Прогноз погоды для двоих

Рейчел Линн Соломон, 2022

Дождь – не плохой прогноз, когда рядом есть тот, кто спрячет вас под своим зонтом. Идеальный роман для любителей книг Эмили Стоун, Софи Кинселлы и Хелен Хоанг. Добрая и светлая история любви, которая заставит вас вновь поверить в чудо, вселит надежду и напомнит о том, что самые важные встречи случаются неожиданно. Ари – метеоролог, Рассел – спортивный корреспондент. Они работают на телевидении в отделе новостей, где кипят нешуточные страсти. Чего только стоят отношения их боссов, которые испортились после развода. Ари и Рассел разрабатывают целый план, чтобы снова свести Торренс и Сета. Анонимные подарки, двойные свидания, плавание на яхте – в ход идут самые разные средства. И, наконец, цель достигнута. Но Ари и Рассел даже не догадываются, что Торренс и Сет решили провернуть похожее дело. Кто знает, может, и этот план сработает, ведь пока Ари и Рассел пытались свести своих боссов, между ними возникла настоящая химия. «Нежная, веселая и проникновенная история любви, которую вы прочтете за один присест». – ТЕССА БЕЙЛИ, автор бестселлера «Что случилось этим летом» «Мой прогноз: когда вы прочтете этот роман, вы будете на седьмом небе от счастья». – АЛИ ХЕЙЗЕЛВУД, автор бестселлера «Гипотеза любви»

4. ПРОГНОЗ: ночью ожидается уныние, ближе к утру возможны коварные замыслы

Сотрудники отеля оперативно убирают разбитое стекло, окно затягивают брезентом. У меня в желудке бурлит сахарное печенье.

Когда Торренс швырнула статуэтку, я невольно восхитилась силой броска. Впрочем, чего еще ждать от женщины, которая однажды в прямом эфире съела самый острый в мире перец.

Торренс и Сета попросили немедленно покинуть отель. Собрав остатки оптимизма в кулак, я пытаюсь спасти вечеринку, хотя после такого скандала смотреть на вещи позитивно трудно даже мне.

— Музыканты будут играть еще целый час! — говорю я продюсеру новостей Эвери Митчелл и ее жене, надевающим пальто. Пусть я не хотела идти на этот корпоратив, но нельзя же, чтобы он закончился вот так.

— Увы, мы договорились с няней, что уйдем пораньше, — объясняет Эвери. — Ливни, конечно, в этот раз перешли все границы!

Ханна бросает мне сочувственный взгляд и берет с тарелки последнюю печеньку.

— Думаю, мы достаточно злоупотребили гостеприимством «Хилтона». Вряд ли нас сюда еще пустят. — Она кладет руку на мое плечо и легонько сжимает. — Не бери на себя ответственность за их поведение, Ари. Никому не под силу их переделать.

— Не так все безнадежно… — шепчу я, не вполне веря самой себе. Но были же моменты, когда Торренс и Сет вели себя нормально. Редко, но были!

Когда большинство коллег расходится по домам, чтобы поскорее забыть этот ужасный вечер, я иду в бар отеля. Хочется напиться до тяжелого похмелья. Найти в этой ситуации какие-нибудь плюсы не способен даже мой тренированный мозг.

За стойкой, ссутулившись над стаканом, сидит Рассел.

— Запиваешь впечатления? — интересуюсь я, садясь рядом и поправляя платье, чтобы не сверкать ляжками.

Бар обставлен мебелью красного дерева и залит неярким теплым светом. Здесь уютно и, к счастью, не слишком пафосно для человека, который не имеет обыкновения ходить по подобным местам.

— Типа того, — откликается Рассел, делает еще один глоток и ставит стакан на черную салфетку. — Рад тебя видеть. Тоже хочешь запить впечатления?

— О да! Что пьешь?

— «Виски сауэр».

Я прошу у бармена то же самое и чокаюсь с Расселом.

