Тирания веры

Ричард Суон (2023)

Экшен, интриги и магия смешиваются во второй книге эпической фэнтезийной трилогии. Битва за Долину Гейл закончилась, но война за будущее Империи только начинается. Обеспокоенный слухами о том, что власть магистра Ордена ослабевает, сэр Конрад Вонвальт возвращается в Сову и обнаруживает, что столица охвачена слухами о восстании. В Ордене Магистров плетут интриги против императора, а еретики открыто проповедуют на улицах. Однако борьбу с этими угрозами придется отложить, ведь внук императора похищен и Вонвальту поручено спасти пропавшего принца. Поиски приведут его, Хелену, Брессинджера и сэра Радомира к южной границе, где они вновь столкнутся с яростью патре Клавера и его рыцарей, а также с темной силой, куда более страшной, чем они могли себе представить. Клавер и предатели собирают силы, но тяжелая болезнь, оказавшаяся проклятием, мешает Вонвальту вести расследование. Чтобы спасти Вонвальта, Хелене нужно добыть «Кодекс изначальных духов» и отправиться самой в загробный мир. «Напоминает Анджея Сапковского. Сложное и мрачное историческое фэнтези, вдохновленное средневековыми политическими конфликтами между государством, армией и церковью». — Kirkus «Благодаря безупречно прописанному миру, остроумию и цепляющим персонажам Суона этот роман органично сочетает фэнтези, детектив и хоррор, и захватывающее повествование наполнено непревзойденным напряжением». — Ханна М. Лонг «Трилогия, которую поклонники таких авторов, как Джо Аберкромби, Джордж Р. Р. Мартин или сэр Артур Конан Дойл, должны обязательно поставить к себе на полку. Этот роман — захватывающее продолжение “Правосудия королей”, полный интриг, предчувствий, качественно прописанного мира и глубоких героев, которые уже первую книгу сделали очень хорошей. А вторая часть превзошла все мои ожидания». — Winter Is Coming «Автор подводит историю к захватывающему, душераздирающему, мрачному и полному напряжения финалу, и я не могу дождаться, чтобы прочитать его». — SFFWorld

IV

Император

«Тратьте благоразумно, правьте справедливо, наказывайте милосердно».

ИЗ ВУКОВИЦКИХ «ГОСУДАРЕВЫХ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ»

На следующее утро мы все собрались в Великой Ложе.

Сэр Радомир и я нашли дешевый трактир и переночевали там. Когда я проснулась, моя голова раскалывалась от боли, а изо рта дурно пахло перегаром и рвотой. Быстро позавтракав хлебом и запив его сильно разбавленным болотным элем, мы вышли на теплые утренние улицы и направились к Великой Ложе, остановившись лишь затем, чтобы купить пасту из соли и листков мяты, которой я освежила дыхание. Меня все еще мучили головокружение и тошнота, но сэр Радомир, заядлый пропойца, выглядел бодро.

В Великую Ложу нас пустили не сразу — пришлось подождать, пока целая эстафета слуг не подтвердит, кто мы такие. Затем нас отвели в покои Вонвальта, в удивительно маленькую, но недурно обставленную комнату на верхних этажах Ложи.

— Доброе утро, — приветствовал нас сэр Конрад, когда мы вошли. Брессинджер уже был там, умытый и одетый, но с кроваво-красными глазами. Сам Вонвальт тоже выглядел помятым, причем не только от похмелья. Похоже, хворь снова дала о себе знать.

— Вам двоим придется умыться и переодеться, перед тем как мы пойдем на встречу с Императором. От вас разит, как от целой таверны. — Он посмотрел на меня. — И, Хелена, у тебя весь киртл перемазан грязью.

При мысли об аудиенции с Императором у меня скрутило живот.

— Мы идем к нему сегодня? — спросила я.

— Да, — ответил Вонвальт. — Пожалуй, в первую очередь мне стоило отправиться к нему, а не к магистру Кейдлеку, но… — Он пожал плечами. — Что сделано, то сделано.

— Как прошел ваш вечер? — спросила я, затем понизила голос и шагнула вперед. — Разве вы не говорили, что магистр Кейдлек — предатель?

Вонвальт резко поднял голову.

— Все гораздо сложнее, — сказал он. Затем на миг замолчал, разбирая вещи на столе. — Это очень деликатный вопрос. Я не могу просто так ворваться сюда и обвинить кого-то в измене. Нужно постепенно во всем разобраться. Возможно, магистр Кейдлек знает — или совершил — гораздо больше, чем говорит, но за один вечер мы точно не докопаемся до истины.

Я вспомнила, как сэр Конрад лежал на мостовой в Долине Гейл, окровавленный и избитый; как он был убежден, что Кейдлек продал нас всех Клаверу. Но теперь, очутившись среди своих коллег, он снова не мог поверить, что кто-то из Правосудий оказался способен на это.

