему в лицо царица Малина. — Дело в том, что ты нарушаешь мирный договор, который шесть королевств соблюдали веками! И сделал это, даже не обсудив со мной!

— Я прекрасно осознаю свои действия, — холодно отвечает он ей. — Да и тебе не мешало бы помнить свои обязанности, жена.

Она прищуривает ледяные голубые глаза.

— Что? Я должна сидеть в покоях со своими фрейлинами, вязать и гулять по ледяному саду? — издав мрачный смешок, Малина качает головой. — Я не одна из твоих наложниц, Тиндалл.

— Нет, ты точно не одна из моих наложниц, — говорит он, бросив на нее презрительный взгляд.

На ее бледных щеках появляется гневный румянец, и царица вновь сжимает руками юбки.

— И кто виноват в том, что ты больше не приходишь в мою постель?

Я умираю от стыда, уши почти горят. Мне казалось, что их беседа носит слишком личный характер. Все только что стало гораздо хуже.

Мидас пренебрежительно усмехается.

— Ты бесплодна, — отвечает он ей, и я замечаю, как она запрокидывает голову назад, словно царь нанес ей пощечину. — Я предпочел бы не тратить время впустую. А это именно так, — говорит он, показывая на нее и на себя, — напрасно потраченное время. А теперь, если ты покончила со своими типичными женскими капризами, у меня много других забот.

Он начинает удаляться, но не успевает сделать и трех шагов, как его останавливает ее голос:

— Тиндалл, мне известна правда.

Я с любопытством вожу между ними глазами и задаюсь вопросом, про какую правду говорит царица.

Время идет. Когда Мидас поворачивается к супруге лицом, его плечи напряжены, как камень. В его карих глазах столько злости, что даже царица отступает назад. Похоже, она не рассчитала силы. Я просто не знаю, какие карты у нее на руках.

— На твоем месте я бы очень, крайне осторожно подбирал выражения, — с затаенной жестокостью говорит ей Мидас.

Без всякого сомнения, это угроза. Безжалостности в его тоне хватает, чтобы волосы у меня на затылке встали дыбом. Малина смотрит на него, а я застываю столбом, даже не позволяя себе моргнуть.

— Возвращайся в свои покои, — холодно довершает он.

Царице с трудом удается сглотнуть ком в горле, но, несмотря на дрожь в руках, которые Малина прячет в юбках, она гордо поднимает голову и выходит из зала, хлопнув напоследок дверью. Она не увядающий цветок, этого у нее не отнять.

А вот мне страшно даже дышать в тишине, да и сердце стучит в груди как барабан. Я выжидаю несколько заветных секунд, надув щеки, чтобы задержать дыхание.

Мидас вздыхает и поправляет золотую тунику, одернув ее, после чего приглаживает рукой волосы, чтобы не выбивалась ни одна прядь. Спустя мгновение он поворачивается к выходу и уходит с глаз моих. Только услышав, как за ним закрывается дверь и стихают шаги, я делаю выдох.

Я скидываю одеяло и сажусь, понимая, что нужно незамеченной прокрасться мимо библиотеки и добраться до спальни до того, как Мидас возвратится к советникам. Если он зайдет ко мне и не найдет в своей комнате, то поймет, что я подслушала его разговор с царицей, а это… наверное, меня не приведет ни к чему хорошему.

Встав, я вылетаю из атриума, бегу по своему личному коридору, а затем останавливаюсь прямо перед аркой в дальнем углу библиотеки.

Слышу, как бормочут советники, как громко чавкает король Фульк, дыша через рот. Жует, дышит, жует, дышит. Омерзительно. Смело заглянув за дверь, вижу, что, по счастью, все сидят лицом к столу, никому нет дела до моей клетки, а Мидас не успел вернуться.

Солнце уже начинает садиться, забирая с собой тусклый серый свет, но мужчины не скоро закончат собрание. Советники точно будут трудиться всю ночь напролет, как и в предыдущие дни, но я не хочу торчать тут с ними.

