Родня. Сборник. Родня (Римид Нигачрок)

Вы уходите

Вы уходите в тень забытья,

Вами, может, забытый и я

Не совсем, но в толпе не узнать.

Да, и это не сложно понять,

Я и сам вас с трудом узнаю,

Не надеясь на память свою,

Что-то было, коснется крылом,

Разминулись, припомнишь потом,

Не узнал, так бывает, прости,

Не сходились годами пути.

Только в памяти вы неизменны,

Но при встрече сражен переменой,

Я, что, сам не старею с годами?!

У людей избирательна память:

Этих помню, а этих — забыл,

Этим памятен, этим — не мил.

Раскидала нас жизнь по планете,

У детей подрастают уж дети,

Незаметно мы все постарели,

Днем одним пролетает неделя…

Вас храню в своём сердце…, увы,

А меня-то припомните вы?..

Эпитафия

Ты думаешь, сбежал,

покинув плоть земную,

Забвеньем ветер след

оставленный задует?

Да, верно, под землей

лежат, конечно, кости,

Ни друг, ни враг сюда

давно не ходит в гости,

Ни скорби, ни проклятий

и над твоей могилой.

Но знай, душа сама

себя весь век судила,

И сбросив имя, память

и личности остаток,

Спешит на землю вновь,

где ждет её расплата.

Из тела ты сбежал,

ошибки прихватив,

Пусть плоть твоя мертва,

а все-таки ты жив!

Свет былого

Огонечки-светлячки из былого гаснут,

И по тропкам не пройти, зарастают трассы,

Детство, мама и любовь, сердцу что милее,

Всё былое забрало, звать уже не смею,

Если даже позову, разве что услышит?..

И тоска в душе моей с каждым годом тише.

С каждым годом ухожу от былого дальше,

Чище будто бы оно, искренно, без фальши,

Будто было хорошо в детстве босоногом,

Так и хочется сбежать мне туда, ей богу!

Знаю, знаю, нет дорог, не найти и тропки,

Где и мамкины шлепки дороги по попке,

Где и папка хоть сердит, голос его строгий,

Шалость всё-таки простит через час в итоге.

Огонечки-светлячки не спешите гаснуть,

Пусть и старым становлюсь, вас я вижу ясно.

К памяти

К чему ты колешь, Память, за былое,

Когда назад, ты знаешь, не вернуться.

Ну, да, разбил, подарок мамы, блюдце,

Пора и перестать быть совести иглою,

Без страха и стыда назад бы оглянуться.

Как часто Память, ты мучительно колюча,

Есть столько дней обычных, бытовых —

Страницы чистые, как будто стерла их,

Упреком горечи до самой смерти учишь,

Всё неприятное давай разделим на двоих.

По справедливости, и ты не без греха,

Могла и обмануть, забыть и опозорить,

Как оскорбленье мелом на заборе,

Куснуть и спрятаться, как подлая блоха.

Дружить нам надо верно, а не спорить.

Старый дом

Сорок лет — одно мгновенье

Небесам, а нам — судьба.

Встречи радости томленья,

Память прошлого раба.

Подхожу, гадаю, где же

Дом и двор, подъезд, этаж.

Узнаваньем скорым брежу,

Возбуждаю эпатаж.

Что я вижу? Двор гадюшник,

Дом облезлый и чужой…

В детство мне вернуться нужно,

Не могу попасть домой.

Здесь вот маму с папой вижу,

Здесь играл я малышом…

Подхожу всё ближе, ближе,

Тот, не тот ли этот дом?

Из окна виднелись, помню,

Парк, дорога, пустыри.

Может быть не в этом доме?

Здесь! Уверен. Не дури.

Вкруг да около слоняюсь,

По ступеням вверх к дверям,

На забывчивость пеняя,

Озарит, быть может, там?

Наша дверь была направо,

Или прямо? Прямо — да!

Справа жила тетя Клава,

К ней ходил я иногда.

У неё был телевизор,

Иль на первом этаже?..

Дверь поуже и пониже,

Я запутался уже…

Ничего! Мальчишка малый,

Пятый год плюс сорок лет.

Глаз слезою щиплет жалость,

Дым ли щиплет сигарет…

Уходить пора. Довольно!

Медлю, медлю, но зачем?

От тоски ведь сердцу больно,

Я нашел тут только тлен…

Прекрасная осень

Хорошее время — прекрасная осень,

Листва опадает, и в роще свободно.

Душа успокоилась, страсти не просит,

Думай, что хочешь, живи, как угодно.

С тихою грустью, и нежно, и вольно

Можешь открыто любить как угодно,

И от любви той и сердцу не больно,

Душа и от страсти незрячей свободна.

Хорошее время — короткий отрезок,

Плоды созревают, стихает природа.

И ум в утешенье взрастил антитезу:

Влюбленному впору любая погода.

Спадает завеса иллюзий тумана,

Броженье осадком ложится на дно,

И от свободы над пропастью пьяный,

Ты осени пьешь ненасытно вино…

Лесная фея

Из заснеженной тайги

В шубке белоснежной

Вышла фея вечерком

Подарить надежду…

Все, кто встретиться в пути,

Станут чуть счастливы.

В дом нежданная войдет,

Как из сказки диво.

Снег искрится серебром,

Звезд на небе россыпь.

Фея леса дарит то,

Встречный что попросит.

Хворый, скажут ей, малыш,

Летом будет годик.

Она прижмет его к груди

Поцелует в лобик,

Рассмеётся тут дитя,

Тянет погремушку.

Если фею угостить

Будет в доме нечем,

Шубка сброшена с плеча

Хлопотать у печи…

И она уйдет в тайгу,

Как пробьет двенадцать,

Но к избушке, где живет,

Знайте, не добраться.

Жаль прошлого не жаль

То я боюсь забыть былое,

Перебирая день за днем,

То говорю себе, не стоит

Хранить, а выжечь бы огнем.

А вскоре снова пыль сдуваю

С далеких дней, и улыбнусь

И фото старому, листая

Альбом, а он наводит грусть.

Нет, нет, нельзя так беспокоить

Почти уснувшую печаль,

Пусть остается всё в покое,

Не жаль мне прошлого, но жаль…

И лето нынешнее тоже

Уйти неспешно собралось,

Забыть весну оно поможет,

Весна опять придет авось.

Ведь жизнь моя не настоящая,

С надеждой верится мне в ложь,

И не меня уложат в ящик,

На мертвеца я не похож.

Трех лет девчонка прибегает,

Влезает к деду на коленки,

И он как дочку приласкает

Свою же внучку. Эта сценка

Невольно в прошлое забросит,

Когда ты сам такой же кроха

Трех лет, пяти и даже в восемь

Звал мамку, если было плохо.

А мамы нет, и некому утешить,

И старику и плакать не пристало.

В минувшее ни поездом, ни пешим

Не попадешь, а там бы снять усталость,

Одежду сбросив, с берега нырнуть.

Как хорошо!.. Уходит тихо лето,

Но я вернусь, меня ты не забудь,

Дитем опять когда-нибудь и где-то,

Как в той же внучке мамина душа

Живет, быть может, да я не узнаю.