Сэр Радомир и я начали готовиться к приему во дворце. Умывальни и постирочные Великой Ложи были огромны — все-таки здесь жило более тысячи странствующих Правосудий. Мы разделились и искупались. Нам выдали чистые официальные наряды, а нашу одежду постирали.

Одевшись, мы снова собрались вместе и вышли из Великой Ложи. На улице Вонвальт вызвал экипаж, и нас повезли к Императорскому дворцу.

Я не знала, чего ждать от приезда в Сову, но ждала точно не этого. Наверное, мне думалось, что здесь все будет точно так же, как и во всех предыдущих городах, которые мы посещали. Наша жизнь была отнюдь не роскошной, даже несмотря на богатство, привилегии и почти неограниченную власть, которыми обладал Вонвальт. Почти все время и деньги мы тратили на проживание и еду, а не на излишества.

В Сове же сэр Конрад, похоже, решил жить на широкую ногу. За одну поездку от Великой Ложи до Императорского дворца он заплатил больше, чем стоили многие крестьянские дома. Одежда, которую в Ордене равнодушно сняли с вешалки и сунули мне в руки, была лучше любого тряпья, какое я когда-либо надевала. Все это оказалось для меня чересчур. Я чувствовала себя недостойной этого. Ведь я не сделала ничего, чтобы заслужить такую роскошь, лишь впуталась в дела Вонвальта, и все. Начав жизнь нищенкой, я вдруг оказалась среди богатейших людей не только Империи, но и самой Совы. Я ощущала себя мошенницей, словно вселенная решила разыграть какую-то масштабную комедию. Ведь я не была аристократкой. Сколько бы Аутун ни толковал о равенстве, никто никогда не стал бы всерьез считать меня Правосудием. Даже Вонвальт, хотя и не родился сованцем, все же принадлежал к йегландскому дворянству.

Пока мы ехали к Императорскому дворцу, я окончательно раскисла. Эти мысли вкупе с сильнейшей головной болью вывели меня из равновесия. Мне казалось, что я совершенно не готова встретиться с самым могущественным человеком в Империи. В тот миг могущественные люди стояли мне поперек горла.

— Послушайте меня все, — тихо сказал Вонвальт, когда мы вышли из экипажа, обращаясь ко мне, Брессинджеру и сэру Радомиру. — Говорят, будто Император жесток и скор на расправу. Вы все это слышали, в том числе и из моих уст. Зачастую мне выгодно распространять подобные нелицеприятные слухи, поскольку так я могу склонять людей к моей воле, не прибегая к иным, более жестоким мерам. — Вонвальт продолжал говорить, а я тем временем заметила, насколько бледным и изможденным выглядит его лицо. — Конечно, Императора не назвать ни слабым, ни кротким; он суров и своим поведением часто внушает людям страх; но, по моему опыту, он в целом рассудителен. Относитесь к нему с должным уважением, и все будет хорошо.

— Вы хотите сказать… — начал сэр Радомир и закашлялся. — Мы что, тоже пойдем к нему? Все трое? Вместе с вами? Я думал, нас оставят ждать снаружи.

Вонвальт покачал головой.

— Нет, тогда бы я просто отправил вас к себе домой или оставил в Ложе. Вероятно, наша встреча затянется. И, кроме того, Император наверняка захочет выслушать свидетелей.

— Свидетелей?

— Он ведь уже поручил своему сыну повести Легион на север и взять Кругокаменск — разве это не означает, что Император полностью доверяет вашим словам? — спросил Брессинджер.

Вонвальт кивнул.

— Конечно, доверяет. И не я один отправил ему эти вести. Невозможно захватить в Хаунерсхайме целый город, чтобы при этом не поднялся сильный шум. Но вы упускаете главное. Император умен. То, что он выслушает меня, не значит, что он не захочет слушать других.

— «Тот, кто слышит лишь один голос, говорит с одним человеком; тот, кто слышит тысячу голосов, говорит со всем миром», — процитировала я Ротзингера.

— Видите? — сказал Вонвальт. — Хелена все понимает, а она вдвое моложе вас.

Я уже пожалела, что открыла рот, но порой мне очень уж хотелось сумничать и заслужить похвалу сэра Конрада. Я заметила, как Брессинджер и сэр Радомир искоса посмотрели на меня.

Вонвальт указал на огромный сводчатый вход в Императорский дворец.

— Идемте, мы теряем время. Не забудьте поклониться. Одного поклона в пояс будет достаточно. Если Император встанет, нужно сразу же упасть на колени — но не более того. Если перестараетесь, то рассердите его так же, как если бы вы вообще не оказали ему никаких почестей.