Скрыться в своих покоях мне удастся, только если я проберусь туда до возвращения Мидаса. С глаз долой, из сердца вон. Или я лелею напрасную надежду. Скорее всего, он будет не в духе после разговора с Малиной, а я не хочу попасть под перекрестный огонь.

Чтобы оказаться в личных покоях, нужно миновать эту библиотеку. Мидас приказал, чтобы верхний этаж замка перестроили, дабы я смогла беспрепятственно по нему бродить. Поскольку клетки, встроенные в каждую комнату, не ограничены, они ведут в специально созданные для меня комнаты — из одной в другую и так вплоть до другого конца дворца. Но это означает, что есть только один способ добраться в другой конец замка — мне придется пройти через все комнаты.

Я еще раз бегло оглядываюсь, убедившись, что никто за мной не наблюдает, а потом на цыпочках крадусь через закрытую клеткой часть библиотеки. Моя цель — арка в дальнем конце комнаты. Я тороплюсь, но бреду осторожно. Идти слишком быстро не получится, иначе привлеку к себе внимание, но мне нужно поспешить и вернуться в свои покои до прихода Мидаса.

Мне остается сделать три шага, когда вдруг слышу:

— О, ты вернулся.

Я замираю, но, оказывается, никто на меня не смотрит. Всеобщее внимание пало на Мидаса, который только что вошел в библиотеку.

Подхватив юбки, я прыгаю в арку и несусь по коридору. Буквально за секунду до того, как меня заметит Мидас. Я перестаю бежать, только когда оказываюсь возле своей ванной и гардеробной. После заскакиваю в комнату и, привалившись к стене, выдыхаю.

Радуясь удавшемуся побегу, на минуту запрокидываю голову назад. В голове роятся мысли. Повезло, что меня не поймали.

Я опираюсь о стену, размышляя обо всем, что узнала. Не только из подслушанного разговора, но и из собранных по крупицам сведений во время военного совета Мидаса. Видимо, даже царица Малина с опаской относится к дерзкой атаке Мидаса.

Впрочем, немудрено, что он не обсудил с ней свое решение. Такое ему свойственно. Он руководствуется сугубо своими целями и замыслами. На самом деле меня всегда восхищала эта его черта и присущая ему уверенность в своих силах. Он не родился в царской семье, как Малина. Его не готовили стать монархом. И каким бы жестоким он порой ни был, Мидас правит царством умеючи. Хайбеллу нужны деньги и сильный лидер, и царство получило и то и другое, как только трон занял Мидас.

Я осознаю, что день закончился и наступила ночь. По спине пробегает дрожь, и я потираю руки, чтобы прогнать покалывание.

Светлая сторона: если бы Мидас собирался прислать за мной, он бы уже так и поступил.

Царящий в моей комнате скудный свет померк и стал тенью, которая быстро погрузила покои в темноту. Отойдя от стены, я бреду в дальний угол комнаты. Иду по памяти, пока не оказываюсь возле небольшого столика, упирающегося в решетки.

Вслепую ищу подсвечник, который всегда тут стоит, но нащупываю не твердый предмет, а что-то теплое. И двигающееся.

Я испуганно пытаюсь отпрянуть, но не успеваю. Вперед вылетает рука и хватает меня за запястье, дернув на себя. Я падаю грудью на стол и выставляю руки вперед, чтобы ухватиться за него. Человек, что держит меня за руки, отпускает их и тут же хватает меня за волосы.

Я в панике тянусь вверх, по наитию пытаясь вырваться, но удерживающий меня человек не отпускает, как бы сильно я ни дергалась.

Я начинаю безжалостно царапать эти руки, надеясь содрать с них кожу на кровавые лоскуты, чтобы меня отпустили. Я чувствую под ногтями кровь, и человек шипит от боли, а потом ударяет меня головой о решетку так сильно, что перед глазами появляются звездочки.

