Мост через жизнь

Рена Арзуманова

Автор берёт читателя за руку, как мама ребёнка, – и переводит через мост длиною в жизнь. На этом мосту встретятся разные люди – и мужик в генеральской папахе, который вовсе не генерал, и решительная женщина-психолог и шестидесятилетний мужчина, и рыжеволосая красавица с белой кожей. Они будут говорить разными голосами и с разной интонацией, но все об одном – что необязательно жить так, как надо. Можно ведь жить и как хочешь. И что у тебя уже всё для этого есть.Анна Филагрина

© Рена Арзуманова, 2019

ISBN 978-5-0050-5788-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Rena Arzumanova BRIDGE THROUGH LIFE

Collection of Short Stories (Russian Edition)

The author grabs the reader by the hand, just like an overprotective parent, and leads him over a bridge the length of a lifetime. The reader will meet many people on the bridge: a man dressed as a general, who isn’t a general at all, a very decisive female psychologist with an impeccable sense of humor, an elderly gentleman, who sees a weird dream that changes his whole life and a fiery redhead with porcelain skin sitting on a beach next to the Pacific Ocean. They will have different voices and intonations, but the message will all be the same — you don’t have to live your life the way you should, you should live your life the way you want. You have everything you need. It is a simple concept, but the reader, a child stepping on the bridge, has still so much to learn.

Приблуда

Пса, который лежал под лавкой, Ольга Михайловна заметила издалека. И сразу же испортилось настроение.

Вечно к ней кого-то прибивает. К ней самой, к её квартире, к её могилам.

Ольга Михайловна, не торопясь, шла проложенной между оградами дорожкой, которая была скользкой из-за утренних заморозков, и думала о том, что на кладбище ни души, а от этой собаки не знаешь чего и ждать. А вдруг она бешеная? Или злая какая-нибудь? А лопата лежит под той же самой лавкой, под которой затаилась собака. Так что получается, что собака вооружена и клыками, и лопатой, а она, Ольга Михайловна, как всегда, не готова к нападению. Мама так и говорила — живёшь, как ковыль на ветру. Ни камня у тебя за пазухой, ни мыслей умных в голове. Оттого, по мнению мамы, к ней одни дураки липли. Другие, кто поумнее, от дураков отбивались, а Ольга… Но в этом вопросе Ольга Михайловна с мамой была не согласна. Правда, не возражала, в спор не вступала, отмалчивалась, но… Не соглашалась, нет. Никакие дураки к ней не липли. Она, как вышла замуж за Михаила, так и прожила с ним тридцать лет. Как один день. И, уж если быть честной, к ней и до Михаила никто так уж сильно не лип. И замуж она вышла совсем не рано. Мама всех, кто появлялся на её горизонте, приглашала в гости и прессовала своим интеллектом. Так давила, что тихо и интеллигентно выдавливала всех кандидатов на любовь и дружбу из ее жизни. А Михаил неожиданно остался. Сидел, набычившись, будущей тёще не возражал, интеллектом не блистал, но и путей к отступлению не искал.

А ещё Ольга Михайловна думала о том, что в городе уже весна, а на кладбище зима всё ещё подмораживает. Всё ещё диктует свои условия. Почему так? Ольге Михайловне вообще нравилось задавать самой себе вопросы, на которые не существовало однозначного ответа. Нравилось витать в облаках, как считала мама.

— Ну? — обратилась она к собаке, остановившись у ограды. — Иди отсюда! Иди давай! Тебя мне ещё не хватало. Приблуда!

Собака, не издав ни звука, ещё глубже забилась под лавку. Её била крупная дрожь, и морда была покрыты инеем.

— Господи, — проговорила Ольга Михайловна и обречённо вздохнула. — И давно ты тут лежишь? Земля-то совсем холодная. Снег только-только сошёл. Живёшь-то ты где?

Собака жалобно заскулила и забила хвостом по земле. Ей очень хотелось сочувствия в виде чего-нибудь съестного.

— Недавно… — Ольга Михайловна по-своему поняла собаку. — А мои тут давно лежат. Папа уже пятьдесят лет как умер. Я совсем девочкой была. Мамы десять лет как не стало. А Мишенька, муж мой, год как меня оставил. Вот так вот. Так что твоих тут нет. Ты, приблуда, могилой ошиблась. Шла бы ты подобру-поздорову.

Собака аккуратно выползла из-под лавки, села у могилы Михаила и опустила голову. Агрессии она никакой не проявляла.

— Так я войду? — спросила Ольга Михайловна и, выждав минуту и убедившись, что собака продолжает смотреть внимательно, но не зло, тихонько открыла калитку в ограде и прошла к лавочке. Поставила сумку. Достала из неё аккуратно сложенное старое полотенце и бутылку с водой.

Собака внимательно следила за Ольгой Михайловной. Шевелила ушами и не проявляла никакой готовности покинуть территорию.

