Карта дней

Ренсом Риггз, 2018

Справившись с чудовищной опасностью, едва не уничтожившей весь странный мир, Джейкоб Портман возвращается туда, откуда началась его история, – домой, во Флориду. Но теперь он не один, с ним мисс Сапсан, Эмма и другие его странные друзья, которые изо всех сил стараются вписаться в современную жизнь. Но беззаботные дни с походами на пляж и уроками нормальности продлятся недолго. Джейкоб получает опасное наследство и понимает, как много странного было в его жизни еще до того, как он вошел во временную петлю мисс Сапсан. Теперь ставки поднялись выше: судьба забрасывает Джейкоба и его друзей на дикие просторы странного мира Америки – мира без имбрин и почти без правил… Вернее, со своими особыми правилами, о которых наши герои не имеют ни малейшего представления. Перед вами новая великолепная глава из истории странных детей мисс Сапсан, полная новых чудес и опасностей. Иллюстрациями к этому удивительному приключению в Америке разных эпох, как и к предыдущим книгам серии, служат причудливые и жутковатые винтажные фотографии, но в этой книге впервые использованы не только черно-белые, но и цветные снимки.

Глава вторая

Когда я проснулся на следующее утро, в животе у меня было кисло, а в душе успела окрепнуть уверенность, что все это был сон. Заранее разочарованный, я двинулся вниз, ожидая увидеть собранные сумки и дядюшек на страже по обе стороны двери — вдруг я попытаюсь сбежать. Но вместо этого меня ожидала картина странного домашнего счастья. Весь первый этаж был наполнен веселой болтовней и запахами готовящейся еды. Гораций гремел посудой на кухне; Эмма и Миллард накрывали на стол; мисс Сапсан, насвистывая себе под нос, открывала окна, чтобы впустить в дом утренний бриз. В окна было видно, как снаружи Оливия, Бронвин и Клэр играют в пятнашки во дворе: Бронвин только что поймала Оливию и зашвырнула ее футов на двадцать в воздух. Та, хохоча как безумная, планировала вниз — веса ботинок едва хватало, чтобы обуздать ее природную летучесть. В гостиной Хью и Енох приклеились носами к телевизору, с восторженным изумлением на лицах созерцая рекламу стирального порошка. Сейчас это было самое лучшее зрелище, какое только можно себе представить. Несколько долгих мгновений я стоял у подножия лестницы и впитывал его как губка. Благодаря моим друзьям за одну ночь дом стал куда счастливее и уютнее, чем за все те годы, что я провел тут с родителями.

— Как славно, что вы решили к нам присоединиться, — пропела мисс Сапсан, выдергивая меня из этой блаженной грезы.

Эмма уже бежала ко мне.

— Что такое? У тебя опять кружится голова?

— Нет, просто любуюсь происходящим, — сказал я, привлекая ее к себе и целуя.

Она обвила меня руками, встала на цыпочки и ответила на поцелуй. Меня захлестнуло теплое покалывание, в котором тут же утонули все посторонние мысли. Внезапно мне почудилось, что я вышел из собственного тела, воспарил к потолку и смотрю оттуда на нежное, прекрасное лицо этой удивительной девушки, на моих друзей и на всю эту чудесную сцену, удивляясь, как так вышло, что это дивное мгновение случилось со мной, в моей жизни. Поцелуй закончился слишком быстро — но прежде, чем кто-нибудь в гостиной успел его заметить. Взяв друг друга под руку, мы отправились на кухню.

— Когда вы все встали? — спросил я.

— О, много часов назад! — ответствовал Миллард, проходя с целой тарелкой печенья в сторону гостиной. — У нас тяжелый случай синдрома смены петлевых поясов.

Я заметил, что на сей раз он был в костюме. Сливового цвета брюки, легкий свитер и шарф на шее.

— Это я его одел сегодня утром, — сказал Гораций, выглядывая из кухни. — С точки зрения умения одеваться, он — чистая скрижаль.

На нем самом красовался фартук — поверх белой рубашки с галстуком и идеально отглаженных брюк (а это само по себе означало, что он вскочил в самую рань, только чтобы погладить одежду).

Я извинился и ускользнул — проверить, как там родичи в гараже. Я вошел туда весь на нервах, но они спали, там, где я их вчера и оставил. Даже позу не поменяли за всю ночь. Тут мне, конечно, пришло в голову страшное, я кинулся к машине и подержал руку напротив каждого из родственных носов. Убедившись, что их обладатели живы, я отправился обратно, к друзьям. Все уже собрались вокруг того, что родители называли «хороший стол»: это была глыба черного стекла в нашей официальной столовой. Столовая эта использовалась крайне редко и ассоциировалась у меня исключительно с хорошими манерами, от которых впору задохнуться, и со всякими неприятными разговорами — потому что пользовались ею, только когда на праздники съезжались родственники или когда родители хотели «обсудить со мной кое-что важное». Это обычно означало лекцию на тему моих плохих отметок, еще более плохого поведения, друзей или отсутствия таковых и так далее. Можете себе представить, как чудесно было увидеть, что эта комната полна еды, друзей и смеха! Я примостился рядом с Эммой. Гораций устроил настоящее шоу из презентации блюд, которые он сегодня нам приготовил.

— Сегодня утром у нас pain perdu^[2], картофель à la royal^[3], viennoiserie^[4] и овсянка с карамелизованными фруктами.

— Гораций, да ты просто себя превзошел! — воскликнула Бронвин с набитым ртом.

Наполнялись тарелки, звучали слова благодарности; я, оказывается, так проголодался, что лишь через несколько минут додумался спросить, откуда взялись продукты.

— Возможно, они сами собой уплыли с полок бакалеи, что напротив, через дорогу, а возможно, и нет, — как ни в чем не бывало объяснил Миллард.

Я мигом перестал жевать.

— Ты что, украл все это?

— Миллард! — с упреком воскликнула мисс Сапсан. — А если бы тебя поймали?

— Невозможно. Я вор-эксперт, — с гордостью ответил Миллард. — Это мой третий по восхитительности талант, после феноменальной остроты ума и почти идеальной памяти.

— Но у них теперь в магазинах есть камеры, — сказал я. — Если они засняли тебя на видео, у нас могут быть большие проблемы.

— О, — сказал Миллард, вдруг чрезвычайно заинтересовавшись ломтиком карамелизованного персика на конце своей вилки.

— Очень впечатляющий грабеж, — сказал Енох. — Какой там у тебя самый первый талант, ты говорил?

Мисс Сапсан положила приборы.

— Так, дети. Мы добавляем воровство у нормальных в список того, «чего никогда делать нельзя».

Все застонали.

— Я не шучу! — отрезала мисс Сапсан. — Если к нам вдруг явится полиция, это будет очень серьезное неудобство.

Енох трагически обмяк в кресле.

— Это ваше настоящее такое утомительное. Только вспомните, как легко было решать эти вопросы дома, в петле! — он чиркнул себя по горлу. — Хр-р-р-р! Прощай, мучительное настоящее!

— Мы с вами больше не на Кэрнхолме, — сказала мисс Сапсан. — И не играем в «Набег на деревню». У ваших поступков в этом времени будут реальные, неотменяемые последствия.

— Я просто пошутил, — проворчал Енох.

— А вот и нет, — прошипела Бронвин.

Мисс Сапсан властно подняла руку, призывая к тишине.

— Какое у нас новое правило?

— Не воровать, — без особого энтузиазма отозвался общий хор.

— А еще?

Несколько секунд прошло в безмолвии. Директриса нахмурилась.

— Не убивать нормальных? — предположила Оливия.

— Правильно. В настоящем времени мы никого не убиваем.

— А если они очень мешают? — уточнил Хью.

— Неважно. Убивать все равно нельзя.

— Без вашего разрешения? — уточнила Клэр.

— Нет, вообще никак.

— А, ну хорошо, — сказала Клэр.

Не знай я их так хорошо, у меня бы от этих разговоров мороз пошел по коже. Зато хорошее напоминание, сколько всего им еще нужно узнать о настоящем. Что в свою очередь напомнило мне…

— Когда нам надо начать эти нормализационные уроки?

— Сегодня? — с готовностью предложила Эмма.

— Сейчас! — крикнула Бронвин.

— А с чего мне начать? Что вы хотите знать?

— Заполнить лакуны в наших знаниях о последних семидесяти пяти годах или около того? — предложил Миллард. — История, политика, музыка, популярная культура, последние открытия в науке и технологии…

— Я-то думал, вас нужно научить разговаривать, словно вы не из 1940 года, и как переходить улицу, не подвергая свою жизнь опасности.

— Да, это тоже важно, — согласился Миллард.

