Город клинков

Роберт Джексон Беннетт, 2016

Этот город был крепостью богини войны и смерти, когда Континент правил всем миром. Здесь рождались воины, одаренные сверхъестественной силой, и они держали в страхе все население Сайпура, бывшей имперской колонии. Но потом Сайпур сверг власть Континента, а божество убили. Теперь город лежит в руинах, и для его новых хозяев это лишь пустыня, где царят варварство и насилие. Именно сюда приезжает генерал Турин Мулагеш – героиня Мирградской битвы и свидетельница постыдной и страшной тайны в истории Сайпура. По официальной версии генерала отправили в почетную отставку. На самом деле она должна проверить деятельность местных ученых: те совершили открытие, способное полностью изменить мир – или уничтожить его. Но когда в городе начинаются жестокие ритуальные убийства, становится ясно, что здесь до сих пор обитают призраки прошлого, что время ничего не лечит, а смерть, кровь и боль не исчезают без следа даже спустя много лет и способны породить настоящих монстров.

4. Черная комната

Не завидую я Лалиту Бисвалу. Он сделал очень трудный выбор. Самый трудный за всю его карьеру. И уж точно самый трудный за все время Лета. Я полагаю, что он прекрасно знал: как бы он ни поступил, что бы ни выбрал, его и его солдат за это накажут — если они выживут. А на это никто не надеялся.

Возможно, когда-нибудь по отношению к генералу историческая справедливость будет восстановлена и история окажется более благосклонным судьей, чем мы с вами. И хотя Желтый поход изменил течение войны в нашу сторону, применяемые во время него методы ведения военных действий были таковы, что мы вынуждены отрицать, что Желтый Поход вообще когда-либо имел место.

Из письма главнокомандующего генерала Ади Нура премьер-министру Ашаре Комайд, 1722 г.

Мулагеш сидит у окна. За спиной — просторная большая комната. За окном — потрясающий вид на Вуртьястан: город распростерся внизу, взмигивая, как стая светлячков, тысячами окон. Однако наслаждаться зрелищем не получается. Разговор с Сигню сильно подпортил Мулагеш настроение.

Куда, куда она полезла? Зачем? И теперь — влипла так влипла, да…

Она встает, подходит к сумкам, роется в них и вынимает что-то завернутое в старый шарф.

Новизна не слишком ее манит, однако генерал Мулагеш практична: эффективность есть эффективность. Поэтому она, в отличие от большинства офицеров ее возраста, научилась владеть огнестрелом. Больше всего ей нравится вот эта злобная милашка: коротенькая, толстая, курносая штуковина под названием «карусель». Штуковину так прозвали за то, что пять патронов прокручиваются в барабане с каждым нажатием спускового крючка. «Карусель» весьма просто заряжать и разряжать даже однорукому человеку. Вытащил пустой барабан — задвинул полный. По движущейся, в смысле живой, мишени ей еще стрелять не приходилось и, хочется надеяться, не придется, однако Мулагеш кладет штуковину на тумбочку около кровати. На всякий случай.

И ложится. А завтра она поедет туда, где Чудри видели в последний раз, — в форт Тинадеши.

Мулагеш закрывает глаза и прислушивается к шуму волн у подножия утесов.

Не забывай, где ты. Не забывай, где ты находишься.

* * *

Мулагеш просыпается ровно в пять, решительно берет в руки блокнот и реквизирует для собственных нужд телефон — а их в штаб-квартире ЮДК не так-то уж и много — и звонит в форт Тинадеши. В трубке слышится брякающий металлом голос сержанта-телефониста. Сержант изумлен: ее ждали, но не так скоро. Впрочем, ей улыбнулась удача: генерал Бисвал в крепости, как раз вернулся после инспекционной поездки по укреплениям и крепостям, и да, он сможет сегодня уделить ей время.

— Если, конечно, машина сумеет доехать и забрать вас вовремя, генерал, — добавляет сержант.

— А с чего бы ей не доехать вовремя?

— Видите ли, из крепости в город ведет только одна дорога, и качество покрытия… сильно варьируется. Это единственная дорога в городе, по которой может пройти автомобиль, но ехать все равно долго.

— Значит, с собой горячий чай не брать, а то на коленки прольется?

— Именно так, генерал.

— Отлично…

Автомобиль подъезжает, и его реально трудно разглядеть под слоем грязи, мха и гравия. Так рачки и ракушки облепляют киль корабля. Молодец она, что догадалась надеть не парадную форму, а рабочую.

— Проклятье, — говорит она вылезающему из кабины водителю, — мы колеса-то по дороге не потеряем?

И тут она смотрит на парня и задумывается: откуда она его знает? Молодой, невысокий, но крепко сложенный, бородка аккуратно подстрижена. Был бы красавец, если бы не безвольный подбородок… Но она явно его знает. И он знает ее, иначе бы не лыбился так радостно.

Он споро отдает честь:

— Доброе утро, генерал. Готовы к поездке? Прошу на борт!

— Я тебя знаю, — говорит она, подступая поближе. И тут — раз! И ее осеняет. — Твою мать! Старший сержант Панду, нет? Из Мирграда! Это же ты?

Парень расплывается в счастливейшей из улыбок. Он так и светится от гордости.

— Да, мэм. Рад вас видеть.

Она помнит его лучше, чем остальных солдат, которые служили в Мирграде под ее командованием: Панду капитанил в команде гребцов, которые тренировались летом на Солде. Мирградцы их терпеть не могли и постоянно жаловались. А еще она запомнила его, потому что парень был отличным фехтовальщиком. Сама она неплохо владела клинком, но текучую грацию, с которой работал мечом Панду, ни с чем не перепутаешь.

— Ты, я смотрю, подрос и вытянулся, — говорит она. — Какого лешего ты тут делаешь?

— Да машину в основном вожу, мэм, — бодро отвечает Панду. — Оказалось, не так-то уж много солдат здесь в автомобилях понимает, так что эту почетную обязанность возложили на меня, мэм.

