1. книги
  2. Триллеры
  3. Рейчел Кейн

Волчья река

Рейчел Кейн (2019)
Обложка книги

БЕСТСЕЛЛЕР WALL STREET JOURNAL БЕСТСЕЛЛЕР USA TODAY БЕСТСЕЛЛЕР AMAZON CHARTS Продолжение цикла «Мертвое озеро» Чудовищный монстр, бывший муж Гвен Проктор, в течение долгого времени убивавший молодых женщин, — мертв. Теперь она пытается наладить новую жизнь для своей семьи. Но это невероятно трудно. Ведь еще остались поклонники и последователи бывшего. А родственники его жертв до сих пор убеждены в виновности Гвен, в ее пособничестве мужу, — и не прекращают попыток извести ее… Но есть и другие — женщины, которым каждый день угрожают расправой мужчины. Они ждут от нее помощи и поддержки. Одна из них, из городка Вулфхантер, позвонила Гвен и сказала, что боится за себя и свою дочь. А когда та, бросив все, приехала к ней, женщина была уже мертва, а ее дочь — арестована за убийство матери. Гвен не верит в ее виновность и начинает расследование. Она еще не знает, что в Вулфхантере ее поджидает смертельная ловушка. Что на нее, как на волка, расставлен капкан. И охотники убеждены: живой она из него не вырвется…

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Волчья река» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

2. Гвен

Змеелов прибывает минут через десять. Это суровый мужчина, выглядящий так, как будто целыми неделями не выходит из леса, и мне это не нравится. Или он мне не нравится. Или все это сразу.

— Я приехал за этой змеей, — говорит он.

— Документы, — коротко говорю я.

Он моргает:

— Что?

— Предъявите мне свои документы. Я вас не знаю, и я вооружена. — Ставлю ноги в прочную бойцовскую стойку, перенеся вес на срединную линию и пружиня коленями. Я не знаю, знакома ли ему это стойка, однако взирает он на меня с подозрением. Вероятно, считает, что у меня паранойя.

Что ж, в этом он прав.

— Хорошо. — Поднимает обе руки вверх. — Конечно. Я достану документы, ладно?

— Медленно.

Он так и делает, не сводя с меня взгляда, — заводит одну руку себе за спину. Я притворяюсь, будто нащупываю свой пистолет, хотя оставила его в «бардачке» чертова пикапа и теперь мысленно пинаю себя за это. Но когда змеелов — медленно — извлекает руку из-за спины, в ней нет ничего, кроме бумажника. Он открывает его и достает толстую белую визитку.

— Положите на землю, — говорю я ему.

Он нагибается и кладет карточку на полпути между нами, так далеко от себя, как только может дотянуться. Я делаю шаг вперед и одним быстрым движением поднимаю ее; потом выпрямляюсь, чтобы прочитать надпись, при этом не выпуская его из поля зрения.

Визитка приятная на ощупь, чисто-белая, со строгой черной надписью выпуклым шрифтом. «Профессор Грег Мэйнард». Работает в Университете Теннесси. Да, не следовало судить об этом лесном отшельнике по его виду. Он — профессор биологии с пожизненным контрактом. Как странно!

— Змея? — снова спрашивает Мэйнард.

Я указываю на почтовый ящик.

— Извините за неласковый прием, — говорю ему. — Я просто… я не знаю, кто это сделал. Понимаете?

— Может быть, это была просто шутка?

— А вы откройте.

Он достает холщовый мешок и палку с крюком на конце, потом открывает дверцу ящика, зацепив ее крюком. Змея атакует. Профессор даже не вздрагивает, но, надо сказать, он стоит на точно выверенном безопасном расстоянии.

— Полосатый гремучник, — говорит он. — Ничего себе! Круто. Вам повезло, и это определенно не шутка. Во всяком случае, не добрая.

Я завороженно смотрю, как Мэйнард выманивает змею из ящика и она сползает по металлическому шесту на землю. Там он ловко прижимает ее крюком за головой и берет голыми руками — со спокойствием, которое кажется мне поразительным. Змея гремит и мечется, но он сует ее в мешок, потом затягивает горловину и надежно завязывает.

Я почти расслабляюсь, пока до меня не доходит, что для того, чтобы поместить змею в почтовый ящик, нужно обладать такими же навыками.

— Они здесь водятся? — спрашиваю я профессора.

Он кивает:

— Конечно, в лесу. Иногда я встречаю какую-нибудь из них достаточно далеко от леса, но это не слишком обычно. Возле воды чаще можно встретить щитомордника или мокасиновую змею. — Мэйнард тщательно осматривает внутренности почтового ящика, подсвечивая себе телефоном, потом говорит: — Хорошо, все чисто. Я отвезу эту красотку в свою лабораторию.

— В лабораторию? — переспрашиваю я.

— Я герпетолог. Дою змей — то есть сцеживаю яд. Так мы делаем сыворотку, — объясняет он. — Она всегда требуется то здесь, то там. Кстати, если увидите еще одну такую змею или другой вид гадюк, позвоните мне. После того как мы берем у них яд, я нахожу им хорошее местечко подальше в лесу, где они больше никого не потревожат.

Я киваю, все еще пристально глядя на него. Профессор или нет, сейчас он первый, кого я подозреваю. Хотя на кой черт ему могло понадобиться пугать меня до смерти или травить меня змеей, понятия не имею. Непохоже, чтобы у него ко мне была какая-то личная неприязнь. Я не чувствую, чтобы от него исходила враждебность.