— А я хочу на улицу, — заявила Бронвин. — Мы тут уже со вчерашнего дня, а успели только полазить по вонючему болоту и проехаться на ночном автобусе.

— Да! — подхватила Оливия. — Я хочу посмотреть американский город. И муниципальный аэропорт. И еще карандашную фабрику! Я читала ужасно интересную книгу про карандашные фабрики…

— Минуточку, — прервала ее мисс Сапсан. — Сегодня никаких больших экспедиций, так что можете сразу выкинуть эти идеи из головы. Сначала надо научиться ходить, а уже потом — бегать. Учитывая наши ограниченные транспортные возможности, пешая прогулка для начала будет идеальна. Мистер Портман, есть ли поблизости какое-нибудь малонаселенное место, где мы могли бы совершить моцион? Мне бы не хотелось, чтобы дети общались с нормальными больше необходимого, пока не получат достаточно практики.

— Ну, тут есть пляж, — сказал я. — Летом там никого не бывает.

— Великолепно! — воскликнула мисс Сапсан и отослала детей переодеваться. — И не забудьте защиту от солнца! — крикнула она им вслед. — Шляпы! Парасоли!

Я тоже собрался идти переодеваться, как вдруг на меня нахлынул прежний ужас.

— А что с моей семьей? — спросил я.

— Они получили достаточно пыли, чтобы проспать почти до вечера, — сказала она. — Но на всякий случай мы оставим кого-нибудь присматривать за ними.

— Это хорошо, но что потом?

— Когда они проснутся?

— Да. Как я буду объяснять им… вас?

Она улыбнулась.

— Это, мистер Портман, целиком и полностью решать вам. Но если хотите, можем обсудить стратегию на прогулке.

* * *

Я дал гостям разрешение совершить налет на платяные шкафы и взять все, что им понадобится для пляжа, раз уж своего у них ничего нет. Было очень странно увидеть их через несколько минут: они явились, одетые якобы на современный манер. Для Оливии и Клэр ничего не нашлось, так что они просто добавили к своим туалетам шляпы с широкими полями и солнечные очки — получилась парочка знаменитостей, пытающихся обмануть папарацци. На Милларде не было ничего, кроме слоя антизагарного крема на лице и плечах, так что он превратился в некое ходячее пятно. Бронвин щеголяла в топе с цветочками и мешковатых льняных брюках. Енох разжился шортами для плавания и старой футболкой, зато Гораций излучал старомодную элегантность в голубом поло и чиносах цвета хаки, штанины которых он аккуратно закатал так, чтобы видны были лодыжки. Единственным, кто переодеваться не стал, был Хью. Он все еще хандрил и вызвался остаться дома и присматривать за моими родителями. Я выдал ему дядин телефон, вытащил на экран свой номер и показал, как его набрать, если они вдруг начнут просыпаться.

Тут в комнату вошла мисс Сапсан, и все принялись ахать и охать на разные голоса. Директриса нарядилась в бахромчатый топ без рукавов, капри с тропическим принтом и очки-авиаторы. Ее обычная взбитая прическа возвышалась теперь над розовым пластиковым козырьком от солнца. Было чуть-чуть неудобно видеть ее в маминой одежде, но зато выглядела она в ней абсолютно нормальной, что, как я понимаю, и требовалось.

— Вы выглядите так современно! — проворковала Оливия.

— И странно, — добавил Енох, сморщив нос.

— Мы должны быть мастерами маскировки, раз уж приходится действовать в разных мирах, — сказала мисс Сапсан.

— Осторожно, мисс Эс, — заметила, входя, Эмма, — а не то все холостяки будут ваши.

— Кто бы говорил! — вздохнула Бронвин. — Берегитесь, мальчики!

Я повернулся к Эмме и чуть не задохнулся. На ней был цельный купальник в виде платьица, с юбочкой внизу, доходившей до середины бедра. Абсолютно ничего скандального, надо сказать, но это было самое откровенное, что я вообще на ней видел. Теперь у нее появились ноги! Нет, я, конечно, с нашей первой встречи догадывался, что они у нее есть, но… Эмма Блум была до боли хороша, и мне пришлось сделать усилие, чтобы перестать на нее пялиться.

— Ой, да ну вас, — сказала Эмма, потом перехватила мой взгляд и улыбнулась.

Эта улыбка — о, господи! — озарила меня всего изнутри.

— Мистер Портман.

Я обернулся к мисс Сапсан, ухмыляясь, как одурманенный.

— Гм… да?

— Вы готовы? Или вас следует признать недееспособным?

— Нет, я в порядке.

— Еще бы ты был не в порядке, — фыркнул Енох.

Проходя мимо, я как следует пихнул его плечом.

А потом я распахнул парадные двери и вывел моих странных друзей в большой мир.

* * *

Я живу на небольшом барьерном островке под названием Нидл-Ки: пять миль туристских баров и домов с фасадами на море, с мостом на каждом конце. Островок разделен пополам извилистой улочкой, скрытой пологом баньяновых деревьев. Островом он считается исключительно благодаря длинной канаве шириной в тысячу футов, наполненной водой и отделяющей нас от Большой земли. Во время отлива ее можно перейти пешком, не замочив рубашки. Дома богатых жителей обращены фасадами на большой залив; все остальные смотрят на Лимонную бухту — в тихое утро она бывает очень мила: яхточки проплывают мимо, цапли промышляют себе что-то на завтрак вдоль отмелей. Славное, безопасное место для ребенка — наверное, мне стоило бы чувствовать больше благодарности… но всю свою сознательную жизнь я провел, сражаясь с ощущением (поначалу невнятным, ползучим, а затем всеобъемлющим), что мое место где-то не здесь, что у меня начинает плавиться мозг и если я останусь дома хоть на день после окончания школы, он окончательно превратится в жидкость и вытечет через уши.

Я остановил компанию за живой изгородью в конце нашей подъездной дорожки, пока не проехали все машины в пределах слышимости, и только тогда мы перебежали улицу и вступили на тропинку, которую местные специально не расчищали от мангровых зарослей, чтобы туристы ее не нашли. Пара минут продирания через кусты, и перед нами открылось главное очарование Нидл-Ки: длинный пляж белого песка и залив — бесконечный и изумрудно-зеленый.

Несколько человек ахнули. Им, конечно, случалось видеть пляжи и раньше — ведь они прожили на острове большую часть своей неестественно долгой жизни. Но этот пляж был на диво хорош: вода гладкая и безмятежная, словно в озере; пологая дуга тонкого, как пудра, белоснежного песка, уходящая вдаль; бахрома качающихся пальмовых листьев. Из-за этого-то девственного пейзажа тысяч двадцать душ и обитали в нашем городке, во всех прочих отношениях ничем не примечательном, — и в такие вот мгновения, когда солнце висит высоко в небе, а ленивый ветерок гонит прочь полдневный зной, их выбор вполне можно понять.

— Мой бог, Джейкоб, — сказала мисс Сапсан, вдыхая полной грудью морской воздух, — да у тебя тут настоящий маленький рай!

— Это Тихий океан? — спросила Клэр.

— Это Мексиканский залив, — хрюкнул Енох. — Тихий океан — с другой стороны континента.

Мы неторопливо пошли по пляжу. Малыши носились кругами, собирая ракушки, а мы просто наслаждались видом и солнцем. Я притормозил, приноровился к походке Эммы и взял ее за руку. Она бросила на меня взгляд и улыбнулась. Мы оба одновременно вздохнули и расхохотались.

Некоторое время мы болтали о пляже и о том, как тут красиво, но эта тема быстро иссякла, и я решился спросить, как им жилось в Дьявольском Акре. Нет, я уже слышал об их путешествиях наружу через Панпитликум, но вряд ли этими вояжами все и ограничивалось.

— Путешествия чрезвычайно важны для развития личности, — заявила мисс Сапсан странно защищающимся тоном. — Даже самый образованный человек без путешествий останется невеждой. Очень важно, чтобы дети поняли: наше сообщество — отнюдь не пуп странного мира.

Помимо этих экспедиций, объяснила мисс Сапсан, они с другими имбринами положили много сил на то, чтобы создать для своих подопечных безопасную и стабильную среду. Как и мои друзья, большинство из них оказались вырваны из петель, где прожили большую часть жизни. Некоторые из этих петель схлопнулись и исчезли навек. Многие странные потеряли друзей во время пустóтных атак, или сами были ранены, или стали жертвами травм иного рода. И хотя Дьявольский Акр во всей своей грязи и хаосе — бывший центр империи зла, созданной Каулом, — далеко не лучшее место для выздоровления, имбрины сделали все возможное, чтобы превратить его в убежище. Многие дети-беженцы вместе со странными взрослыми, бежавшими от террора, нашли там новый дом. В Акре основали новую академию, где ежедневно читали лекции и проводили дискуссии. Преподавали в ней имбрины, когда были свободны, а в их отсутствие — взрослые из странных, обладавшие особыми знаниями и опытом в какой-нибудь области.