Она по старой привычке быстро оглядывает Панду: руки-ноги целы, щеки не запавшие, значит, питается хорошо, зубы от цинги не шатаются. Так-так-так, спокойно, он больше не твой. Он теперь Бисвала. А может, он сам по себе солдат.

— Надеюсь, ты стал водить лучше, сержант. Мне бы наверх доехать, да побыстрее, но очень хочется добраться до базы живой и здоровой.

Панду широким жестом распахивает перед ней дверь:

— Дорога — струна ваши, — это в Сайпуре есть такой музыкальный инструмент, а машина — мой лук. Садитесь, мэм, я доставлю вас в расположение части в наилучшем виде.

— Языком ты чешешь бодро, — говорит Мулагеш, забираясь в кабину, — посмотрим, какой из тебя водитель…

Десять минут спустя Мулагеш разглядывает из окна машины Вуртьястан: пейзаж прыгает у нее в глазах вместе с машиной, то взлетающей вверх, то зарывающейся носом прямо как лодка в шторм. За окном проносятся палатки, юрты, выгребные ямы и проулки, какие-то хибары, которые вот-вот снесет здешний ветер. А среди всего этого трущобного безобразия высятся странные камни, похожие на полуразвалившиеся курганы-каирны. Камни стоят ровными рядами вдоль берегов Солды, и что-то в них есть такое тревожно-необычное, хотя не вдруг поймешь что…

— Проклятье, натуральный лагерь беженцев, — бормочет Мулагеш.

— Так бы оно и было, генерал, — отвечает Панду, — если бы не это.

И он тычет пальцем в каирны.

— Что ты имеешь в виду?

Она присматривается к очередной куче камней, мимо которой они как раз проезжают. А каирн-то гораздо выше, чем кажется издалека: в нем двадцать, а то и все тридцать футов. Сверху что-то такое круглое, что это? Да это же голова! Бугорки пустых глаз, вот нос круглится… Она присматривается к остальным, разглядывает наросты дерна на их вершинах — да они все такие же…

— Статуи, — говорит Мулагеш. — Это же статуи, правда?

— Да, прежде это были статуи, — кивает Панду. — Ходят слухи, что раньше тут Стражи реки приветствовали тех, кто проплывал вниз по течению в ворота Старого города.

И он кивает на нависающие над рекой пики.

— Климат у них сменился, теперь им не сладко…

Интересно, как оно раньше все выглядело… Высокие человеческие фигуры стояли над берегами, по-королевски величественные, а теперь… что от них осталось? Бесформенные, разбитые кучи камней, обращенные мертвыми лицами к отсутствующему городу…

— И как оно, жить в тени этих штук?

Они уже поднялись к самым вершинам скал. Над горизонтом грозовым облаком вырастает форт Тинадеши — огромный, темный, влажно поблескивающий бастионами, щетинящийся, подобно гигантскому дикобразу, пушками.

— Думаю, станцам не привыкать жить так — под прицелом крупного калибра, — говорит Панду.

— Станцам?

— Э-э-э… да. Мы так местных называем, мэм.

Мулагеш хмурится. Слово оставляет во рту противный привкус. А может, это все нависающий над дорогой форт…

Когда они подъезжают к первой линии колючей проволоки, Мулагеш замечает к северо-западу от крепости, не далее чем в двух милях от ее стен, любопытное сооружение. Выглядит оно совершенно безобидно — скучное и маленькое бетонное здание, однако вокруг него торчит едва ли не больше, чем в целой крепости, охранных вышек. И колючей проволоки вокруг него намотано чуть ли не в два раза больше, чем вокруг форта.

— Это что за хрень такая? — интересуется Мулагеш. — Это ж скоко колючей проволоки на периметр пошло, страшно подумать…

— Я так думаю, они хотят еще один форт построить, генерал, — говорит Панду. — Ну, во всяком случае, так говорят. Но пока не особо у них дело продвинулось.

Мулагеш согласно кивает: она прекрасно знает, что это легенда — интересно, Панду в курсе или нет? Маленькое серое зданьице, похоже, стоит над тем самым месторождением.

— Панду, а как тебя сюда занесло? — спрашивает она. — После Мирграда ты мог бы выбрать место получше.

— Ну, когда генерал Бисвал здесь принял командование, я не смог удержаться. Он же и у вас раньше был командиром, да? Я служил под вашим командованием, мэм, и получил страшно полезный опыт. Наверное, я решил и дальше опыта набираться, мэм.

— Зачем это?

— Ну… — Панду мучительно подбирает слова. — Нынче настоящих героев прошлых лет в строю осталось — раз-два и обчелся. А когда они выйдут в отставку, все забудут, как оно на самом деле все было.

Мулагеш смотрит в окно на ощетинившиеся темными елями голые холмы и пытается не думать о том дне, когда впервые увидела такие елочки.

— Да. Это будет весьма печально…

* * *

Форт Тинадеши назван в честь знаменитой изобретательницы Валлайши Тинадеши. Это одно из самых старых сайпурских укреплений на Континенте — наполовину это крепость, наполовину военная база. Внушительная береговая батарея, отвесные стены, просторные казармы, и все это опутано рядами и рядами колючей проволоки — форт Тинадеши стоит памятником мрачному величию и одновременно строительному гению: чего в нем только нет и ко всему он готов — ведь здесь, в Вуртьястане, может случиться все что угодно. Истинно, здесь из беспорядка рождается грандиозный и благородный порядок, — так размышляет Мулагеш, пока авто еле-еле ползет через ворота, нависающие над ними темными стенами.

Интересно, что об этом думала Сумитра Чудри. Мулагеш читала ее досье, покачиваясь на борту «Кайпи». Девушка отслужила полтора года в армии — обычное дело для того, кто хочет потом попасть в министерство. За это время она умудрилась отхватить Серебряную звезду и Золотое перо за «выдающуюся службу» — все за действия во время «беспорядков» (на самом деле речь шла о нападении континентцев на блокпост).

Уж кто-кто, а Мулагеш точно знает, что скрывается за сухим канцеляритом представления к наградам. Она выстрелила и убила кого-то. Потому что этого потребовала обстановка. А вот и представление к Серебряной звезде — Чудри ранили в ходе перестрелки.