Мэйнард как раз загружает змею в свой пикап, когда подъезжает команда криминалистов — точнее, один мужчина средних лет, в мешковатой ветровке; приехал он на старом «Джипе». Он даже без просьб с моей стороны предъявляет мне свои документы — таким заученным движением, что мог бы, наверное, сделать это даже во сне. Кстати говоря, выглядит он совершенно измотанным, однако задает мне вполне толковые вопросы и записывает ответы, потом посыпает почтовый ящик порошком для снятия отпечатков.

Пару минут спустя появляется Кеция Клермонт. Она приезжает на своей личной машине без мигалок и сирен, и я рада этому; наши соседи наверняка уже глазеют на эту суматоху вокруг почтового ящика. Я не хотела бы давать им лишней пищи для слухов.

— Привет, Бето, — говорит Кец криминалисту, и тот машет рукой, не поднимая взгляда. Она все еще одета в то, что можно считать ее рабочей формой: скромный темно-синий брючный костюм с белой блузкой, со значком детектива, пристегнутым к поясу. Пистолет спрятан под пиджаком. Если б она уже побывала дома, то переоделась бы в джинсы и удобную футболку. — Змею, полагаю, уже забрали?

— Увезли переселять в хороший дом, если верить… — Я сверяюсь с визиткой. — …профессору Мэйнарду. Что ты знаешь о нем?

— А что? — спрашивает она, потом отвечает на собственный вопрос: — Умения. Конечно же. — Качает головой: — Вычеркни его из своего списка. Поблизости живет не меньше двух десятков человек, которые отлично умеют справляться со змеями, и они с куда большей вероятностью будут точить на тебя зуб.

Нет смысла спрашивать почему, но я все равно спрашиваю:

— По какой-то конкретной причине?

Кец пожимает плечами:

— Ну, начиная с того, что ты нездешняя, приехала откуда-то.

— Я живу у озера уже…

— Нас с отцом считают чужаками, а мы приехали сюда больше двадцати лет назад, — объясняет она. — Если ты не родился в здешних местах, ты не отсюда. Некоторым и этого достаточно. Добавь к этому слухи и всякое дерьмо из Интернета… Скажу честно — это может быть кто угодно.

— Круто. — Я надеялась, что за сегодняшний день поводов для паранойи у меня станет меньше, а не больше.

Кец подходит, чтобы осмотреть почтовый ящик.

— Он крепко закрывается?

— Да.

— Эта змея никак не могла попасть туда случайно?

— Нет. И она могла укусить Сэма или детей. Просто повезло, что это я открыла ящик. Если б это был Коннор или Ланни…

— Но это были не они, — напоминает Кеция. — Так что давай сосредоточимся на том, что случилось, а не на том, чего не случилось. В худшем случае кто-то пытался убить тебя, хотя я полагаю, что окружной прокурор постарается свести все это к преступной шутке. Он не самый большой твой поклонник.

— Не смешно, — отвечаю я. — Я бы не удивилась, если б он обвинил меня в том, что я слишком долго здесь стою.

— Ну ты знаешь поговорку: хороший окружной прокурор может убедить присяжных обвинить даже сэндвич с ветчиной. Повезло, что наш не настолько хорош.

Я усмехаюсь. Кеция не из тех полицейских, которые любят пустую болтовню, но она с глубоким неуважением относится к окружному прокурору Элрою Комптону. И я тоже. Это седовласый белый мужчина, послужной список которого почти полностью состоит из обвинительных заключений в адрес чернокожих подсудимых — и это в о́круге, где процветает торговля метамфетамином и опиатами, которой заправляют в основном белые воротилы. И, естественно, он всегда требует оправдания для белых подсудимых. Они «в глубине души хорошие люди», и так далее, и тому подобное, и не важно, насколько жестокими и отвратительными были их преступления. «За них поручатся их собратья по приходу. Их родители — добрые христиане». Обычная песенка.

Это мучительно напоминает мне те годы, когда я слепо верила своему бывшему мужу-монстру, не умея — или не желая — увидеть правду, лежащую прямо у меня под носом. Иногда мне кажется, что половина мира впала в то же самое состояние отрицания. И это меня злит.

— Есть мысли о том, кому могло прийти в голову вот так напугать тебя? — спрашивает Кеция.

— Ты серьезно? Половина нортонцев до сих пор полагает, что мне сошли с рук убийства местных — начнем с этого. Не считая «троллей», сталкеров, семьи жертв Мэлвина…

— Криминальных хакеров из «Авессалома», которым удалось ускользнуть от ареста, — добавляет она. — Да, знаю. Я надеялась на более конкретного врага, потому что «почти все» — это как-то слишком много.

— Знаю. Но на данный момент это всё, что у меня есть.

Кеция постукивает ручкой по стопке листков для записей.

— Да, и не уверена, что случившееся на сегодняшней передаче улучшило положение. А как насчет той женщины — той, которая присутствовала на твоем интервью?

Я не хочу верить в это, но факт заключается в том, что изначально большинство фанатично-упорных преследователей составляли родные и близкие жертв Мэлвина. Включая Миранду.

— Миранда Тайдуэлл? Она может подсыпать мышьяк в сироп от кашля, но справиться со змеей… На самом деле мне так не кажется, — говорю я. — Но… она могла кого-то для этого нанять. Просто чтобы запугать нас.

— Судя по всему, она сделала своей миссией доказать то, что ты…

— Монстр? Да. Она приняла на себя эту миссию еще во время суда надо мной. Я просто думала — точнее, надеялась, — что она переросла это.