У меня подгибаются коленки, тело раскачивается, в голове пульсирует, но рука, жестоко тянущая меня за волосы, не отпускает. Кожа головы горит от боли, и я вскрикиваю, но не успевает болезненный стон слететь с моих губ, как вторая рука закрывает мне рот, заглушая шум.

К сожалению, вместе с тем рука закрывает мне нос, и я начинаю задыхаться. Растерявшись от удара по голове и от темноты ночи, я впадаю в панику, брыкаюсь, пытаясь вырваться. Горло сдавливает, а ноздри раздуваются от необходимости дышать.

И несмотря на происходящее, я возмущена, что ко мне прикасается не Мидас.

Сколько себя помню, ко мне никто не прикасался. Никто бы даже не осмелился. За исключением мимолетных проявлений нежности от моего царя, мне так не хватает прикосновений, что сейчас отчасти я испытываю переизбыток эмоций и не в силах дать отпор.

— Держи ее.

Приказ звучит тихо, но властно. Человек, отдавший его, совершенно безучастен к затруднительному положению, в котором я оказалась. Сердце падает вниз, когда я узнаю голос.

Царица.

Тот, кто меня держит, дергает мою голову вперед и прижимает лицом к решетке, но закрывающая рот и нос ладонь отпускает. Я дышу прерывисто, шея вытянута под неудобным углом, а край стола впивается в бедро, когда меня заставляют над ним склониться.

Перед глазами появляется царица Малина. Она держит в руке свечу, и ее бледное лицо освещено огненными тенями.

— Думаешь, я не видела, как ты пряталась и подслушивала? — спрашивает она и подносит свечу так близко к моему лицу, что щеки опаляет жаром в раскаленной угрозе.

Я открываю рот, чтобы ответить, но не успеваю даже обрести дар речи, как царица грозно приказывает:

— Молчать!

Я немедля захлопываю рот. Меня вновь тянут за пряди волос, боль разливается по голове, а глаза начинают слезиться.

Малина хладнокровно на меня смотрит.

— Фаворитка царя, — шипит она, словно это самое презренное слово в ее лексиконе. Наверное, так и есть. — Мне много лет не давало покоя, почему он позолотил никчемную сиротку и держит здесь в качестве трофея, — говорит царица и презрительно оглядывает мою клетку. — Но у Мидаса всегда были навязчивые идеи.

Я не навязчивая идея. Он меня любит. Ей просто не хочется это признавать.

Малина смеется, будто видит на моем лице отрицание.

— Думаешь, ты владеешь его сердцем? — спрашивает она с притворной жалостью в голосе и наклоняется, смотря мне прямо в глаза. Царица так близко, что я чувствую ее дыхание, рвущееся из приоткрытых бесцветных губ. — Моя дорогая, ты всего лишь собачонка, которую он держит в клетке. Трофей, которым он хвастается, чтобы казаться более интересным.

Ложь. Я знаю это, но я не настолько бесчувственна, чтобы смириться с ее словами, сказанными в порыве ненависти и ревности, и оставаться безучастной. Поэтому от ее заявления вкупе с пронзительной болью в голове в глазах скапливаются слезы, и одна из них падает мне на щеку.

Царица вздыхает и качает головой, устремив взгляд к заснеженному окну.

— Тогда я была глупой девчонкой. Бесправной королевой, которая не имела возможности править самостоятельно, когда вдруг появился Тиндалл.

Я пристально смотрю на нее и стараюсь не шевелиться, чтобы с ноющей кожей головы перестали так жестоко обращаться.

— Мой отец утверждал, что Мидас ниспослан нам богами. Статный защитник угнетенных с предложением о браке и золотом в руках? Немудрено, что я с радостью согласилась. Он и правда казался подарком судьбы. Именно тем спасителем, в котором мы нуждались. Меня даже не волновало, что он притащил тебя.

В голове царит хаос, я пытаюсь не обращать внимания на боль и сосредоточиться на ее словах. Мысленно даю себе затрещину за то, что попалась. За то, что не была достаточно внимательной и не заметила, что царица здесь и ждет удобного момента, дабы наброситься на меня.

