Кёльнские каникулы. Вернуться в Кёльн и не умереть

Ремфас Асаб

Незавершенные дела заставляют Вели и Отари спешно возвратиться в Кёльн, где они надеются выйти на след резидента «Белого Братства» и завершить попытки освобождения Фатимы. Освобождение Фатимы происходит совершенно неожиданным образом, однако для Вели она потеряна. Утешением для него стало обретение сына, о котором он раньше ничего не знал. По следам Вели идут его бывшие коллеги, получившие приказ уничтожить его.

Вели и Отари

…Мое пробуждение было легким и непринужденным. Я проснулся как бы разом — и сознанием, и телом. Я испытывал легкость владения своим телом, ясное сознание прокручивало перед внутренним взором события последних месяцев моей жизни. Я наблюдал за разворачивающейся картиной непринужденно, как бы со стороны, отрешенно охватывая каждый протекающий фрагмент.

«Сколько сейчас времени?» — спросил я самого себя и прикинул что никак не меньше восьми часов вечера. Заметив на стене палаты вывешенные часы, я с удовлетворением отметил, что минутная стрелка только начала отмерять свой бег к девятому часу — 20.03. «Самое время для пробуждения Отари» — подумал я и, сосредоточившись взглядом на лице человека, занимавшего противоположную мне кровать, властно позвал:

— Отари!

По безмятежному лицу друга пробежала едва уловимая тень, пальцы рук, разложенных поверх одеяла, стали сжиматься в кулаки. И вдруг, не открывая глаз, Отари совершенно отчетливо произнес:

— Дад нəзəнид. Шомара хуб мишенəвəм².

Я понял: просыпался «Сеййд-Абдулл» — и стал гадать, пытается ли Отари, еще не представляющий где он находится, воспользоваться легендой, или же он реально вошел в образ, а значит, еще не совсем здоров.

— Отари, это я — Вели, — предпринял я очередную попытку, замечая, что мой друг концентрируется перед тем, как открыть глаза.

Наконец, Отари приоткрыл веки и уставился совершенно ясным взглядом прямо мне в глаза:

— Что с автобусом?

— Четверо погибших, есть раненные, но сколько точно не знаю, — я решил быть предельно откровенным, зная, как Отари ненавидит святую ложь.

— Я убил Павлова? — Отари последовательно задавал, видимо, наиболее мучающие его вопросы.

— Не могу знать, я пришел в сознание сегодня утром, — по-военному четко ответил я.

— Кто третий в палате?

— Это Султанов, боюсь, он пострадал больше нас, хотя врачи думают, что он выкарабкается. Это все, что я знаю. Но скоро появятся люди, которые удовлетворят наше любопытство.

Словно отзываясь на мои слова, в палату вошло несколько человек, среди которых я увидел знакомых — медсестру и дежурного врача. Возглавлял группу высокий седовласый мужчина, который тут же устремился к кровати Отари:

— Как Вы себя чувствуете, есть боли, головокружение? — спросил он по-немецки.

— Прекрасно, когда мы сможем выписаться из клиники? — спросил по-английски Отари.

— Думаю, не скоро, сначала вас переведут из реанимации в палату интенсивной терапии, а там… Все зависит от вас, — легко перешел на английский наш посетитель, оказавшийся заведующим отделением реанимации.

— Не могли бы Вы распорядиться, чтобы нам принесли прессу за последние дни, — попросил я.

Мужчина обернулся и с любопытством уставился на меня:

— Так это Вы предсказали пробуждение Вашего друга?! Весьма похвально, хотя мне с трудом верилось в Ваш прогноз… Пресса?

— Ну, да, газеты и журналы, не будете же Вы, пренебрегая своими обязанностями, рассказывать нам о событиях последних дней — я специально произнес несколько витиеватую фразу, чтобы убедить медперсонал в своем полном здравии.

— Нет, не буду, хотя есть что рассказать… Я распоряжусь, чтобы принесли газеты, думаю, Вам понравится, как наши журналисты описали героические действия вашей группы — врач энергично продвинулся в сторону лежащего Султанова, быстро окинул взглядом исписанные листы блокнота, прикрепленного к изголовью кровати, мельком взглянул на больного и дал указание:

— Готовьте пациента к операции.

— Какие у него шансы? — спросил Отари.

— Самые что ни на есть радужные, внутренние повреждения мозга не столь серьезны, предстоящие операции, скорее пластические: хирурги займутся восстановлением затылочных костей черепа. Через пару-тройку дней, думаю, сможете с ним побеседовать несколько минут. Ну, коллеги, продолжим обход.

Оставшись одни, мы немного помолчали, затем Отари спросил:

— Когда двинем отсюда?

— Как можно скорее, но это зависит от твоего состояния.

— Завтра я буду в полном порядке. Будем готовить побег?

— Посмотрим, завтра нас переведут из реанимации в обычную палату, тогда и прикинем что делать.

Знакомая медсестра вошла в палату с целым ворохом газет и несколькими журналами, на обложке одного из которых была размещена фотография нашего автобуса, точнее того, что осталось от него после взрыва. Я стал просматривать все издания подряд, пересказывая Отари наиболее интересные для нас выдержки.

— Ого! Здесь пишут, что ты, уже дважды раненный, свернул шею Павлову, — я с уважением взглянул на Отари.

— Теперь припоминаю, кажется, так и было, — скромно произнес Отари.

Между тем, медсестра стала освобождать Султанова от многочисленных трубок и проводов, которыми он был подключен к приборам. Она ловко переложила Султанова на транспортную кровать и покатила ее к выходу.

— Счастливого возвращения, — промолвил я, приподнялся с кровати и тихонько пожал бесчувственную руку Султанова.

— В добрый путь, — напутствовал Султанова Отари.

Примечания

2

Не кричите. Я хорошо Вас слышу (фарси).