Да, подтвердил тогда Питри. Девушка получила болт в левое плечо. Да, когда континентцы напали на блокпост. Всадили прямо над ключицей. Она чуть не умерла, но сумела выдрать болт после того, как получила ранение.

Ничего себе. Будучи тяжело раненной, взяла и вытащила из себя болт, которым ее едва насмерть не прибили? Суровая дама. Или ей очень повезло.

Питри немножко помолчал. И сказал, что, судя по тому, что говорят о Сумитре, дело не в везении. А в том, что да, женщина непростая, угу.

Панду паркуется, они заходят в форт. Внутри влажно, все дышит могильной сыростью, коридоры широченные, лесенки заворачиваются узкими спиральками. А ведь эта часть крепости строилась еще во времена каджа — иначе с чего ей быть такой… старомодной, чтобы не сказать — конструктивно дефективной. Мулагеш приходилось видеть много крепостей в проекте и в реальности, и здесь просчеты так и бросаются в глаза: вот эта лестница узковата, при эвакуации начнутся проблемы, окна слишком большие, хорошо простреливаются, так и тянет пригнуться, когда мимо идешь.

— Куда мы? — спрашивает Мулагеш, шагая вверх по бесконечной спиральной лестнице. — Я думала, Бисвал здесь.

— А он и здесь, мэм, — отвечает Панду. — Он в гнезде, прямо над нами.

— В чем он?

— В гнезде. Прошу прощения, в вороньем гнезде. Генерал Бисвал любит говорить, что думает глазами, так что ему нравится, когда из окна открывается хороший вид.

Вот о чем он, демон его забери? Но тут сверху просачивается сероватый свет, и они выбираются в круглую комнату со стеклянными стенами — такие обычно оборудуют на верхушках маяков. Мулагеш выглядывает в окно, голову тут же ведет: ну и высота! Вся крепость как на ладони где-то в трехстах футах под ней…

— Генерал Бисвал, — произносит Панду. — Генерал Мулагеш.

Мулагеш оглядывается. Комната, похоже, умостилась на вершине самой высокой башни форта, и ее превратили в походный офис: вон письменный стол, на окнах наклеены карты региона — и многие ей очень знакомы… Карты настолько яркие и подробные, что взгляд на мгновение путается, и только спустя минуту она понимает, что за столом сидит кто-то в оранжевом тюрбане.

Этот кто-то ворчит и медленно разворачивается в своем кресле. И смотрит на них.

Мир вокруг генерала Мулагеш начинает медленно вращаться.

Как же он изменился. Да, что-то в нем осталось от Бисвала прежнего — широкоплечего, крепко сложенного молодого человека, но теперь он раздался в поясе и в животе, аккуратно подстриженная, ухоженная бородка снежно-белая, а на переносице сидят очочки в тоненькой оправе.

А вот глаза остались прежними: они такие же бледно-бледно-серые, глубоко посаженные и смотрят настороженно, словно из щели дзота.

Генерал Лалит Бисвал улыбается — не очень-то весело, надо сказать, — и поднимается на ноги.

— Во имя всех морей, — говорит он. — Во имя всех морей, Турин! Турин, это правда ты? Сколько же лет прошло? На вид ты старуха старухой, и не признаешь сразу!

— На себя посмотри, — усмехается Мулагеш. — Теперь-то я понимаю, почему мне не хочется встречаться с бывшими коллегами. Смотрю на вас и вижу, в какую старую развалину я превратилась.

Он пожимает ей руку — что ж, и это в нем не поменялось: у него пальцы человека, предназначенного судьбой либо строить, либо разрушать. И тут, к ее изумлению, он ласково привлекает ее к себе и заключает в объятия — прежде за ним такого не водилось…

— Мне плевать, — говорит Бисвал. — Жалко, что мы с тобой раньше не встретились…

Он берет ее за руки и всматривается в лицо — ни дать ни взять отец, разглядывающий вернувшегося из частной школы-интерната ребенка.

— Я себя чувствую старым въедливым кротом. Неужели то, что было, действительно было? А погляжу на тебя — и как ветром сдувает такие мысли…

Мулагеш пытается обнять его в ответ, но получается не ахти: левая рука болит, а правая то и дело непроизвольно сжимается в кулак. А он пахнет почти так же, как раньше: мускусный мужской, но не неприятный запах, что-то в нем есть от можжевеловых ягод и сосновой хвои. Но даже слабый след прежнего его аромата тут же тащит за собой шлейф воспоминаний и других запахов: дыма, пепла, дождя, навоза, тухлой еды, гнилого мяса, — а с ними приходят и звуки: пронзительные крики и бормотание пламени.

«Не забывай, где ты, Мулагеш. Не забывай, где ты находишься».

Бисвал отпускает ее.

— Старший сержант Панду, вы свободны. Не стоит молодым смотреть, как старики жалеют друг друга. — И он одаривает Мулагеш веселой улыбкой. — Как насчет чашечки чаю? За чаем мы наконец-то забудем о проблемах этой мерзкой дыры.

* * *

^— Как говорил один мудрец, — произносит Бисвал, разливая чай, — если пастух спит со своими козами, однажды он начнет сам болтать по-козьи. И тогда — кто скажет, где пастух, а где козы?

В окна барабанит дождь. Вот это ощущение, что башня раскачивается вместе с комнатой, — правда? Или игра воображения? Нет, нет, башня не может ходить ходуном у них под ногами…

— Ты считаешь вуртьястанцев козами? — интересуется Мулагеш, наблюдая, как над краем чашечки лениво клубится пар.

— Нет, — отвечает Бисвал, наливая чаю себе. — Я считаю, что для них это незаслуженный комплимент.

Голос у него точно не изменился: по-прежнему такой же низкий и хрипловатый, словно корабельный брус поскрипывает на волнах. И манера разговаривать осталась той же: словно бы ему не очень хочется, но надо же произнести до конца реплику. Беседуешь с ним как с бульдозером: медленно, но верно он прет на тебя.

— Какая обстановка в городе?