И дни ушедшие, меня уж не пугают,

Подхватить внуки душу и мою…

Утро раннее

Утро новое, свежее утро!

Воздух чистый и пахнет дождем,

С ним и я народился как будто,

С ним и дальше по жизни пойдем.

Свежий ветер и росные травы,

Купол неба и ясная синь.

Я твой сын, молодая держава,

Не уйди от меня, не покинь.

Коршун кругом летает дозором,

Прыг да скок возле ног воробей.

Необъятны родные просторы,

Зелень гор вдалеке голубей.

Город здесь тишину нарушает,

Словно гладь неподвижных озер,

Если с берега камни кидают,

Площадной какофонии вздор.

Я уйду, где кукует кукушка

Где как песня жужжанье шмеля,

Где нашепчут мне сказку на ушко

Ветер, травы, листвой тополя.

Я и сам как ковер травянистый,

В синем небе как облака пена.

Дух в любви своей страстно неистов,

Был во мне он, исчезнет мгновенно.

Ну и я возвращаюсь обратно

В город, шум, придорожную грязь,

Где газоны — зелёные пятна,

Где любовь лишь бездушная страсть.

Старатель

Говорят, на юг Сибири

Люди едут мыть песок.

А пока ты парень в силе,

Вань, поехать ты бы смог?

Зазывал в артель рабочих

Наш купец, готов рискнуть.

Мы живем уж бедно очень,

Но опасный длинный путь.

Там, на речке, на Амыле,

Говорят, в тайге глухой,

Золотишко люди мыли,

И с богатством шли домой.

Ладно, батя, я готовый

Постараюсь для семьи.

Воротиться, дай нам слово,

Нужда давит, нас пойми.

Верхом, пешком, в телеге

Продвигались на восток,

Степи, горы, топи, реки…

Пропадем, спаси нас Бог!..

Добрались — проходит месяц,

Край земли, медвежий край.

«Будем хату ставить здеся!

Инструмент-ка разбирай!»

Рядом горная речушка,

Сосны, пихты и кедрач.

Бревна тащит на горбушке,

Наш Иван, ого, силач!..

Вот и стал Иван старатель,

Ему латок, лопата и кайло —

Жена и батя, и приятель;

И гнус сосал, и солнце жгло.

Мечтал, найти бы самородок,

Иль россыпь горстью загребать.

Зима и лето — мчались годы…

До нитки спустит всё опять,

Как в кабаке фарта найдет,

Забудет, что его заждались,

Что обещал он наперед,

И пьет потом уж от печали.

Но девку всё-таки сосватал,

Из местных, сущая дикарка,

Он бросил пить, поставил хату,

И баньку топит очень жарко.

Год-два — родит ему сынка,

Еще годочек — девка в доме.

Пусть и крепка еще рука,

Но кашель бьет и кости ломит.

В семь лет сгорел Иван и помер,

Детей — две девки, три сынка,

Кормильца нет — и горе в доме.

Песком златым полна река…

Дедова сказка

Кулак ты, кровопивец!.. Какой же я кулак,

В хате дюжина детей — мал мала меньше.

Дед мой был батрак, отец мой был батрак,

И я — батрак, навек с нуждой повенчан…

Коровы, лошадь, боров, козы, гуси, куры,

Надел земли… всё должен сдать колхозу,

А не отдашь, отнимем, кулацкая ты шкура!

Даём одни лишь сутки — и это не угроза…

Смириться б Ваня… Не говори так, Глаша!..

С чего кормиться нам? Бедняцкий комитет

Должен бы помочь. Вернёт скотину нашу?

Для них мы кровопийцы. Глаша, нет и нет!

А в комитете кто?.. Пьянь и голодранцы!

А получили власть, им только бы и грабить.

А городские? Трутни, убийцы, самозванцы,

Пьют ночи напролет, и заседают в штабе…

Телега старая, кобылка чуть живая,

Плачущие дети, в рвань старую одеты,

Описано хозяйство, ворота закрывают,

«Кулацкое отродье» ссылают на край света…

В Сибирь дорога — каторжников гнали,

Теперь — крестьян, разоренных на смерть.

За власть советскую, за волю воевали

Деды, отцы и дети… хотелось им иметь

Клочок земли, и жизнь без притеснений,

Трудиться на себя, не разгибая спину…

Декрет о мире и земле провозглашает Ленин,

И церковь вне закона, и Николашка скинут.

Вся власть рабочим и крестьянам!..

Но что потом? Да продразвёрстка…

Матрос с балтфлота в дом с наганом,

Изъял вчистую хлеб… ржаную корку

И днем с огнем в той хате не сыскать.

Чем засевать поле, зимой что кушать?..

Голодны дети, угрюм отец и стонет мать…

За революцию — погубленные души…

Война гражданская закончилась, затихла,

Лишь на окраинах, на юге перестрелки,

Красноармейцы бьют и днем, и ночью лихо

В лесах, в горах врагов отряды мелкие…

Потом был нэп — поднять хозяйство надо,

Заводы строить надо, и укреплять границы,

С разрухою бороться, и наводить порядок…

Москва — не Питер — страны большой столица.

Рабочим нужен хлеб, крестьянам — трактора,

Но мелкие хозяйства в деревне по старинке,

Колхозы создавать из них пришла пора…

Нарезы обезличить, согнать в стада скотинку,

Хозяин — председатель, и коммунист конечно,

Богатых раскулачить, кто против, тех в расход…

Коллективизация!… расправы скоротечные,

Расколот на два лагеря в провинции народ…

Так вот за пятилетку крестьянство извели,

Кто в город убегает, кто осужден надолго…

Об этом наши деды и подумать не могли…

Сталинская партия произвела прополку

Жестоко, безрассудно железною рукой.

И в основном невинные по лагерям и ссылкам

Тысячами гибли за наш советский строй…

На третий день издохла старая кобылка,

От голода и холода, болезней мёрли дети,

А с рухлядью тележку невмоготу тянуть,

Никто не пожалеет, никто и не приветит,

Страданьям нет исхода, и бесконечен путь…

Я умираю, Ваня… Терпи, родная Глаша,

Недолго нам осталось, за тем вон бугорком

Шумит, я слышу речка, постоем мы шалашик,

Перезимуем, а по весне срублю я новый дом…

После дождя

Паучья сеть разорвана дождями,

В ней капельки искрятся серебром;

Жук пал с небес: огромными усами

Наощупь пробует ничейное добро.

Раскрыла крылышки, легонечко махнула

Раз-два и… бабочка планирует рывками;

И снова жук, другой, он грузный и сутулый,

Сеть зацепив, упал в траву как камень.

Мурашек прибежал, и убежал обратно —

Разведчик возвращается с оравой,

Снуют туда-сюда, что ищут, непонятно,

Вверх-вниз бегут, навело и направо.

Тлю смыло струями с веточных верхушек,

Но кое-где отдельные зеленые коровки

Пьют сок, и сладкий сок сочится из-под тушек;

Нашли своё сокровище: мурашки доят ловко.

На ветке две синички, их не приметил сразу,

Шмыг-шмыг и… в клюве гусеница,

А у другой — букашка и… улетели разом…

Издалека-далёко шмель тяжело промчится.