Увидев совершенно пустые выражения наших лиц, Вонвальт закатил глаза.

— Ради Немы, просто повторяйте за мной. Идем.

* * *

Поразительно, но почти ведь дворец был занят одним-единственным залом. Снаружи казалось, будто он набит комнатами и десятками миль запутанных коридоров. Наверняка все они тоже где-то имелись, но почти весь объем дворца был отдан под Зал Одиночества — тронный зал Императора.

Когда мы очутились внутри, я не удержалась и разинула рот. Мы шли по иссиня-черному мраморному полу, отполированному до блеска, и наши шаги эхом разносились по залу, как стук камней, брошенных в каньон. Изнутри этот огромный чертог казался даже больше, чем весь дворец снаружи. Создавалось впечатление, будто кто-то накрыл обширным потолком само небо.

В любом другом месте императорский трон выглядел бы внушительно, но в столь масштабном зале он казался просто крошечной точкой. Тем не менее, когда мы подошли ближе — а идти пришлось несколько минут, — точка превратилась в ступенчатый постамент из белого мрамора, на котором возвышалось гигантское кресло с золотыми коваными подлокотниками в виде голов Аутуна и с гигантской круглой спинкой, на которой был вышит знаменитый гобелен Клинера «Война за объединение трех изначальных сованских провинций». По обе стороны от трона лежали три печально известные боевые овчарки Императора — крупные, мускулистые черные псы с острыми ушами и красными глазами, хорошо знакомые врагам Империи. Слева от трона стояла статуя воина с головой волка. Ростом в семь футов, с черной, как будто намасленной кожей, этот истукан был облачен в белые одежды и держал в руках церемониальную алебарду, которой, казалось, мог разрубить человека пополам. Пока мы шли к трону, навстречу нам, к выходу из зала, двигалась вереница сутулых дряхлых советников в богатых одеяниях, которых отпустили перед нашим приходом.

Сам Император почти терялся среди этой роскоши и необъятной грандиозности.

— Сэр Конрад Вонвальт, — пророкотал он.

— Ваше величество, — ответил Вонвальт, низко кланяясь. Рядом, невзирая на его совет, сэр Радомир и Брессинджер рухнули на колени, не сумев сдержать непреодолимый порыв уничижения. Мне же удалось поклониться, но я никак не могла унять дрожь, и мои колени тоже подкашивались. Какой же невероятной выдержкой обладал Вонвальт, раз мог стоять прямо и разговаривать с Императором почти как с равным.

— Мы слишком долго не виделись, мой блудный сын, — изрек государь. Его интонация показалась мне добродушной. Я сразу же увидела в нем сходство с князем Горданом — такие же темно-рыжие волосы длиной до плеч и коротко остриженная борода. Однако кожа Императора выглядела грубее, и ее покрывали морщины, ведь он был стар, многое пережил и нес на своих плечах тяжкое бремя — правил империей, которая вела войну. Его надбровная дуга выступала вперед, скулы были острыми, нос — орлиным, и все это придавало ему суровый, царственный вид. Когда он говорил, его голос звучал глубоко и властно, и мне сразу стало понятно, почему Голос Императора назвали именно так.

— Да, ваше величество, — сказал Вонвальт. — Если позволите, я представлю моих слуг?

— Пожалуйста, представляй, — ответил Император. — Я всегда рад познакомиться с теми, кто присасывается к имперской казне, как щенки к матери. — По его голосу я слышала, что он шутит, но сомнения не дали мне расслабиться.

— Это моя ученица и секретарь, Хелена Седанка, — сказал Вонвальт. Я обмерла. Мне и в голову не приходило, что меня представят первой. Но ничего удивительного в этом не было, ведь, по всем правилам, в иерархии нашего маленького отряда выше меня стоял только Вонвальт. — Если будет на то моя воля, однажды она присоединится к Ордену и сама станет Правосудием.

Император повернулся ко мне. Я ощутила на себе его взгляд; он был столь же осязаемым, как тепло и свет солнца. Он приковал меня к месту, и я замерла, как статуя.

— «Если будет на то твоя воля», сэр Конрад? — переспросил Император, не отводя от меня глаз.

— Она еще сомневается, — пояснил Вонвальт.

В тот миг мне захотелось умереть прямо на месте.

Император задумчиво окинул меня взглядом.

— Значит, она мудра, — наконец изрек он, и его настроение омрачилось. — Боюсь, нам еще придется взяться за твой Орден. Впрочем, вид у тебя такой, будто ты стоишь на пороге Преисподней. Ты болен, друг мой?

Вонвальт прокашлялся.

— Точно не знаю, ваше величество, — ответил он. — В последние несколько недель меня одолевает какая-то хворь.

— Хм-м. Что ж, обязательно обратись к моей Врачевательнице. Видит Нема, я предостаточно ей плачу.