— На первый взгляд все просто. Министр Комайд желает построить порт, так? Расчистить русло, обеспечить проход вверх по реке, полностью изменить Континент, так?

— Ну и?

— Проблема в том, как это все отражается на местной политике — если к здешнему козьему месиву применимо это слово, оно для них слишком цивилизацией отдает. Все дело в давнем соперничестве.

И он показывает на развешанные по стеклянным стенам карты. На одной из них — районы по берегам Солды и выше в горы, каждый обозначен своим цветом.

— Вуртьястанцы, Турин, бывают двух видов. Те, кто живет в горах, и те, кто селится на берегах реки. Те, что у реки, — они богатые, толстые и счастливые. У них лучшие пастбища, и они нещадно обирают тех, кто желает переправиться через Солду. А вот те, что в горах… В общем, у них все сложно: жизнь тяжелая и всегда была тяжелой. Поэтому у них вошло в привычку драться за более плодородные участки земли.

— И что?

— Это правильный, разумный вопрос. И что нам до этого? Какое отношение вся эта козья бредятина имеет к строительству порта? Кому какое дело до этих долбанов? Но, к сожалению, если мы хотим открыть порт, нам придется сосуществовать с этими людьми. Если мы расчистим русло и река станет судоходнее, кому мы наступим на больную мозоль?

Мулагеш морщится и кивает:

— Вот оно что.

— Именно. Прибрежные племена хотели бы прибрать к рукам новые земли, чтобы туда переселиться. Однако единственные плодородные земли дальше от рек принадлежат горным племенам — точнее, это единственные пахотные земли, которые принадлежат горным племенам. И это очень беспокоит горные кланы. Беспокоит настолько, что они нападают на поезда с военными грузами, воруют взрывчатку и винташи, а потом берут это все в ручки и айда воевать. Это настолько их беспокоит, что они разоряют и жгут приграничные поселения. Это настолько их беспокоит, что они взяли и прямо в лоб выстрелили предыдущему военному губернатору этой сраной провинции. Вот насколько их это все беспокоит.

— Это, мать твою, сильное, я скажу, беспокойство какое-то…

— Очень, очень сильное, — кивает он. — Я здесь уже год с небольшим, и мне предстоят переговоры с вождями племен. Хочу, чтобы они перестали убивать друг друга. И нас заодно. Но я не сильно надеюсь на успех. Кстати, хорошо, что ты в походной форме. Не стоит сильно выделяться в массе солдат и светить погонами. Тинадеши выглядит надежным, однако это все равно передний край. В холмах сидит куча народу, которая с радостью откроет прицельный огонь по твоим аксельбантам.

— А как ты здесь оказался? Предыдущего командующего застрелили, и они обратились к тебе?

Бисвал словно бы сдувается.

— Нет. Не совсем так. Я… преподавал. Преподавал военную историю в Академии Абхишек. Другими словами, меня… на полочку поставили.

Мулагеш кивает. «Поставить на полку» — так в армии говорили о солдатах, оперативниках и офицерах, которых теоретически не отправляли в отставку или в запас, а как бы задвигали в угол. И забывали про них. На полку можно было попасть по ряду причин: вызвать неудовольствие политиков, провалить операцию или совершить какую-нибудь непростительную ошибку… А некоторых отправляли на полку просто из-за возраста. Постарели — с глаз долой. Очень мало кто отправляется на полку добровольно. Как она… «И даже это у тебя не вышло сделать по-человечески, Мулагеш…»

— Никто не хотел сюда ехать, поэтому мне дали второй шанс, — выговаривает Бисвал. — Я должен был понять: если они мне это предлагают, соглашаться не надо. Тут все слишком непросто, и на мне тяжким грузом висит ответственность за сотни душ…

Мулагеш взглядывает на карту с укреплениями Вуртьястана:

— Сколько всего?

— Семь тысяч здесь, в Тинадеши. Четыре — в форте Хаджи, где эти ребята больше всего любят нападать на поезда — вот здесь, прямо к северу от горных районов. Три с половиной тысячи в форте Лок. Еще больше — на границе с Жугостаном. А всего под моим командованием оказалось двадцать три тысячи солдат, Турин. Это много, но нам нужно еще больше.

— Еще больше?

— Да. Контингент слишком рассеян по фортам и укрепрайонам. Мой предшественник попытался атаковать базы мятежников в горах, но потерпел прежалкое поражение. И оно стоило ему жизни. На данный момент военный совет предписывает исключительно оборонительные действия. Удерживать занятое. Строить укрепления. Защищать гавань. Словно мы им там нужны — дрейлинги сюда почитай что армию прислали. У них даже многоствольный пулемет есть на вооружении.

— Вот как. — Мулагеш делает про себя мысленную отметку. — Даже многоствольный пулемет, ничего себе.

— А еще огнестрел каким-то образом оказался у станцев. — И Бисвал бросает короткий — слишком короткий взгляд — на «карусель» у нее в кобуре. — Ненавижу их, Турин. Ненавижу эти новые пушки, а они теперь повсюду.

— Никогда не думала, что ты такой технофоб, — замечает Мулагеш.

— А я и не технофоб вовсе, — рычит он. — Но эти штуки… из них убить человека — раз плюнуть. С арбалетами все ведь не так просто было: поправка на ветер, все такое, ветер чуть сильней стал — вообще пиши пропало, стрелять невозможно. Да и не больно далеко ты мог выстрелить. Но вот винташи… Раз — и все поменялось: от арбалетов мы перешли к полностью автоматическому оружию… Убить и умереть стало слишком просто, Мулагеш…

— У нас всегда была возможность открыть их производство, — говорит Мулагеш. — Мы просто не могли вывести его на нужную мощность.

— Лучше бы мы это производство вообще не открывали, — злится Бисвал. — Ты что, из новообращенных, Турин?

— Не можешь победить — возглавь. Особенно если у тебя вот такие вот небольшие проблемки с конечностями. — И она поднимает протез.

— Да, — горько кивает он. — Я слышал о том, что случилось. Мне очень жаль.

