ВИНА. Невыносимая лёгкость вины

Рита Феденева (2023)

Однажды прошлое выглянет из тайных уголков сознания и вцепится в вашу совесть. Запустится изнуряющий бег по лабиринтам искривлённого сознания. Никто не знает дороги назад… А местный эзотерик знает. Его зовут Эйнштейн. Хитрющий старик. Зайдите в его магазин и купите винО с логотипом «Моя винА». И освобождение, казалось бы, наступило… Но нет! Надо дождаться любви. Только любовь позволить всё обнулить и начать сначала.

Глава 4. Не ищите первую любовь

Официальные поздравления юбиляра стремительно переместились в банкетный зал и, захлебнувшись шампанским, постепенно сошли на нет. Остались разорённые столы, уставшие букеты да несколько задержавшихся гостей, недокуривших сигарет и не припудривших носы.

Лера стояла у барной стойки и разговаривала с баристой. Зелёное платье с открытой спиной, шоколадные волосы и замшевые туфли делали её утончённо изящной, подчёркивали зрелую красоту и благополучие тридцатилетней женщины.

Она оглянулась, увидела и вспыхнула сиреневым нежным очарованием.

— Рада тебя видеть. Давно из Лондона?

— Сегодня прилетел.

Мягко улыбнувшись, она коснулась роз.

— Это для меня?

— Тёмное бордо. Как ты любишь.

— Спасибо, что помнишь.

О да! Конечно! Он помнил.

Помнил и любил. Не так, как в семнадцать лет. Без телячьего трепета, розовых соплей и избытка адреналина. Любил не сказочную принцессу, а реальную земную женщину… с красивой линией плеч, длинными изящными руками и родными каштановыми глазами!

Он зацепил её взглядом, сплёл руки и притянул к себе. Женщина рассмеялась, выскользнула из объятий и закружилась по залу. Стройная, лёгкая, цветущая. Она упала на диван и просканировала его длинным испытующим взглядом: кто он такой, этот везунчик с миллиардом? Неужели тот самый Петя, с кем она целовалась в школе?

— Ты женат? Дети?

— Нет. Ни жены, ни детей.

— Я тоже нет.

Пётр возмужал. Раздался в плечах и сделался выше. Теперь он медийная личность. Богат, успешен, раскован и вальяжен. Наверное, счастлив. Нельзя быть несчастным при таком наборе достоинств.

— Что будешь пить?

— Коньяк.

Взгляд серый, внимательный и осторожный. То тёплый и серебристый, а то холодный, оловянный и чужой. Наверное, он избирателен в выборе женщин.

— Сколько лет мы не виделись?

— Двенадцать.

Двенадцать лет прошло. У каждого сложилась своя жизнь. Лера служила в министерстве. Пётр владел крупным холдингом. Их пути разошлись, но начало было единым. Они вспомнили школу, школьных друзей и забавные школьные истории. А потом вдруг замолчали. Возникла тягостная неловкость, предопределённая с самого начала и связанная с болезненным прошлым.

Мужчина подумал, что женщина не так благополучна, как кажется на первый взгляд. А женщина подумала, что мужчина слишком благополучен, чтобы сносно выглядеть на его фоне. И от этого ей стало душно. И больше не хватало сил скрывать внутреннюю трансгрессию, мешающую быть простой, естественной и независимой.

Извинившись, она сослалась на головную боль и оставила его со своим коллегой. А сама покинула зал.

Коллега, маленький кругленький человечек с чёрными масляными глазками, назвался Равилем Шамильевичем, полностью захватил внимание и, предложив выпить, сразу же перешёл на ты.

— Тебе нравится эта женщина?

— Кто?

— Лерка.

Пётр не ответил.

— Вижу, что нравится. Нравится.

Пробежавшись взглядом по закускам, он зацепил вилкой оливку.

— Должен тебя предупредить, что внутри Лерка сложная. Очень сложная. Имеет связи наверху.

— Это плохо?

— Да как тебе сказать…

Равиль не знал, как сказать.

— Несправедливо. Ей сразу досталась должность. А я начинал с низов. Работал курьером. Потом поднимался всё выше и выше. А теперь я кто?

— Кто?

— Начальник лицензионного отдела. Вся губерния у меня вот здесь!

Он показал кулак.