Где лужицы, стрекозы зависли неподвижно;

Лягушка кроха в травах, и ящерка меж кочек.

Паук из щелки выполз расстроенный, обиженный,

Но вскоре паутину прясть новенькую хочет…

Семейный обед

Отца я помню, как в тумане,

Пять-шесть найдется эпизода,

Но память детская обманет,

В те дни, вернувшись через годы.

Веселый, стройный и подвижен,

А может, строгий, даже злой,

В рассказах мамы его вижу,

Во мне, ребенке, он живой.

Семейный стол полуовальный,

Отец, я слева, справа брат,

Он усадил нас специально —

Учить приличиям ребят.

Мне ложку левою рукою

Взять неосознанно хотелось,

Отец мне строго: Что такое? —

Бьет подзатыльник то и дело.

А брат откусит хлеб и долго

Жует его и не глотает,

Отец встряхнет его за холку, —

Не подавись, запей-ка чаем!

К его приходу дети в чистом

Должны одеты быть и рядом,

И стол накрыт семейный быстро,

После отца все только сядут.

Жена должна сидеть напротив,

А рядом с мамой дочь Галина;

Кастрюля с супом, с мясом протень,

Отец вино нальет с графина…

Сам помню ль это пятилетним,

Иль мама позже рассказала,

Как притихали сразу дети —

Отец входил неспешно в зало.

И те семейные застолья,

И воспитательные меры,

Не мог придумать я, тем более

С годами в память крепнет вера.

Хороший день

Хороший день — и снег, и дождь,

И воздух — пасмурного неба,

Дремать, иль с Богом говорить,

Иль с другом выпить мне бы.

А лучше в слякоть майских дней

Мечтать мне беспредметно,

Один бродить среди огней,

Искать себя там тщетно.

Печаль приятная течет,

Как мёд течет неспешный,

Как чисел ряд, как чет-нечет:

Святой, нейтральный, грешный.

Хороший день, как посмотреть,

Смотреть на это стоит,

Хоть снег и дождь, приятно ведь,

Молчать душой покоем.

Ничто её не возмутит,

Никто и не унизит,

Пока дождь-снег с небес летит,

В душе моей ревизия.

Счастье в доме дети

Ребенок в доме?.. Мне уже не надо.

Ну, дед, ты что? Я внучке нашей рада,

Прижать к груди малютку дорогую…

Пеленки, соски, слёзы…, жизнь такую

Не очень хочется под старость начинать.

Ах, мужики, вам женщин не понять!..

Куда уж нам…, держи кусочек счастья.

И губы, нос, глаза — в бабулю мастью.

Меня увольте, сами с ней покуда.

Вставать средь ночи вам, а я не буду.

Четыре сына нянчил, слава богу.

Здоровье уж не то, и дел невпроворот.

Дитя проснулось, слышите?.. орёт.

Иль мокрое оно, иль хочет кушать.

Невинная слеза бередит больно душ.

Я ухожу к себе, а вы тут, бабы, сами…

На тридцать лет назад уносит память.

Двенадцать метров в комнате жильё,

Вдвоём в тазу стираем детское бельё,

Когда приеду вечером с завода.

Второй родился — минуло два года,

Крутились мы, как белки в колесе,

Что в комнате одной ютились все,

Не стоит говорить, жена еще училась.

По молодости лет на всё хватало силы,

Семейный быт, заботы и тревоги.

Дают нам третьего сынишку боги…

С утра ведём детишек в детский сад,

Я на завод, жена домой спешит назад:

Стирать, варить, убраться и погладить.

И всё опять начать? Не надо, бога ради!..

И для себя пожить пора бы, отдохнуть,

А как дитя орёт средь ночи, не уснуть.

Уж невтерпеж, помочь им что ли,

Я всё же дед, не избежать мне доли,

До самой смерти с детками возиться.

Весь опыт прежний ныне пригодится.

Летели годы, внук родился пятый.

Как вы живете, спрашивал у брата,

У вас давно детишек полон дом.

Привыкли, говорит, гоморра и содом.

Но любим всех, пускай еще рожают.

И деться некуда от них, и раздражают,

И без детей и дом не дом, тоскливо.

Вы счастливы. И я тогда счастливый.

Мне дед рассказывал

Мне дед рассказывал: «Война

И нас коснулась громом пушек,

Пришла нежданная она,

До боли сжав тревогой душу.

А ночью зарева пожаров

Дышало дымом едким, жаром.

У репродуктора толпились

И млад, и стар: пал Брест и Киев…

Гадали: беда минует, война или

До нас докатится… Другие

Шли мужики в военкоматы:

Нас запиши! — ругались матом.

Увечный я — иду, хромаю

Туда же, нет, ты нам не годен…

Как враг придет, тогда прямая

Дорога в лес, охотник вроде,

Бью белку в глаз не портить шкуру.

Жена завыла, дура дурой…

Три года ровно партизанил,

Три сотни рисок на прикладе.

Награды? Есть, солдат по званью»

По голове меня погладил:

«Дай бог, войны тебе не знать

И зверя лютого не гнать!..»

Последыш

Дочки, дочки и что, носитель фамилии — раз!

Эти — замуж, отрезан ломоть, ты — наследник,

Повырастали и в город, им он лучше горазд,

Хоть колхоз и богат, и я в ряду не последний.

Что, Владимир? Ты тоже стыдишься села?..

Дом куда же: умру, кто останется? Мыши!..

Комсомолец, отличник, работник — хвала

Раззадорит и сгинешь, старика-то ты слышишь?

Дочи: Женя с Машей, и Катя, ты — последыш,

Мне в награду, женись, коль приспичит, но здесь.

Тятя, я, как они я хочу, в город, я учиться уеду!..

Если нет — пропаду, опозорю фамилии честь.

Вот тут пишут: вербуют на стройки Востока.

На три года всего, я туда и рвану рубить рубль…

Мамку с кем, как умру, ей вдовой одинокой?..

Дочки в город возьмут: молодым она в убыль.

Здесь бы жил: дом родной, ты и плотник, и столяр,

Мы династии род: дед твой, прадед топориком тюкал…

Тятя!.. Отслужил я три года, и толку что спорить —

Я путевку уж взял… Сын, жизнь скверная штука:

Царь Николка, война, революция, снова война,

Нахлебались беды, и березовой каши наелись,

Не тайга, так пропали бы, в лихолетья спасала она…

Ладно уж, когда едешь? Тятя, осталась неделя.

Тять, прости!.. Бог простит… Год, но три я не сдюжу,

Не увидимся, сын, хоть оградку сработать вернись.

Вот такие, как ты, восстанавливать Родину, нужен,

У меня — по откос, у тебя начинается жизнь…

Письмо на материк

Живешь, узнал от Жени, в Новосибе,

Тебе, мол, Катя выделила угол,

Мария, мол, учителем в поселке, на отшибе,

Мам, в город кинулась, с какого перепуга?..

Колхоз оставила, и дом, могилка зарастает,

А я приехать к вам пока что не сумею,

Женился осенью, жизнь в прошлом холостая,

На из местных Шура, дочь годовалую имеет.