— Если уж на то пошло, у всех мужчин есть недостатки, — говорит Малина, ясно давая понять своим тоном ее отношение ко мне. — Тиндалл превратил тебя в фамильную ценность. Сиротка в клетке с позолоченной кожей, которой он может похвастать и держать при себе. Какая вопиющая безвкусица. Но ты тогда не была для меня угрозой и не станешь угрозой теперь. Знаешь, почему?

Я стискиваю зубы, от злости веки так жжет, что из глаз чуть не сыплются искры. Ленты движутся вперед, скользят по ногам держащего меня человека. Не хочу, чтобы кто-нибудь прознал, что я могу управлять лентами, но сейчас важнее всего моя безопасность, а не моя тайна.

В прошлом у нас с Малиной возникала пара конфликтов, но чаще мы старались не попадаться друг другу на глаза. Раньше она ни разу на меня не нападала. Такого за ней не наблюдалось, и я боюсь, что это начало более жестокого обращения. Я смирюсь с ее уничижительными замечаниями и надменными взглядами, брошенными в мою сторону. Но такое? От подобной перспективы меня бросает в дрожь.

— Почему? — спрашиваю я, потому что ей так угодно.

Глаза Малины вспыхивают.

— Потому что ты в клетке, а я на воле.

Простое утверждение, но оно, подобно жестокому зверю, впивается мне в сердце острыми зубами.

Заметив что-то в выражении моего лица, Малина победно ухмыляется. Она переводит взгляд на того, кто меня держит.

— Можешь ее отпустить.

Мои ленты тут же отпускают человека и опускаются на пол.

Хватка на волосах ослабевает, напоследок меня еще раз прижимают лицом к решетке, после чего полностью отпускают. Чтобы не упасть, я хватаюсь за золотые спиралевидные прутья и осторожно касаюсь головы, заметив личного стражника царицы. Это здоровенный суровый мужлан с бородой и взглядом, полным ехидного самодовольства. Мне требуется все мужество, чтобы сдержать ленты и не придушить его.

— Помни свое место, наложница, — говорит царица Малина, и я вновь перевожу взгляд на нее. Она собирается уходить. — Ты всего лишь домашняя зверушка, на которую забирается Мидас. Реликвия, которую выставляют напоказ. — Она останавливается в дверях и смотрит на меня через плечо. — Еще раз увижу, как ты подслушиваешь, отрежу твои золотые уши.

Я сжимаю руки в кулак. «Вот же стерва», — звучит в голове, пока смотрю на королеву, но не осмеливаюсь произнести это вслух.

Малина кивает стражнику:

— Убедись, что она меня услышала.

Я хмурюсь от ее слов, и царица выходит. Стражник без предупреждения поворачивается и, просунув кулак между прутьями, ударяет меня в живот.

От удара я падаю на пол. От боли хватаюсь за живот, кашляю и стараюсь подавить тошноту.

— Слышала царицу? — фыркает он, возвышаясь надо мной.

— Я… слышала… — сдавленно выдыхаю я и злобно смотрю на него.

— Вот и прекрасно.

Не говоря больше ни слова, он поворачивается и выходит, тихо закрыв за собой дверь.

Чертовы Боги. Лучше бы я не вылезала сегодня из постели.

Глубоко подышав пару минут, я поднимаюсь с пола, но живот и голова так сильно болят, что забываю о том, что хотела зажечь свечи. Ковыляю к кровати. Светлая сторона? Прутья клетки хотя бы помешали им сделать со мной что похуже.

Как только я ложусь на кровать, ленты обвиваются вокруг меня как шелковые оболочки, которые хотят спрятать меня. Как кокон, скрывающий гусеницу.

Но я понимаю, что сон не идет не из-за Малины или ее стражника. И даже не из-за пульсирующей головы или ноющего живота. Дело в том, что время у меня на исходе. Потому что скоро войска подойдут к границам Четвертого королевства. И король Фульк получит свою награду.

Меня.