Михаил. История любви

Рита Феденева (2023)

В Венской генетической клинике работают инопланетяне. Они подменяют сознание людей своим инопланетным сознанием. Растворяются в человеческой массе и становятся невидимыми. Теперь трудно различить, кто есть свой, а кто чужой. И даже девушка, которую любит Михаил, тоже инопланетянка. Она меняет тела, как перчатки: сегодня — Марго, завтра — Софи, а послезавтра — другое, красивое, молодое и здоровое тело. Но всё в ней не то. Не то и не так. Не по-человечески. Михаил ищет настоящую девушку с настоящей Земной любовью. Но где её взять? Человеческое стало нечеловеческим, проросло омерзительными пороками и страхом перед будущим.

Глава 5. В плену у обстоятельств. Бордель

Я держался за службу, как за возможность выжить. Боялся перейти на иждивение и превратиться в животное, посаженное в нейросеть. Только тот, кто работал, жил и оставался человеком, остальных правительство инопланетян переселяло неизвестно куда, и они пропадали неизвестно как.

Утром я уходил в министерство, вечером возвращался домой. В свободное время я шарил по интернету и взламывал сайты. Это было моим хобби. В моей коллекции имелась переписка королевской семьи Британии, досье ФБР на Мухаммеда Али, стратегические планы НАТО, архив на двойников Сталина, медицинская карта Джо Бадена, состав гарема президента Танзании и многое другое, что представляло исторический, политический и даже военный интерес.

Однажды я вскрыл сайт ночного клуба «Big». Этот клуб был интересен тем, что в нём собиралась элита и приглашались инопланетяне. Всё происходило на Никитской, в двух шагах от моего дома. В этом здании когда-то, лет пятнадцать назад, располагалась детско-юношеская спортивная школа, где я, будучи подростком, отрабатывал свой первый фуг.

На входе меня остановил швейцар. Я дёрнулся, как на приёме у стоматолога, и стал ждать, пока он куда-то позвонил, с кем-то переговорил и, наконец, впустил меня в клуб.

Я вошёл и удивился переменам: появилась колоннада, кожаные диваны, венецианские зеркала и позолоченные люстры. Всё обросло роскошью и величием. Задышало деньгами.

Меня не покидало ощущение, что я находился в фокусе нескольких видеокамер. Наверное, так и было. Неприятное ощущение усилилось, когда я увидел Артура, бывшего моего сокурсника, а ныне хозяина элитного клуба «Big».

Он летел по вестибюлю с широко раскинутыми руками.

— Здравствуй, дорогой! Как я рад тебя видеть!

Я грустно усмехнулся: конечно, не рад. Мы никогда не дружили, существовали параллельно и скорее недолюбливали друг друга, чем просто терпели. И вот сейчас, спустя много лет, Артур защёлкнул меня в объятьях и обдавал слащавой тошнотворной фальшью. Одеревенело выгнув спину, я стоял не шелохнувшись.

Это не смутило Артура. Он был продуманным человеком: никогда не рубил с плеча, не высказывал мыслей вслух, держал кулаки в карманах и всегда метил не в бровь, а в глаз.

Широким жестом хозяина он пригласил меня в кабинет, распорядился, чтобы подали вина, и до конца беседы не выпускал инициативу из рук: интересовался здоровьем моих родителей, возможностями карьерного роста, моим финансовым благополучием и причинами холостяцкого статуса. Мне нечем было похвалиться.

А вот Артур меня удивил. Я помнил его как туповатого парня, отвергнутого студенческим сообществом. Практически он был изгоем. Ему все отказывали в дружбе, а он всё лез и навязывался. Особенно старательно обхаживал элиту. Всегда приходил без приглашения, будь то яхта нефтяного магната, или дача австрийского посла, или ложе Большого театра. Словом, Артур был везде, где тусовались отпрыски богатых и именитых. И дело даже не в социальном неравенстве, а в разнице интересов, в непреодолимой пропасти, какая существовала между культурой московской элиты и скромного кавказского фермерства, к которому относился Артур.

Я к элитам не лез. Держался дистанционно. Мой статус был скромен. Бонусы добавлял отец, который был профессором и слыл уважаемым человеком среди преподавателей и студентов.

Генетической связью я не злоупотреблял. Учился хорошо. Умел за себя постоять. С друзьями был благодарным. С отца не мздоимствовал.

А вот Артур мздоимствовал, причём с родных и слабых! Перед сильными подобострастничал, перед влиятельными заискивал. В среде кавказцев его не жаловали: не прощали мздоимства, лизоблюдства, предательства и дешёвых понтов. Он казался ничтожеством как среди своих, так и среди чужих.