— За впечатления! — Под его удивленным взглядом я залпом выпиваю три четверти коктейля. Это оказывается ошибкой: горло жжет, словно от пачки кислого мармелада, и стакан воды, который подает бармен, оказывается очень кстати. — Даже не представляю, какой ужас ждет нас на работе в понедельник…

— Баллов на семьдесят, не меньше, — прогнозирует Рассел.

Сейчас он совсем не похож на аккуратно причесанного спортивного телекорреспондента: воротник рубашки расстегнут, волосы растрепаны. Всегда интересно общаться с человеком, которого знаешь по телевизионному образу — лицо то же, однако экранный персонаж всегда тщательно скрывает свои недостатки.

— В жизни не видел такого агрессивного «Белого слона». Да потом еще это… — Он неопределенно взмахивает рукой в сторону зала.

Разбитое окно. Статуэтка Сета. Попранные остатки приличия.

Я со стоном роняю голову на стойку:

— Давай поговорим о чем-нибудь другом!

Повисает молчание. На самом деле нам не о чем разговаривать, кроме работы.

— Ты сегодня одна? — неожиданно спрашивает Рассел, и я впервые в жизни радуюсь возможности поговорить о своем расставании. Хоть какая-то тема.

— Вот что бывает, когда жених разрывает помолвку на Хеллоуин. Одетый при этом как надувной человечек, вроде тех, что призывно машут руками у автосалонов.

Я тогда смастерила себе из картонных коробок костюм подержанной «Тойоты Камри», и победа в конкурсе на лучший образ нам была гарантирована. Если бы только мы добрались до вечеринки.

Поймав взгляд Рассела, машу рукой:

— Смейся, я не обижусь! Самой почти смешно.

Однако сердце сжимается от легкой тоски. Не хочу думать о Гаррисоне — по крайней мере, сегодня. Ведь уверена была, что мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь: свадьба, дети, собственный дом в пригороде (хотя я порой шутила, что Гаррисону придется увозить меня из города силком). Когда так долго фантазируешь о совместном будущем, после расставания оплакиваешь не только отношения, но и жизнь, которой больше не будет.

— Вовсе не думал смеяться. Очень тебе сочувствую! — искренне говорит Рассел.

Пожимаю плечами, уставившись на кубики льда в своем стакане.

— Все к лучшему: по крайней мере, ему не пришлось стать свидетелем сегодняшнего позора.

Я уже готова задать Расселу встречный вопрос, однако ответ очевиден: он тоже один, иначе мы сейчас не сидели бы в баре вдвоем.

— Ты же вроде хотела говорить о чем-то другом.

— Да нет у меня ничего другого! — восклицаю я, к изумлению Рассела стукнув кулаком по барной стойке. — Ты знаешь, что за эти три года Торренс не провела со мной ни одной аттестации? Она моя начальница, а ей совершенно без разницы, расту ли я профессионально! — Я оглядываюсь. Все же неловко говорить так откровенно о своем руководстве, пусть оно и опозорилось сегодня вечером. — Обычно люди избегают внимания начальства, но я-то устроилась на эту работу из-за Торренс! Все детство смотрела ее прогнозы и была так счастлива, когда меня взяли! Думала, смогу поучиться у лучшего специалиста. А меня вообще не замечают!.. Не будь этих скандалов на работе, она бы, может, уделяла мне больше внимания. Если в будущем я пожелаю устроиться на более крутую телестанцию или выйти на федеральный уровень, это нереально без специальной подготовки. Я до сих пор люблю свою работу и хочу расти. Хочу, чтобы Торренс следила, не лажаю ли я с прогнозами, советовала, как сделать лучше. Совсем хорошо, если бы она наняла для нас специалиста по развитию, пригласила меня в свою передачу или поручила выездной репортаж — да только она вообще не помнит о моем существовании!.. О повышении и не мечтаю. Максимум, на что можно рассчитывать, — это дружеское похлопывание по плечу и «продолжайте в том же духе, Абрамс!»…

Раскрасневшись, едва не опрокидываю свой стакан с водой. Рассел смотрит на меня во все глаза, и я осознаю, что никогда еще не говорила при нем так много. Слишком много! Чересчур!.. Видимо, алкоголь растворил фильтры на пути от мозга к языку, вот и вывалила весь этот негатив — другого объяснения нет. Я так не ною — по крайней мере, ни перед кем, кроме брата. Когда мы с Расселом жаловались друг другу на начальство, разговор всегда кончался философским пожатием плеч, дескать, что ж поделаешь! А сейчас я совсем не похожа на Ари Абрамс из телевизора и еще меньше — на себя настоящую. Наверняка Рассел теперь попросит счет и укатит на такси, оставив меня запивать впечатления в одиночестве.