— Нынче на все найдется свой одержимый фанатик, — говорит Кец. — Особенно если дело дурацкое и запутанное. Извини. Не хочу этого говорить, Гвен, но…

— Да, я должна быть осмотрительной. Знаю. Я работаю над этим.

Она окидывает меня взглядом.

— Ты забыла взять, верно?

— Не забыла. Просто оставила в машине, когда пошла забрать почту.

— Машина там, — указывает Кеция. — А ты торчишь здесь, как живая мишень, ты это понимаешь?

— Я поняла это, как только застряла здесь, следя за ящиком со змеей.

Она кивает:

— Хорошо. Не делай так больше. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы большинство здешних болванов оставляли свое оружие в сейфах, — но не ты. Тебе оно действительно нужно. Так что не забывай удостовериться, что оно при тебе.

Я натянуто улыбаюсь ей, поскольку знаю, что она права, а я сделала глупость.

— Я поняла, — говорю ей. До меня доходит, что уже совсем темно. Обычно Кец задолго до этого времени помогает отцу подняться на холм, к его хижине. — Ты уже доставила Изи домой?

— Да, и именно поэтому не примчалась сюда первым делом. Извини, но мне нужно было проследить за его безопасностью.

— Хорошо. Поедешь сейчас домой?

— К Хавьеру, — отвечает она. Хавьер — ее любовник, даже, может быть (хотя я не спрашивала), долгосрочный партнер, но живут они по-прежнему отдельно. — Эй, Бето, ты закончил?

— Закончил, — говорит криминалист и закрывает ящик с принадлежностями. — Удалось получить немного. Несколько четких отпечатков, однако они, вероятно, принадлежат либо кому-то из семьи, либо почтальону. Но, может быть, нам повезет…

— Может быть, — повторяет Кеция. — Спасибо, приятель. Удачной дороги домой.

— Тебе тоже.

Когда он направляется к своей машине, взгляд Кец внезапно смещается, и она пристально смотрит вверх по склону. Проследив за ее взглядом, я вижу направляющегося к нам Сэма.

— Итак, — говорит он, — Ланни сказала, что ты солгала, будто с тобой всё в порядке, а теперь я вижу здесь Кец, плюс еще две машины. Какого черта тут творится?

Вздыхаю. Я надеялась избежать этого.

— Пойдем в дом, — говорю ему. — Лучше я расскажу всем сразу.

По пути делаю крюк к пикапу и забираю свой пистолет; как только беру оружие в руки, я чувствую себя увереннее. Знаю, что это неправильно: оружие не обеспечивает мне безопасность, просто дает возможность нанести ответный удар. ПТСР [3], очередная ложь. Мне нужно отучить себя рассматривать оружие как средство успокоения. Для меня это необходимое зло, но это не должно означать, что я нуждаюсь в нем.

— Гвен? — встревоженно спрашивает Сэм. Я улыбаюсь ему, хотя поводов для улыбки ноль.

— Я готова, — отзываюсь. Но на самом деле — нет.

Как только мы входим в дом, я запираю дверь и включаю сигнализацию. Ланни стоит, скрестив руки на груди и сместив вес на одну ногу. Коннор даже поднимает взгляд от книги, которую читает. Они тоже ждут объяснений.

— Как дела? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. Это не срабатывает. Ланни продолжает хмуриться, Коннор качает головой, а в глазах Сэма читается, что эта попытка успокоить всех была заведомо провальной. — Ладно. Значит, так: в почтовом ящике была змея.

— Что? — выпаливает Ланни. К моему изумлению, хмурое выражение пропадает с ее лица. Сэм замирает.

— Какая змея? — спрашивает Коннор. — Мокасиновая? Я видел тут мокасиновых змей и раньше.

— Не мокасиновая. Я не хочу, чтобы вы тревожились… — Голос мой затихает, и я понимаю, что должна это сделать. — Я солгала: мне нужно, чтобы вы тревожились. Мне нужно, чтобы вы понимали: после сегодняшнего дня ситуация уже не будет такой, как прежде. Вам нужно быть очень осторожными. И впредь почту будем забирать только Сэм и я. Хорошо?

— Мама, мы всегда очень осторожны, — возражает Ланни. — Ну правда, ты же это знаешь!

Но это не так. Это не так. И меня снова подташнивает при мысли о том, что ящик мог открыть Коннор или Ланни, или даже Сэм, хотя реакция у него даже лучше, чем у меня. Мои дети считают себя вполне параноидальными. Но они никогда не будут параноиками в достаточной степени — настолько, чтобы предотвратить все, что может случиться с ними. Самоуверенность может быть гибельной.

Сэм пристально смотрит на меня.

— Ребята, дайте нам минуту поговорить, ладно? Коннор, помешивай бобы. И ты должен мне салат.

— Ладно. — Попроси об этом я, сын вздохнул бы так, словно я навалила ему на плечи половину земного шара. А вот Сэму вечно достается немедленное согласие. Я завидую.

Ланни сверяется с таймером на телефоне.

— Курица почти готова, — говорит она. — Осталось минуты три.

— Значит, достанешь ее, когда она будет готова, — отвечает ей Сэм, потом выключает сигнализацию и отпирает входную дверь. — Гвен?

Следую за ним наружу. Сейчас мне не хочется торчать на крыльце на виду у всех, и я выключаю наружное освещение. Мы стоим в темноте, пока мои глаза не привыкают.