— Иногда это довольно скучно, — признался Миллард, — но все-таки очень приятно находиться среди ученых людей.

— Скучно там только потому, что ты вечно думаешь, будто знаешь больше учителей, — сказала Бронвин.

— Когда это не имбрины, обычно так оно и есть, — пожал плечами Миллард. — А имбрины почти всегда заняты.

Заняты они, уточнила мисс Сапсан, «сотней тысяч всяких неприятных дел», большая часть которых состоит в уборке после тварей.

— Они оставили после себя ужасный беспорядок, — сказала она.

Беспорядок был вполне буквальный: развороченные дома; поврежденные, но не окончательно уничтоженные петли. Еще печальнее был поток людей с разными травмами и расстройствами — вроде странных из Дьявольского Акра, подсаженных на амбро. Они нуждались в лечении от зависимости, но далеко не все соглашались на него добровольно.

Был еще один скользкий вопрос — кому из них теперь можно доверять. Многие пошли на сотрудничество с тварями — одни под давлением, другие сами, и часто до такой степени, что это уже было откровенным злом и предательством. Нужны были суды. Странная система правосудия, рассчитанная максимум на несколько дел в год, стремительно расширялась, чтобы суметь обработать десятки, большинство из которых еще даже не были заведены. А до тех пор обвиняемые прохлаждались в тюрьме, построенной Каулом для жертв его жестоких экспериментов.

— А когда мы не занимаемся всеми этими неприятностями, Совет имбрин проводит заседания, — поведала мисс Сапсан. — Заседает целый день и часто за полночь.

— И что же они обсуждают? — поинтересовался я.

— Будущее, — натянуто ответила она.

— Авторитет совета поставлен под вопрос, — сказал Миллард. Лицо мисс Сапсан сделалось кислым. Не заметив этого, он продолжал: — Кое-кто говорит, что в системе нашего самоуправления назрели перемены. Что имбрины устарели и подходят разве что для более ранней эпохи. Что мир изменился, и мы должны меняться вместе с ним.

— Неблагодарные ублюдки, — возмутился Енох. — Бросить их в тюрьму вместе с изменниками, вот мое мнение.

— Это совершенно неприемлемо, — возразила мисс Сапсан. — Имбрины правят со всеобщего согласия. Всякий имеет право озвучить свои идеи, даже если они ошибочны.

— И в чем же они с вами не согласны? — спросил я.

— Во-первых, в том, следует ли и дальше жить в петлях, — ответила Эмма.

— А разве большинство странных не вынуждено это делать?

— Да, пока не произойдет какой-нибудь глобальный петлевой коллапс, — сказал Миллард, — вроде того, что запустил наши внутренние часы. Многие, так сказать, подняли бровь.

— Позавидовали нам, назовем вещи своими именами, — возразила Эмма. — Ты не представляешь, чего мне наговорили, когда прошел слух, что мы отправляемся сюда в гости, и надолго! Все просто позеленели от зависти.

— Но когда петля схлопнулась, мы все могли запросто умереть, — сказал я. — Это слишком опасно.

— Что правда, то правда, — сказал Миллард. — По крайней мере, до тех пор, пока мы полностью не изучим этот феномен. Если удастся произвести корректный научный анализ того, что с нами произошло, мы, возможно, сможем потом воспроизвести тот же процесс в безопасном режиме.

— Но на это может уйти много времени, — пожала плечами мисс Сапсан, — а некоторые из странных не желают ждать. Они так устали жить в петлях, что готовы даже рискнуть своей жизнью.

— Совершенное безумие, — вставил Гораций. — Я и понятия не имел, у скольких странных полная каша в голове, пока нас всех вместе не втиснули в Дьявольский Акр, как селедок в бочку.

— И это они еще наполовину не такие чокнутые, как «Новый мир», — сказала Эмма, и мисс Сапсан горько вздохнула. — Эти хотят расширения контактов с нормальным сообществом.

— Ой, только не начинайте про этих психов, а не то я заведусь! — проворчал Енох. — Они полагают, что мир уже настолько открыт и терпим, что можно просто взять и выйти из укрытий. «Привет, люди! Мы — странные и гордимся этим!» Как будто нас после этого не сожгут на костре, как в старые добрые времена.

— Они просто очень молоды, вот и все, — сказала мисс Сапсан. — Им не приходилось жить во времена охоты на ведьм или антистранной истерии.

— Молодость молодостью, но они опасны, — сказал Гораций, нервно перебирая пальцами. — А что, если они возьмут и выкинут что-нибудь безрассудное?

— Этих тоже в тюрьму, — вмешался Енох. — Вот мое мнение.

— Вот поэтому-то ты и не в совете, дорогой, — сказала мисс Сапсан. — Но довольно. Последнее, что я хочу обсуждать в такой чудесный день, — это политика.

— Вот именно, — подхватила Эмма. — И зачем я, спрашивается, надела этот купальник, если мы не собираемся лезть в чертову воду?

— Кто последний, тот слабак! — завопила Бронвин и кинулась бежать.

Все помчались с ней наперегонки к морю. Мы с мисс Сапсан остались одни. Я думал о совершенно других вещах и плавать не очень хотел. Что же до мисс Сапсан, то, несмотря на все наши невеселые разговоры, она, кажется, совсем не расстроилась. На нее, конечно, немало всего навалилось, но все эти проблемы (насколько я знал) имели между собой кое-что общее: они были связаны с ростом, с исцелением, с обретением свободы — а за такое можно быть благодарным.

* * *

— Джейкоб, иди к нам! — крикнула Эмма, размахивая морской звездой, которую только что выловила из прибоя.

Кто-то из наших весело плескался на мелководье, но некоторые уже нырнули под волну и вовсю плавали там, где поглубже. Залив в эту летнюю пору был теплый, как ванна, и совсем не походил на штормовую Атлантику, хлеставшую утесы Кэрнхолма.

— Тут просто чудесно! — крикнул Миллард, вокруг которого в море создался небольшой вакуум в форме человеческой фигуры.

Даже Оливия веселилась от души, хоть и погружалась в песок на три дюйма с каждым шагом.

— Джейкоб! — позвала Эмма. Она прыгала в волнах и махала мне рукой.

— На мне джинсы! — крикнул я в ответ, что было совершенной правдой.

На самом деле я был совершенно счастлив просто стоять на берегу и смотреть, как веселятся мои друзья, — было в этом что-то невыразимо сладостное: словно внутри таял лед, сковавший мои представления о том, что такое дом. Так хотелось, чтобы у них он был, — всегда, когда им только захочется — этот мир, этот покой, без всяких лишних сложностей… и, может быть, это и вправду возможно. Я даже только что придумал, как быть с родителями. Идея была настолько проста! Удивительно, что она мне раньше в голову не пришла. Не нужно придумывать никакую убедительную ложь или мастерски состряпанную легенду для прикрытия. Истории имеют свойство давать течь, а ложь — раскрываться, но даже если и пронесет, нам все равно придется вечно обходить родителей на цыпочках и бояться, как бы они не увидели чего-нибудь странного, не взбрыкнули и не разбили наш хрупкий мир вдребезги. Более того, вечно скрывать от них, что я собой представляю, было очень утомительно, особенно теперь, когда обе мои жизни — нормальная и странная — встретились. Суть в том, что мои родители — совсем не плохие люди. Меня не обижали, мной не пренебрегали — меня просто не понимали. В общем, я подумал, что они заслуживают того, чтобы им дали возможность понять. Я просто скажу им правду. Если открывать ее постепенно и достаточно мягко, возможно, она окажется не слишком тяжелой. Если познакомить маму и папу с моими странными друзьями в спокойной обстановке, по одному за раз, а с их особенностями — только когда они более или менее узнают друг друга… все может получиться. Почему нет, в самом деле? Папа — и отец, и сын странных людей. Если кто из нормальных и способен нас понять, так это он. И если мама не сможет так быстро понять, папа ее поторопит. Может, они, наконец, поверят мне и примут таким, каким я уродился. Может, у нас еще получится настоящая семья.

Предложить это мисс Сапсан было нелегко. Я нервничал и хотел поговорить с ней с глазу на глаз. Остальные все еще плавали или копошились на мелководье; за мисс Сапсан следовала стайка крошечных куликов-песочников, пощипывая ее за щиколотки длинными клювами.

— Кыш! — сказала она и на ходу махнула на них ногой. — Я не ваша мамочка!