— Со своей работой Торренс справляется отлично, — поспешно добавляю я в попытке исправить положение. — Я по-прежнему в полном восхищении! Вот только она слишком…

— Отвлекается, — подсказывает Рассел. — С Сетом то же самое.

— Пожалуй, все не так плохо, если наша главная проблема — нехватка внимания от начальства, — вымученно смеюсь я. Немногословность Рассела меня смущает. — Не знаю, конечно, Сета…

Рассел задумчиво смотрит на полки, заставленные бутылками, а потом переводит взгляд на меня, и в его глазах читается неожиданная решимость.

— Когда я устраивался на работу, они только-только развелись. Было совещание с Сетом и Уилсоном, который не хотел пускать меня на экран — говорил, что я слишком толстый для спортивного корреспондента. Поскольку он генеральный директор, я опасался, что последнее слово останется за ним.

Впервые слышу, чтобы человек так откровенно выражался о своем весе. Как правильно реагировать?.. Поколебавшись, выбираю откровенность:

— Ужас! Разве можно такое говорить?

— Это было худшее совещание в моей жизни. На собеседовании Сет был полон энтузиазма, а тут не произнес ни слова. Я не ждал, конечно, что он станет меня защищать, — в конце концов, он меня еще толком не знал. Но разве не естественно в такой ситуации сказать хоть что-нибудь?.. После этого Сет как будто умыл руки, словно пожалел, что меня нанял. Зато когда мои рейтинги стали расти, потому что я хороший корреспондент, он тут же обрадовался и приписал этот успех себе. — Говоря это, Рассел не красуется, а констатирует факт: рейтинги у него и правда превосходные. — Самое обидное, что я уже четыре года на станции и до сих пор занимаюсь только студенческим спортом.

Я не особо понимаю спортивную иерархию КСИ, поэтому переспрашиваю:

— В смысле, тебе не дают освещать профессиональный спорт?

Рассел кивает. Да, наверное, если бы Сет был доволен жизнью, у Рассела было бы больше шансов получить повышение.

— В прошлом году Торренс поставила мне работу на всю Хануку, потому что даже не подумала спросить, на какие даты она выпадает. Считала, всегда на одни и те же.

— Однажды после ссоры с Торренс Сет не пустил в эфир мой репортаж, потому что его любимая команда проиграла.

— Торренс интересуется моим мнением, только когда хочет привлечь на свою сторону в споре.

— А Сет моим мнением вообще не интересуется.

Мы как будто пытаемся доказать, чей босс хуже, и в этой игре, как и в «Белом слоне», невозможно выиграть.

— Зря они развелись. Стоят друг друга, — вздыхаю я.

— По-моему, хуже, чем сейчас, быть уже не может. — Рассел кивает на наши пустые стаканы. — Повторим?

Я машу рукой бармену.

* * *

— Честное слово, в один прекрасный день я — случайно, конечно — налью Сету жидкого мыла в кофе! — Рассел всплескивает руками, показывая, как это произойдет.

Барная стойка перед нами заставлена пустыми стаканами, и мы оба безнадежно пьяны. Твидовый пиджак валяется на соседнем стуле, рукава рубашки Рассела закатаны. Взмахивая руками, вот как сейчас, он то и дело сбивает с носа очки, и я едва сдерживаюсь, чтобы их не поправить.

Я собрала волосы в пучок, и меня совершенно не заботит, что они наверняка торчат во все стороны. Куда важнее удерживать себя в положении сидя, что дается нелегко.

— Не рассказывай! Не хочу быть сообщницей. Совесть не даст мне покоя!