— Сейчас мы с тобой памятники помоем, а потом помянем. Ты, поди, голодная? Я вот не очень голодная. Я, честно говоря, вообще как-то без аппетита в последнее время живу. Без интереса. Одной жить скучно. Помолчать не с кем. А как стало не с кем помолчать, я такой разговорчивой заделалась. Даже самой смешно. Так что можем с тобой поговорить, пока я памятники мою. Я вот тебе признаюсь, что при отсутствии аппетита дома на кладбище я почему-то ем с удовольствием. Ем немного, но в охотку. Даже и не знаю почему. Вроде как на природе. Вроде как пикник. И тишина вокруг очень интересная. Птицы поют, электричка гудит вдалеке. И вроде как не одна… Со своими… — Ольга Михайловна смочила полотенце водой из бутылки и начала с памятника мужа. — Я вообще люблю на кладбище приходить. Тебе, приблуде, могу признаться. Странно, да? Да ладно, ты хвостом-то не бей. Я сама знаю, что странно. Но мне тем не менее нравится. Может, конечно, потому, что мне больше ходить не к кому. Мои все тут лежат. Не к Райке же ходить? Райка не в счёт. Я к ней ходить не люблю. Да и не хожу почти. Райка — это сестра моя. Двоюродная. Ехидна такая. Всю жизнь у нас в квартире юбкой мела. Тю-тю-тю да тю-тю-тю. Сколько раз и я, и мама ей на порог указывали, а с неё — как с гуся вода. Она даже одно время на Мишу моего навострилась. Так мне казалось. Райка, конечно, отказывалась. А кто в такой ситуации отказываться не станет? А Миша в её сторону даже и не смотрел. Верным он был очень. А мама говорила, что не верный он, а себе на уме. Кто же из тёплой квартиры да от полной тарелки уйдёт? А я маме возражала, что у Райки, мол, тоже квартира. И готовить она любит. Но мама моих возражений не слушала, только рукой на меня махала. А Мишу она не любила. Приблудой его называла. Потому как негородской он был. Без квартиры. Ну и что с того, что без квартиры, правда? Вот и ты со мной согласна. Киваешь. Да и как тебе не согласиться, если ты и сама приблуда. Самой жить негде. Так вот. Мама мужа моего просто не выносила. А Райка эта во всём ей поддакивала. А я так понимаю, что она свой интерес имела. Всё надеялась, что Миша не выдержит и уйдёт. От меня к ней уйдёт. А он остался. И мама, как мне сейчас кажется, Райку привечала именно потому, что надеялась, что Миша уйдёт…

Ольга Михайловна, закончив протирать могилы, выжала уже ставшее грязным полотенце, аккуратно сложила его в сумку. Села на лавочку. Собака внимательно смотрела на женщину. Помнила, что после уборки начнут поминать. Что такое «поминать», собака не очень понимала, но хотелось попробовать. Вдруг это «поминать» окажется вполне себе вкусным.

— Хорошо-то как, — тихо проговорила Ольга Михайловна. — Люблю я спокойно посидеть после уборки. Не знаю, подходит ли к кладбищу определение «благостно», но мне тут благостно. Только одна мысль всё время мучает: кто меня хоронить будет? Я, конечно, помирать ещё не собираюсь, но всё же? Райка, поди. Больше и некому. А кто Райку потом похоронит? Эх, поторопился Миша. Права была мама: никакой от него пользы не случилось. Ты знаешь, пока мама жива была, я Мишу любила, а как мамы не стало, что-то со мной произошло. Начала его мамиными же словами попрекать. И приблуда он, и ленивый, и безрукий. И как-то раз в сердцах сказала, что и не мужик он вовсе. А после того, как и его не стало, всё думаю: что же произошло со мной тогда? Получается, что я мужа любила вопреки маме? Чтобы её позлить? Так у меня же и в мыслях не было злить её. Для чего? И что со мной тогда произошло, что я стала вдруг вести себя, как мама? Молчишь? Не знаешь, что сказать? Вот и я не знаю…

Собака молчала и выжидательно смотрела на Ольгу Михайловну. Когда их взгляды встречались — собака красноречиво переводила взгляд на сумку. Она, конечно, готова была поддержать разговор с этой суматошной женщиной, но не на пустой же желудок. На пустой желудок на такие серьёзные вопросы, которые перед ней ставит незнакомка, и не ответишь. Собака знала за собой эту черту: когда она голодная, она не может трезво рассуждать. Всё, что в жизни с ней плохого случалось, — случалось на голодный желудок. А из этой сумки, которая стоит на скамейке, доносятся такие изумительные запахи! Сумка пахнет домом и любовью. Мясом и чем-то сладким. Если ей, собаке, предоставят выбор, то она, конечно, выберет мясо. А потом любовь и дом. А потом уже что-то сладкое. Но это на голодный желудок. А если бы она делала выбор на сытый желудок, то, само собой, сразу выбрала бы любовь. Она успела заметить, что к любви в этой жизни непременно примешиваются и дом, и мясо, и что-то сладкое для баловства.