Они отлетели подальше, но потом снова увязались за ней.

— Птицы вас любят, да?

— В Британии они меня уважают. Меня и мое личное пространство. А здесь они абсолютно эмоционально зависимые, — она снова махнула ногой. — Пошли, кыш!

Кулики упорхнули обратно в воду.

— Мы с вами собирались поговорить, не так ли?

— Да, я тут думал… Что, если я просто все объясню родителям?

— Енох, Миллард, немедленно прекратите баловаться! — закричала она в сложенные рупором ладони, после чего повернулась ко мне. — Так мы, стало быть, не станем стирать их воспоминания?

— Прежде чем совсем махнуть на них рукой, я бы хотел еще раз попытаться, — сказал я. — Понимаю, что, может, ничего и не выйдет, но если вдруг получится, все сразу станет гораздо проще.

Я боялся, что она тут же мне откажет, но, как ни странно, она этого не сделала — ну, вернее, сделала не совсем это.

— Значит, придется сделать большое исключение из давно установленных правил. Очень мало кто из нормальных посвящен в наши тайны. Совет имбрин должен дать специальное одобрение. Существует специальный протокол посвящения. Церемония принесения клятв. Долгий испытательный срок…

— То есть вы хотите сказать, оно того не стоит.

— Я этого не говорю.

— Правда?

— Я говорю, что это сложно. Но в случае с твоими родителями цель, возможно, оправдывает средства.

— Это какая же цель? — позади нас возник Гораций.

Вот и пытайся сохранить все в тайне…

— Я собираюсь рассказать родителям правду о нас, — ответил я. — И посмотреть, смогут ли они с этим справиться.

— Что? Зачем это?

Это была уже более предсказуемая реакция.

— Мне кажется, они заслуживают знать.

— Они пытались посадить тебя под замок! — вмешался Енох.

Остальные тоже вышли из воды и стали собираться вокруг.

— Я в курсе, что они сделали, — возразил я, — но причина тут только в том, что они беспокоились за меня. Если бы они знали правду и приняли ее, они бы так никогда не поступили. И это сильно упростило бы ситуацию, если вдруг вы, ребята, снова захотите приехать в гости или я соберусь к вам.

— То есть ты, что же, не поедешь с нами обратно? — спросила Оливия.

Тут как раз подошла Эмма, с ее волос стекала морская вода. Услышав это, она, прищурившись, выразительно посмотрела на меня. Мы с ней еще не говорили об этом, а я уже обсуждаю такой важный вопрос с другими!

— Я собираюсь сначала закончить школу, — сказал я. — Но если все сделать правильно, мы сможем постоянно видеться в ближайшие два года.

— Это очень большое «если», — сказал Миллард.

— Только представьте, — не унимался я. — Я смог бы помогать вам с восстановительными работами — по выходным, например, — а вы могли бы приезжать сюда, когда только пожелаете, и узнавать больше о нормальном мире. Вы даже в школу могли бы со мной ходить, если захотите…

Я посмотрел на Эмму. Ее руки были скрещены на груди, а выражение лица оставалось непроницаемым.

— Ходить в школу с нормальными? — поразилась Оливия.

— Да мы даже к двери не подходим, когда пиццу привозят, — сказала Клэр.

— Я вас научу, как себя с ними вести. И оглянуться не успеете, как станете настоящими экспертами в этом деле.

— С каждой секундой звучит все более притянуто за уши, — покачал головой Гораций.

— Я просто хочу дать родителям шанс, — взмолился я. — Если это не сработает…

— Если это не сработает, мисс Эс сотрет им память, — вмешалась Эмма.

Она подошла и взяла меня под руку.

— Разве это не трагедия, что родной сын Эйба Портмана не знает, кем был его отец?

Значит, она на моей стороне. Я крепко сжал ее руку, благодаря за поддержку.

— Трагедия, но неизбежная, — возразил Гораций. — Его родителям нельзя доверять. Никому из нормальных нельзя. Они могут всех нас выдать!

— Они не станут! — сказал я, но голосок у меня в голове спросил: «Да ладно?»

— А почему просто не притворяться, что мы нормальные, когда они рядом? — задала резонный вопрос Бронвин. — Тогда они не расстроятся.

— Вряд ли это сработает, — не согласился я.

— К тому же некоторые из нас не обладают такой привилегией — иметь возможность притворяться нормальными, — заметил Миллард.

— Терпеть не могу притворяться, — сообщил Гораций. — Может, мы просто будем самими собой, а мисс Сапсан каждый вечер станет стирать им память?

— Если слишком часто стирать память, люди становятся слабы на голову, — отрезал Миллард. — Ноют, пускают слюни и все такое…

Я вопросительно посмотрел на мисс Сапсан, и она подтвердила его слова, коротко кивнув.

— А что, если им уехать куда-нибудь на каникулы, далеко-далеко? — предложила Клэр. — Мисс Сапсан могла бы заронить им в голову эту идею, пока они будут легко внушаемыми после стирания памяти.

— А как быть, когда они вернутся? — спросил я.

— Тогда мы запрем их в подвале, — сказал Енох.

— Лучше мы запрем в подвале тебя, — возразила Эмма.

Ну вот, я стал для всех источником напряжения и страха, которые нам совсем не нужны. Теперь все будут беспокоиться… и я буду беспокоиться. И все это ради моих родителей, от которых я последние полгода не видал ничего, кроме горя.

Я повернулся к мисс Сапсан.

— Все это слишком сложно. Давайте вы просто сотрете им память.

— Если ты хочешь сказать им правду, я думаю, стоит попытаться, — ответила она. — Это почти всегда стоит усилий.

— Правда? Вы уверены?

— Если есть хоть один шанс, что это сработает, я попрошу одобрения Совета задним числом. Ну, а если не сработает, мы, полагаю, очень быстро это поймем.

— Фантастика! — воскликнула Эмма. — А теперь, когда мы решили этот вопрос… — она потащила меня за руку к воде, — пора немного поплавать!

Меня это застало врасплох, и я не успел ее остановить.

— Стой! Нет… мой телефон! — Я выхватил его из кармана джинсов, прежде чем плюхнуться по грудь в море, и швырнул на берег, Горацию.

* * *

Эмма окунула меня и быстро поплыла прочь, а я, хохоча, погреб вслед за ней.

Внезапно меня охватило неистовое счастье. Счастье быть среди друзей, щуриться на слепящее солнце, плыть за красивой девушкой, которой я нравлюсь… Которая любит меня, как она сама однажды сказала.

Блаженство.

Впереди Эмма нашла песчаную отмель и встала по пояс в воде, хотя до берега было довольно далеко. Ласковые местные течения часто выкидывали такие шутки.

— Привет! — выдохнул я, слегка запыхавшись, и тоже встал ногами на песок.

— Вы всегда купаетесь в синих джинсах? — спросила она, улыбаясь.

— Конечно. Все так делают. Это последний писк моды.

— А вот и нет.

— А вот и да. Это называется нано-деним, он высыхает уже через пять секунд после выхода из воды.

— Невероятно.

— А еще они сами себя складывают.

Она подозрительно прищурилась.

— Ты серьезно?

— И готовят завтрак.

Она плеснула в меня водой.

— Нехорошо шутить над девушками из прошлых веков!

— Слишком уж легко над ними шутить! — сказал я, уворачиваясь и окатывая ее в ответ.

— Нет, правда. Я ожидала куда большего по части летающих автомобилей, роботов-помощников и тому подобного. Роботобрюки уж как минимум!

— Ну, извини. Зато мы изобрели интернет.

— Какое разочарование.

— Догадываюсь. Я бы тоже предпочел летающие автомобили.

— Нет, я разочарована, что ты оказался таким вруном. У меня были на нас такие виды… А, ладно.

— Мне просто было нужно выговориться. Больше никаких шуток, обещаю.

— Обещаешь-обещаешь?

— Ну, спроси меня что-нибудь. Обещаю-обещаю, что скажу чистую правду.

— Хорошо.

Она широко улыбнулась, отвела мокрую челку и опять скрестила руки на груди.

— Расскажи про свой первый поцелуй.

Я почувствовал, как краснею, и постарался уйти под воду, чтобы это скрыть, — но надолго все равно не вышло, потому что надо же как-то дышать.

— Я, видимо, нарвался.

— Тебе известны все углы и закоулки моей романтической истории. Как-то нечестно, что я ничего не знаю о твоей.

— Да там и знать-то нечего.

— Вздор! Что, даже и не целовался ни разу?

Я оглянулся, надеясь найти что-нибудь способное ее отвлечь.

— Гм…

Я утонул примерно по нос и пробормотал что-то неразборчивое; получилось много пузырей.