— Слушай, я тебе рассказываю, чтобы ты помогла мне обеспечить алиби!

Весело вот так жаловаться на работу, когда собеседнику везет не больше твоего. Гаррисон аналитик, и работа всегда приносила ему столько стресса, что о своих проблемах я старалась не говорить — разве только изредка, когда становилось совсем уж плохо, да и тогда переживала, что скажу слишком много и он оттолкнет меня.

«Я тебя как будто вообще не знаю! — заявил Гаррисон во время нашей первой и последней ссоры на Хеллоуин. — Со мной ты никогда не была настоящей».

Было чудовищно обидно. Понятия не имею, как сделаться еще более настоящей Ари Абрамс. Я обычный человек, не инопланетянин в человечьей шкуре! А Гаррисон решил, что я и при нем ношу маску жизнерадостной телеведущей, которая улыбается даже в самые тяжелые моменты. Однако все, что я скрывала, было ради его же блага. Впрочем, можно ли считать, что мы были парой, если я прятала такую большую часть себя?

— Ты не думал уволиться? — спрашиваю я Рассела, пытаясь непринужденно заправить оставшиеся волосы в пучок.

— Иногда думал. Пару лет назад прошел несколько этапов собеседования на одной телестанции в Такоме, но так и не получил работу. На мелких станциях платят еще меньше, чем здесь, а мне нужна стабильность.

— Студенческий кредит? — догадываюсь я.

— Типа того, — мило покраснев, отвечает Рассел и молча берется за стакан, игнорируя мой вопросительный взгляд.

Я заинтригована. Мог ведь соврать, что содержит семью лесных эльфов, проживающих у него в подвале, и я бы поверила, а такой неловкий уход от ответа сразу же разбудил любопытство.

— А для меня это была работа мечты, — признаюсь я, продолжая тему. — Вернуться из Якимы в Сиэтл, работать в родном городе… Это было так круто! И я ведь даже попала на рекламный щит!

— Мы попали на рекламный щит, — поправляет Рассел.

— Для тебя это тоже первый?

— На Аврора-авеню рядом с пончиковой? — уточняет Рассел, а потом сочувственно хмурится. — Неужели птичье дерьмо так и не счистили? — Он прижимает руку к сердцу, словно клянется отомстить за меня. — Как посмела эта птица нагадить на одно из лучших лиц КСИ!

Я отчаянно краснею. С алкоголем пора было завязать еще пару коктейлей назад — хотя бы потому, что моя скромная зарплата не рассчитана на выпивку в отелях, пусть даже остро необходимую.

— Боже, какая я пьяная! В жизни так не напивалась! — Я прижимаю ладони к горящим щекам, чтобы показать: это от алкоголя, а не по иной причине. Уж точно не потому, что мы сидим в опасной близости друг к другу и в расстегнутом вороте рубашки видны волосы у Рассела на груди. Всегда любила мужчин с волосатой грудью — не настолько, чтобы сознательно искать себе такого партнера, однако при первом раздевании это неизменно возбуждает. Покрытый шерстью мужчина в гигиенической сетке для бороды? Отлично, беру!

— Да уж, тот еще вышел рождественский корпоратив, — соглашается Рассел.

— Праздничный корпоратив! — поправляю я.

Он бросает на меня смущенный взгляд.

— Надо было, наверное, признаться раньше, но я привык не говорить о религии на работе… Я тоже еврей, и это однозначно рождественский корпоратив, а не какой-нибудь другой.

— Что-о?! — Я пихаю его плечом. Это наше первое прикосновение, и по спине у меня пробегают мурашки, а Рассел невольно переводит взгляд на свое плечо — видимо, тоже что-то почувствовал. — Я думала, нас всего двое на станции! Пора учредить еврейский клуб — ты, я и Ханна Штерн!

Он почесывает подбородок в притворной задумчивости.

— А что мы будем делать на заседаниях клуба?

— Не знаю — учиться печь хоменташ?..^[6] Всегда хотела. — Я обвожу нас двоих стаканом. — Только подумать! Два еврея последними уходят с рождественского корпоратива!