— Неужели вся?

— Ну, не вся, — нехотя согласился татарин. — Мне мешает министр.

Хлопнула дверь.

— Сейчас явится. Увидишь. Затмит явление Христа народу.

Послышался шум, возня и грубое чертыханье. Что-то упало, покатилось и разбилось. Когда всё стихло, появилась женщина. Высокая, статная, с орлиным профилем и прозорливым взглядом. Она прошлась по залу, как по театральной сцене, с прямой спиной и вскинутой головой.

— Здравствуйте.

Пётр встал и поздоровался.

— Садитесь!

Пётр сел.

— Представьтесь, пожалуйста.

Пётр представился.

Глаза министра загорелись любопытством.

— Приятно познакомиться с человеком, который не за границей оставляет налоги, а вкладывает в родной край.

Пётр поклонился.

Раиса Ивановна улыбнулась и пригубила коньяк. Напиток доставлял ей удовольствие. Она любила изысканные вкусы и сложные ароматы. Умела ценить послевкусие и мягкую трансформацию. Задержала во рту жидкость и ощутила тающее пламя, мягко переходящее в расплавленный шоколад. Такую трансформацию давал “Hennessy”. Божественный, ни с чем не сравнимый напиток!

Коньяк подарил олигарх. Взятки деньгами она не брала, а вот коньяком — пожалуйста!

Она умела дать, взять и профильтровать. Мудрейшая женщина! Её неординарная внешность — фигуристая тётя с большим умным лицом — не вызывала вожделений мужчин и не порождала зависти женщин. Зато на трибуне или во главе совещания она была незаменима и впечатляюща. И не было ей равных в управлении министерством!

Раиса Ивановна достала сумочку, извлекла батистовый платочек и, опустив в него большое и умное лицо, аккуратно дунула. Нежно потрепав выдающийся нос, вскинула синий, по-детски чистый взгляд.

— Где обосновались? Здесь? Или вернётесь в Лондон?

— Буду жить здесь. В городе. Здесь я родился и вырос.

— Очень хорошо. Добро пожаловать в святую реальность российской запущенной провинции.

— Благодарю.

— Семья у вас есть?

— Нет. Я не женат.

— Ничего! Мы скоро тебя женим, — Равиль коротко хохотнул. — В провинции самые красивые женщины.

Министру это не понравилось.

— Не надо твоих женщин! Ты лучше налей. Да не полстакана, а чуть-чуть. Тебя без того слишком много!

Равиль налил, сглотнул обиду и, поджав губы, подумал: как ему надоела старуха! Глаза бы больше не видели: голенастые верблюжьи ноги, морщинистые корявые руки и безобразно большую грудь.

Он вздохнул и почувствовал тоску. Ему захотелось домой. К жениным подмышкам, дочкиным урокам и уютному дивану с телевизором.

Уйти он не мог: не понравится министру. Пришлось терпеть. Лера тоже терпела. Хмурилась, ходила туда-сюда. Наконец села, закинула ногу на ногу и взяла в руку бокал.

“Ах, какая женщина! — подумал Пётр. — С такой женщиной только в Парижскую оперу!”. А она? Проживала в провинции, корпела в министерстве и раз в году летала в Анталию.

Появился администратор и сообщил, что на имя Леры доставлен пакет с логотипом “Моя вина”.

Пётр удивился.

— Это твоя винА?

— Да. Моя.

Бокал в руке дрогнул, и вино тревожно забилось, теряя амплитуду и скорость.

— Понимаете, Пётр, — заговорила Раиса Ивановна. — Наш город богат культурным наследием. Одна из местных традиций называется “Раскаянье”.

— Вот как, — удивился Пётр и с беспокойством взглянул на Леру: неужели будет раскаиваться?

Раиса Ивановна кивнула: будет!

Пакет доставили из магазина, где продаются подержанные вина. Когда-то, в своё время они принадлежали мировым знаменитостям, их не допили Уинстон Черчилль, Эрнест Хемингуэй, Борис Ельцин и другие великие алкоголики. Допить за кем-то вино — значит узнать чужие мысли, проникнуть в чужие планы, завладеть чужой идеей. Людям интересно знать, что думал Стивен Кинг или Базз Олдрин.

— Неужели такое возможно?