— И деток у нас с Мишей не случилось. Это плохо, — Ольга Михайловна достала из отдельного пакета очередное чистое полотенце. Смочила его оставшейся в бутылке водой, протёрла лицо и руки. — Если бы были детки, то я бы не беспокоилась о том, кто хоронить меня будет. Хотя, конечно, хочу я тебе сказать, случаются и такие дети, что и не захочешь, чтобы они тебя хоронили. У Райки тоже детей нет. Да Райка и замужем-то не была. Не нашлось на неё кандидата.

Я вот в последнее время часто думаю: если бы я была с Мишей своим подобрее, может, он и пожил бы ещё. Чего мне не хватало? Какого рожна? Ну, тихий он был. Неприспособленный. Зато и не ругался никогда. Я ему слово, а он в ответ молчит. Я — два, а он только плечами пожимает. Недоуменно так пожимает. Получается, что всю жизнь мужик недоумевал: за что ему жена с тёщей такие сварливые попались? И как мне теперь с мыслями этими жить? Все мы, скажу я тебе, задним умом сильны. Или вот ещё о чём я думаю: если бы Миша устал от моего ворчания и ушёл к Райке, может, у них и детки бы народились. И было бы кому нас с Райкой похоронить. И я бы сейчас не с тобой Мишу поминала, а с его детками. Или не поминала бы. Кто поминает бывших мужей?

Ольга Михайловна достала из сумки кусок старой клеёнки. Расстелила аккуратно на лавочке. Затем выложила на клеёнку толсто нарезанную и завёрнутую в кальку колбасу, два варёных яйца, домашние пирожки и одно пирожное «картошку». Собака, шумно сглотнув слюну, не отводила взгляда от импровизированного стола. Она прекрасно понимала, что самой хватать со стола продукты нельзя. Даже и думать об этом не стоит. За такое можно и по морде получить. В людях собака разбиралась хорошо. И знала, что никто не потерпит такого разнузданного поведения. А она потерпеть ещё несколько минут вполне себе может. Когда уже понятно, чем твоё терпение вознаградится, тогда и голод уже не так страшен. Собака подумала о том, что ей сегодня крупно повезло. Наткнуться на такого доброго человека, который руками не машет, не кричит да ещё ласково называет приблудой, — это большая удача! Она, собака, об этих людях много чего знает. Много чего нелицеприятного. Но говорить об этом не торопится. Не в её это правилах.

— Голодная, поди? — спросила Ольга Михайловна. — Если бы я знала, что буду не одна поминать, то больше бы продуктов захватила. А так беру всего понемногу. Пирожные вот мама любила. Приношу маме одно. Михаил большим любителем пирожков был. Очень мои пирожки уважал. А я их ему часто не пекла. Из вредности наверное. А теперь вот, как на кладбище собираюсь, пеку. И всё думаю: а оно ему теперь надо? Или это мне теперь надо? Эх, кабы знать, что он так торопливо уйдёт. Ничего мне напоследок не сказал. Ни слова. Молча жил, молча ушёл. И мне не дал возможности повиниться. Не захотел снять груз с моей души.

Ольга Михайловна вздохнула и внимательно посмотрела на фотографию мужа. Где-то там, за горизонтом, прокричала электричка. Собака навострила уши. Она этот звук не любила. Столько с этими электричками неприятного связано. Последний вот хозяин привязал её к лавке в электричке и ушёл. Для чего привязывал, спрашивается? Ему достаточно было просто ворота дома открыть, и она бы сама ушла. Или не ушла бы. Предавать и уходить — это не в собачьих правилах. Повезло с хозяином — твоё счастье. Не повезло — тоже счастье. Жить совсем без хозяина — это совсем последнее дело. Собака позволила себе тихо заскулить. Гораздо тише, чем скулила эта электричка. Надо же как-то человеку о себе напомнить? Напомнить о том, что они тут собрались помянуть и, может подкормить ее а не разговоры разговаривать. Вон как все пахнет..

Ольга Михайловна вздрогнула, оторвала взгляд от фотографии на памятнике и принялась чистить яйца. Собака глубоко вдохнула воздух. Да-а, всё, что было выложено на клеёнке, очень вкусно пахло. Гораздо вкуснее, чем снег и свежий воздух, которым так любят наслаждаться люди. Но собака людей за это не осуждала. Она знала, что люди слабо разбираются в запахах. О чём говорить, если они не могут по запаху определить любовь. А это, на взгляд собаки, самый важный запах. Даже важнее запаха домашних пирожков и колбасы.

— А что любил папа, я не очень помню. Ему приношу колбасу. Мне кажется, что колбасу все мужчины любят. А яйца приношу для порядка. Какой пикник без яиц? Правда?

Ольга Михайловна протянула очищенное яйцо собаке. Та очень аккуратно взяла яйцо с ладони и проглотила, даже разжёвывать не стала. Капля слюны скатилась в снег.