Рублю я дом себе, от Мякшиных отдельно,

Жить вместе тесно, в общаге невтерпеж.

В приданном куры, хряк, да и корова стельная.

Зимой в два метра снег, дорогу не пробьешь.

Да, остров Сахалин, край этот каторжанский,

Тайга и сопки; народ: ороки, айны да японцы,

И зоны, и военных встретишь, и гражданские,

Восток далекий, там, где всходит солнце…

Кто валит лес, кто бьет пушнину в зиму,

А я рублю дома с зари до поздней ночи.

К складам узкоколейка, катают там дрезину,

Директор леспромхоза завод построить хочет.

Ну, всё, мам, до свиданья! Целую, обнимаю.

За просто так к нам в гости никто не приезжает,

Бумаги, разрешенье и вызов, понимаешь…

Что поспешил жениться, что здесь живу, не каюсь.

Зимой утро

Три комнаты и кухня —

Квартира для семьи.

Зимой, лишь печка тухнет

На ночь, к часам семи

Вползает в щели холод,

Пол всюду ледяной.

«Вставайте дети в школу,

А Толик в сад со мной —

Мать кочегарит печку,

Готовит легкий завтрак —

Снег завалил крылечко,

Юр, разгреби лопатой

Хоть узенькую тропку»

Тепло под одеялом,

Вставать с постели знобко,

Бельё своё, бывало,

В кровать погреть засунешь,

Потом уж быстро-быстро

Надеть, а ноги босы в чуни.

«Эй, завтракать, артисты!

А мне пора на смену, —

Мать в катанках, фуфайке, —

Кричит нам через стену —

Галина — за хозяйку!..»

Сестра большая — в пятом,

А Юрик в третьем классе,

Я в первом, с младшим братом

Уходит мама в ясли…

«Дорогу помнишь, Вовик,

До школы?» Ну ты скажешь!

Конечно… — хмурю брови, —

На ТЭЦ ходил я даже,

С углем, где вагонетки

По рельсам мама возит.

Засунув в рок конфетку,

Чтоб нос не приморозить,

Шарф натянул повыше,

Обулся — вон наружу!

Взял рукавички? слышу

Вдогонку, нынче стужа!..

Ушел и Юрка следом,

У зеркала Галина,

Еще укутанная пледом,

Снимает гроздь резинок…

На ней шаль с пухом козьим,

Пальто чуть не до пяток,

На вырост, при морозе

И Галка, ходят так девчата.

Три слова

Слова, как «бог», «любовь» и «счастье»

Понять умом не в нашей власти,

Но каждый знает будто бы значенье,

И даст по-своему словам определенье.

Для верящего «Бог» — небесный царь,

Им всё сотворено, земли любая тварь,

Прощает грех, кто свят, тому и в рай.

Не объясняя, Бога чувством понимай.

Любовь, как слово, проще объяснить,

Казалось бы, но рассужденья нить

Приводит к чувству, здесь застопорится,

И разумом в суть слова не пробиться,

Как это чувство столь парадоксально:

Крылато, зажигательно, фатально,

Изменчиво, и сумасшествия на грани,

Кристалл с числом бессчетных граней.

Кто испытал любовь и не сгорел от страсти,

То до конца у чувства этого во власти.

Любовь и бог сложи, получишь счастье,

Прибавь еще семью, детей, здоровье, злато —

Вот счастье полное; дается нам задаток,

Чтоб счастья храм могли бы возвести,

Не спутав цель и ценности, и верные пути.

Три слова: Бог, Любовь и Счастье —

Есть смысл жизни, наше в ней участье.

Половинки

А мы не встретились. Была же ты счастлива

С другим — точь-в-точь родная половинка.

И от соперниц сберегаемый ревниво,

Он был окутан романтическою дымкой.

Потоки времени реальности сдували

Покровы пестрые заманчивой легенды,

Чтоб оголить доселе скрытые детали,

Присовокупить к фактам эти аргументы:

Частей на стыках множество просветов,

Различий больше чем казалось изначально,

Ценилась золотом фальшивая монета…

Ты не могла признать открытие отчаянно.

И, слава богу, тропки наши не сошлись,

И я не сделался причиной бед-несчастий,

Для каждого из нас найдет замену жизнь,

Сойдутся где-нибудь не те, так эти части.

Письмо пришло

Я тебя отправила, сынок,

Летом с теткой-то на Север,

В Сочи оказаться, как ты мог,

С кем уехал туда, невесть?

Как увидела я фотку:

Ты в плаще стоишь у пальмы,

Меж чужими посередке,

Так отшибло мою память.

А потом письмо другое

От тебя, с Новосибирска,

Нет ни день, ни ночь покоя,

Далеко ли ты, ли близко,

Не пойму никак, сыночек.

Тетке шлю я телеграмму:

Сын, сказать мне, где, не хочешь?

«Жди, вернусь я скоро мама» —

Не она, а ты ответил,

Будто я к тебе писала.

В гроб загоните вы, дети,

До меня вам дело мало.

Галя с Геной снова в ссоре,

От неё удрал втихушку,

С сыном их, Серегой, горе,

Выбил глаз вчера у клушки.

Кто-то дал ему рогатку,

Сделал сам, не верю очень,

Семь ведь лет, мальчишка гадкий,

В первый класс пойдет под осень.

А когда приедешь, Вова,

Летом, ровно через год?

Рада я, ты жив, здоровый,

Мне ответь — письмо придет.

Легким счастьем

День такой. И мягким светом

Через облачность светило.

Утро. Ветер свежий. Лето.

Хорошо!.. Душа грустила.

Ни о чем, а тихо тает.

Позволяю течь ей просто.

Счастье тихое питает.

В океане будто остров.

И безлюдье. Зелень, зелень.

Берег волны нежно лижут.

Дух задремлет. Нега в теле.

Небо синью виснет ниже.

Это грусть? Воображенье.

Утро славное фантазий.

Ветерка в листве движенье.

Мне бы счастье да не сглазить.

В этом счастье нет любимой.

Нет врагов. Друзья забыты.

Я беседую лишь с дымом

Сигаретным легким витым.

Потом

Потом с тобой поговорим,

Когда уж будет поздно,

Когда ошибки без стыда

Признать нам будет можно.

Потом, когда-нибудь потом

Мы подведем итоги,

Когда без веры и надежд

К словам любым нестроги.

Когда не будем обвинять

Во всех грехах друг друга,

Когда бесстрастны и скучны

Всё скажем без натуги.

Потом с тобой поговорим

И подведем итоги,

Черт не дождется и уйдет,

Но рассмеются боги…

Не поеду

Нынче я не поеду в село,

Нынче дома останусь с охотой,

Мне дорогу туда замело,

Заблудиться могу я в два счета.

Там к могилам не хожены тропы,

Там сторожит и детство, и школа,

Там за радостью слышится ропот,

От меня там потухший осколок.

Не поеду… Прожорливый город

Пусть снедает мне душу и тело,

Я и здесь ваши слышу укоры…

Нынче ехать в село расхотелось.