— И мы оба знаем, что ничего особенного там не случилось. К тому же я жива. Жива — вот и хорошо, многие и того не имеют…

— Да. Ты права. Ты всегда хорошо определяла приоритеты, Турин. Я был очень удивлен, когда мне сказали, что ты ушла. Почему ты ушла, Турин?

Она подчеркнуто равнодушно пожимает плечами:

— Они хотели, чтобы я была тем, кем я не являюсь.

— Вот оно что. Политиком, правильно я понял?

— Что-то вроде этого.

— А теперь ты здесь на обзорной экскурсии, — говорит Бисвал. — Впервые слышу, чтобы на экскурсию отправляли к нам. Почему тебя прислали именно сюда?

— Я отдавила кучу ног в дорогих ботинках, когда уходила, — вздыхает Мулагеш. — Они могли бы просто забыть о наших… расхождениях, но они не забыли. Я даже не думаю, что они хотели меня отправить с каким-то реальным поручением. Думаю, меня сюда послали с надеждой, что тут-то я и упокоюсь…

Взгляд Бисвала разом затуманивается:

— Да. Я… я о таком тоже думал. Возможно, они просто хотят избавиться от нас. Мы с тобой еще живы — неудобно как-то, не находишь?

Она молчит, не зная, что сказать. Ее подташнивает. Десять лет она ни с кем это не обсуждала и никогда не хотела, чтобы тему подняли вот так откровенно в беседе, тем более в беседе с человеком, который ими командовал. Командовал ими тогда, когда все это случилось.

Она хотела забыть. И у нее даже неплохо получилось. Миру совсем не следовало напоминать ей о том, что Желтый поход действительно имел место…

К счастью, их прерывают: кто-то поднимается вверх по лестнице. Мулагеш оборачивается: входит сайпурский офицер в возрасте за сорок. По шевронам на форме понятно: она — капитан первого класса. А еще по всему виду женщины — выдающийся вперед подбородок, напряженные плечи, широко расставленные ноги — ясно: она смертельно опасна. В любой момент готова нанести или отразить удар. Волосы увязаны в узел, такой тугой, что, кажется, натягивает кожу лба. А на месте пробора — странная светлая полоса. Хотя нет — это широкий шрам, словно кожу содрали одним длинным движением. Однако взгляд у нее неподвижный, спокойный — взгляд солдата, побывавшего во множестве боев, причем самого жесткого и грязного толка.

Выбравшись с лестницы в комнату, капитан лихо разворачивается на каблуках и отдает честь:

— Генерал Мулагеш. Для нас честь принимать вас здесь, в Тинадеши.

— А, Надар. Ты нашла меня, — кивает Бисвал.

— Когда вы в Тинадеши, генерал, то почти всегда находитесь в гнезде.

И она осуждающе поглядывает по сторонам:

— Хотя я и против этого.

— Турин, познакомься с капитаном Киран Надар, командующей гарнизоном форта Тинадеши. Надар не нравится, что я здесь расположился. Она думает, что станцы опасны и могут этим воспользоваться. Однако я сижу здесь именно по этой причине — я знаю, что они опасны. — И он смотрит на восток, где высятся ощетинившиеся утесами розовые пики гор Тарсил. — Отсюда открывается прекрасный вид на расположение возможного противника.

— Я полагаю, что это место — нечто вроде музейного экспоната, — говорит Мулагеш, поднимаясь и оглядывая комнатку. — Гнездо строили до того, как артиллерия и огнестрел стали дальнобойными…

— Именно, — соглашается Надар. — Наш предыдущий командир погиб от руки снайпера — да будет его сон мирным, — и потому я нервничаю всякий раз, когда генерал Бисвал решает выпить здесь чаю.

— Возможно, мне нравится проводить время в старинных частях крепости, — продолжает Бисвал, — потому что они мне напоминают о временах, когда мы четче представляли цели нашего здесь пребывания.

Надар опускает глаза. В комнате повисает неловкое молчание.

— Потрясающее место, — пробует снять напряжение Мулагеш, но ее слова беспомощно повисают в воздухе.

— Не сомневаюсь, генерал, что вы видели множество гораздо более современных укреплений, — в голосе Надар звенит уязвленная гордость, — однако здесь мы вынуждены обходиться тем, что имеем.

— Однако часть форта выглядит вполне современной.

Мулагеш переходит на западную сторону комнаты, выходящую на океан и скалы. А перед скалами пуговкой торчит непонятное квадратное зданьице, которое она видела на подъезде. Зданьице, опутанное километрами колючей проволоки.

— А это что еще за демон знает что?

— Мы хотели расширить форт, но не вышло, генерал, — быстро отвечает Надар.

— Расширить форт?

— Да, генерал.

Мулагеш пристально смотрит на нее:

— Нет.

Надар уже не выглядит столь уверенной в себе, Бисвал с непроницаемым выражением лица переводит глаза с одной женщины на другую.

— Я видела, как расширяют укрепления, капитан, — говорит Мулагеш. — Много раз. И это — не тот случай. К тому же в свое время я наблюдала много предложений и просьб расширить форт Тинадеши. Ни одно из них не было утверждено. А строительство этого здания явно получило добро.

Надар смотрит на Бисвала, а тот отвечает ей красноречивым взглядом: мол, я же тебе говорил. Надар сердито хмурится и отвечает:

— При всем уважении, генерал, — и я думаю, вы меня правильно поймете, — это военная тайна, и я полагаю, что вы не имеете к ней допуска.

— Возможно, капитан. — И она подчеркнуто небрежно роняет: — Так это связано с металлом?

Надар вздрагивает так, словно ей отвесили пощечину:

— Ме… металлом?

— Ну да. Металлом, который вы тут нашли.

— Но как… как вы… — Надар пытается взять себя в руки. — Как вышло, что вы, генерал… э-э-э… информированы об этом?

— Я видела кое-какие отчеты еще во времена, когда заседала в Военном совете.

Это, конечно, вранье, но, поскольку люди обычно слабо себе представляют, чем занимаются и что знают влиятельные чиновники, в такую ложь легко поверить.