Она положила ладони на воду, и через мгновение та забурлила, испуская пар.

— Говори, или я тебя сварю!

Я живо выскочил на поверхность.

— Ладно, ладно, признаюсь! Я встречался с одной супермоделью, она была научный гений, а потом еще с двойняшками, которые получили премию за гуманитарную деятельность и экзотические сексуальные дарования. Но ты куда лучше, чем любая из них!

Пар окутал ее на мгновение, когда же он рассеялся, ее рядом со мной больше не было.

— Эмма? — я запаниковал и стал шарить руками в воде. — Эмма!

Сзади раздался плеск, я обернулся, и мне тут же плеснули воды в лицо. Эмма расхохоталась.

— Я же сказала: никаких больше шуток!

— Ты меня напугала! — я пытался протереть глаза.

— Ни за что не поверю, что такой симпатичный парень ни разу не целовался, прежде чем на сцене появилась я.

— Ну, хорошо, один раз, — сознался я. — Но это почти не стоит упоминания. Думаю, девушка на мне, гм, экспериментировала.

— О, боже. Это уже интересно.

— Ее звали Джанин Уилкинс. Она поцеловала меня за трибунами на дне рождения у Мелани Шах в скейт-центре «Звездная пыль». Сказала, что устала быть «поцелуйной девственницей» и хочет проверить, на что это похоже. Взяла с меня обещание, что я никому не скажу, и пригрозила, что если я разболтаю, пустит слух, что я все еще мочусь в постель.

— О, небо. Вот ведь шлюха.

— Вот и вся моя захватывающая история.

Эмма округлила глаза, потом легла на спину, позволив воде держать себя. Счастливый щебет друзей становился то сильнее, то слабее, сопровождаемый тихим шумом волн.

— Джейкоб Портман, непорочный, как свежевыпавший снег.

— Гм… ну, да, — сказал я, чувствуя себя крайне неловко. — Странная формулировка, правда.

— Вообще-то, стыдиться тут нечего.

— Знаю, — сказал я, не вполне уверенный, что это так.

Все фильмы и ТВ-шоу для подростков мужского пола в один голос намекали, что оставаться девственником к тому времени, когда пора получать водительские права, — это серьезная личная неудача. Я понимал, что это идиотизм… но как быть, если слышишь такое каждый божий день?

— Я имею в виду, что ты бережешь свое сердце. И я высоко это ценю, — сказала Эмма и искоса посмотрела на меня.

Палец ее прочертил поверхность воды, оставив за собой хвост пара.

— В любом случае меня это не слишком беспокоит. Уверена, это… не навсегда.

— Да? — я почувствовал легкую дрожь.

— Время покажет.

Эмма опустила ноги и выпрямилась в воде. Она устремила на меня пристальный, изучающий взгляд; нас подтолкнуло ближе друг к другу. Руки встретились, ноги переплелись под водой. Но не успело переплестись что-нибудь еще, как до нас донеслись крики. Мисс Сапсан и Гораций махали нам с берега.

* * *

— Это Хью, — я, пошатываясь, вышел из волны, и Гораций тут же сунул мне телефон.

Я постарался держать его подальше от мокрых волос.

— Да?

— Джейкоб! Твои дядюшки просыпаются, и родители, кажется, тоже.

— Буду дома через пять минут. Держи их на месте.

— Попытаюсь, но ты лучше поторопись. У меня больше нет пыли, а твои дяди очень злы.

Все, кто мог бегать, побежали. Бронвин несла на руках Оливию. Мисс Сапсан, умевшая ходить и летать, но не бегать, сказала, что догонит нас. Краем глаза я заметил, как она нырнула в море и скрылась под волнами. Через мгновение ее одеяния всплыли на поверхность без хозяйки, которая вырвалась из воды в туче брызг уже в облике птицы и пронеслась у нас над головами в сторону дома. Зрелище ее превращений всегда вызывало у меня желание завопить и захлопать в ладоши, но я сдержался — вдруг кто из нормальных смотрит — и помчался дальше.

К дому мы добрались, задыхаясь, все в поту и песке, но приводить себя в порядок времени не было. Через гаражную дверь уже доносились сердитые голоса моих дядьев. Надо было поскорей разобраться с ними, пока старая миссис Меллорус не услышала и не вызвала полицию. Я ринулся в гараж и с порога принялся извиняться перед родичами — рассерженными, растерянными и начинающими опасно закипать. Через минуту дядя Бобби и дядя Лес свирепо прошли мимо меня в дом, где тут же наткнулись на мисс Сапсан. Она встретила их в холле — со своим соколиным пером и пронзительным взглядом, — и вскоре дядюшки были тихие, мирные и податливые, как пластилин. Прочистить им разум оказалось так легко, что я был почти разочарован. Провести дальнейшую беседу с двумя осовелыми и внушаемыми субъектами мисс Сапсан предоставила мне. Я усадил их в кухне на высокие табуреты и объяснил, что за последние двадцать четыре часа в их жизни не случилось ровным счетом ничего интересного, что мое душевное здоровье совершенно безупречно, а вся наша недавняя семейная драма разыгралась по причине неправильно поставленного новым психиатром диагноза. Дальше я на всякий случай предупредил их, что всякие странные британские личности, которых они вполне могут встретить на протяжении ближайших недель — или наткнуться при попытке позвонить нам домой по телефону, — это дальние родственники со стороны отца, явившиеся почтить память дорогого усопшего дедушки.

Дядя Бобби кивал как зачарованный. Дядя Лес бормотал: «Угу» — и рассеянно складывал в карманы остатки омлета с нашего завтрака.

Я велел им как следует выспаться, вызвал такси и отправил домой. Дальше настало время заняться родителями.

Я попросил Бронвин отнести их наверх, в спальню, пока сонный порошок окончательно не выветрился, — чтобы им не пришлось просыпаться в разбитой машине в окружении напоминаний о событиях прошлой ночи. Она положила их на кровать и закрыла дверь.

С минуту я мерил шагами коридор снаружи, оставляя песочные следы на ковре и нервно пытаясь придумать, что бы такое сказать. По лестнице поднялась Эмма.

— Эй, — прошептала она. — Прежде чем ты туда войдешь, я хочу, чтобы ты кое-что узнал.

Я подошел, и она сжала мне руку.

— Да?

— Ты ей нравился.

— Кому?

— Джанин Уилкинс. Девушка не подарит свой первый поцелуй кому попало, понимаешь?

— Я… ох, — мой разум попробовал находиться сразу в двух местах, но потерпел поражение и сдался.

Она расхохоталась и опустила глаза.

— Нет, насчет нее я вполне серьезно. Но я пришла пожелать тебе удачи. Хотя вряд ли тебе нужно еще — она у тебя и так есть.

— Спасибо.

— Мы будем внизу, если вдруг тебе что-то понадобится.

Я кивнул. Потом поцеловал ее. Она улыбнулась и ушла вниз по лестнице.

* * *

Родители проснулись в уюте собственной постели. Сквозь жалюзи лесенкой светило солнце. Я следил за ними из кресла в углу, грызя ногти и стараясь сохранять спокойствие.

Мама открыла глаза первой.

Она поморгала, протерла их, потом села, застонала и принялась растирать шею. О том, что последние восемнадцать часов она проспала в машине, она явно не имела никакого понятия — у кого хочешь после такого шея заболит.

А дальше она увидела меня и нахмурилась.

— Милый, — сказала она. — Что ты здесь делаешь?

— Я… я просто хотел кое-что объяснить.

Тут она посмотрела на себя и, видимо, поняла, что одета так же, как прошлым вечером. Лицо ее стало растерянным.

— Сколько сейчас времени?

— Около трех, — сказал я. — Мам, все хорошо.

— Нет, не хорошо, — она озиралась по сторонам, и ее растерянность на глазах переходила в панику.

Я встал. Она ткнула в меня пальцем.

— Стой там!

— Мам, только не надо пугаться. Позволь мне объяснить.

Она на меня не смотрела — просто игнорировала, как будто на самом деле меня тут и не было.

— Фрэнк, — она потрясла папу. — Фрэнк!

— М-м-м.

Он перевернулся на другой бок. Мама потрясла его сильнее.

— Франклин!

Вот она, моя последняя возможность. Момент, к которому столько готовился. Я быстро перебрал несколько разных стратегий, но все они сейчас выглядели крайне нелепо — слишком тупо, слишком глупо. Когда папа сел и стал протирать глаза, я потерял все самообладание, вдруг подумав, что не смогу найти нужных слов.

Впрочем, это уже было неважно — пора было выходить на сцену.

— Мам, пап, мне надо кое о чем с вами поговорить.