— Что происходит? — спрашивает Сэм.

— Не знаю, — отвечаю я. — Змея в почтовом ящике, конечно, довела меня до нервной трясучки, как и то, что случилось сегодня утром. Я просто чувствую себя…

— Уязвимой? — уточняет он и обнимает меня. — Мне жаль, правда. Я знаю, что ты изначально не хотела участвовать в этом чертовом шоу, и мне жаль, что я отговаривал тебя недостаточно настойчиво. У меня было плохое предчувствие, и очень плохо, что оно сбылось. Я не думал, что они решатся устроить такое после всех переговоров и соглашений.

— Я тоже так не думала, иначе вообще не пошла бы туда. — Расслабляюсь, чувствуя его тепло, его силу. Рядом с ним я на пару минут могу отключить вечную настороженность, даже стоя под открытым небом. — Может быть, нам повезет. Может быть, кто-нибудь оставил отпечаток пальца на почтовом ящике.

— Ты так и не ответила детям, — напоминает он, поддевая пальцем мой подбородок. Вокруг темно, но не настолько, чтобы я не могла прочитать выражение его глаз. — Что за змея это была?

— Полосатый гремучник.

— Господи, Гвен!..

— Знаю. — Опускаю голову ему на плечо. — Со мной всё в порядке. Даже со змеей всё в порядке. Никто не пострадал.

Я чувствую, что Сэм многое хочет сказать по этому поводу, но сдерживается. Понимаю, что он привел меня сюда, чтобы о чем-то поговорить, — но вряд ли о змее в почтовом ящике. Странно. Обычно он без колебаний поднимает неудобные вопросы.

Я думаю о том, как это странно. Время от времени на меня заново обрушивается понимание: Сэм — брат одной из жертв Мэлвина. Исходя из любой логики, он не должен находиться здесь, между нами не должно быть… такого. Начиналось все совсем иначе: я не доверяла ему, а он был глубоко убежден в моей виновности. Понадобились время, труд и страдания, чтобы прийти к этому моменту доверия и мира. И эти доверие и мир все еще хрупки, хотя мы и сумели выстроить этот мост. Но мост не из стали — из стекла. И иногда в нем возникают трещины.

После долгого молчания Сэм говорит:

— Послушай, насчет Миранды Тайдуэлл — она… она сказала, что реально собирается делать?

— Просто снять какой-то документальный фильм. И, полагаю, распространить его повсюду или хотя бы так широко, как сможет. Рискну предположить, что он не будет хвалебным. — Я пытаюсь произнести это небрежно, но не могу. Миранда Тайдуэлл до неприличия богата и до жестокости злобна, и если она не может в реальности опустить мне на голову топор, то сделает это в переносном смысле. Она осознаёт силу информации.

— Гвен… — Сэм убирает руки с моей талии и берет в ладони мое лицо невероятно нежным жестом, от которого у меня перехватывает дыхание. — Как нам это сделать? Скажи мне. Скажи мне! Как нам защитить от этого детей?

— Не знаю. — Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, и изо всех сил моргаю, чтобы загнать их обратно. — Может быть, мы не сумеем этого сделать. Может быть, нам придется просто помочь им жить с этим.

— Боже… — выдыхает Сэм. — Я надеюсь, ты ошибаешься. Очень надеюсь.

Он целует меня — нежно и осторожно, но под этой нежностью тлеет уголек страсти. И чуть-чуть отчаяния. Я чувствую это. Мы всегда и неизменно стоим на краю обрыва, под которым зияет глубокая темная пропасть. И сейчас эта пропасть кажется особенно опасной.

— Еда готова, — говорит Сэм. — Настолько нам всем нужно бояться?

— Сильно, — отвечаю я. — Мне нужно, чтобы и ты, и дети были настороже. — Я ненавижу это. Я ненавижу отбирать крошечный кусочек нормальной жизни, который мы выгрызли для детей. Но они должны понимать, что именно может случиться.

Мы накрываем на стол. К ужину у нас курица с розмарином, мое любимое блюдо. Это мило с их стороны. Курица вкусная, бобы приготовлены в самый раз. Салат получился просто мешаниной, но мои дети старались. Однако мне кажется, что никто из нас не чувствует вкуса по-настоящему: мы говорим о возможности того, что отношение к нам со стороны обитателей Стиллхауз-Лейк может стать еще более враждебным. Мы говорим об осторожности, о том, что нужно держаться рядом с друзьями и со взрослыми, которым мы можем доверять. Мы говорим о том, что делать, если что-то пойдет не так. Невеселый, но необходимый разговор.

Дети не возражают. Я вижу мятежную злость Ланни; она как раз вошла в тот возраст, когда хочется расширить рамки своей жизни, а не сужать их. Коннора все это тревожит меньше. Он уже достаточно давно стал замкнутым, и я предполагаю, что в ближайшее время это не изменится.

Однако мне нужно внимательно присматривать за дочерью.

Они просят разрешения уйти, и я позволяю это, хотя их тарелки еще наполовину полны. Мы с Сэмом прибираем кухню; я постоянно проверяю, не забыла ли включить сигнализацию. Он замечает это, но никак не комментирует. Я мою тарелки и передаю ему, он вытирает их и ставит на место. Это происходит в уютном, спокойном молчании, но я все время мысленно возвращаюсь в студию, к тому леденящему ужасу, к тому, как я проиграла бой в прямом эфире. Это все равно что трогать горячую плиту, но я не могу остановиться.