— Видимо, все произошло до того, как вашу тайну сделали особо секретной тайной. Я полагала, что речь идет о какой-то местной любопытной находке, только и всего. Однако если все вдруг сделалось таким невероятно тайным, да еще и обернутым в столько слоев колючей проволоки… что ж, наверное, это действительно крайне любопытная находка.

В комнате повисает долгое молчание.

Бисвал откидывается в кресле и хмыкает.

— Время было милостиво к твоему разуму, Турин. Ты поумнела с тех пор, как я тебя видел в последний раз.

— Полагаю, это комплимент, сэр, — отвечает Мулагеш.

— Генерал Бисвал, — говорит красная как рак Надар, — я… я не думаю, что приказы касательно конфиденциальных сторон нашей деятельности здесь — это нечто смешное! Если произошла утечка, мы обя…

— Я помню, как однажды молодая капитан очень тактично сказала мне, — перебивает ее Бисвал, — что приказ есть приказ, ему нужно повиноваться, однако мы тут, а Галадеш — в тысячах миль отсюда.

Надар краснеет еще сильнее.

— И все же это очень серьезно. Даже если лицо, которому разгласили конфиденциальную информацию, — генерал Мулагеш. Я считаю, что если она знает, то, вполне возможно, кто-то еще осведомлен об этом. А это уже ставит под угрозу конфиденциальность информации.

— Вы правы, капитан, — говорит Бисвал. — В то же время утечка произошла не по нашей вине — и я с удовольствием сообщу об этом в Галадеш. Возможно, нам следует поблагодарить генерала Мулагеш за то, что она вообще поставила нас в известность об этой утечке.

— Я здесь всего лишь с «обзорной экскурсией», — говорит Мулагеш, — и я не хотела бы создавать вам помехи.

— А ты и не создаешь, — пожимает плечами Бисвал. — Помехи создает этот проект. Однако нам необходимо обеспечить секретность, а лучший способ ее обеспечить — это четко обозначить, что, собственно, в проекте секретного. Капитан Надар, будьте добры, передайте генералу Мулагеш для ознакомления все документы касательно операции «Ковчег Молний».

Надар морщится, словно только что проглотила ложку какого-то отвратительно горького лекарства.

— Я не хочу больше тратить время на обсуждение этой невероятной глупости, — спокойно говорит Бисвал, поднимая обе ладони. — Пожалуйста, Надар. Покажи ей, на что наше правительство спускает деньги. Пусть она прочитает про эту дурацкую эскападу, из-за которой нам отказали в финансировании новых укреплений, припасов и увеличения личного состава.

— При всем уважении, генерал, — говорит Надар, — это грубейшее нару…

Тут она осекается — с бастионов доносятся легкие хлопки. Мулагеш встревоженно интересуется:

— Это выстрелы?

Однако Бисвал с Надар не выглядят удивленными. Бисвал смотрит на часы:

— Ах да. Я и забыл.

— Какого демона? Что это было? Звучало как залп из винташей!

— Так оно и есть. — Бисвал вынимает подзорную трубу и идет к стеклянной стене. И наводит трубу на восточный двор, отделенный от остальных укреплений многочисленными оградами из колючей проволоки. — Это наша обычная, так сказать, рутинная деятельность здесь.

И он передает Мулагеш подзорную трубу. Она быстро понимает, куда нужно смотреть. И хотя над плацем еще плавает пороховой дым, понятно, что там произошло.

С одной стороны двора выстроились девять сайпурских солдат с винташами. С другой — высокий земляной вал, песок у его подножия мокрый и темный. Что-то там лежит в грязи, уже безвольное и сжавшееся, а двое сайпурских солдат подбегают и утаскивают это что-то. Что-то оставляет за собой длинный кровавый след.

— Они напали на блокпост, — поясняет Бисвал. — Застрелили двоих солдат. Мы захватили их по чистой случайности — на них наткнулся возвращавшийся патруль.

Двое солдат выволакивают грязного, скрюченного континентца с заплывшим от побоев лицом. Завязывают ему глаза и ставят перед валом. Между ногами человека появляется темное пятно — от мочи.

— Вы их расстреливаете? — спрашивает Мулагеш.

— Да, — кивает Бисвал. — Мы тут не в Мирграде, Турин. Здесь нет закона — точнее, здесь есть только племенные законы. Судов тоже нет. Точнее, есть только военные трибуналы. А тюрьма в форте крохотная и старая. Мы не можем себе позволить долго содержать там людей.

Командир выкрикивает команды. Девять солдат поднимают винташи.

— Здесь, в Вуртьястане, — говорит Бисвал, — мы вынуждены обходиться тем, что имеется.

Воздух двора заплывает дымом. Континентец падает ничком. В этот раз звук выстрелов долетает до них с некоторым опозданием.

Мулагеш опускает подзорную трубу и медленно передает ее Бисвалу.

— Возможно, теперь ты понимаешь, — говорит Бисвал, — что у меня есть по-настоящему важные дела. И мне не до каких-то там секретных научных экспериментов. Капитан Надар! Прошу, проведите генерала Мулагеш в лаборатории. Возможно, прежде, чем она выйдет на пенсию, она сумеет уведомить совет, насколько смехотворен весь этот проект. Насколько неудобоносимо для нас это бремя. А когда отведете, возвращайтесь и доложите обстановку на восточном периметре укреплений. Нам нужно заниматься настоящими делами — так-то.

* * *

Мулагеш спускается вниз и видит Надар — та все еще пытается принять приличествующее случаю спокойное выражение. Потом капитан неловко откашливается:

— Я прошу прощения за то, чему вы стали свидетелем, генерал. Должно быть, вам было неприятно смотреть на это.

— Это точно, — мрачно отвечает Мулагеш.

Конечно, ей приходилось присутствовать на казнях в Мирграде — в том числе и на тех, где приговор подписывала она сама. Однако там все было обставлено с определенной торжественностью, а сама казнь совершалась в присутствии важных гражданских лиц и чиновников. А здесь… словно мусор выкинули…

— Однако я согласна с ним, — говорит Надар. Она идет по коридору, Мулагеш за ней. — Операция «Ковчег Молний» для нас — огромное бремя, не только ненужное, но и практически непосильное.