Я подошел к изножью кровати и начал говорить. Сейчас я уже почти не помню, что говорил, — только чувствовал себя, как коммивояжер, которому открыли дверь, а он толком не выучил речь. Я говорил о последних словах дедушки, о необычных фотографиях и открытке от мисс Сапсан, и о том, как все это привело меня к дому странных детей и к живущим в нем старинным друзьям Эйба, которые не только до сих пор живы, но даже ничуть не постарели. Я обнаружил, что неуклюже танцую вокруг терминов вроде «временной петли» и «особых способностей», потому что это как-то слишком быстро и слишком сильно. Моя куцая, отредактированная версия правды в сочетании с нервным возбуждением наверняка лишь укрепляла родителей в мысли, что я не в своем уме, и чем больше я говорил, тем дальше они от меня отодвигались, и мама натягивала одеяло на плечи, а папа вжимался в изголовье кровати, и жила у него на лбу, вылезавшая в минуты стресса, уже плясала джигу. Словно моя гипотетическая мания и вправду была заразной.

— Хватит! — закричала наконец мама. — Я не могу больше это слушать!

— Но это правда, и если бы ты только выслушала меня до конца…

Но она уже отбросила одеяло и выскочила из кровати.

— Мы услышали достаточно! Мы и так знаем, что с тобой случилось. Это все травма из-за дедушки! Ты перестал принимать таблетки!

Совершенно рассвирепев, она мерила шагами комнату.

— Мы отправили тебя через полмира по совету шарлатана, выбрав для этого самое худшее время, и у тебя случился нервный срыв! Тебе совершенно нечего стыдиться, но с этим надо что-то делать. О’кей? Нельзя и дальше прятаться в этих твоих… историях.

Мне словно пощечину дали.

— Да вы мне даже шанса не дали…

— Мы дали тебе сотню шансов, — перебил меня папа.

— Нет. Вы никогда мне не верили.

— Разумеется, не верили! — воскликнула мама. — Ты одинокий мальчик, потерявший важного для тебя человека. А потом ты встречаешь этих детей, «особенных», совсем как твой дедушка, и видеть их можешь только ты? Тут даже доктором быть не надо, чтобы поставить диагноз. Ты выдумывал себе друзей с двух лет!

— Я не говорил, что только я могу их видеть! — возразил я. — Вы сами их видели прошлой ночью на дороге.

На мгновение родители замерли, будто встретили привидение. Вполне возможно, они успели вытеснить вчерашнее происшествие — такое бывает, когда какое-нибудь событие категорически не сочетается с твоими представлениями о реальности.

— О чем ты говоришь? — спросила мама, и ее голос дрогнул.

Кажется, делать нечего — остается только познакомить их с моими друзьями.

— Хотите встретиться с ними? — предложил я. — Еще раз?

— Джейкоб! — сказал папа, и в его голосе была явная угроза.

— Они здесь, — продолжал я. — Обещаю, они не опасны. Просто… сохраняйте спокойствие, ладно?

Я открыл дверь и пригласил в комнату Эмму. Она успела сказать: «Привет, мистер и миссис Портман…», когда мама начала кричать.

Вбежали мисс Сапсан и Бронвин.

— В чем дело? — спросила мисс Сапсан.

Мама отпихнула ее в сторону — на самом деле отпихнула!

— Вон! ВОН ОТСЮДА!

Бронвин явно взяла себя в руки, чтобы не схватить маму и не швырнуть об стену.

— Мэриэнн, успокойся! — завопил папа.

— Они не причинят тебе вреда! — сказал я, пробуя схватить ее за плечи, но она вырвалась и кинулась прочь из комнаты.

— Мэриэнн! — закричал папа и хотел побежать следом, но тут Бронвин схватила его за руки.

Он был еще слишком вялый после пыли, чтобы бороться с ней, и за мамой побежал я.

Она кинулась в кухню и попыталась вооружиться разделочным ножом. Мои странные друзья вылезли из укрытий и обступили ее кольцом на безопасном расстоянии, а она, прижавшись спиной к холодильнику, размахивала ножом.

— Успокойтесь, миссис Портман! — сказала Эмма. — Мы не причиним вам никакого вреда!

— Отойдите от меня! — вопила мама. — Боже мой! Боже мой!

Не знаю, было ли дело в Оливии, подкрадывавшейся к ней по потолку — она нашла в гараже рыболовную сеть и собиралась сбросить ее на маму сверху — или в голосе Милларда, вещавшем из пустого халата, но мама, наконец, упала в обморок. Нож запрыгал по плиточному полу, а она рухнула рядом. Зрелище было такое жалкое, что мне пришлось отвести глаза.

Я слышал, как папа кричит наверху, зовя маму по имени. Судя по звукам снизу, он, наверное, подумал, что мы ее убили.

— Мы за ней присмотрим, — сказала мне Эмма. — Иди к отцу.

Я пнул нож ногой, так чтобы он улетел под шкаф — вдруг мама придет в себя. Эмма, Гораций, Хью и Миллард подняли ее и понесли на кушетку. Делать мне здесь было больше нечего, и я помчался наверх.

Отец скорчился в углу спальни с подушкой в обнимку. Бронвин возвышалась в дверях, раскинув руки, готовая поймать его при первой же попытке к бегству. При виде меня выражение папиного лица стало ледяным.

— Где она? — спросил он. — Что они с ней сделали?

— Мама в полном порядке, — поспешил заверить его я. — Она сейчас спит.

Он покачал головой.

— Она этого не переживет.

— Переживет. Мисс Сапсан умеет стирать воспоминания. Она просто ничего не вспомнит.

— А твои дяди?

— С ними то же самое.

Тут как раз вошла мисс Сапсан.

— Мистер Портман? Здравствуйте!

Отец не обратил на нее внимания. Он продолжал смотреть на меня.

— Как ты мог? — почти выплюнул он. — Как ты мог привести этих людей к нам в дом?

— Они пришли помочь мне, — сказал я. — Помочь убедить вас, что я не сумасшедший.

— Вы не смеете так поступать с людьми, — это он уже обратился к мисс Сапсан. — Врываться к ним в жизнь, рушить все, пугать до смерти, стирать что вздумается. Так нельзя.

— Судя по всему, правду вашей супруге не осилить. Пока, по крайней мере, — сказала она. — Но Джейкоб очень надеялся, что с вами будет иначе.

Папа медленно встал, уронив руки по бокам, — покорный, но злой.

— Ну, хорошо. Вываливайте это на меня.

Я обернулся на мисс Сапсан.

— С тобой все будет хорошо? — спросила она.

Я кивнул.

— Мы все время будем снаружи, — пообещала она, и они с Бронвин вышли, прикрыв за собой дверь.

* * *

Я говорил долго.

Я сидел на краю кровати, а папа — в углу, в кресле. Он смотрел в пол, ссутулив спину, словно ребенок, которому приходится терпеть выволочку.

Я решил не обращать на это внимания. И рассказал всю свою историю с самого начала, сумев и на этот раз сохранить спокойствие. Рассказал, что именно нашел на острове, как встретил странных детей и кем они оказались. Как понял, что я — такой же, как они. Я даже рассказал ему про пустóт, хотя и не стал вдаваться в подробности того, что случилось потом, умолчав о наших битвах, о Библиотеке Душ и о злых братьях мисс Сапсан. Сейчас довольно и того, чтобы он понял, кем был его отец и кем являюсь я.

Я закончил.

Несколько минут он молчал. И испуганным больше не выглядел — только печальным.

— Ну? — сказал я.

— Я должен был догадаться, — ответил он. — То, как вы с дедушкой поладили… Как будто у вас двоих был свой тайный язык.

Он тихонько кивнул своим мыслям.

— Я должен был догадаться. Думаю, какая-то часть меня это прекрасно знала.

— Что ты имеешь в виду? Ты знал про дедушку, но не знал про меня?

— Да. Нет. Черт, я не знаю.

Он пристально смотрел куда-то мимо меня, словно пытался разглядеть что-то в тумане.

— Думаю, где-то глубоко внутри я действительно знал, только никогда не хотел в это верить.

Я пододвинулся к краю кровати.

— Он тебе сказал?

— Кажется, он как-то пытался. Но я, должно быть, вытеснил это воспоминание… Или кто-то украл его у меня. Но прошлой ночью… — папа постучал себя пальцами по лбу. — При виде этих людей что-то у меня в голове соскочило с крючка.

Теперь настала его очередь говорить, а моя — слушать.

— Когда это случилось, мне было, наверное, десять. Твой дедушка уезжал в эти свои долгие деловые поездки и пропадал неделями. Я всегда хотел поехать с ним, и просил, и умолял, но он всегда, всегда отказывал. До того самого дня. Когда он вдруг взял и согласился.

