Логопсих

Рита Волкова, 2014

Повесть «Логопсих» написана в особом, неповторимом стиле. Книга представлена читателю то ли белым стихом, то ли прозой, что, в свою очередь, является визитной карточкой автора, интересной для читателя, увлекающегося необычной, несколько неформатной и авангардной литературой. Чтение данного произведения не обременительно, хоть и не является таким уж простым. Несомненный плюс автора – это лёгкая и выразительная подача произведения. У этой повести нет конкретной аудитории, прочесть её не составит труда. Чёткость художественных образов и отточенность авторского стиля помогает яснее представить и прочувствовать произведение изнутри. Любой человек, даже далекий от событий, происходящих с героями произведения, легко вольётся в их поток. Гармоничная мелодичность, схожая со стихотворной, придаёт повести некую лёгкость, похожую на слаженность хорошо исполняемой мелодии, не лишённой, в свою очередь, своего непреклонного ритма.

В хаки^[1]

* * *

Герой художественного фильма

об обороне Брестской крепости —

лейтенант Плужников

выходит из сырого

и тёмного подземелья

и на вопросы какого-то

важного немецкого чина:

«Фамилия? Звание?

Воинская часть?» —

хрипло отвечает:

«Я — русский солдат»…^[2]

Вот такое оно было —

моё первое представление

о настоящем солдате.

Он, измученный

голодом и жаждой,

безоружный

и почти ослепший,

выбирается из тьмы на свет,

но живой,

не сломленный

беспощадным врагом.

* * *

Зимой город спит

крепким беспробудным сном,

словно здесь, как бойкот,

объявлен «мёртвый сезон».

Я добровольно ухожу,

выдыхая табачный дым

серыми спутанными клубками,

в озон городских улиц

и убедительно-любезно прошу:

«Меня не провожать!»

«Провожатые»

страшно обижаются,

но быстро смирившись,

оставляют на моём левом плече

горькие тёплые капли

«солёного дождя».

Мой дальнейший путь следует

через Москву в Грозный.

И было нас,

таких «счастливчиков»,

предостаточно,

чтобы неминуемо превратиться

из «человека, право имеющего»^[3],

в пушечное мясо.

И такая неудачная метаморфоза

была нам —

простым российским пацанам —

совсем несподручно.

Самое удивительное,

что это не импонирующее нам

крылатое выражение,

которое пошло в ход

ещё от самого Уильяма Шекспира,

обозначающее солдатские массы

обреченные

на бессмысленное уничтожение.

Нам, «солдатам удачи»,

Людям, твердо полагающимся

только на госпожу Фортуну,

гамлетовское «быть или не быть»

больше подходило!

* * *

— Стреляй первым,

или ты или он,

третьего не дано! —

назидательно повторяет

товарищ военком.

Утром по местному радио

передают последние сводки

по убитым и раненым

в федеральных войсках

за истекшие сутки.

Они откровенно блефуют,

и я чётко знаю,

что число пострадавших

сильно занижено.

Только в сто первом полку

потерь было в два раза больше!

Здесь только непролазная грязь,

кровь и смерть,

кровь и смерть.

— Я вас туда не посылал! —

кричит товарищ военком,

брызгая на меня

«ядовитой» слюной.

И мы были здесь, в Чечне,

в Грозном, в Ханкале,

Хасавюрте, Гудермесе,

Урус-Мартане, Первомайском,

безнадёжно потерянные,

никому не нужные,

нелюбимые дети своей страны.

В голове постоянно крутится

один и тот же

риторический вопрос:

«А кем будем мы,

когда вернёмся домой?»

У нас просто-напросто

не хватило денег,

чтобы откупиться

от этой бесполезной,

навязанной нам

грязной политической войны,

только и всего!

Да, у нас богатое

кровавое прошлое,

сомнительное настоящее

и будущее,

которого просто нет!

* * *

Наши стреляют!

Боже, ну какие идиоты,

по своим же стреляют,

сволочи!

Выпили для храбрости

и давай «жарить»

боевыми снарядами

наши тощие,

и без того рваные зады.

Да я и сам молодец!

Во мне самом поёт

пол-литра «Пшеничной».

Ну как тут

оставаться трезвым,

когда того и гляди тебя убьют

либо чечены, либо свои?!

Ну как тут не пить горькую,

когда вокруг смерть, разруха, хаос!

* * *

Собака седая вся,

словно в строительной пыли,

подбежала и тянет за рукав:

«Пошли, пошли!»

Я неохотно потянулся

следом за ней,

пригнувшись

от свистящих снарядов,

пролетающих

над моей головой.

В метрах трёхстах

вижу разрушенный дом.

Он сложился,

будто карточный,

после вчерашней

ночной бомбежки.

Собака начала

беспокойно лаять

и нетерпеливо, нервно

прыгать вокруг меня,

указывая на «место».

Я подошёл ближе

к бесформенным

тлеющим развалинам

и стал внимательно

прислушиваться

к «пещерным» звукам

этого каменного хаоса.

В глубине никто

не кричал и не плакал.