— Какая же ты голодная! — поразилась Ольга Михайловна. — А я, честно говоря, даже и не думала, что собаки яйца едят. У меня собак никогда не было. Как-то раз хотела кошку завести, но мама сказала, что ей и мужа моего хватает. Сказала, что одного приблуды в доме достаточно.

Собака, отреагировав на видимо полюбившееся слово «приблуда», забила хвостом и позволила себе негромко поскулить. Совсем-совсем негромко. Просто чтобы подтвердить, что яйца она любит. И колбасу любит. И домашние пирожки. И ей, собаке, совсем неважно — с чем эти пирожки. Она всякие за свою жизнь ела: и с картошкой, и с вареньем, и с сосиской. И даже пару раз ей перепадали пирожки с мясом. Свежими они уже, конечно, не были, попахивали даже. Но ей, если уж быть откровенной, всё равно мясные пирожки больше понравились. Гораздо больше, чем свежие с вареньем. Собака вообще считала себя некапризной. Считала, что очень подходит для любви и домашнего проживания. Она никого не переделывает на свой лад, в еде непривередлива, честная и очень верная. В ней есть все те качества, которые люди упорно ищут друг в друге и не всегда находят. А если и находят, то тут же начинают сомневаться — любит, не любит. Верит, не верит. Это потому, что не различают запахи. Эх, если бы она, собака, могла говорить человеческим языком, она бы людям всё разъяснила. Хотя, с другой стороны, лучше не говорить. Ей, собаке, достаточно и общения с себе подобными.

Вот как-то раз, когда она ещё жила на даче со своим хозяином, ещё до того, как он её привязанную в электричке оставил, собака, которая жила на соседнем участке за забором, рассказала, что ей хозяйка кашу варит на мясном бульоне. Она, конечно же, соседской собаке сразу поверила. Собаки не врут. Но представить кашу на мясном бульоне не получилось никак! Она даже в дырку в заборе на соседскую собаку посмотрела. Такая замухрышка — маленькая, ушки торчком, шерсти нет, только хохолок птичий торчит. А ей — кашу на мясном бульоне! Нет, людей понять очень сложно.

Ольга Михайловна, немного подумав, протянула собаке пирожок. Мясной запах кружил голову. Проглотив пирожок, собака от восторга закатила глаза и почувствовала готовность следовать за этой доброй женщиной хоть на край света. На самый-самый край. Туда, где нет электричек, хохлатых собак, но есть каша на мясном бульоне. Есть верность, любовь и уверенность в завтрашнем дне. Есть дом. Или будка во дворе. Или коврик у порога. Собаке не было важно где спать.

— Что же мне с тобой делать? — Ольга Михайловна сначала внимательно посмотрела на собаку, затем на продукты, выложенные на клеёнке. — Я, конечно, могу всё тебе отдать. Мне не жалко. Но вдруг тебе потом плохо станет? С голодухи-то?

Собака, поразившись сказанному, тихо гавкнула. Как это — станет плохо от еды? Плохо может быть только с привычного голодания! И грустно от привычной нелюбви окружающих. Собака, вытянув шею, положила голову на колени женщины. Она не знала, как ещё в данной ситуации объяснить, что она, собака, без каких-либо неприятных последствий для здоровья может съесть всё. Совершенно все! Если не пожалеют.

— Ах ты, боже мой… — Ольга Михайловна от неожиданности вся подалась назад и чуть не упала с лавки. Затем аккуратно, подавляя страх, положила руку на собачью голову. Собака зажмурила глаза. Женщина погладила собаку. Наткнулась на верёвку, обвязанную вокруг шеи. Под густой, свалявшейся шерстью верёвка сразу была не видна. На веревке виднелись следы крови. — Ах ты, боже мой!

Собака замерла. В этом, во второй раз произнесённом женщиной «Ах ты, боже мой» ей почудился явный запах любви. Запах был гораздо сильнее, чем от «приблуды».

— Кто же это тебе верёвку на шее так затянул? Какой умник? Какой такой зверь?

Ольга Михайловна повела рукой вдоль верёвки, чтобы нащупать узел. А вдруг как удастся развязать. Узел оказался крепким. Завязывали так, чтобы на всю оставшуюся собачью жизнь. Рядом с узлом болтался металлический жетон, на котором было выбито слово «Миха».

— Миха! — поразилась Ольга Михайловна. Она вскрикнула так громко, что собака моментально открыла глаза и отпрянула от женщины. — Тебя зовут Миха?

Собака смотрела во все глаза на женщину. Что-то изменилось. Что-то эту женщину так потрясло, что до ненависти остался всего один шаг. Или до любви. До такой любви, которая надолго. Собака замерла. Она боялась сделать что-то не так. Ненависти ей совсем не хотелось. Тем более сейчас, когда они так славно начали угощаться яйцами и пирожками. Наверное, лучше не признаваться, что её зовут Миха. Ей, если честно, и самой это имя не нравится. Ни у кого не получалось произносить это имя нежно, с любовью. С той самой любовью, которая изумительно пахнет, когда женщина произносит «приблуда» или «ах ты, боже мой».