— Но?

— Но… Бисвал… как бы это сказать… игнорирует любой вопрос, не связанный с непосредственной угрозой форту.

— Ну что ж, его предшественника застрелили во время боя, так что я прекрасно понимаю, почему секретные геологические изыскания не стали главным его приоритетом…

— Генерал Рааджаа… Да, он был прекрасным командиром, генерал. Им искренне восхищались. Когда он погиб, многие по-новому взглянули на то, что мы здесь делаем.

Она решительно отмахивается от призрака прошлого и начинает спускаться по длинной лестнице.

— Что вы знаете о «Ковчеге Молний», генерал?

— Я знаю, что речь идет о металле. Знаю, что металл — в земле. В общем, это все. Я даже не знала, что операцию по его добыче уже наделили хитромудрым именем.

— Понятно. А что вам известно об электротехнике, генерал?

— Ничего. Даже меньше, чем ничего.

— Что ж, это упрощает дело, — кивает Надар. — Меньше вопросов будете задавать.

Они идут по коридору к дверям лаборатории. Вдоль потолка протянуты трубы, и все они посвистывают, побулькивают и попискивают.

— Вы, наверное, в курсе, что на электротехнику возлагаются большие надежды. Что мы ждем великого технологического прорыва в этом вопросе. Прорыва, который станет великим благом для нашей страны.

— Я читала об этом время от времени. Однако мне казалось, что Валлайша Тинадеши уже пыталась что-то такое сделать и потерпела фиаско.

— Да, но она только подступилась к проблеме. А теперь, как вы могли видеть в Галадеше, электричество проведено во множество зданий и домов.

— Да, — кивает Мулагеш. На самом деле ей никогда не нравился электрический свет. При нем так бросаются в глаза все морщины…

— Главная проблема сейчас — это проводимость, — говорит Надар. — У нас есть уголь, у нас есть гидроэлектростанции. Однако получить источник электроэнергии, который бы соответствовал потребностям сайпурской промышленности… С этим пока сложно.

И она распахивает деревянную дверь с другой стороны коридора. Внутри обнаруживается белоснежная лаборатория, доверху набитая сверхсовременным оборудованием: насосы, процессоры и что-то, к чему подключено огромное количество трубок и трубочек. Четверо лаборантов сидят над стеклянными блюдами с разномастными горками какого-то серого, ничем не примечательного порошка. Они с удивлением поднимают глаза на вошедших.

— Лейтенант Пратда, — говорит Надар. Один из служащих лаборатории встает по стойке «смирно» и отдает честь. — Это генерал Мулагеш. Она осматривает крепость. Не могли бы вы ввести ее в курс дела? Я имею в виду технические детали.

Пратда — долговязый, чем-то смахивающий на старенького павлина человек — выступает вперед и отдает честь непосредственно Мулагеш.

— Конечно, генерал. Большая честь видеть вас здесь. Насколько мне следует углубиться в технические детали?

— Дайте самое общее описание! — поспешно говорит Надар. — И обойдитесь в этот раз без графиков, лейтенант.

— Я понял, — кивает Пратда. И закусывает губу. — Но, капитан, дело в том, что я тут доработал один график и сейчас он очень хорошо проясняет, как…

— Никаких графиков, лейтенант, — жестко повторяет Надар. — Просто общее описание. На пять минут максимум.

— Конечно, капитан. — И он задумывается на мгновение, а потом говорит: — Что ж, в таком случае лучше показать все наглядно. — И он разворачивается к лаборантам: — Будьте добры, подготовьте мне все для опыта Аамди.

Одна из помощников вскакивает и принимается рыться под столом, затем вытаскивает очень длинную, больше чем в два фута, лампу, объемную батарею и два пучка толстых кабелей.

— Благодарю, — произносит Пратда и относит все к толстой двери с надписью «Лаборатория № 4». — Прошу за мной, генерал, — оборачивается он через плечо.

Мулагеш идет следом, но Надар не спешит за ней.

— Я уже видела это представление, генерал, — поясняет она. — Я, если вы позволите, побуду здесь в коридорчике.

Не знающая, что и думать, Мулагеш заходит в лабораторию.

— Пожалуйста, плотно прикрывайте дверь, — предупреждает Пратда. — Благодарю, генерал.

А дверь-то изнутри — стальная, словно от взрыва должна уберегать…

— А нам… э-э-э… следует от чего-то беречься?

— Уверяю, опыт совершенно безопасен. Итак, вот перед нами два обычных предмета — лампочка и батарейка. Аккумулятор большой, и мощность у него серьезная. А лампа — от уличного фонаря в Галадеше, так что у него тоже большая мощность, и свет от него очень-очень яркий. Я понятно выражаюсь?

Мулагеш утвердительно бурчит.

— Прекрасно. Итак, вот эти кабели — из обычной меди. Такой, которую используют в электроприборах. Если я подсоединю их к контактам аккумулятора… вот так… а другим концом, понятное дело, к основанию лампы…

Лампа лежит на лабораторном столе. Она тут же загорается бледно-желтым, но Пратда поправляет кабель, и вот она уже неярко, но вполне прилично освещает темноватую комнату.

— Ну вот, — кивает Пратда. Убирает кабели, и свет гаснет. — Все работает, ток идет от аккумулятора к лампе. Тем не менее потери при прохождении велики — и лампа горит не слишком ярко. Однако вот эти кабели, — он поднимает их, и тогда Мулагеш видит: на них ярко-красные метки, — из сплава обычной меди с недавно открытым элементом.

— И что это за элемент?

— Обнаружен в окрестностях Вуртьястана совершенно случайно, — поясняет Пратда, присоединяя кабели к аккумулятору. — Мы вели вспомогательные работы для ЮДК, искали нужные для реконструкции гавани материалы. Тогда полагали, что проект затребует большое количество камня, поэтому мы рассматривали возможность строительства каменоломни рядом с крепостью. Инженеры копали землю и нашли… это. Рудную жилу, металл из которой оказался непохожим на все, что мы видели прежде.