Папа встал и принялся расхаживать по комнате, словно только что вспомнил, что это придает ему нервной энергии — чтобы было что сжигать.

— Мы поехали уже не помню куда — в северную Флориду или в Джорджию. По дороге подобрали какого-то его друга. Я его знал: он бывал у нас в доме раз или два. Черный парень, всегда с сигарой во рту. Эйб звал его Эйч. Просто Эйч. Раньше он себя вел очень дружелюбно, но на этот раз так и бурлил какой-то странной энергией и все поглядывал на меня, а пару раз я даже слышал, как он спрашивает папу: «Ты точно уверен, что стоит?» В общем, уже стемнело, и мы остановились на ночлег в каком-то мерзком старом мотеле. Посреди ночи отец разбудил меня: он был реально напуган. Сказал, чтобы я быстро собирался, и погнал скорей на улицу, в машину. Я пошел, как был, в пижаме, и тоже ужасно испугался — потому что папа ничего никогда не боялся. Ничего. Мы помчались вон с парковки, как будто за нами гнались зомби, но не проехали и двух кварталов, когда машину р-р-раз — и накренило, как будто нас кто-то ударил в бок, — да только никаких других машин на дороге не было. И тут отец ударил по тормозам, встал, а потом открыл дверь и выскочил из машины. Ложись, Фрэнк, говорит, и чтобы тебя было не видно, не слышно. Глаз я отвести не успел, и следующее, что я помню, это как его вздернуло в воздух что-то невидимое, а потом он стал издавать эти ужасные звуки горлом и упал обратно, на землю, и выл, словно зверь, и глаза у него — я видел его в свете фар, как сейчас помню, — закатились и стали совсем белые, а одежда была вся испачкана какой-то черной дрянью. И тогда я выскочил из машины и побежал прямо в кукурузное поле, не оглядываясь. Наверное, я в какой-то момент отключился, потому что дальше помню уже снова кровать в мотеле, и папу, и Эйча, и с ними еще двоих-троих каких-то людей. Все они выглядели как-то странно и были в крови и в грязи, и еще этот запах… Бог ты мой, что за запах! А у одного из них — в жизни не забуду этого зрелища — совсем не было лица. Просто гладкая маска из кожи. Я так перепугался, что даже кричать не мог. А папа и говорит, мол, все хорошо, Фрэнки, не бойся, эта леди сейчас тебе что-то скажет. И та женщина, она была очень похожа на нее… — тут он показал на мисс Сапсан, которая приоткрыла дверь и заглянула в комнату. — Она что-то со мной сделала, так что наутро воспоминаний уже почти не осталось. Как будто мне просто приснился плохой сон. А папа больше никогда об этом случае не говорил.

— Ей полагалось стереть ваши воспоминания, — заметила мисс Сапсан. — Судя по всему, она не закончила свою работу.

— И очень зря, — сказал отец. — Мне годами снились кошмары. Одно время я даже думал, что сойду с ума. Папа сказал ей, чтобы она не полностью стерла мне память. Настоящий садизм — поступать так с ребенком, как думаете? Но, наверное, он хотел, чтобы я все знал. Как будто школьную доску протерли, но если приглядеться, все еще можно что-то прочитать. Но я не хотел читать. Я не хотел ни видеть, ни знать. Потому что я совсем не хотел такой правды о своем отце. Чтобы мой папа… был таким.

— Ты просто хотел нормального отца, — сказал я.

— Вот именно, — сказал он, и до меня наконец дошло.

— Ну, так он таким не был. И я тоже.

— Выходит, так.

Он перестал расхаживать и сел на кровать, держась от меня подальше.

— Ваш сын — отважный и талантливый молодой человек, — холодно сказала мисс Сапсан. — Вы должны очень им гордиться.

Отец что-то пробормотал. Я переспросил. Он поднял взгляд, и в его глазах появилось выражение, которого там не было еще секунду назад. Очень похожее на отвращение.

— Ты сделал свой выбор.

— Это был не выбор! — возразил я. — Это то, что я есть.

— Нет. Ты выбрал их. Ты предпочел этих… людей… нам.

— Совершенно не обязательно делать выбор. Мы можем существовать параллельно.

— Скажи это своей маме, которая кричит как ненормальная! Скажи своим дядьям, которые… Где они? Что вы с ними сделали?

— С ними все хорошо, па.

— Ничего не ХОРОШО! — вдруг заорал он, снова вскакивая на ноги. — Вы все разрушили!

Мисс Сапсан, только что стоявшая в дверном проеме, прислонившись к косяку, ворвалась в комнату. По пятам за ней влетела Бронвин.

— Сядьте, мистер Портман…

— Нет! Я не стану жить в сумасшедшем доме! Я не отдам мою семью во власть этого безумия!

— Все может получиться, говорю тебе… — начал я.

Отец подлетел ко мне, и я даже успел подумать, что он меня сейчас ударит. Но он остановился.

— Я тоже сделал выбор, Джейкоб. Уже давно. А теперь ты, судя по всему, сделал свой.

Мы стояли почти вплотную; папа был весь красный и тяжело дышал.

— Я все еще твой сын, — прошептал я.

Зубы его были крепко сжаты, но губы дрогнули, словно он хотел еще что-то сказать. Но нет. Отец развернулся, проследовал в угол и снова сел в кресло, обхватив руками голову. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только его неровным дыханием.

— Скажи, чего ты хочешь, — сказал я наконец.

Он поднял голову, но на меня не взглянул. Прижал палец к виску.

— Давайте, — хрипло произнес он. — Стирайте. Вы ведь и так собирались это сделать.

На меня обрушилось отчаяние.

— Если ты не хочешь… Если думаешь, что…

— Я этого хочу, — сказал он, глядя на мисс Сапсан. — Только на сей раз доделайте работу до конца.

Он откинулся на спинку и обмяк. Казалось, свет в его глазах погас. Мисс Сапсан посмотрела на меня. Онемение медленно накрыло меня волной, от макушки до пяток. Я кивнул.

И вышел из комнаты.

* * *

Эмма перехватила меня, когда я бежал вниз по лестнице.

— Все хорошо? Я не слышала, что у вас там произошло…

— Я в порядке, — бросил я.

Ни в каком порядке я не был, но пока еще не понимал, как об этом говорить.

— Джейкоб, пожалуйста, поговори со мной.

— Не сейчас.

Мне срочно надо было остаться одному. Если точнее, мне нужно было поорать в окно быстро едущего автомобиля, пока не кончится дыхание.

Она отпустила меня. Я не оглянулся: не хотел видеть выражения ее лица. Я промчался мимо прикорнувшей на кушетке мамы, мимо друзей, сбившихся в нервный, шепчущийся клубок. Выхватив ключи из деревянной чаши на кухонной стойке, я кинулся в гараж и нажал на кнопку у двери. Дверь издала болезненный скрежещущий стон и честно попыталась открыться, но задний бампер машины так основательно в ней застрял, что мгновение спустя она сдалась и затихла.

Я выругался и пнул ближайшее, что попалось под ногу. Это оказался толстый старый телевизор, засунутый под рабочий верстак. Моя босая нога провалилась внутрь, осколки пластика полетели во все стороны. Ступня онемела, наверняка останется порез. Я резко выдернул ногу обратно, похромал через боковую дверь во двор и принялся орать на деревья. Узел кипящей ярости в груди немножко ослаб.

Я обогнул дом и, пройдя через лужайку на заднем дворе, спустился на наш маленький, выбеленный солнцем причал, выходивший на залив. Яхты у родителей не было и каноэ тоже. Причалом я пользовался только с одной целью: сидеть мрачно в самом конце, опустив ноги в коричневую воду, и думать о всяких неприятных вещах. Именно этим я сейчас и занялся. Через пару минут по доскам сзади простучали шаги. Я уже был готов развернуться и рявкнуть, чтобы они — кто бы там на самом деле ни был — проваливали к черту, но ее выдала слегка неровная походка. Я не мог заставить себя нагрубить мисс Сапсан.

— Осторожнее, там гвозди торчат, — сказал я, не оборачиваясь.

— Благодарю, — отозвалась она. — Могу я присесть?

Я пожал плечами, не отрывая глаз от воды. Вдалеке прошла лодка.

— Все готово, — сказала она. — Твои родители пребывают в восприимчивом состоянии и готовы к внушению. Мне нужно знать, что им сказать.

— Мне все равно.

Несколько секунд прошло в молчании. Мисс Сапсан села на причал рядом со мной.

— Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, — сказала она, — у меня с моими родителями было что-то наподобие этого.

— Мисс Сапсан, я правда сейчас не хочу говорить.

— Значит, будете слушать.