— Ах ты, боже мой! — повторила Ольга Михайловна и перевела внимательный взгляд с собаки на памятник. Она смотрела на портрет мужа и что-то там сама себе придумывала. Затем взяла в каждую руку по пирожку и протянула собаке. Та не заставила себя уговаривать. Она с удовольствием приняла угощение. К её радости, и эти пирожки оказались мясными. Ольга Михайловна погладила собаку по голове. — Извини меня. Извини меня, дуру. Я теперь буду часто печь пирожки. При жизни тебя не баловала, так хоть сейчас…

Собака подошла поближе, вновь положила голову на колени женщине и счастливо заскулила. Она очень любила скулить на сытый желудок и от счастья.

Ольга Михайловна не распознала в собачьем вое запаха счастья. Она уловила что-то совсем другое. Прикрыла лицо руками и горько заплакала. Плакала и понимала, что это как раз те слёзы облегчения, которые она так ждала весь последний год. Собака подвывала.

— А знаешь что? — проговорила Ольга Михайловна сквозь слёзы и нежно обняла собаку. — Пойдём домой! Пойдём домой, мой дорогой! Я буду тебя баловать и никогда больше не буду называть приблудой!

— Ах ты, боже мой, — радостно взвизгнула собака. — Ах ты, боже мой! За тобой — хоть на край света! Какая же ты замечательная!!!

— Какая же ты дура! Для чего ты привела в дом этого пса? Ты посмотри на него — грязный, облезлый! Ещё, небось, и блохастый!

— Сама ты блохастая! — сорвалась на крик Ольга Михайловна.

— Вот — обзываться ты всегда мастерицей была! А подумать, прежде чем что-то сделать, — это нет! Это не твоё! Ноги моей больше не будет в твоей квартире! Ты и так чистоплотностью не отличалась, а уж с собакой твоя квартира в хлев превратится!

— И не приходи! Подумаешь! Тебя и сегодня никто не приглашал!

— Что значит — не приглашал? — Райка явно растерялась.

— Сегодня же год, как Миши не стало. Помянуть надо. С кем ещё тебе мужа поминать, как не со мной.

— Я вот с собакой уже помянула! — не сдержалась Ольга Михайловна. — С собакой куда как лучше, чем с тобой! Спокойнее!

— С собакой лучше? С собакой спокойнее? — Райка вновь перешла на крик. — Ну и поминай с этой собакой приблудной! А я домой пошла.

Райка резко отодвинула стул и присела к столу. Поджала губы. Ни на сестру, ни на собаку она не смотрела. Смотрела на портрет Михаила, который висел на стене.

Собака тоже старалась ни на кого не смотреть. Она забилась в угол, мелко тряслась и думала о том, как бы не сделать чего лишнего, чтобы из дома не выгнали. Надо сначала разобраться, кто кому кем приходится. Эта горластая Райка, которая пришла незваной, только прикидывается злой и умной. А на самом деле она добрая. Собака своему нюху доверяет. Надо бы, конечно, на эту Райку полаять для порядка, чтоб не очень-то она голос повышала. А вдруг как она хозяйкина дочь? На ребёнка гавкнешь, а тебе в ответ — по морде. Люди иногда не понимают, что полаять можно и для пользы дела. Не со зла, а в воспитательных целях. А в родственных хитросплетениях и возрасте собака не разбиралась вообще. Это не её собачья тема. Её дело — любить и защищать. А Олю, которая накормила и привела домой, собака уже полюбила всем сердцем. Так ей казалось.

— Где ты эту собаку подцепила? — спросила Райка и пододвинула к себе сумку, которую, как пришла, так у дивана в сердцах и бросила. Вид этой облезлой собаки испортил ей настроение.

— На кладбище, — спокойно ответила Ольга Михайловна. Она знала, что Райка отходчива и сама тоже никогда в бутылку не лезла.

— Оля! — Райка всплеснула руками. — Что ж ты дура-то такая! С кладбища ничего нельзя домой приносить.

— Я ничего и не приносила. Собака своими ногами пришла.

— Своими ногами… — передразнила Рая и полезла в сумку.

Собака вся подалась было вперёд, но сдержалась и осталась на месте. Она давно уже чувствовала, что из сумки очень вкусно пахнет.

Рая аккуратно вынула и поставила на стол бутылку красного вина, банки с винегретом и салатом. Завёрнутую в фольгу и всё ещё тёплую буженину. Достала маленькую кастрюлю с куриными котлетами, которые очень любила Ольга Михайловна, В отдельной кастрюле — картофельное пюре, заправленное жареным на сливочном масле луком.

Собака громко сглотнула обильную слюну и забила хвостом по полу.

— Как ты всё это донесла? — спросила Ольга Михайловна.

— Донесла. Не в первый раз. На тебя в плане еды положиться нельзя.

— Почему это? — моментально обиделась Ольга Михайловна. — Я с утра пирожков напекла, какие Миша любит. И ещё у меня колбаса есть.