* * *

«Странный сон

со среды на четверг

или с субботы

на воскресенье,

в котором вы носите

белые чулки,

говорит о том,

что в ближайшем будущем

вас свалит тяжкий недуг», —

говорится в соннике

болгарской

провидицы Вангелии.

Ходила у нас

одна страшная легенда

про женщин-снайперов,

которые состояли

в особом

вражеском подразделении

под кодовым названием

«Белые чулки».

Так живописно окрестили

девушек-наёмниц,

входящих в его состав,

из-за цвета спортивного трико.

Говорят, что это бывшие

спортсменки-биатлонистки

из развалившегося уже

к тому времени

Советского Союза.

— Только никаких

знаков отличия! —

предупреждает

главнокомандующий

«Звезды» — то нам

чеченские снайперы

здесь не разрешают носить!

Первыми офицеров «снимают»!

Только по возрасту

да по густой щетине

мы их и различаем

в этой кровавой сваре.

Высшее же начальство

в основном

занималось «симбурдой» —

симуляцией бурной деятельности,

щеголяя

в боевой экипировке — «снаряге».

Снайперы стреляют дважды,

максимум четыре раза.

Итак, сначала стрелок «хитрит» —

бьёт по ногам.

Снайперши же

поступают ещё жёстче —

они стреляют

по самому уязвимому — в пах.

Боец резко падает на землю,

вопя от острой нестерпимой боли.

К нему на подмогу

спешит его боевой товарищ,

пытаясь убрать раненого

с линии огня.

И тут коварный снайпер

принимается и за него.

Он играет

с человеческими жизнями,

как большой сытый кот

с мышами в деревенском амбаре,

выжидая, пока кто-то ещё

бросится на помощь.

Раненые бойцы орут,

отборно матерясь.

От криков закладывает уши,

а остальные неподвижно сидят

в своём укрытии

и прекрасно понимают,

что тем ребятам

уже ничем не помочь.

Снайпер довершает

«чёрное дело»,

подписывая обоим несчастным

неумолимый приговор.

* * *

И попадаем мы с моим товарищем

в такую же жуткую передрягу.

Я отчаянно стараюсь

нащупать правой рукой

на своей липкой от крови груди

заветный медальон —

ангела-хранителя

из чернёного серебра.

В мои непослушные руки

вместо кулона

норовит попасться

армейский жетон.

Горячий кусок металла

обжигает холодные

бескровные пальцы,

я с силой тяну за гайтан,

так заботливо завязанный

моей матушкой,

а из груди вырывается

какой-то звериный крик, и,

словно ночным артобстрелом,

накрывает боль

мучительно-пронзительная!

— Отправь его ей, слышишь! —

протягиваю я кулон

моему товарищу

окровавленными руками, —

Все адреса найдёшь

на почтовых конвертах!

Эй, ты меня понимаешь?! —

ору я не своим голосом.

Севка только

блаженно улыбается,

энергично кивая в ответ.

— Да тебя контузило, братец,

не слышишь ты ни хера.

Чёрт ты полосатый! —

злобно негодую я.

Как позже выяснилось,

мой товарищ со страху

накачался промедолом,

аккуратно вытащив его

из моей личной аптечки,

и, наскоро попрощавшись,

уже отправил меня на небеса

к прадедам.

Но очередного

финального выстрела

не последовало —

то ли винтовку

неожиданно заклинило,

то ли наши

успели вычислить стрелка

и скоренько хлопнуть.

Не дождётесь! —

насмешливо кричу я,

а эхо эффектно разлетается

по высоким заснеженным горам.

* * *

Ребята из мотострелкового

наскоро оказали мне ПМП —

посильную медицинскую помощь:

ловко вкололи промедол,

обработали медицинским спиртом

края жутковатой раны,

зияющей красно-чёрной дырой,

предварительно

употребив его внутрь.

Они, не мешкая, разорвали

новенький тельник

на широкие бинты.

К моему солдатскому счастью,

ранение было не опасным,

пуля прошла навылет «нежно»,

не задев ни одного

жизненно важного органа.

Пацаны аккуратно

отволокли моё тело

на брезентовых носилках

в частный сектор,

где было относительно

спокойно и тихо.

Уже смеркалось,

когда санитар Воронов

пришёл меня «штопать»,

хладнокровно вынося

свой неизменный вердикт:

«Жить будешь, коли не помрёшь!»

* * *

Ощущение утра,

что конец, что вот он,

что смерть

за мной приходила!

И рядилась она,

то в чёрное, то в белое,

то в серо-малиновый цвет!

И в лоб меня целовала,

и скалилась беззубым ртом!

А та, которую я так нежно

любил (а любил ли?),

предлагала мне водки

и рулетку

русскую непременно,

где поцелуй — промах,

а цель — взмах руки,

где на каждом пальце

вместо колец — «прощай».

* * *

В освещенную солнцем,

медово-янтарную комнату

бесцеремонно врывается вихрь

сепии фотокарточек —

это мои воспоминания о том,

о чём следует молчать,

о том, из-за чего

можно загреметь в психушку,

причём на длительный срок!

Примечания

1

С хинди — пыльный (здесь и далее примечания автора).

2

См. фильм «Я — русский солдат» режиссёра Андрея Малюкова.

3

См. роман Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».