Когда звонит домашний телефон, я почти признательна за возможность отвлечься. Я сохраняю телефонную линию по причинам безопасности. Девять звонков из десяти — это запись чьего-нибудь голоса с мошенническими предложениями, однако стационарный телефон в случае кризиса не так быстро выйдет из строя, как сотовый, — он не зависит от аккумулятора и энергоснабжения дома.

Мне кажется, пусть у нас лучше будет такой запасной вариант.

Тянусь к трубке, потом отдергиваю руку. Номер мне незнаком, поэтому я слушаю, как звонок принимает автоответчик. Старомодный способ, но так я могу сортировать звонки и брать трубку лишь в случае чего-то срочного. Приглушаю звук и собираюсь уйти. Но автоответчик прокручивает мне первые слова, и это приветствие, произнесенное на том конце линии обычным человеческим голосом:

— Э-э… здравствуйте, мне нужно… нужно поговорить с женщиной по имени Гвен Проктор.

Я чувствую, как из желудка поднимается тошнота. Конечно, я получала множество гнусных телефонных звонков. Безымянные чужаки выкрикивали оскорбления, радуясь возможности попинать упавшего. Безымянные мужчины подробно описывали мне свои фантазии о том, как они желают изнасиловать и убить меня или моих детей или всех нас. Жуткие незнакомцы заявляли, что влюбились в меня с первого взгляда и знают, что мы предназначены друг для друга, если только я пойму…

Но сейчас неуверенный женский голос продолжает:

— Пожалуйста, умоляю вас. Ответьте мне, пожалуйста. Я не знаю, куда еще могу обратиться…

И я понимаю, что это один из тех звонков.

Это началось несколько месяцев назад, со случайного звонка от дальней знакомой копа, у которого был мой номер. Женщина плакала и молила меня сказать ей, что делать, потому что она не знает, как ей жить дальше. Ее четырнадцатилетний сын похитил, изнасиловал и убил пятилетнего ребенка соседей. А потом на три дня спрятал труп под кроватью. Эта женщина нашла тело и сообщила о находке, передав собственного сына в руки полиции.

Она не была готова к ужасной правде: люди винили и ее тоже. Винили за то, что она вырастила убийцу. Винили за то, что не знала, не остановила его.

Я потратила час, пытаясь помочь ей найти способы справиться с тем, через что ей пришлось пройти. В итоге нашла убежище для пострадавших от домашнего насилия, где она могла хотя бы на какое-то время спрятаться. Не знаю, что случилось с ней потом. Но она рассказала кому-то обо мне и о том, как я помогла ей. И началось…

За последние три месяца я получила несколько таких звонков. Бестелесные, полные боли голоса умоляли меня о помощи, об ответах, которых у меня не было. Самое большее, что я могла предложить им, — это понимание и слабое утешение, заключающееся в том, что не они одни живут в этом кошмаре.

Сэм смотрит на меня, и на лице его написано: «Не надо». И он, конечно же, прав. Нам не нужно дополнительных проблем. Я почти пропускаю этот звонок. Слышу дыхание этой женщины, слышу, как она давится всхлипом…

— Ну, ладно, — говорит она, и я различаю в ее голосе тусклую горечь. — Извините, что побеспокоила вас. Сейчас я положу…

Я хватаю трубку и говорю:

— Это Гвен. Что случилось?

На том конце линии раздается протяжный вдох.

— Извините, — отвечает женщина. — Мне казалось, что я могу пройти через это, не… не раскиснув вот так. Наверное, я просто не такая, как вы. Судя по тому, что мне говорили, вы практически сделаны из стали.

Я все еще понятия не имею, кто это и о чем речь, но прислушиваюсь к своим инстинктам.

— О, поверьте, это далеко не так, — говорю я ей. — Всё в порядке. Успокойтесь. Как вас зовут?

— М-марлин, — отвечает она. — Марлин Крокетт. Из Вулфхантера [4]. — Она говорит с растяжкой, характерной для сельских районов Теннесси. — Это поблизости от… ну, наверное, поблизости от са́мого ничего. — Нервно смеется, и этот смех похож на звук трескающегося стекла. — Никогда не слышали о таком месте, верно?

Она формулирует это как вопрос, и я честно отвечаю:

— Не слышала. Чего вы хотите от меня, Марлин?

Она не переходит сразу к сути дела. Мне знакома эта тенденция; Марлин собирается ходить вокруг этой сути, собираясь с духом. Она рассказывает мне о своем городишке, о своем недовольстве работой, о жирном пятне, которое никак не может соскрести с деревянного пола. Я жду. Сэм заканчивает мыть тарелки. Затем пишет записку и передает ее мне. «Пойду поработаю». Направляется к нашему общему кабинету. Теперь там стоят два рабочих стола, на довольно большом расстоянии друг от друга. Сэм одновременно трудится поденным рабочим на строительстве и выполняет пару мелких обязанностей для коммерческой формы в Ноксвилле. Я несколько часов в день работаю в онлайн-поддержке бухгалтерского бизнеса и попутно берусь за проекты по графическому дизайну. На обычной работе в офисе можно было бы обеспечить себе бо́льшую финансовую стабильность, но мне нравится быть дома, с детьми, особенно в такое невероятно долгое и жаркое лето. И мне нравится мысль о том, что даже сейчас я могу бросить все и бежать прочь, если понадобится. Мне потребуется много времени, чтобы отвыкнуть от этого побуждения. Если я вообще смогу отвыкнуть.