— Колбаса… — вновь передразнила Райка. — Неси свои пирожки. А колбасу собаке оставь.

Собака довольно заурчала. Она поняла, что не ошиблась в этой Райке. Нормальная женщина. Не вредная. Не может быть злым человек, который не жалеет еды для незнакомой собаки.

— А ты мне не указывай, что делать! — вскипела Ольга Михайловна. — Колбасу тоже на стол поставим. А собаке я кашу потом сварю. На мясном бульоне. У меня бульон остался.

Собака закатила глаза и замерла. Даже дышать перестала. Боялась неверным движением спугнуть то самое счастье, на которое она даже и не надеялась, но неожиданно дождалась. Она не могла ошибиться — Ольга говорила именно о каше на мясном бульоне. Видать, не только облезлым и хохлатым такое сытое счастье приваливает. Но и таким красивым, как она. Собака искренне считала себя очень красивой.

— Ты? Ты будешь варить кашу? — в голосе Райки слышался сарказм. — Ты даже мужу кашу не варила, а собаке будешь?

— Буду! Этой собаке буду!

Собака тихонько подошла к сидящей на диване хозяйке, положила морду ей на колени и преданно посмотрела в глаза.

Ольга Михайловна нежно погладила собаку и улыбнулась. Вдруг подумалось: как давно она не улыбалась. Ей очень хотелось рассказать Райке, что это не просто собака. Это Мишина душа к ней вернулась. А раз вернулась, значит, простила все прочие обиды и прегрешения. Безгрешных людей не бывает. Но души умерших возвращаются только к тем, кто этого заслуживает. Только к тем, кто прощён. И, вдохновлённая этим, в принципе самой себе назначенным прощением, Ольга Михайловна постановила себе быть впредь доброй и терпеливой со всеми, кто её окружает. А окружают её только Райка и собака. Райка окружает давно, а собака — с сегодняшнего дня. Очень хотелось рассказать сестре всё то, о чём она передумала с того самого момента, как прочла на жетоне имя «Миха». Но что-то останавливало, очень боялась быть непонятой.

Райка внимательно смотрела на сестру. Что-то новое появилось в выражении её лица. Что-то совсем Ольге несвойственное. Мягкость какая-то. Влюбилась она, что ли? И в кого? На старости-то лет? Уже пять лет на пенсии, а туда же… Хотя эта Оля всегда была какой-то блаженной. Как хотела, так и жила. И всё ей легко давалось, в то время как Раю жизнь обошла по всем фронтам.

— А почему Мише кашу не варила, а этой собаке будешь?

— Мише не готовила, потому что дурой была.

— А теперь поумнела? — Райка с удивлением смотрела на сестру. На её памяти Оля впервые высказала критику в свой адрес.

— Поумнела.

— И кого за это благодарить надо?

— Мишу, — произнесла Ольга Михайловна после недолгого колебания и нежно почесала собаку за ухом.

— Какого Мишу? — испуганно спросила Рая. Умом, что ли, Оля тронулась?

— Мужа моего. Покойного.

Ольга Михайловна блаженно улыбалась. Ей вдруг стало всё равно, что о ней подумает сестра. Собака учуяла это самое блаженство, исходящее от хозяйки, и счастливо прикрыла глаза. Она не любила плакать на людях, но так хотелось! Ей впервые хотелось плакать от счастья.

— Как собаку-то назвала? — спросила Райка.

Ольга Михайловна вздрогнула и посмотрела на собаку. Та напряглась и отвела взгляд от хозяйки. Решалось что-то важное. Такие моменты собака хорошо чувствовала. Очень напряжённый запах. Как бы не выгнали… Райка с удивлением смотрела то на сестру, то на собаку. Такое ощущение, что промеж ними есть какая-то тайна. Смешно, конечно. Какая такая тайна может быть у Ольги, да ещё с собакой.

— Приблудой назвала. Как же ещё, — Ольга Михайловна погладила собаку по голове и мысленно попросила у неё прощения за это маленькое предательство. Обещала ведь, что не будет называть приблудой. Ну, не повернулся у неё язык назвать настоящее имя собаки.

Собака облегчённо вздохнула и лизнула руку хозяйки. Она не ошиблась! Не зря ей сразу же понравилось слово «приблуда». Не зря! Теперь она знала точно, что Приблудам кашу варят. Приблуда — это тебе не Миха. Это что-то совсем другое. Это новая жизнь. Лучшая жизнь.

— В этом ты вся! Вся твоя вредная сущность. Мишу всю жизнь приблудой называла, теперь вот собаку! Найдёшь у живого существа больное место — и бьёшь по нему. Если ты ей действительно будешь кашу варить, то она этой кашей подавится!

Собака от возмущения зарычала. Ольга Михайловна придержала её за верёвку, которую до сих пор не догадалась срезать.

— О! И собака тебе под стать! Ни добра в ней, ни порядочности. Рычит на меня! Ей дай волю — она и покусает.