Позже выяснилось, что он имел способности в сфере теневой коммерции. Быстро постиг рынок, обзавёлся влиятельными покровителями и пошёл в рост, демонстрируя незаурядную торгашескую прыть.

Я его не осуждал. Сам был нечист, занимался хакерством и, тем не менее, ничего общего с ним иметь не хотел.

Быстро распрощавшись, я направился к выходу. Вестибюль был полон посетителей, что затрудняло движение. Публика прибывала и жужжала, как растревоженный улей. Здесь были крупные бизнесмены, представители шоу-бизнеса, видные политические деятели и другие, к ним прилипшие и присосавшиеся.

В вестибюле меня задержал администратор и предложил остаться на конкурс.

— Что за конкурс? — поинтересовался я.

— Конкурс по метанию спермы, — беззастенчиво произнёс администратор и, ничуть не смутившись и даже не моргнув глазом, седовласый полковник, каким в прошлом являлся администратор, обстоятельно объяснил, что конкурс проводится регулярно и давно снискал признание и любовь среди элитной московской публики. Суть его состоит в том, что молодые и здоровые парни соревнуются в метании спермы. Выигрывает тот, чья сперма пролетит дальше. Победитель получает приз зрительских симпатий и подарочный сертификат на сумму в один биткоин.

— Это что? Серьёзно? — недоумевал я.

Администратор был серьёзен. Как гвардейский полковник накануне артиллерийского боя.

— Биткоин. Куда серьёзней!

Подоспел Артур и положил руку на моё плечо.

— Сейчас всё объясню.

Я двинул корпусом и сбросил его руку.

— Не надо ничего объяснять! И так всё понятно!

Артур вскипел, но ещё сдерживался. Не проливался через край.

— Послушай, Михаил. Это не то, что ты думаешь. Просто конкурс. Лотерея. Если угадаешь победителя, выиграешь биткоин.

— Нет! Это не для меня! — выкрикнул это так браво, словно выпрыгнул из стерильной пробирки.

Глаза кавказца сузились и налились свинцом, и стали походить на две пули, которые он намерен выпустить и навсегда со мной покончить. Он стоял и молчал, и ворочал тяжёлыми мыслями.

Мне стало понятно, что он не простит. Что ж, пусть не прощает. Меня тоже учили не прощать, когда прощать недопустимо. Я развернулся и быстрым шагом направился к выходу. В дверях столкнулся с Дудоровым, старым школьным товарищем, и очень удивился, увидев его здесь, на производстве похоти и разврата.

— Ты что здесь делаешь?

Санёк вздрогнул. Он тоже не ожидал меня встретить. Повертел головой и похлопал белёсыми ресницами, как это делал в детстве, и нахально оскалился.

— Иду к тубитазу. Пойдём со мной. Вместе отольём!

Глянув свысока, я нехотя согласился.

— Пойдём. У меня есть для тебя минута.

— Минуты хватит. Если нет простатита.

Я хмыкнул и пошёл вслед за ним.

В мраморном туалете, среди чёрных унитазов и нарочитой позолоты, Санёк поведал мне самый омерзительный план, какой только можно было придумать: он собирался участвовать в конкурсе, снимать штаны перед публикой и стрелять своей спермой в глазастый зрительный зал!

— Ты что? Охренел?

— Ну да… охренел.

Санёк скис, виновато глянул и рассказал, как целый месяц готовился, соблюдал диету и воздерживался от спиртного, а тут — бац! — сорвался, злоупотребил и заимел проблему с эрекцией.

Я слушал вполуха, соблюдая неприязнь и отрешённое сожаление. Санёк не отставал, положил ладонь на свою взволнованную грудь и стал просить, умолять и клянчить: помоги, да помоги!

— Будь другом!

Я пожал плечами.

— Да чем же я тебе помогу!

— Выступи вместо меня, — заговорщицки произнёс Санёк.

Отшатнувшись от него, как от бубонной чумы, я растерял слова для ответа. А Санёк всё говорил и говорил:

— Очень надо. Миша! Выручи. Выступи вместо меня. Ты не беспокойся, никто тебя не узнает. Ты будешь в маске. Лица никто не увидит. Будет виден хрен.

Я взорвался.

— Ты соображаешь, что говоришь?

— Соображаю. Мне нужен твой хрен. Твой хрен — моё имя. Ну что? Договорились? Сделаем это вместе! Биткоин поделим пополам.