Наконец я понимаю, что моя собеседница выдыхается, поэтому вставляю реплику:

— Марлин, откуда вы вообще взяли этот номер?

— Одна женщина в соцсети сказала, что вы совсем не монстр, которым вас считают некоторые, и что ей вы помогли. Я спросила ее, сможете ли вы помочь и мне тоже. Она сказала, что, наверное, сможете, и дала мне ваш номер.

— В открытом доступе? На своей странице?

— По электронной почте, — отвечает Марлин. Голос ее звучит еще более нервозно. — А что не так?

По крайней мере, номер не был опубликован в Интернете, но все же, наверное, нужно его сменить. Или вообще избавиться от стационарной линии.

— Как ее зовут?

— Не знаю ее настоящего имени; в соцсети она прописана как Мелисса Торн.

Надо будет поговорить с этой Мелиссой.

— Ладно, — говорю я. — Вы можете сказать мне, что у вас не так?

Я предполагаю, что она заговорит о своем муже или любовнике или о ком-то еще из семьи. Может быть, даже о подруге. Но Марлин говорит:

— Не то чтобы именно у меня. Скорее… скорее что-то не так со всем этим чертовым городком. Ну, наверное, с некоторыми его жителями. Хотя это место никогда не было приятным. Тут с самого начала земля пропитана кровью.

Это никуда не ведет, и я начинаю думать, что меня разыгрывают. Быть может, ей просто одиноко и хочется поболтать.

— Даю вам еще минуту на то, чтобы вы сказали мне, чего ждете от меня. Потом я повешу трубку и больше не приму ваших звонков. Понимаете?

Она делает паузу.

— Понимаю. — Но не продолжает. Молчание тянется, наконец Марлин поспешно говорит: — Что я могу сделать, если здесь творится что-то плохое? Я не могу пойти в полицию, ни за что! Что делать, если я просто не доверяю людям в этом городе?

— Я могу дать вам контакты нескольких государственных служб, если вы про это спрашиваете. Но вам нужно будет сказать им, в чем действительно заключается ваша проблема. Во-первых, вам сейчас грозит какая-нибудь физическая опасность?

— Я… я так не думаю. Но это просто… это тяжело. Я не знаю, что с этим делать и куда обратиться. Я просто не хочу впутываться в неприятности сильнее, чем уже есть. — Она тяжело вздыхает. — Я — мать-одиночка, и моя дочь… с ней столько хлопот, понимаете? И нет никого, кто помог бы. Я должна быть осторожной. Это всё так сложно!

Изнутри это всегда сложно. Глядя со стороны, люди обычно полагают, что это так просто: оборвать все связи, уйти прочь… но человека на месте держит множество канатов. Дети. Родственники. Друзья. Работа. Деньги. Обязанности. Вина. И страх, так много страха! Самое опасное время в жизни женщины — когда она расстается с партнером, особенно склонным к насилию. Женщины инстинктивно знают это, даже если никогда не видели кровавой статистики. Иногда кажется более безопасным терпеть знакомого дьявола.

— Я знаю, может показаться, будто вы в ловушке, из которой нет выхода, — говорю я ей. — Но это неправда. Вы всегда держите в руках ключ от собственной клетки, понимаете? Вам просто нужно найти смелость воспользоваться им. Эта проблема как-то связана с вашим мужем?

Марлин втягивает воздух носом, словно собираясь заплакать.

— Нет. Он умер.

— Парень? Кто-то, с кем вы встречались?

— Нет.

— Ясно. — Это что-то новенькое. Большинство звонков, которые я получаю, связаны с насилием со стороны мужа или семейного партнера. Иногда — со стороны неизвестных преследователей. — Так кто же конкретно угрожает вам в данный момент?

— Это не… это не угрозы. Не совсем. И я не могу назвать ни одного имени, — отвечает она. — Это просто… если я скажу кому-то, то это отольется мне и моей дочери, и это будет ужасно, понимаете? А если я никому не скажу… я не знаю, как с этим жить.

— Извините, — говорю я так мягко, как могу. — Но я не психотерапевт и не юрист, и если вы замешаны в чем-то нелегальном, то все, что вы мне скажете, впоследствии может вызвать у вас проблемы с законом. Понимаете? Если вы хотите поговорить о чем-то, что вас пугает, но это не преступление, я могу дать вам контакты психолога или психиатра…

— Я не пойду ни к какому мозгоправу! — Голос ее звучит оскорбленно. В мелких поселениях в глубинке отрицательно относятся к психотерапии.

— Хорошо, Марлин, если вы считаете, что это может быть чем-то криминальным, почему тогда не можете обратиться в полицию? — Она ничего не отвечает на это. На линии молчание. — Вы боитесь их?

— Я боюсь всего, — отвечает она.

— А как насчет полиции штата?

Она втягивает воздух, затем выдыхает его.

— Может быть. Может быть, это и неплохой выход, я полагаю. Не уверена, что они поверят мне в этом, но я могу попробовать.

— Тогда советую вам побыстрее позвонить им. Иногда, если промедлить, могут погибнуть люди, и тогда вам придется всю жизнь жить с грузом этой ответственности.

Я лихорадочно размышляю, пытаясь заполнить пробелы. Она говорит о соседях, которым что-то грозит? О друзьях? О ком-то еще? Я не знаю.