Ольга Михайловна одной рукой продолжала удерживать собаку за верёвку, второй гладила её по голове, призывала к молчанию. Успокаивала. Успокаивала собаку и прислушивалась к себе. К своим новым мыслям. Новым чувствам. Почему-то совсем не хотелось вступать с этой суматошной, но, в принципе, такой привычной Райкой в перепалку.

Собака думала о том, что, судя по всему, эта Райка совсем не последний человек в жизни хозяйки. Если не ребёнок, то явно любимица. Иначе Ольга не стала бы её, собаку, успокаивать. Иначе дала бы вволю полаять и порычать. Люди часто склонны выяснять отношения с недругом чужими клыками или руками других людей. Надо попробовать порычать ещё раз. Громче и смелее. И внимательнее принюхаться к реакции. Собака глубоко втянула воздух. Вкусно пахло чем-то мясным и спокойствием, которое исходило от хозяйки. А от Райки пахло недоумением. Она никак не могла уловить настроения Ольги. На скандал не ведётся, непривычно тихая и даже какая-то умиротворённая. Точно влюбилась. А она, Райка, всё время пролетает мимо любви. А ведь младше Ольги. Как-то не так она живёт, что ли? Что-то не то делает?

Райка вздохнула о чём-то своём, затем положила котлету на кусок хлеба и протянула сестре. И собаку осенило! Видимо, Райка хозяйку подкармливает! Вот она ей кто! Поэтому хозяйка столь терпелива. И собака с ней согласна. На того, кто обеспечивает еду в твоей миске, голос лучше не повышать. Нет, пожалуй, больше не будет она рычать на их, теперь уже общую с хозяйкой, кормилицу.

Райка тем временем открыла бутылку вина и разлила по бокалам. Один из бокалов протянула сестре и, неожиданно для самой себя, достала из кастрюльки ещё одну котлету и протянула собаке.

— Ешь, Приблуда. Твоя хозяйка кашу тебе ещё не скоро сварит. Да ты, поди, к кашам и непривычная. А раз непривычная, то нечего и баловать.

Собака пропустила мимо ушей это «нечего и баловать». К котлетам она, между прочим, тоже непривычная. Котлетами её прежде тоже не баловали. Собака мимоходом порадовалась тому, что не ошиблась в Райке: ворчливая, но добрая. Она без лишних уговоров съела котлету и всхлипнула. Не могла поверить своему счастью. Боялась, что не справится с эмоциями и на радостях сделает лужу. А это уж точно никому не понравится. Жизнь собаку, конечно, не баловала, но многому научила.

Ольга Михайловна с бокалом в руке продолжала сидеть на диване. Думала о том, что уже очень давно они с сестрой так мирно не сидели. Всё время что-то делили. Собачились. Не уступали друг другу ни в чём. А теперь, с появлением собаки, всё изменится. Ольга почему-то была в этом уверена. С собакой в доме они все будут жить дружно. Как под Мишиным присмотром. Ох, как она перед ним виновата! Как виновата! Замучила она его своими придирками. И ведь сама от этой злости удовольствия не получала. Ольга Михайловна смахнула слезу. Собака заскулила.

— Давай, Оленька, Миху твоего помянем, — Райка, не чокаясь, отпила из бокала вино. — Хороший был мужик. Спокойный. Терпеливый.

Собака навострила уши, перестала бить хвостом по полу и настороженно посмотрела на Райку. Она только сегодня познакомилась со словом «поминать», и оно ей очень понравилось. Поминать — это вкусное яйцо и мясные пирожки. А Миха — это её прежнее имя. И как её имя связано с поминками — она не понимала. Не понимала и очень боялась, что это непонимание выйдет ей боком. Боялась сделать что-то не так. Она готова не реагировать на имя Миха, но не реагировать на слово, которое пахнет мясными пирожками, у неё не получится. Она это точно знает.

— Хороший, — подтвердила Ольга Михайловна и тоже отпила вино и, неожиданно для себя самой, спросила: — Райка, скажи мне, хотела ты Мишу моего увести?

— Мишу? Увести? Куда? — Рая выглядела очень растерянной.

Ольга Михайловна не стала отвечать. Подумала, что Райка сейчас и сама всё поймёт. Поди, не дура. И, честно говоря, уже жалела о том, что спросила. Какой смысл сейчас, когда Миши нет, отношения выяснять.

Рая потрясённо смотрела на сестру. До неё начал доходить смысл вопроса.

Собака внимательно следила за женщинами. Думала о том, что уже полюбила обеих. Такие они добрые, суматошные и беззащитные. И настроение у них меняется очень часто. Ну, ничего, она, собака, со временем во всём разберётся. Всё разнюхает. И будут они жить под её собачьим присмотром и защитой. А когда хороший человек под защитой, то и настроение всегда будет хорошим. Собака это точно знает.

— Ты что это такое говоришь, Оля? Как тебе такое в голову пришло?