— Отстань! — выкрикнул я с такой силой, что звякнули чёрные унитазы. Расправил плечи в стареньком пиджаке от Armani, напряг бицепсы и поиграл желваками.

Санёк содрогнулся, приложил обе ладони к губам и постучал ими по прикрытому рту.

— Тише!

Тише я не мог. Я был переполнен взрывчаткой, которая вот-вот детонирует.

— Ты соображаешь, что говоришь? Чтобы хрен обнажился на сцене? Да не бывать такому никогда!

Санёк опять захлопал ресницами: хлоп, хлоп! Точь-в-точь, как в детстве, когда не хотел сознаваться, в чём он набедокурил.

Я оттолкнул его и пошёл прочь. Сан плёлся за мной и говорил, говорил…

— С работы попёрли. Жена бросила. Оставила трёхмесячного ребёнка.

Я не слушал. Пробирался к выходу. Скорее на свежий воздух! Скорей домой, на диван, к компьютеру и чашке кофе.

Сан схватил меня за руку и резко дёрнул.

— Стой!

Я остановился, хотел ему врезать, но почему-то передумал. Что-то меня подкупило в его изменившемся и потвердевшем облике.

— Послушай, — сурово произнёс Дудоров, — Давай по-другому. Ты побудешь с моим ребёнком, а я сбегаю, поищу помощи.

Досадливо скривившись, я открыл рот, чтобы отрыгнуть возмущение: с каким ещё ребёнком! Но тут до меня дошло, что здесь, в этом логове разврата, находился маленький ребёнок. Его серая неприглядная коляска, не раз побывавшая в «Second Hand», кричаще диссонировала с окружающей роскошью.

— Ты притащил сюда ребёнка! — возмутился я, и мой голос, как раскат молодого грома, гулко прокатился по вестибюлю.

К нам повернулись любопытствующие. Сан поёжился и прошипел:

— Тише, тише.

Я ударил его в грудь, но несильно, так, чтобы обозначить отрицательную энергию. Сан ответил мне тем же. Публика поспешила и окружила нас кольцом. На сытых лицах проступил азарт: давай, врежь ему! Я бы врезал, да подскочил швейцар, подоспел администратор и появился хозяин клуба.

— Что здесь происходит?

— Пошли отсюда, — засуетился Сан и покатил коляску.

Я пошёл за ним. Даже не знаю почему: пошёл и всё.

Вскоре мы очутились в гримёрке. Это была просторная комната, оборудованная гримировальным столом, специальным креслом и настенным зеркалом. За ширмой стояла кушетка.

Сан поставил коляску за ширму.

— Посидишь с ребёнком. Всего пять минут. Я добуду допинг и вернусь. И проблема будет снята.

— Нет, постой! — запротестовал я. — Мы так не договаривались. Никаких наркотиков!

Сан сжал зубы.

— Не будь чистоплюем. Миша! Смотреть на тебя противно.

У меня опять зачесались кулаки: самое время врезать. Я порядочный человек. Почему я должен смотреть, как кто-то нюхает героин, снимает штаны и онанирует на публике?

Тут заплакал ребёнок. Я заглянул в коляску: это был сморчок, совершенно непохожий на ребёнка. Но Санёк, видимо, любил этого сморчка.

Он метнулся к коляске и принялся сюсюкать и остервенело качать, пока ребёнок не успокоился.

— Пятнадцать минут, и ты будешь свободен.

Я засомневался.

— А если ребёнок заплачет?

— Покачаешь, — Санёк показал, как надо покачать. — Дашь соску. — Санёк показал, как дать соску. — Если выплюнет, засунешь обратно.

— Куда обратно?

— В рот!

— Нет, я так не могу.

Сан соорудил кулаки. Я отступился. Чёрт с ним! Пусть идёт!

Дудоров ушёл. Я остался.

Дежурство у коляски не составляло для меня труда: ребёнок вёл себя спокойно, стрелял глазками и чмокал соской. Симпатичный оказался парень. Такой же белобрысый, как Санёк. Не хотелось бы, чтобы он вырос придурком. Таким же придурком, каким являлся его отец.

Прождав минут десять, я услышал стук в дверь. Открыл. Вошли двое в белых халатах и саквояжами в руках. Закрыли дверь на ключ. А потом представились: щеголеватый лет сорока, был сексологом, а вахлаковатый лет пятидесяти — психиатром.

— Профилактический осмотр, — милейшим голосом произнёс сексолог и разложил на столе инструменты: тонометр, секундомер, аппарат ЛОД-терапии при сексуальной дисфункции.