Однолюб

Этот мужчина готов подождать:

Любимая станет вдовою.

Десять пройдет или лет двадцать пять,

Неважно, я рядом с тобою.

Ему говорят: Не губи свою жизнь,

Она тебя явно не любит,

На очень похожей пока что женись,

Так делают многие люди.

А он говорит, мне забыть не дано

Любовь, я рожден однолюбом.

И преданным буду я ей всё равно,

Шепнули «жди» будто бы губы.

Чудак ты, друзья говорят напрямик.

Дождешься, как станет старухой.

Лет через тридцать сам станешь старик,

Могила вам будет порукой.

Пусть так, отвечает, я век холостой,

И сватать меня бесполезно.

Ты, друг, у супруги своей под пятой.

Любовь между вами? Нет! Бездна.

Если и любит, так деньги твои,

Наряды, веселье, курорты,

Измены и ссоры таи, не таи.

Где дети? Увы, лишь аборты.

Жестоко меня ты сейчас причесал.

Сор не выносят из дома…

Любовь твоя первая, что, идеал?

Вы шапочно были знакомы.

Вот почему я такой однолюб,

Пусть тайной останется лучше,

Давно я на женщин затачивал зуб,

Подыскивал только лишь случай.

И та, что посмела тогда отказать,

Станет моею супругой!..

О, как изощренно смогу наказать!..

А я излечусь от недуга.

Понять отца

Понять отца, как век мой через гору

Перевалил и катится тяжелой серой массой,

Мысль замедляет бег, но возрастает скорость

Паденья плоти в смерть прямой отвесной трассой.

Понять отца за миг до перехода,

Когда разделятся душа и плоти тлен,

И не по прихоти, и никому в угоду,

А пережитых лет и отданных взамен

За этот миг один, чтобы понять отца,

И ложных чувств к нему в плену своих ошибок,

Чтобы гримасы маски, смытые с лица,

Открыли все души пороки и изгибы.

Тогда поймешь, сливаясь с ним едино,

В себе отца на зеркале небес…

Там, только там отец встречает сына,

Он жил во мне, я в сыне не исчез!..

Скол скрепы

Душевный скреп ломался понемногу,

Чувствительно, как зуб шатается в десне,

Обиженный и злой, а вместе — недотрога,

Сколоть тот скреп не больно стало мне.

Десна затянется, как рана мягкой тканью,

Придется пищу непрожеванной глотать,

Зато и место, где был зуб, болеть не станет,

Так скреп душевный может время залатать.

На шаг назад невольно отшатнешься,

Переступив, опять найдешь ноге опору,

Устойчиво шагать вдвоем едва ли проще,

Идти порознь привыкнешь очень скоро.

Не давит грудь ладонь влюблено грубо,

Исчезнет спазм, и горло дышит вольно,

И уст твоих не ищут жаждущие губы,

Скол скрепа пал, не оттого ль так больно?

Дыханье осени

Осеннее утро росою холодной

В траве в переливах алмазное,

Краски добавила к зелени модные

Яркое Солнце нежаркое праздное,

Выткала Лету прощанья дорогу

Стаями к югу под куполом синим.

Копится Осень во всём понемногу:

В зелени золотом, в росах же инеем.

Как Солнце в зените, надеется Лето

Еще возвратиться с любовью горячей

И в гомоне птичьем, и в пестрых букетах,

Но Осень следы увяданья не прячет,

И храбро желтеет еще одуванчик,

Бутон георгина раскрыт запоздалый,

Ромашка, извечно влюбленных обманщик,

По склонам синеет повсюду немало.

И музыка Осени громче в высотах

Дождями, туманами, стаями птиц,

И листья деревьев желтеют по нотам,

С печалью и радостью падая ниц…

Осеннее утро росою искристое,

Словно влюбленное в Лето неистово!..

Тётка

Не помня адреса и город плохо зная,

По детской памяти я тетку отыскал.

Не рада мне: «Я нынче вся больная…

Не в мать, и на отца похож не стал…

Гостить, зачем?.. приехал ты учиться?

А как с жильём?.. У нас не будет места.

Один приехал? Твоя мать не боится.

Вот Вера дочь, красавица невеста…

Пока иди гуляй, а вечером застолье…»

Куда идти, черт знает… В институт

Не поступлю, учился слабо в школе,

А провалюсь, на службу призовут…

По городу кружил и час, и два, не менее,

В автобусы садясь почти что наугад,

Измучился, устал, потратил кучу денег,

В вуз ехать ли, вернуться ли назад?..

Студгородок, и здесь, и там строения.

Спросил: «А где приёмную комиссия?»

Туда! — ответил в хорошем настроенье

Прохожий парень, был, умчался рысью.

Читаю надписи: «Подача документов»,

И перечень различных факультетов…

И в толчее людей теряюсь я моментом,

Мне нужен тот, поможет кто советом,

Куда подать, как заполнять анкету

И прочее, растерянный изрядно…

Вот аттестат, а фотографий нету

Три на четыре, обидно и досадно.

До ателье проехать пару остановок,

Сказали мне, и завтра будут фото.

Пустяк для местных, а я приезжий, снова

Как заблужусь, не хочется мне что-то.

Поеду к тетке, если что, поможет

Сестренка Вера, в просьбе не откажет,

Знакомы с детства, родственники всё же,

Для поступленья каких не взял бумажек,

Спрошу совета, еду, рассуждаю.

Красраб, Мичурина, направо будет Щорса,

А до Котовского теперь дорогу знаю…

Немой вопрос в глазах: чего припёрся?

А вслух: входи, мой руки… Семья в сборе,

Здесь Веря, брат Иван и Надя с Валей,

Мужья и жены их, о чем-то тихо спорят,

Дядь Тима во главе стола… Подали

И мне прибор, и стул в конце застолья.

Ждут, смотрят, как возьму я вилку,

В какую руку ножик…, я обезьянка, что ли,

Зверек забавный, шлёпнут по затылку,

Как ошибусь, кусок не лезет в горло,

Пусть и голодный, зажал в коленях кисти,

От унижения дыханье в груди спёрло,

Их городскую спесь улыбка не очистит.

И вспоминаю то, что мать мне говорила:

«Самсыгина Мария, не микшинского рода,

Как осудили Тиму, ей не до жиру было,

Одна детей растила, ждала супруга годы,

А Дорофеев чабан простой с Козульки,

Хлебнула горя, лиху, но гордость выручала…»

Глаза не поднимаю, и ноги, как ходульки,

Не гнуться и трясутся, подавленный и вялый…

Ни с чем назад приехал,

Солгал: «Не выдержал экзамен.

У Дорофеевых…, потеха!

Встречали со слезами,

То есть, сердилась тётка,

Для них я гость незваный,

Дала понять, и чётко,

Мне помогать не станут.

Телеграмма

«Вовик, Юра какой месяц

Как молчит: письма не шлёт,

В груди сердце не на месте,

Будто червь нутро сосёт…

Может, он попал в немилость,

Знаешь, у него характер крут,

Душой ждать я истомилась,

Сердце чует — карты лгут…

Напиши ему письмишко,

Может, брату он ответит,

Может, я волнуюсь слишком,

Напасть кличу ему этим…»

Прочитав письмо от мамы,

День до ночи растревожен,

Бью на утро телеграмму:

«Юра, брат, молчать негоже!»