— Да. Вполне. В ходе эзотерических ритуалов. Кстати! В городе готовится фестиваль подержанных вин. Приглашён губернатор. Придут энофилы. Приедут столичные коллекционеры. Приходите и вы, Пётр. Будет интересно. Будут торговать винОй.

— Торговать винОй?

— Как бы вам сказать, — Раиса Ивановна на секунду задумалась. — В бутылках винО. Это факт. Но люди выкупают винО, как свою собственную винУ. Готовы заплатить любые деньги!

— Зачем выкупать винУ?

— Чтобы раскаяться.

— А в церковь сходить нельзя?

— Можно. За свою винУ мы отвечаем перед Богом и людьми. Чтобы поговорить с Богом, нужно прийти в церковь. Чтобы объясниться с людьми, нужна бутылка. Так повелось. Нужно взять бутылку, распить и покаяться.

— И люди каются?

— Каются. У нас народ простой, совестливый. Покупает винО и кается винОй. Торговля проходит бойко. Проводятся акции. Бывают подарки. Вот Лере, например, подарили виски.

“Ах ты, старая чертовка, — подумал Пётр. — Сама придумала традицию, назвала её народной и теперь голову морочит!”.

Раиса Ивановна благодушно улыбнулась.

— Люди пьют винО, как бы выпили винУ. Родственники и друзья помогают исправить ошибку. Кто словом поможет, кто делом, а кто финансы подбросит. Такая у нас традиция: вместе выпить винО и разделить чужую винУ, искупить её и исправить ошибку.

— Это традиция?

— Традиция. Нигде такой традиции нет. Только в нашем городе. Ну как? Вам нравится?

“Маразм и мазохизм”, — подумал Пётр, но не решился произнести вслух. Раиса Ивановна огорчилась.

— Значит, не нравится.

— Нельзя сказать, что не нравится. Любая традиция — это отточенный в народе опыт, уникальный культурный приём.

— О да. Наша городская традиция находится в области элитарной культуры. Она напрягает. Заставляет думать и поступать по чести. Человек делается более сложным и продуманным. Причём, заметьте, апеллирует только к одному чувству: к чувству винЫ.

— Это понятно. ВинА — заезженный конёк управленцев.

Все посмотрели на Раису Ивановну, словно Пётр навел объектив, и все увидели её нечистоплотность, прикрываемую благими намерениями. Каковы истинные мотивы министра? Очистить среду? Усилить власть? Облегчить бремя управления?

Наступила неудобная тишина.

Все наблюдали, как из пакета “Моя вина” Равиль достал Лерину вину, и ею оказалась бутылка дорогого шотландского виски.

Глаза Раисы Ивановны разгорелись.

— Кошерный бурбон! Имеется сертификат. О-о-о! Выпущен компанией “Buffalo Trace” при патронате Чикагского раввинского совета! Ну, Лера! Тебе повезло. Эйнштейн тебя уважил!

Лера подёрнула плечом и ничего не ответила.

— Кто такой Эйнштейн? — вежливо поинтересовался Пётр.

— Хозяин антикварного магазина, — охотно пояснила Раиса Ивановна. — Вообще-то он не Эйнштейн, но все зовут Эйнштейном.

Пётр многозначительно кивнул и озадаченно замолчал: Эйнштейн, губернатор, энофилы… Всё выглядело странно. Нужно ли становиться членом этой ячейки? Может, ему уйти?

Лера мотнула головой.

— Нет. Останься!

Она была бледна и, казалось, измождена своими мыслями. Пётр не понимал, что происходит. Раньше такой традиции не было. Что случилось с обществом? Возникла потребность в новой морали?

Он искоса глянул на Леру: будет выворачивать душу перед пьяным сослуживцем и сумасшедшим министром?

Министр кивнула: будет!

— Равиль Шамильевич! Виски разлей!

Равиль разлил.

— Леора Израилевна! Начинай!

Лера начала. Она подняла стакан и сказала:

— У меня есть ребёнок!

Все переглянулись: как это? Вчера не было, а сегодня есть?

Лера опустила голову.

— Да. У меня есть дочь. Двенадцать лет. Двенадцатилетняя винА.

Пётр побледнел: не может быть!

— Может! Я забеременела в одиннадцатом классе.

Пётр вскочил, ничего не сказал и опять сел.