— Евреи умеют веселиться — у нас одна только Ханука восемь ночей!

— По-моему, большинство иудейских праздников не про веселье, а про наблюдение и размышление.

— Согласен. — И Рассел чокается со мной.

Мне нравится, как он раскрепостился от алкоголя и превратился из подчеркнуто вежливого коллеги в открытого и веселого собеседника. Потрясающе: Рассел Барринджер — еврей, пьяный, симпатичный и сидит в опасной близости от меня! Если я свалюсь со стула (что весьма вероятно), то упаду прямо к нему на колени.

Рассел пристально смотрит мне в глаза. Это что, приглашение к флирту? А я совершенно утратила навыки!

— Мне нравится твоя брошка, — сообщает он тоном ничуть не более интимным, чем по телевизору. Значит, все-таки не флиртует, хотя брошка приколота в опасной близости от моего декольте.

— Ой, спасибо! Не знаю, с чего люди перестали носить брошки. Я вот намерена вернуть их в моду! — Пытаясь дотронуться до брошки, я хватаю себя за грудь. Прекрасно. — Профессия метеоролога — отличный повод делать особенные аксессуары.

Убирая выбившиеся из пучка волосы, показываю сережки — в одном ухе солнце, в другом луна. И нет, это не флирт! Я не флиртую с Расселом, потому что Рассел не флиртует со мной. И взгляд его кажется чересчур пристальным всего лишь из-за виски.

— Это ты сама сделала? — поражается он.

— Да просто нашла подходящие подвески и приделала к ним крепления для сережек. Капли дождя на брошку тоже сама добавила… Смешное слово — «брошка», спьяну язык заплетается. — Снова промахиваюсь мимо украшения и кладу руку себе на грудь. — В общем, занимаюсь этим в свободное от рабочих страданий время.

— Я впечатлен! Очень красиво!

Искренний комплимент заставляет меня покраснеть еще сильнее.

— А у тебя что же — нет запонок в форме баскетбольных мечей и ложек в виде клюшек для гольфа?

— Я больше люблю хоккей, даже играл в старших классах… — Кашлянув, Рассел резко меняет тему: — Чего я не понимаю: если они расстались так плохо, что до сих пор пытаются друг друга загрызть, какой смысл работать в одном коллективе?

— Трудно сказать, что на самом деле происходит между людьми…

Я думаю о Гаррисоне, об отце, которого едва помню. Как долго он собирался с силами, чтобы уйти?..

— Плохо то, что это их естественное поведение, и никто не может поставить их на место, поскольку они начальство. Генеральному плевать, эйчар их боится. Они превращают работу в ад, а мы ничего не можем поделать!

Рассел перестает водить пальцем по запотевшему стакану и бросает на меня взгляд из-под густых ресниц.

— А что, если можем?

— Опять предлагаешь мыло в кофе налить? Не уверена, что вынесу тюремное заключение. Рыжим не идут оранжевые комбинезоны^[7].

Рассел наклоняется ближе. Древесный аромат его геля для душа смешивается с алкогольными парами и едва ощутимым запахом пота.

— А что, если мы найдем способ их свести?

Некоторое время я изумленно на него таращусь, а потом меня разбирает смех.

— Свести их?! Да они друг друга ненавидят, Рассел!

— От любви до ненависти, говорят, один шаг. В обратном направлении тоже может сработать.

— Это бред!

Я делаю очередной глоток. Напиток уже не кажется кислым — должно быть, вкусовые рецепторы отмерли.

— Такой ли уж бред? Они несчастны и делают несчастными нас — да и не только нас. Вдруг нам удастся понять, что у них разладилось, и починить?

Вспоминаю взгляды, которыми боссы обменялись на сцене, слова Торренс о том, как их обуревала страсть, оживление, с каким она приняла приглашение Сета на танец… А что — пожалуй, и впрямь еще не все потеряно!