Мне в ответ пришла депеша:

«Брат схоронен как полгода:

В парке ночью был повешен.

ВТК, Томск, замнач Родак…»

Еду к матери я вскоре,

Как сказать ей, намекнуть?..

Мать предчувствовала горе:

«Давит мне несносно грудь…»

Мне мама говорила

Подростку мать с охотой дни былые

Не раз бралась рассказывать подробно.

Валили лес, как корчевали пни гнилые,

И мыли золото в ручье под грохот дробный.

В войну крапиву ели — пухли с голодухи;

Как за пустяк могли сурово наказать;

Как в драных катанках, в фуфайке, голоухий,

Пацан, брат Леня, мерз,… рыдала мать.

Как шли на танцы вечером гурьбою,

И на концерт, в кино, и пели под гитару;

Косынка, туфельки и платье голубое —

На ней, на нем — костюм: гуляли пары.

Как сестры старшие на зависть вышли замуж;

После войны, как прииски все закрылись,

Завербовались на Восток…. Не слушал маму,

На двор подростка уносили крылья.

Но как через полвека стал он старым,

Его рассказы внуки слушают вполуха,

Скучны, мол, дед, твои нам тары-бары,

В планшет — глаза, наушник — в ухо.

Замри же миг, и вспять пусти минуты

До того дня, где слушал ты подростком,

Тебе остаться там бы к матери прильнутым…

А как почувствовал, увидел это броско.

Заморозок

Вот первый заморозок. Зелень

Покрыта инеем, надеясь

С восходом солнца обогреться.

Вползает муха еле-еле

В щель ждать весны. И ветер веет

Дыханьем стужи. Приодеться

Теплей, пора достать наружу

Шарфы, перчатки, шапки, шубы.

Льдом тут и там белеют лужи,

И карк вороний хриплый, грубый.

До самых лап в комбинезоне,

Собачка тянет поводок,

Вдыхает запах посторонний,

Убитый холодом цветок.

Хозяйка в курточке, кукожась,

На пальцы дует обогреть,

Ей первый заморозок тоже

Не в радость, дома бы сидеть.

Спешат невольно до подъезда,

Продрогнув, спрятаться в тепло.

На осень теплую надежду

С холодным ветром унесло.

С юбилеем, отец!

Четверг. Июль. Семнадцатое. День.

Обычный день, и всё же необычный.

Из прошлого не свет — приходит тень

Отца — не может он явиться лично.

И тень сгущается до плотности телесной:

Как в жизни предо мной отец живой!..

И страшно чуть, и радостно мне, честно,

Старик за восемьдесят лет, а молодой.

С рукопожатием скажу я: с юбилеем!

Пусть встреча эта лишь воображенье,

Прошу к столу, добавлю посмелее,

Душой к душе осталось притяженье.

И глухо чокнулись, и выпили, молчанье

Красноречивее любых порою здравиц,

Мне о себе поведать хочется отчаянно,

И упрекнуть, что сделать я не вправе…

А он молчит, и смотрит, и внимает,

И я молчу тогда, как хочется сказать,

Без слов меня он словно понимает,

И я учусь молчанье понимать…

Проходит час, минута иль мгновенье,

Настала ночь, что, впрочем, не заметил,

Я за столом один, напротив и ни тени,

Кого хотел, забыл я, нынче встретить.

А он молчит, и смотрит, и внимает,

И я молчу тогда, как хочется сказать,

Без слов меня он словно понимает,

И я учусь молчанье понимать…

Прочерк на бронзе

Автобиографии кто написал страницу

Юным, и стариком в неё же уложится.

Как лаконичен бронзовый квадратик,

Для имени и даты точно место хватит,

Но для судьбы достаточен и прочерк.

Так воображенье питает многоточие,

Смолчал, о чем, другие, жди, добавят,

В судьбе, что было, не было, исправят.

Автобиографию кто уложил в страницу,

Пропасть из памяти людей тот не боится.

Ты здесь не нужен

Там, за оградой холм могильный

И пирамидка, стол, скамейка…

Кем был он: злой, любвеобильный?..

Цветы сухие, стопка, лейка,

И фото с датой…, шелест слабый

Листвы сухой с берез осенних…

Скотину гонят с поля бабы,

Их брань незлобная, как пенье.

Собачья свадьба: визг с рычаньем,

Умчалась прочь, лишь двое: ветер

И посетитель здесь случайный,

Найти, надеются ли встретить

Следы счастливых прежних лет.

Но разве здесь найдешь отраду,

Но разве здесь найдешь ответ?..

И дочь, и мать в могилах рядом,

А там вон школьный твой товарищ,

Еще один, еще…, довольно!

И слепо взгляд туманный шарит,

И видит двор как будто школьный,

Трех сорванцов, с крыльца бегущих:

Куда, домой?.. Давай на речку!..

И напрямки за дамбу, в гущу

Кустов, в их тайное местечко…

Ворона каркнула, косится

На нежеланного пришельца,

Невольно машет он на птицу:

Лети ты прочь! — и камнем целится.

Идет с оглядкой вон наружу,

Его как будто прогоняют:

Зачем пришел, ты здесь не нужен,

Тебя здесь разве вспоминают?..

Отпускаю

Они, мои родители,

В воспоминаньях живы,

Несчастный ли счастливый,

Со мной, в моей обители.

Сквозняк ли тронет шторы,

Тень пробежит по стенам,

Их дух здесь непременно,

Я не один, как здорово!..

Иль голос будто слышу:

«Как настроенье, Вова?

Как дети? Сам — здоровый?»

И далеко, и тише,

Растает голос мамы…

Пригрезилось, наверно.

И за полночь примерно

Звучит тот голос самый:

«Ты держишь души наши,

И мы уйти не можем,

Тоскуем у дорожек,

Зовет, где ангел машет.

Ты отпусти нас, сына,

На волю, с Богом слиться,

Тебе мы будем сниться

С любовью, без причины…»

Я отпускаю, мама,

Я отпускаю, папа…

Начнет слеза ли капать

На ленты телеграммы…

Дедовы сказы

1.

«Царь-батюшка на троне самовластья

Сулит народу равенство и счастье.

Так сказывал духовный агитатор,

А с нас взимал за службу Богу плату.

Страх божий здесь, на небе рая кущи,

Он проповедовал настойчивей и пуще.

Креститься нам, отвешивать поклоны

И в хате, в церкви, где висят иконы.

Пророчил он, читая псалмы басом,

А проповедь растянет дольше часа.

Как твари божьи храните твердо веру,

И будьте честные и добрые без меры.

Ставленник от Бога царь наш император,

Так соблюдайте же его законы свято.

Вы темные людишки, бедные крестьяне,

И Богу то угодно, молитву вновь затянет.

Те речи слушали покорно и крестились,

А как все съедено зимою, то постились

Простыми щами с квашенной капустой,

Скот ест солому, а в амбаре — пусто…

Отрекся царь, от радости бы плакать,

И слух: за власть в столице драка.