— Да, — говорит Марлин. Я слышу, как она беспокойно расхаживает туда-сюда. — Да, я это знаю. Но это маленькое поселение. Черт, да половина города между собой в родстве. Наверное, я должна разобраться с этим сама и… — Она резко умолкает, и я не слышу даже дыхания. Потом раздается приглушенный, поспешный шепот: — Мне нужно идти. Извините.

— Марлин, если вы не можете сказать мне, что происходит, я не знаю, как вам помочь.

— Приезжайте сюда, — говорит она. — Приезжайте сюда, и я покажу вам всё. Это недалеко от того места, где они зарыли то, что осталось. Вам решать, что с этим делать.

«Зарыли то, что осталось?» Это звучит какой-то бессмыслицей.

— Вы имеете в виду — приехать в Вулфхантер? Нет, я не могу. — Я ни за что не поеду в какое-то изолированное сельское поселение. Вооружена я или нет, готова сражаться или нет, — риск того не стоит. Больше никогда. — Позвоните в полицию штата. Вы это сделаете?

Она не отвечает. С тихим щелчком связь обрывается. Звонок завершен. Я кладу трубку и качаю головой. Ситуация меня беспокоит, но я не знаю, что еще могла сказать или сделать. Что бы ни происходило с Марлин, это странно, и я не могу не чувствовать подозрений. Я только что обнаружила в своем почтовом ящике змею. А теперь — загадочный звонок от женщины, которая изо всех сил пыталась убедить меня приехать в те далекие холмы…

Я не позволю заманить меня в ловушку. У меня есть враги.

И нынешний день только подтвердил это.

Я медлю у телефона, ожидая, не перезвонит ли она, но звонка нет. Наконец направляюсь в кабинет. По пути останавливаюсь и заглядываю в комнату Коннора. Он читает, как я и ожидала, и я не мешаю ему. Также меня не удивляет, что Ланни с кем-то переписывается, и когда я стучу в ее открытую дверь, дочь едва поднимает на меня взгляд.

— Эй, кто звонил? — спрашивает она.

— Женщина, которой был нужен совет, — отвечаю я.

Пальцы ее спотыкаются и замирают, она переносит все свое внимание на меня. Моя дочь красива, но, помимо этого, в ее облике читается сильный характер. И изрядная доля упрямства. Представить не могу, где она этого нахваталась.

— Что ей было нужно?

— Честно? Я сама не очень поняла. Хотя мне не кажется, что ей грозит особая опасность. Она не боялась за свою жизнь — по крайней мере, не настолько, чтобы по-настоящему принять помощь.

— Ясно. — Ланни снова устремляет взгляд в мерцающий экран, пальцы ее с яростной точностью щелкают по клавиатуре. Я люблю смотреть, как она атакует вещи — так настойчиво, словно от этого зависят жизнь и смерть. Моя прекрасная Атланта всегда движется только на полной скорости. — Я ненавижу это, ты же знаешь.

Она говорит об опасности, об ограничениях, о том, как приходится ущемлять себя во многих важных вещах.

— Знаю, — отвечаю я ей. — Мы попробуем сделать так, чтобы стало лучше.

Добравшись до кабинета, обнаруживаю на своем столе открытую бутылку вина и полный стакан. У Сэма на столе тоже стоит стакан. Сам Сэм роется в ящике с бумагами, зажав сотовый телефон между шеей и плечом. Я беру стакан, артикулирую: «Спасибо» — и опускаюсь в свое кресло. Потом проверяю электронную почту.

Это сущий ад. Наверное, мне следовало этого ожидать, учитывая мое поражение в студии Хауи Хэмлина, но такого я не ожидала. Когда вижу, насколько увеличилось число анонимных сообщений с угрозами и оскорблениями, я жалею о том, что поужинала. Пока что я игнорирую их; большинство все равно повторяются, как будто написанные текстовой программой. «Убей себя, уродская сучка. Окажи всем услугу и ступай в ад к своему муженьку. Разожги костер и прыгни в него». Ну и прочее в том же духе.

Перекидывая их все в папку «Для анализа», я вычищаю письма репортеров, желающих, чтобы я прокомментировала будущий документальный фильм. Кто-то услужливо подписывает меня на новостную рассылку «Погибших ангелов». Как мило!

Помимо этого, остаются еще четыре письма, каждое из которых содержит результаты автоматического веб-поиска, запрограммированного на ежемесячную доставку архива мне на электронную почту. Я слишком долго игнорировала «Сайко патрол» [5]. Но это понятно. Сначала я выздоравливала и приходила в себя, а потом… потом убедила себя, что Мэлвина больше нет, «Авессалома» больше нет и все просто… станет лучше. Что мне уже нет нужды тревожиться так сильно.

Я была идиоткой. И теперь расплачиваюсь за этот короткий дурацкий приступ самоуверенности.

Начинаю с самого давнего и открываю отчет. Это просто заархивированный перечень ссылок, по которым упоминаются Гвен Проктор, Джина Ройял или любое другое из фальшивых имен, под которыми я пряталась в течение того или иного времени. По датам — вскоре после событий в Киллмэн-Крик.

Выглядит достаточно обычно. Если можно назвать обычными пытки, насилие и смерть. И, конечно, этих ссылок множество. Сотни.