— Ты здесь не причём!

Конечно, не причём. Даже Иисус Христос родился не от святого духа, несмотря на то, что на этом настаивает церковь.

— О моей беременности не знал никто.

— Даже отец ребёнка?

— Даже мои родители.

Её родители уехали в Израиль, когда Лера закончила школу. Они не видели, как рос её живот. Лера поступила в университет и стала учиться. А живот всё рос и рос. Срочно потребовался муж. Сгодился Иаков, давнишний товарищ отца. Они поженились. Девочка родилась в октябре. Беленькая, хорошенькая. Она не вписывалась в традиционную еврейскую семью. Говорят, что евреи не бросают детей. Это правда. Иаков не бросил девочку. Он поселил её с няней на даче. Лере разрешалось её посещать, но не чаще, чем раз в месяц. Девочка называла её тётей.

Раиса Ивановна вскинула брови.

— Тётей?

Равиль свёл брови к переносице.

— Тётей!

Пётр выпрямил спину и застыл. Ему всякое приходилось видеть, слышать и совершать. Он наступал на горло конкуренту, применял рейдерские и рэкетировские приёмы. Но в тот момент он был необыкновенно слаб. Ему трудно было дышать и трудно смотреть на Леру. Сжавшись и сгорбившись, она не смела поднять глаза, всё говорила и говорила.

— Иаков надеялся, что я буду айдише мамой, нарожаю кучу детей, научу играть на скрипке и воспитаю нобелевских лауреатов.

— А ты?

— А я не хотела. Развелась с мужем, съехала с квартиры, но привычек своих не поменяла. По-прежнему скрывала дочь и виделась с ней только раз в месяц. Иаков оплачивал её содержание и никаких претензий ко мне не имел. Он меня жалел. Так продолжалось двенадцать лет. До сегодняшнего дня.

— А сегодня что?

— Сегодня я дочку заберу домой.

— А раньше не могла?

Лицо её страдальчески искривилось.

— Петя…

Пётр вскочил.

— Лера!

Женщина отстранила рукой.

— Не трогай меня!

Мужчина отстранился и сел, ощутив жгучую несправедливость. Как будто ужалила оса или обожгла австралийская медуза.

— Родители знают? — спросил Равиль.

— Нет. Не знают.

Татарин заулыбался.

— Ничего! Вот узнают и обрадуются! Будет у вас праздник!

Министр шикнула на него, показывая знаками, мол, замолчи! Балабол! Нужно подумать, прежде чем сказать!

Равиль не думал. Он говорил от сердца.

— Порадуются, конечно! А как же! Иначе быть не может! У меня самого дочка растёт. Родители в ней души не чают!

Лера жалобно всхлипнула, плечи её затряслись, и она разрыдалась.

Глядя на неё, Раиса Ивановна расчувствовалась и тоже прослезилась. Позабывшись, она сняла с головы парик и почесала поражённую алопецией голову.

— Вот вам и традиция! Хорошо мозги прочищает!

Растрёпанная и зарёванная, с искривлённым ртом и трясущимися руками, Лера даже отдалённо не напоминала холёную красавицу, какую встретил Пётр, когда пришёл на банкет.

Лучше бы он сюда не приходил. Лучше бы ничего не видел!

— Пётр! — донеслось издалека. — Вы меня слышите? Пётр!

Он очнулся.

— Да, Раиса Ивановна. Я вас слушаю.

— Отвезите Леру домой.

— Хорошо. Отвезу.

— Только заберите девочку с дачи.

Пётр кивнул: да, конечно. Он заберёт.

— Что с вами происходит? Пётр! Возьмите себя в руки. У всех есть винА. Разве у вас нет винЫ?

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю. Просто говорю: у всех есть винА. У меня, у Равиля. У всех есть винА. Только не все в этом признаются. А Лера нашла в себе силы и призналась.

— Зачем?

— Как зачем? Она честна перед самой собой. И перед людьми честна. А это дорогого стоит!

Пётр недоумённо глянул: кому это надо? Кто поймёт её поступок и разделит горе матери? Только осудят и посудачат.

Однако возражать он не стал. Посадил Леру в Maserati и повёз за город, где на даче бывшего супруга проживала её дочь. Двенадцатилетняя девочка Соня. Двенадцатилетняя винА.