Земля крестьянам…, созданы советы.

Народу воля, читали мы в газетах,

Войне конец, мужик домой вернется

Пахать и сеять… Священнику неймётся:

Страшитесь люди, черный ворон кружит,

Грядет и смерть, бескормица и стужа.

Молитвой Богу проклятье искупите…»

А дальше, деда?.. «Ужасные события…

Повсюду банды, и красные, и белые,

А нам земли и воли, мира нам хотелось,

Пахать и сеять…, явились коммунисты,

К борьбе взывали речи их неистовые:

Мы мир разрушим рабства и господ!..

Крестился набожно испуганный народ,

Скулили бабы, ворчали старики,

А утром бой кровавый у реки…

На белой лошади с нагайкой офицер

Выкрикивал: за вас, крестьяне, я эсер,

Самодержавие свергали с пьедестала!..

Мы с миром к вам, добавил он устало.

Эй, казаки!.. вставайте на постой.

Юродивый из местный, наш святой,

Размахивает прутиком, как шашкой:

Секу я головы за белую бумажку,

За красную бумажку буду сечь…

Устал с дороги, хочется прилечь,

А мне постель — холодная могила.

Спросили мы, о чем толкуешь, милый?

Ответы у попа, у той козы безрогой,

Что станется, известно только Богу»

А что потом? «Секрет большой, внучок,

Я расскажу, запомни, но молчок…

Ведь наш колхоз «Заветы Ильича»,

Передовой в районе он сейчас,

А ведь в войну сожгли его фашисты,

Печные трубы торчали в поле чистом…

Вернулся с фронта раненный, контужен,

Жениться бы, кому такой я нужен.

Дом строил сам, а жил пока в землянке,

Позавтракал и рубишь спозаранку,

Бревно к бревну, под осень будет хата.

А тут из города приехали ребята,

Девчонки, парни: студенческий отряд.

Колхозные дела тогда пошли на лад,

Поля пахали не трактором, танками.

Над мужиками верховодила Оксанка,

И тракторист, водитель, комбайнер.

А председатель — отставной майор.

Так вот, внучок, Оксанка твоя бабка,

Меня, калечного, взяла она в охапку:

Женись на мне, женою стану, точка!

Вот так, а через год родилась дочка,

Потом три сына…, сходим на могилу.

Болезнь дурная разом съела силу,

Легла, а утром…, заболтал, зеваешь,

Полвека вместе…, для меня живая»

2.

Остался жив, и руки, ноги целы,

В ожогах лишь, и в шрамах моё тело,

Четыре года за мною смерть гонялась,

Но ускользнул от рук её костлявых,

Как доживу, мечтал я, до победы,

То победителем на родину приеду,

Войду с женой в родительскую хату,

У нас красивые, веселые девчата…

Так думал я, а вышло по-другому,

Кирпич печной и угли вместо дома…

Подходит в черное одетая старуха,

Ладонь заранее прикладывает к уху:

Никак Иван?.. Не здесь твоих могила,

А за околицей, намедни к ним ходила,

Всех разом бомбой, а жив остался кот,

Он одичал, в лесу теперь живет…

Вот так, сынок, один на белом свете,

Никто не ждет, никто меня не встретит,

Осиротел…, всё сгинуло, сгорело…

Я с горя запил, жить мне не хотелось…

Ночь на исходе, или поздний вечер,

Мерещится: кот черный недалече,

Сидит, мяучит. Васька!.. Ты ли это?..

Так мы вдвоем в землянке жили лето,

Пока барак достраивал колхоз…

Где дом — пустырь, крапивою зарос,

А через год пшеница колосилась.

Нет сорока, я полон еще силы,

С утра до вечера работаю, что лошадь,

На дом коплю, откладываю гроши,

И место высмотрел удобное у речки,

Мечтаю: утром выйду на крылечко,

Пастух скотину гонит за лесок,

Кот ластится и Шарик пес у ног,

Хозяйка только что корову подоила,

На кухне молоко парное процедила,

По кринкам разливает до краёв,

Поленница сосновых свежих дров

От сырости укрыта под навесом…

Стреляют? Нет! гроза гремит за лесом,

Мне грезятся разрывы и воронки,

В атаку! — лейтенанта голос звонкий,

И мы бежим по полю ошалело…

В душе война еще не отболела,

И не заснешь, рука, нога заноет,

А то затянет память пеленою,

Ты хоть живой, а словно бы мертвец…

Заснул внучок и сказочки конец.

В поле дорожки

Через поле дорожки проложены,

Зарастут, если некому станет ходить.

За плечами мешок висит кожаный,

В нем, что путнику нужно, поди.

На холме виден город полоской,

От него вниз стремится повозка

По дороге грунтовой и пыльной,

И пропала в лесочке у речки.

Подул ветер, порывами сильный,

Травы гнет, пуха крутит колечки.

Через поле идет себе странник

И под вечер, и временем ранним.

Разнотравье обильно цветами,

Где камыш, по весне там болотце,

И как остров над водами камень,

В жару суслик пугливый напьется

И стремглав устремляется в нору,

А потом свечкой встанет дозором.

Путник тропки проложит зимою,

А за ночь заметает их снегом.

В проводах ветер волком завоет,

И начнет по ветвям голым бегать.

А с весной в поле снова дорожки,

Я и сам к ним причастен немножко.

Святое право

Если сам он встреч не ищет,

Если с братьями не дружит,

Фото нет родных в наличие,

Не пускает чувств наружу,

Значит он в большой обиде,

Что родных не хочет видеть,

Значит он душой нам чужд,

Иль закрыт от наших душ.

Быть таким — святое право.

Не поняв, простить не может.

Он живет своим уставом,

Наш навязывать негоже.

Или может быть стесненье

Он за гордость выше ценит,

Или ждет от нас подвоха,

Поступал как сам он плохо.

Я скажу ему при встрече,

Если встреча состоится:

Человек духовно вечен.

Страх быть изгнанным боится

Из души простым прощеньем,

Осознай его значенье,

Он уйдет — покой оставит.

Не принять совет ты вправе.

Сказка на ночь

Мам, живого ты Ленина видела?

«Нет, я в двадцать шестом родилась,

Тогда на Амыле басмачи взяли власть…

Подавили восстание» Да, вот дела!..

«Мне три годика, страх, как стреляли,

Был пожар, погорели амбары,

Люди прятались ночью в подвале,

Дети, женщины: малый и старый»

Мам, Мякшин дед уходил воевать?

«Призывали, и дважды — не годен,

С хроматы он бракованный, вроде,

Да и многодетных старались не брать.

Девять раз мама деток рожала,

Девки, парни, и померли двое,

Виктор брат, он последыш за мною,

Мне семнадцать, а он совсем малый.

Как война началась — голодуха,

Очень скудное стало снабженье,

Злые, хмурые, все в напряженье,

Что на фронте — ни слуха, ни духа,

То есть радио нам сообщало,

Что оставили Киев и Харьков.

Похоронку прислали уж Варьке,

Земляков полегло уж немало.

Мы работали — всё для победы,

Опоздаешь, так сразу под суд,

За пустяк год-полгода дают,

Арестуют, как ночью приедут.