Еще более зловещим выглядит то, что в каждом последующем отчете их число опасно растет. Ссылки, распространяемые там и тут, видео, форумы, новые группы в «Фейсбуке», посвященные преследованию моей семьи, хэштеги в «Твиттере». И это лишь общедоступная сторона. «Темная сеть» мне теперь почти недоступна. У меня есть браузер «Тор», который гарантирует мне анонимность, но в «темной сети» действует принцип «кого ты знаешь?», там полным-полно подпольных контактов и скрытых интриг. Когда-то для навигации в этом мире я полагалась на группу хакеров, известную как «Авессалом», но тогда я не знала, кто такой Авессалом — точнее, что такое, — и платила ему за услуги. Без этого легкого доступа я могу лишь весьма ограниченно выполнять поиск на этих глубинных уровнях Интернета.

Но я вижу то, что находится на поверхности, вижу растущих монстров: день за днем комментаторы подпитывают страхи друг друга. Страхи, паранойю, ненависть и поспешные суждения. А вот, наконец, и ссылка на сайт «Погибших ангелов». Я щелкаю по ней, но могу попасть лишь на общедоступную главную страницу сайта — с фотоподборками, изображающими каждую из жертв Мэлвина. Мне трудно даже заходить сюда, смотреть на спокойные, улыбающиеся, полные надежды лица девушек, которые только-только вступили в жизнь. На умильных младенцев и детей, которыми они были в давние годы. Задолго до того, как попались в лапы моему бывшему мужу. Я продолжаю проматывать страницу. Как всегда, в самом низу размещается отдел новостей, в котором участники сообщества «Погибшие ангелы» — в основном родные жертв, но иногда и близкие друзья — размещают то, что считают важным.

На сей раз это не просто пост с воспоминаниями о дне рождения или праздновании окончания учебного заведения; это полный пресс-релиз, судя по дате, размещенный всего пару недель назад.

Он гласит, что съемки документального фильма «Погибшие ангелы» начались. И что фильм будет рассказывать не только о жертвах, но и о самих убийствах. О Мэлвине Ройяле.

И что еще важнее, о женщине, которая, вероятно, была его пособницей и ушла от ответа: о Джине Ройял.

Мне тошно. Я понимаю их боль, их гнев, их потребность хоть в каком-то облегчении, и я никогда не питала к ним ненависти за то, что они ненавидят меня. Пока что я могу быть лишь признательна за то, что в новости о съемках фильма нет никаких упоминаний о Сэме.

Очень многие люди внесли свой вклад в этот проект. Примерно десять тысяч человек, пожертвовавших сотни тысяч долларов. Это согласовано с некоммерческой организацией, которую Миранда Тайдуэлл основала в память своей погибшей дочери. Глядя на анонсы, я ощущаю еще более сильную тошноту. Они сулят: «Ждите продолжения в ближайшее время».

Они действительно делают это.

Они действительно нападают на меня.

Сэм завершает разговор, и я слышу, как он зовет меня по имени, но не могу ответить ему сразу. Просто не могу. В попытке выкинуть из головы «Погибших ангелов» я щелкаю по другой ссылке. Теперь на экране появляется сообщение: «Открыт сезон убийств» — а ниже фотография, на которой я, Коннор и Ланни, бесстрашно смеясь, стоим перед нашим домом. Поверх фото наложена мишень, а на наших телах тщательно прорисованы в «Фотошопе» пулевые отверстия.

Сэм обходит стол, и я сворачиваю картинку вниз экрана — но недостаточно быстро. Он наклоняется и берет мышь. Снова разворачивает картинку. Смотрит на нее. Мне знакомо это молчание. Движения души Сэма неизменно глубоки, быстры и порой опасны.

— Что скажешь? — спрашиваю я его.

— Скажу, что это нужно распечатать и прямиком отнести в полицию, — отвечает он. — И в ФБР. — По счастью, у нас и там, и там есть друзья. — И еще я скажу — тот, кто сделал это фото, был здесь и наблюдал за вами. И я хочу знать, кто это был.

— Изначальный снимок мог быть сделан журналистами, — говорю я ему. — Они охотятся на нас с того дня, когда был убит Мэлвин. — Поскольку я никогда не соглашалась дать интервью, они делали кучу фотографий — обычно вот такие зернистые снимки — дальномерным объективом. — Это не означает, что герой «Фотошопа», обработавший его, находился или находится где-то поблизости.

— Но не означает и обратного, — возражает Сэм. — Извини, но я отношусь к этому серьезно.

— Полагаешь, что я нет? Это даже не самое худшее из всего этого.

Он смотрит куда-то мимо меня.

— Именно этого я и боюсь.

Я собираюсь позволить ему увидеть все это. Я колеблюсь, поскольку в моем разделе «Сайко патрол» лежат некоторые особенно жуткие вещи. Вещи, которые даже сейчас кажутся слишком личными, чтобы ими можно было поделиться. Но он должен знать.

— Хорошо, — говорю я. — Не хочешь присесть и взглянуть на все прочее, что у меня собрано?

Вижу, как он вздрагивает. Потом подкатывает к моему столу свое кресло и усаживается, подавшись вперед и опершись локтями на колени.

— Конечно, — отвечает. — Приступай.

Сэм считает, будто он готов.

Но я вижу ужас и отвращение в его взгляде, когда я начинаю листать содержимое папок.

Никто не может быть по-настоящему готов. Только не к такому.

Оглавление

Купить книгу

Приведённый ознакомительный фрагмент книги «Волчья река» предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

3

ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство.

4

Вулфхантер (англ. Wolfhunter) — охотник на волков.

5

«Сайко патрол» — интернет-сообщество, занимающееся отслеживанием всего, что связано с преступлениями, совершенными сумасшедшими преступниками, садистами, маньяками и т. п.

Вам также может быть интересно

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я