«Ё-моё! Когда же вернётся Санёк?»

Я стал доказывать, что нахожусь здесь случайно, что Дудоров скоро вернётся и сам пройдёт этот осмотр.

Сексолог не слушал, делал своё дело и задавал вопросы:

— У вас есть сексуальные дисфункции?

Я не понял:

— Что?

— Дисфункций нет, — заключил сексолог, и я послушно кивнул: конечно, нет.

— Будем сдавать кровь на биохимию.

— Нет! Кровь не надо. По поводу крови обращайтесь к Дудорову.

Сексолог не слушал. Продолжал своё.

— Кровь будем брать из вены. Снимите пиджак. Закатайте рукав. Расположите руку на столе и поработайте кулаком.

Он вскинул надо мной сорокамиллилитровый шприц.

Когда-то сексолог был знаменит, имел свою клинику и преуспевал за счёт мужских проблем. Но потом, после ряда судебных разбирательств, он лишился лицензии, потерял клинику и все имеющиеся регалии. Теперь подрабатывал в ночном клубе.

Другой мужчина, психиатр, ни в чём не участвовал. Он склонился над коляской и посюсюкивал. Ребёнок ему улыбался. Оба были довольны: младенец с обликом Санька и грузный мужчина в образе мясника.

— Пацан? — спросил психиатр, покачивая коляску.

— Пацан, — согласился я.

— Умм, — уважительно отозвался психиатр.

Он тоже был знаменит. У него была психиатрическая клиника. Но психи никому не нужны. Всех психов направили в крематорий. Пытаясь их защитить, психиатр возмутился, апеллируя к принципам гуманизма. Но человеческий гуманизм не являлся гуманизмом для пришельцев из космоса. Психиатр поплатился всем, чем дорожил, что составляло его жизнь. Он остался без клиники и медицинской практики и теперь подрабатывал в ночном клубе.

Большой, харизматичный, с лукавым ленинским прищуром, он располагал к себе и вызывал доверие. Глянул мне в глаза, проник в глубину души, и сразу полегчало. Проблемы отодвинулись, и я перестал сопротивляться. Сел на стул и положил руку на стол.

— Поработайте кулаком.

Я поработал.

— Сожмите руку в кулак.

Я сжал.

Минуя сексолога, мой взгляд неотрывно следил за психиатром. Я увидел, как глаза выкатились из орбит и, уносимые сквозняком, поплыли по воздуху. Вся комната заполнилась полупрозрачной ватой. Краски и звуки угасали. Мир сделался невыразительным, размытым, почти неосязаемым. Последнее, что я услышал — это довольно твёрдый приказ:

— Раздевайся!

В отключке я пробыл недолго. Когда очнулся, сексолога в комнате не было. Мной занимался психиатр.

Обнаружив, что раздет до трусов и пристёгнут наручниками к креслу, я задёргался и забился, как попавшая в клетку птица.

— Пустите меня! Пустите!

— Не дури, — строго предупредил психиатр.

— Я не Дудоров! Вы это понимаете?

— Понимаю. Ты не Дудоров! Ты лучше Дудорова! Ты лучше всех конкурсантов. Будущий победитель!

— Не-е-ет!

Я рванул. Предплечья выдвинулись вперёд, локти активно запрыгали, но запястья оставались на месте, словно пригвождёнными к подлокотникам кресла.

— Послушайте! — взмолился я наконец. — Я хорошо знаю хозяина. Мы вместе учились. Если он узнает, у вас будут неприятности.

— Артур всё знает, — преспокойно возразил психиатр. — Это он распорядился, чтобы мы подсуетились и организовали твоё участие в конкурсе.

— Не может быть!

— Может! Всё может быть! Здесь не такое видали.

Из кармана широких штанин он достал пистолет, потряс им в воздухе и дулом постучал о мой толоконный лоб. Я понял: он не шутит, и сник, затаился, стал обдумывать случившееся.

Прошло некоторое время. Психиатр отвернулся. Воспользовавшись моментом, я крутанул кресло, подпрыгнул и, быстро перебирая ногами, подкатил и сгруппировался, откинулся на спину и резко выбросил ноги вперёд.

Удар пришёлся между ног. Мужик вскрикнул, согнулся и грубо выругался. Кресло откатилось назад. Я попытался повторить, но опоздал. Получил удар в солнечное сплетение. Затих и уронил голову на грудь.

Боль переживал долго. Взвешивал безысходность. Тем временем психиатр обмотал меня скотчем и жёстко зафиксировал в кресле.

Конец ознакомительного фрагмента.