— Просто из интереса — поскольку я не верю, что ты серьезно, — как мы это устроим? Будем руководствоваться классическим фильмом девяносто восьмого года «Ловушка для родителей» с Линдси Лохан и Линдси Лохан? Не спорю, кино идеальное, однако вряд ли задумывалось как руководство к действию, хотя в детстве я часто мечтала о том, чтобы обрести в летнем лагере потерянную сестру-близнеца. И если мы все же руководствуемся этим сценарием, какой Линдси будешь ты — лихой картежницей или богатой зазнайкой?

— Это же там одной из Линдси прокалывали ухо, подложив кусочек яблока? — Рассел жестами воспроизводит сцену, едва не сбив окончательно с носа очки. — В детстве меня до ужаса пугал этот момент.

— Да, это классика. До чего же сексуальный там был Деннис Куэйд! Моя первая любовь и первый, кого… — Я обрываю себя на полуслове. Расселу совсем необязательно знать, что Деннис Куэйд в роли опытного винодела повлиял на становление моей сексуальности и был первым мужчиной, о котором я фантазировала, экспериментируя с напором душа в ванной. — Короче, он был крутой дилф, — неловко заканчиваю я.

— Дилф?..

— Ну это как милфа^[8], только про мужчин.

— А-а… — Лицо Рассела опять принимает странно нейтральное выражение. Типичная для него реакция в щекотливых ситуациях. — Но мы отвлеклись. Я считаю, нам это вполне по силам! Мы ведь к ним гораздо ближе, чем все остальные на станции.

Может, и так, только я до сих пор почти не знаю Торренс. Весь первый год провела, стараясь примирить ее настоящую с тем идеальным образом, на котором выросла. Встреча с реальностью отрезвила, и теперь я стараюсь как можно реже попадаться Торренс на глаза. Понятия не имею, как она проводит свободное время, почему распался их брак и как дать им с Сетом второй шанс. Затея нелепая, хотя подыграть Расселу можно.

— Что же мы будем делать? Писать за них горячие любовные письма?

— Например, запрем в лифте, чтобы они ударились в воспоминания о старых добрых временах.

— Зажжем в их кабинетах свечи и включим соул Марвина Гэя.

Рассел поправляет очки на переносице.

— Вот видишь, вместе — мы сила!

Пробую представить, как Торренс назначает мне регулярные рабочие встречи и дает советы насчет моих прогнозов. Если они с Сетом перестанут ссориться, это вполне вероятно.

— Ну допустим, я в деле! — в шутку заявляю я.

Рассел поднимает стакан, пятый или шестой по счету.

— За мир и гармонию на КСИ-6.

— За это я всегда готова выпить!

Допив, Рассел смотрит на часы.

— Господи, уже почти два часа ночи!

— Я в это время обычно встаю.

Он качает головой.

— Не представляю, как вы выживаете в утреннем эфире.

— Мне нравится. По утрам совсем другая атмосфера. Приятно сознавать, что ты — первая, кого люди услышат этим днем. Некоторые в такое время держатся только на таблетках с кофеином, а мне хватает нескольких глотков кофе и радости от составления прогнозов. Но завтра будет, конечно, жестко.

Мы оплачиваем выпивку (бешеные деньги!). Вставая, я едва не падаю, и Рассел поддерживает меня твердой рукой.

Завтра я обо всем этом пожалею. Мы будем смеяться в комнате отдыха: «Нет, ты представляешь, мы всерьез обсуждали, как бы наладить отношения между Торренс и Сетом!» Однако хоть ненадолго у меня появилась надежда.

— Спокойной ночи, спорткор!

Я салютую. При моей нынешней раскоординации смотрится наверняка нелепо, да и не салютовала я ни разу в жизни, однако сейчас это почему-то кажется самым подходящим прощанием. Рассел мило салютует мне в ответ.

— А тебе доброго утра, метеодевушка!

Примечания

6

Хоменташ, или «уши Амана» — традиционное еврейское печенье в виде треугольника, обычно с начинкой из мака.

7

В тюрьмах США заключенные носят оранжевую форму.

8

Милфа — от английской аббревиатуры MILF (Mom I’d Like To Fuck). Обозначает зрелую, сексуально привлекательную женщину, которая по возрасту годится говорящему в матери.