Иногда спорить с мисс Сапсан было просто невозможно.

— На несколько лет я уехала в Академию имбрин мисс Шилоклювки, — начала она. — Но в какой-то момент я вспомнила, что у меня все еще есть мать и отец, и, наверное, будет здорово снова их повидать. Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я встала на крыло и была довольно бесцеремонно изъята из родного дома, и я подумала, что они, возможно, увидят меня теперь в несколько ином свете — как личность, как дочь, наконец, — а не просто как какую-то мерзкую ошибку природы.

Родителей я нашла в лачуге на самом краю деревни. Их выселили туда из-за меня. Даже родственники, и те отказывались теперь знаться с ними: все верили, что они пособники дьявола. Я попробовала как-то задобрить их… — они все еще любили меня, но куда больше боялись. Кончилось тем, что мать прокляла тот день, когда я появилась на свет, а отец прогнал меня из дому раскаленной кочергой. Много лет спустя я узнала, что они умерли: набрали камней в карманы и ушли в море.

Она вздохнула. Налетел ветерок и на секунду развеял летний зной. Казалось почти невозможным, чтобы такой мир, как она описывает, мог существовать рядом с этим.

— Мне ужасно жаль, что это с вами случилось, — сказал я.

— Наши близкие часто не в силах пережить правду, — ответила она.

Я подумал об этом немного и вдруг рассердился.

— Час назад вы говорили совсем другое. Вы сказали, что ради правды стоит попытаться, или что-то в этом роде.

Она досадливо поерзала, отряхнула песок с колен.

— Я подумала, что должна дать вам шанс.

— Зачем? — мой голос начал предательски забирать вверх.

— Не мое дело учить вас, как быть сыном ваших родителей.

— Насколько я понимаю, родителей у меня больше нет.

— Не говорите так, — осадила меня она. — Я знаю, они наговорили вам ужасных вещей, но нельзя же…

Я вдруг встал и спрыгнул в море.

Я задержал дыхание и остался под водой, надеясь, что тьма и внезапный холод смоют мысли прочь: он знать тебя не хочет… Он предпочел все забыть, лишь бы не знать тебя…

И тогда я закричал в мутные илистые глубины, и кричал, пока у меня действительно не кончилось дыхание.

Когда я вынырнул футах в двадцати от пристани, мисс Сапсан стояла на ногах, готовясь нырять за мной.

— Джейкоб! Ты…

— Я в порядке, в порядке.

Тут было так мелко, что я легко мог достать до дна.

— Я же сказал, что не хочу разговаривать.

— Сказал.

Она стояла на причале, а я — в море, по пояс в воде, утопая ступнями в иле. Мелкая рыбешка пощипывала меня за ноги.

— Я сейчас кое-что скажу, — сообщила она. — И имейте в виду, устраивать припадки в ответ не разрешается.

— Отлично.

— Я понимаю, что прямо сейчас вам эта идея категорически не понравится, но, поверьте, потом вы горько пожалеете, если сейчас откажетесь от этой своей нормальной жизни.

— Какой еще жизни? У меня здесь нет друзей. Мои родители боятся и стыдятся меня.

— Зато ваши родители живы, чего большинство из нас сказать не может. И они уже не помнят того, что случилось пять минут назад.

— Зато я помню. И я не собираюсь всю оставшуюся жизнь притворяться, что я не тот, кто на самом деле. Если такова цена за то, чтобы быть их сыном, оно того не стоит.

На мгновение мне показалось, что она сейчас закричит на меня, но мисс Сапсан проглотила так и не сорвавшиеся с губ слова.

— Я никогда не утверждала, что странным и особенным быть легко, — сказала она, помолчав. — Быть одним из нас — у этого много неприятных и трудных сторон. И, возможно, самая трудная — это научиться взаимодействовать с миром людей, которые тебя не понимают и не хотят понимать. Многие считают это невыносимым и уходят жить в петли. Но для вас, мистер Портман, я такого будущего никогда не видела. У вас есть уникальный дар, и я сейчас не о пустóтах говорю. Вы — своего рода оборотень, Джейкоб, способный легко переходить из одного мира в другой. Вам не суждено жить привязанным только к одному дому, только к одной семье. Их у вас будет много — как у вашего дедушки.

Я посмотрел вверх: там проплыл пеликан. При каждом взмахе его крыльев раздавалось негромкое «ффух». Я попробовал представить себе жизнь дедушки: большую ее часть он провел в паршивом маленьком домишке на краю болота. Жена и дети едва его знали. Год за годом он рисковал жизнью, сражаясь за странное дело, а наградой в конце жизни… наградой ему стало отношение окружающих как к выжившему из ума старому чудаку.

— Я не хочу быть похожим на деда. Я не хочу такой жизни.

— У тебя такой и не будет. Ты проживешь свою. Как насчет школы?

— Не уверен, что вы меня слушали. Я больше не хочу… — я отвернулся, раскинул пошире руки и проорал в водную даль: — ВСЕГО! ЭТОГО! ДЕРЬМА!

С красным лицом я повернулся обратно.

— Вы закончили? — спокойно спросила она.

— Да, — тихо ответил я.

— Хорошо. Теперь, когда вы полностью проинформировали меня о том, чего вы не хотите… поведайте, чего же вы хотите.

— Я хочу помогать единственным людям в мире, которым действительно есть до меня какое-то дело. Странным. Особенным. И я хочу делать что-то важное. Что-то большое.

— Что ж, очень хорошо, — она нагнулась и протянула мне руку. — Можете начать прямо сейчас.

Я дал ей свою, и она подняла меня на пристань.

— У меня есть для вас работа чрезвычайной важности, которую не может выполнить никто в странном мире — кроме вас, — сказала она, когда мы уже шли к дому.

— О’кей. И что это за работа?

— Детям нужна современная одежда. Мне нужно, чтобы вы сходили с ними по магазинам.

— По магазинам?! — я даже остановился. — Да вы, должно быть, шутите.

Она повернулась ко мне. Ее лицо абсолютно ничего не выражало.

— И не думала.

— Я сказал, что хочу делать что-то важное! В странном мире!

Она сделала шаг ко мне и оказалась совсем близко. Ее голос был тихим, но напряженным.

— Я уже говорила об этом раньше, но, видимо, не помешает повторить. Для будущего того мира необычайно важно, чтобы дети научились ориентироваться в этом. И научить их не сможет никто, кроме вас, Джейкоб. Кому еще я могу поручить эту работу? Те, кто десятилетиями жил в петлях, ничего не знают о современной реальности — да они бы даже улицу перейти не смогли! А те, кто в свое время не ушел в петли, либо уже очень стары, либо совсем молоды и такие же новички в странном мире, как мы — здесь.

Она схватила меня за плечи и крепко их сжала.

— Я все знаю. Вы очень рассержены, вы хотите уйти. Но я прошу вас остаться еще ненадолго. Думаю, я знаю способ, как вам здесь существовать, — только время от времени, когда сами захотите, — параллельно делая важнейшую работу с нами, в петлях.

— Да? — скептически отозвался я. — И что же это за способ?

— Дайте мне время до… — она достала из кармана брюк часы и посмотрела на них. — До наступления ночи. Тогда вы все узнаете. Годится?

Первым делом я подумал, что это как-то связано с Панпитликумом в Дьявольском Акре, но ближайшая петля, которой они воспользовались, чтобы добраться сюда прошлой ночью, находилась в нескольких часах от дома, посреди болота. В любом случае мотаться туда-сюда, как житель пригорода — в город на работу, мне совершенно не улыбалось.

Я твердо хотел оставить все это позади. Уехать и не возвращаться. Но мисс Сапсан просто так «нет» не скажешь, и к тому же я обещал помочь друзьям хоть немного познакомиться с настоящим. Брать такое обещание назад было бы как-то неправильно.

— Ладно, — сказал я. — Сегодня вечером.

— Превосходно.

Она уже собиралась уходить, как вдруг что-то вспомнила.

— О, пока не забыла, — вытащив конверт из другого кармана, она протянула его мне. — На покупки.

Я заглянул внутрь: конверт был битком набит пятидолларовыми купюрами.

— Этого будет достаточно?

— Гм… Да, думаю, будет.

Она элегантно кивнула и направилась к дому, оставив меня с конвертом в руке и слегка ошеломленного.

— Столько дел, столько дел, — бормотала она на ходу, потом крикнула мне через плечо: — Сегодня вечером!

И подняла указательный палец вверх.

Примечания

2

Гренки из черствого хлеба, вымоченного в молоке, поджаренные и посыпанные сахаром (франц.).

3

По-королевски (с луком, чесноком и в красном вине). Другое значение — «как получится» (франц.).

4

Венская выпечка (франц.).