Сэр Конрад в ответ проворчал:

— Ваш сын, князь Гордан, тоже велел мне обратиться к ней.

Император откинулся назад и чуть улыбнулся.

— Так ты видел его?

— Мы встретились к востоку от Баденбурга, государь, где он вел на север Шестнадцатый Легион.

— Хорошо, — сказал Император. — Ведь он отправился в поход по твоей милости. Впрочем, мы к этому еще вернемся. А сейчас расскажи мне о других твоих спутниках. — Он обратил свое внимание на сэра Радомира и Брессинджера. — Может быть, вы уже подниметесь с пола?

Оба вскочили, как марионетки, которых дернули за ниточки.

— Это сэр Радомир Дражич, бывший шериф Долины Гейл, ныне мой второй пристав.

— Рад встрече, сэр Радомир. Твой город сильно пострадал по вине одного из моих маркграфов, и я приношу тебе свои извинения.

Шериф открыл было рот, но не смог произнести ни слова и начал задыхаться, как рыба, вытащенная из воды.

Император, давно привыкший к подобным реакциям и уставший от них, хмыкнул.

— А это кто?

— Дубайн Брессинджер, государь, мой первый пристав.

Император посмотрел на Брессинджера. Затем чуть сощурился.

— Мы прежде встречались? — спросил он.

— Нас никогда не представляли, ваше величество, — ответил Брессинджер. — Но я несколько раз оказывался в вашем присутствии. Я уже много лет служу сэру Конраду приставом.

— Верно, — сказал Император. Он кивком указал на левую культю Брессинджера. — Ты лишился руки.

— Да, ваше величество.

— Как это случилось?

Брессинджер откашлялся.

— В Долине Гейл, ваше величество. В схватке с воином маркграфа Вестенхольца.

— Ты убил его?

— Его и еще нескольких.

Император снова глянул на Вонвальта.

— И ты не счел нужным посвятить этого человека в рыцари?

Сэр Конрад замялся.

— Государь, не подумайте, будто я считаю, что он не достоин этого. Однако в прошлом Дубайн уже отказывался от такой чести.

Император воззрился на Брессинджера.

— Ты верен сэру Конраду.

— До гробовой доски, ваше величество.

— Однако ты отвергаешь благосклонность Империи и все, что она символизирует?

Брессинджер съежился. В трактире, влив в себя несколько кружек болотного эля, он мог горячо, в самых нахальных выражениях осуждать Аутуна и сетовать на захват его родной Грозоды. Но перед лицом Императора он оказался столь же кроток и жалок, как и все мы.

— Я…

— Несомненно, твоя обида на нас порождена Рейхскригом? — прервал его государь.

Я с растущей тревогой переводила взгляд между Вонвальтом, Брессинджером и Императором. Никто из нас не ожидал такой прямоты. В тот миг я не сомневалась: Дубайн сейчас лишится головы.

— Ваше величество, я…

— Я не допущу, чтобы среди моих подданных ходили толки, будто их властитель не ценит верность своих слуг — а если ты слуга сэра Конрада, то ты и мой слуга.

— Ваше величество, я ничуть не хотел оскорбить вас.

— Однако же оскорбил, — изрек Император. Лишь тогда мне показалось, что он шутит над нами, но меня все же одолевали сомнения. Вонвальт тем временем оставался невозмутим.

Брессинджер снова рухнул на колени. Император встал, и тогда, как и велел нам Вонвальт, на коленях оказались мы все.

— Что ж, Дубайн Брессинджер, хочешь ты того или нет, боюсь, ты заслужил рыцарский титул. — Облаченный в великолепные дорогие одежды и мантию Император сошел с мраморного постамента и возложил руку на голову Брессинджера. — Теперь ты — сэр Дубайн Брессинджер, рыцарь благородного Ордена рыцарей Аутуна. — Государь убрал руку. — Можешь титуловать себя, как только пожелаешь, — прибавил он, презрительно отмахнувшись, словно ему вдруг все наскучило. Затем Император снова повернулся к Вонвальту. — А теперь, сэр Конрад, пойдем со мной. И возьми своего секретаря, раз уж она собирается присоединиться к твоему Ордену. Нам нужно обсудить государственные дела. — Он обернулся через плечо. — Кимати?

Статуя с головой волка шевельнулась. Я ахнула.

Император недовольно покосился на меня.

— Будь добр, проводи этих двоих. — Он указал на Брессинджера и сэра Радомира, чье свидетельство, вопреки ожиданиям Вонвальта, не пригодилось. — Сегодня я больше никого не приму.

Воин с волчьей головой склонил голову и покинул свой пост, чтобы вывести сэра Радомира и Брессинджера из Зала Одиночества.