— Прости меня. Прости меня, дуру, — Ольга Михайловна погладила сестру по руке и пожала плечами так, как когда-то пожимал Миша. Она вдруг поняла, что это пожатие помогает не втянуться в склоку. Помогает сохранить мир.

— Он всего раз ко мне пришёл, — тихо произнесла Рая. Ольга Михайловна вздрогнула и моментально отдёрнула свою руку. — Без тебя пришёл. Давно. Лет двадцать назад.

— А ты?

— А что я? Я борщ ему налила. Полную тарелку. Я как раз с утра борща наварила.

— А он?

— А что он? Начал есть. А как доел — закрыл лицо руками и заплакал.

— Кто заплакал? Миша?

— Да.

— А ты?

— А что я? Я не знала, что делать, когда мужчина плачет. При мне прежде никогда никто не плакал. А потом вдруг сказала ему: «Если хочешь — оставайся». Сдуру сказала, Оленька. Поверь мне, сдуру!

— А он?

— А он погладил меня по руке и сказал: «Пойду я. Оля тоже хорошо борщ готовит. А может, ещё и детки будут. Не старые мы ещё». А потом добавил: «Не могу я предавать. Мне, наверное, надо было собакой родиться».

— А ты? — Ольга Михайловна прикрыла глаза и негромко заплакала.

— А что я? — Райка пожала плечами. — Я-то ведь знала, что ты борщ варить не можешь. И этим было всё сказано.

— И что? — спросила Ольга Михайловна и отдала собаке надкусанную котлету, которую всё ещё держала в руке.

— Ничего. Поняла, что он тебя любит.

— А я вот ничего не поняла из того, что ты тут наговорила. Ольга Михайловна посмотрела на собаку. Собака моментально положила морду ей на колени и преданно заглянула в глаза.

— Грязная она какая-то, собака эта, — произнесла Рая. Она торопилась сменить тему неприятного разговора.

— Грязная, — согласилась Оля.

— И в проплешинах вся. Болеет, поди. Надо бы её марганцовкой обработать. Или ещё чем.

— Обработаю.

— Давай помогу.

— Давай, — Ольга Михайловна внимательно посмотрела на сестру. Вспомнила, как они вместе обрабатывали маме пролежни. Как она вообще могла об этом забыть?

— Только надо бы её искупать сначала.

— Искупаем. Вода, слава богу, есть.

Собака сидела у ног Ольги и боялась спугнуть удачу. Если женщины планируют её искупать и что-то чем-то будут ей обрабатывать, то, значит, точно не выставят её на улицу. А обработку она потерпит. Это не самое страшное в жизни. И не надо ей никакой каши! Не надо! И подстилки красивой не надо! Ей достаточно знать, что она теперь Приблуда. Достаточно ладони хозяйки на голове, поминок, надкусанных котлет и той любви, которая сейчас витает в воздухе. Такого сильного запаха любви она прежде не встречала.

— Марганец-то у тебя есть?

— Есть.

— Молодец, — похвалила Рая. — Хозяйственная ты.

Ольга Михайловна улыбнулась и пожала плечами. Её очень давно никто не хвалил. То ли было некому. То ли было не за что.

— А знаешь что? — неожиданно произнесла Ольга. — Переезжай-ка ты к нам жить. Что мы с тобой, как два сыча, по разным углам ютимся?

— К кому это — к вам? — уточнила Рая. Казалось, что предложение сестры её ничуть не удивило.

— К нам — это ко мне и к Михе.

Собака вздрогнула, но тут же взяла себя в лапы. Она давно уже научилась прощать ошибки и оговорки людям. Миха так Миха. Она не будет спорить и выяснять отношения. Собака еле заметно пожала плечами и улеглась так, чтобы находиться в одинаковой близости к обеим женщинам.

Рая внимательно смотрела на сестру. Какой Миха? Чтото Оля начала заговариваться. Может, что с головой не то. Они уже, конечно, обе не девочки. Действительно, надо бы съехаться. Ольге и самой уже пригляд нужен, а тут ещё и собака прибилась к ним. Да, именно к ним.

— А квартиру твою сдавать будем, — Ольга Михайловна оживилась. — Какой-никакой, а доход. Ты сможешь с работы уйти. Будем гулять, на кладбище ходить вместе. И Михе радостно будет.

Собака, услышав слово «гулять», моментально поднялась на лапы. Погулять бы ей совсем не помешало. Женщины продолжали сидеть. В воздухе сильно пахло тихой любовью. Собака могла различить много оттенков запаха любви. Гулять с ней никто не торопился. Ничего, подумала собака, она со временем приучит их к дисциплине. Любовь любовью, но и порядок должен быть во всём.

— Переезжай, Рая — Ольга Михайловна погладила сестру по руке.

— Ну, если ты считаешь, что Михе от этого будет радостно…

Собака, не справившись с нахлынувшими на неё чувствами и запахами, громко залаяла и, подскочив к Райке, лизнула её подбородок. Собака не любила, когда хозяева плачут. Даже если эти слезы не пахли ни обидой, ни злобой.