В сорок третьем нас с Лёней судили,

И в тайгу, в лагеря на полгода…

Пережили мы трудные годы,

Фрицев, главное, что, победили»

Мам, а после войны как? «Полегче.

Леспромхоз был, а прииски закрыли»

Сахалин… как вы там очутились?

«Так вербовщик, красивые речи,

Два часа обрабатывал местных,

На востоке, мол, рай вы найдете:

При жилье, при деньгах, при работе.

Говорил он так искренно честно,

Мама с тятей собрали манатки

И айда на восток в божий рай!..

Что там ждало нас, сын, угадай?..

Те же трудности, те же порядки»

Три сестры в Каратузе остались:

Маша, Паша, а с ними Наташа.

Разошлась судьбы надолго наши…

За отца вышла замуж я, Галю

Он принял, как родную кровинку,

После Юрик родился… довольно!

Вспоминать мне те годы так больно…

В другой раз доскажу тебе, сынка»

Папа спит

Пятилетний мальчишка осознает

Себя в городе большом и страшном.

Видит, в небе летит самолет,

Тянет ручку ребенок напрасно.

А во сне самолет тот упал на ладонь —

Теплый маленький, словно игрушка;

Мчит галопом норовистый конь,

В страхе мальчик вцепился в подушку.

Мама с папой, сестренка и братья —

Все в одном разместились жилье:

В центре стол, а по стенам кровати,

Из окна виден парк и Дворец…

Едут летом в деревню на волю.

Будет папа на стройке трудиться,

Отдохнут брат с сестренкою к школе,

С сентября им обоим учиться…

Для семьи дали дом брусовой,

Под окном палисад. Крытый двор.

Долго дом простоял нежилой.

Пол помыли и вынесли сор…

Во дворе на веревках качели,

А за домом большой огород…

Пару месяцев так пролетели,

И семья в мире-счастье живет…

Ночь. Темно. Будит мама детишек:

Собирайтесь! Мы едим домой…

Вот машина подъехала, слышат.

Папа пьяный сегодня и злой…

Шестимесячный крохотный братик

Неустанно и нудно орет —

Среди ночи подняли с кровати.

«Эй, заткните крикливому рот!»

Папа злой, папиросы ломает,

Всё не может никак прикурить.

Вещи мама спеша собирает:

«Я прошу, дорогой, не дури!..»

Он один остается в деревне.

Не поймет ребятня ничего:

Не достроил еще? Ждет он денег?

Не пускает начальник его?..

Никаких объяснений, торопит:

Быстро в кузов, не будут нас ждать!

И целуя малюточку в лобик,

Просит баба его подержать…

Вот машина летит по дороге,

В крытом кузове страшно сидеть.

Мама злится, орет, вся в тревоге,

И в окно не дает посмотреть…

Да, я помню тревожное время.

Пятилетним что мог понимать?!

Ясно вижу, как в кузове едим,

Как баюкает братика мать…

Как пришла незнакомая тетка —

Весть дурную она принесла,

Как вопила в истерике в глотку

Мама после, как гостья ушла…

Вижу гроб, а в нем спящего папу.

Жутко так мне к нему подходить.

Почему-то не хочется плакать…

Посетители вносят венки…

Я за дверью в углу, где игрушки,

Наблюдаю, как подняли гроб.

Попрощайся! — мне шепчет старушка, —

Поцелуй папу, деточка, в лоб…

Я боюсь!.. Не тащите, не надо! —

Прячусь снова за дверь поскорей.

Несмышленый ты, Вовик, ну ладно…

Четверых ведь оставил детей…

И старушка соседка уводит

К себе в комнату: Будем вдвоем…

Как ты мог удавиться, Володя!?.. —

Всё бормочет под нос о своем.

Все ушли. Опустела квартира.

«Выйдем что ли, на двор, поглядеть?..

Ах ты, маленький бедненький сирый!..

Вот и некому больше жалеть…»

На дворе грузовая машина,

И откинуты вниз все борта.

Гроб подняли на руки мужчины.

Говор тихий. Венки. Суета…

Вот и двор опустел. Напоследок

Крестят воздух и в землю поклон.

Листья желтые падают с веток.

Стар и млад возвращается в дом…

Сорок с лишним годов упорхнули.

Что теперь мне былое жалеть?..

Не узнаю я дом и тех улиц…

Всех рассудит по-своему смерть…

Жешарт

Печное отопление в пятиэтажных,

в домах кирпичных, и без лифта.

На чердаках веревки бельё сушить

привязаны к стропилам.

«Бомбоубежище» и стрелка-указатель

чернеют крупным шрифтом.

В подвалах тесно: там ящики, клетушки,

Как население углем тогда топилось.

Раздолье нам, ребятам: подвалы, чердаки

доступны для тусовок в любое время суток.

Там схроны и лежанки, от взрослых тайники.

Там старшие ребята играют в карты будто

по-крупному на деньги, ворованное прячут.

Там место для свиданок, выпивок и драчек.

А малышне в ту пору, как я сам, дошколятам

казались ужас-сказкой те чердаки, подвалы.

Таинственные тени, страх темноты заклятый

к себе магнитом тянут, какой-то звук, бывало,

В углу раздастся темном, душа уходит в пятки.

Но мы туда стремились, играли даже в прядки.

А город разрастался среди тайги бескрайней,

вбивали сваи шумно, копали котлованы…

За Вычегду за зверем ушли лесные тайны,

Как здесь от новостроек в земле зияли раны.

У старого завода большой завод фанерный

Заложен еще в зиму, как основной, наверное.

Бараки, частный сектор, дома из бруса всюду

В два этажа, с полсотни, где мы когда-то жили.

Тех мест из детства разве когда-нибудь забуду,

и школу, и конюшню, церквей старинных шпили.

Аэродром, за лесом поле, куда толпой бежали

Смотреть мы, ребятишки, как самолет сажали.

Клуб, склады, водокачка, через мосток и школа.

За ней завод фанерный, гараж, забор, сторожка…

Как далеко те годы, места, где был я молод…

Вот вспомнил ненароком, и погрустил немножко.

Нянькой брату

Пока не дали место в детском саде,

Я с младшим братом нянчился все лето,

Менял штанишки, если он нагадит,

Чтобы не хныкал, отдавал свою конфету.

Я осенью пойду учиться в школу,

В апреле мне исполнилось семь лет,

И ранец с книжками, тетрадями тяжелый

Готов, и к сентябрю обут я и одет.

Ну а пока босой и в шароварах,

Взяв брата за руку, гуляю там и тут,

На стройку ли пойду, в поселок старый,

Иль в магазин, хотя б на пять минут.

«На Вычегду пойдем, на водокачку,

Где наша мама, Толик, если не устал?

Или в аптеку — потрачу я заначку

На гематоген, купить ведь обещал»

Коробки, ящики горой за магазином,

И ни души… пройти уже хотели…

Бумагу серую измятую откинул,

А там на дне слой слепшей карамели.

Удача, брат!.. Под кустики добычу

Родня. Сборник

Оглавление

* * *

Оглавление

* * *

Смотрите также