Пратда поднимает голову и блаженно улыбается:

— Генерал, вы готовы?

Мулагеш кивает.

Он прикасается кабелем к основанию лампы.

И тут…

Мулагеш видит… взрыв. Только беззвучный. Взрыв невероятно чистого света. Она подавляет инстинктивный порыв броситься на пол — вокруг должны визжать снаряды, откашливая гильзы, грохотать другие взрывы. Но она стоит и смотрит.

Лампа наполняется жгучим белым светом, ослепительным, горячим, взрывным свечением, таким ярким, что Мулагеш практически чувствует его кожей. Настолько ярким, что бьющий в глаза свет простреливает ей навылет голову, и она вскрикивает, оборачивается — и вот стены тоже наливаются свечением, отражая жуткой мощи сияние.

Спираль лампы не выдерживает и лопается с громким «пух!». Мулагеш орет: «Демон тя забери!» и мгновенно прикрывается папкой — чтобы лицо не посекло разлетающимися осколками. Но стекло лампы не лопается — оно просто чернеет от сочащегося изнутри дыма. Пратда тоже стоит отвернувшись, но, когда он поднимает на нее взгляд, на губах его играет ошеломленная улыбка. Взгляд — блаженный, точно Пратда только что попробовал новый удивительный наркотик.

— Потрясающе, правда? — говорит он. — Мы назвали его тинадескитом. В честь инженера, как вы понимаете.

* * *

— Эта лампа, — поясняет Пратда и, не церемонясь, выкидывает ее в мусорное ведро, — должна выдерживать напряжение в 110 киломундов. Это такой термин. Проще говоря, освещать приличную площадь в обычном городском парке. И то, что тинадескит заставил этого монстра перегореть, — дело… необычное. Так или иначе, в сплаве тинадескита не так уж и много. Если вам интересно, генерал, — я готов вам продемонстрировать еще более любопытные вещи.

И он выходит, не оглядываясь. Она делает шаг следом, затем останавливается и поднимает аккумулятор. Он теплый. Переворачивает его и видит на основании наклейку — 90 км. Км — это киломунды, наверное. Она ни разу не слышала этот термин, но она же, с другой стороны, и не ученый…

— Хм… — произносит она.

Ставит аккумулятор на место и идет вслед за Пратдой.

Надар встречает ее улыбкой:

— Брови на месте, генерал?

— С графиками, кажется, было бы попроще… — бормочет Мулагеш.

— Ну будет вам, — все так же улыбается Надар.

— Как вы видите, проводимость — фантастическая, — говорит Пратда на ходу. — Просто фантастическая. Департамент реконструкции в этом очень заинтересован, не говоря уж о бесчисленных представителях промышленных предприятий и компаний. Хотя, конечно, мы предоставили им лишь самые общие сведения. Вы только подумайте: весь Галадеш можно запитать от одной небольшой электростанции, ну ладно, от нескольких! Представьте себе протянувшиеся на мили и мили провода и кабели из тинадескита! Вообразите фабрику, которую можно запитать от проводка не толще вашего пальца!

— Да уж, тут есть чему подивиться… — бормочет Мулагеш.

Они проходят мимо окна, за которым она успевает разглядеть странную лабораторию, полную микроскопов. Линзы, лампы, мотки проводов, масса колб. А вот и собственно он — лежит в стеклянном аквариуме. На вид — обычный графит.

— А как этот… материал… работает?

Пратда смущенно покашливает:

— Видите ли… пока идет научная дискуссия. Очень оживленная. Теорий много. Верная пока еще нами не найдена.

— То есть вы ни фига не знаете?

— Мы работаем над этим. Мы думаем, что это как-то связано с изменениями регулярной диэлектрической структуры или с колебаниями во вращении некоторых субъядерных…

— Короче, вы ни фига не знаете.

— Э-э-э… нет. Мы не знаем. Пока, во всяком случае.

Мулагеш, конечно, все это известно. Просто как-то неожиданно Пратда себя повел: раз — и смутился.

— Пратда и другие сотрудники научного отдела как раз над этим работают, — сообщает Надар.

— Я так понимаю, неясность задерживает внедрение этой штуки в промышленное производство, — замечает Мулагеш. — Нельзя же получать электроэнергию из источника, про который ничего толком не знаешь.

— Конечно, конечно, настоящий ученый должен сначала во всем разобраться! — кивает Пратда. — И мы пытаемся. Однако я знаю, что в Галадеше обеспокоены… — тут он качает головой, посмеиваясь, — хотя мы много — куда уж больше! — раз подтверждали, что волноваться не о чем. А они все твердят: а вдруг этот металл — божественный. Ну надо же, нашли о чем беспокоиться…

— А я их прекрасно понимаю, — говорит Мулагеш.

Надо не подавать виду, что ее об этих беспокойствах и волнениях как раз очень хорошо информировали.

— Да нет же, это совершенно невозможно! Во-первых, Божество этих земель Вуртья совершенно точно мертва. Как бы Сайпур стал свободным, если бы кадж не убил ее еще в начале войны, сами-то посудите? Но мы также провели многочисленные тесты согласно запросам Министерства иностранных дел! Мы множество раз пытались установить, не является ли сам материал или его воздействие божественным по своей природе, и все тесты оказались отрицательными! Эти тесты нам присылало само министерство!

— Ну ладно, но… хорошо, давайте вот еще что проясним. Этот… тинаде… как его там?

— Тинадескит.

— Вот. Помимо проводимости, этот тинадескит что-то такое необъяснимое делает?

— Ну… это зависит от вашего определения необъяснимости.

— Я бы определила это, — терпеливо выговаривает Мулагеш, — как что-то, что вы не можете объяснить.

Пратда отвечает не сразу. И упирается взглядом в левый верхний угол комнаты. Понятно. Придумывает, как бы вывернуться.

Очень, очень хочется, как деликатно выражаются в отчетах, «применить властный ресурс». То есть взять этого Пратду за грудки и вытрясти из него правду-матку, пока он тепленький. Она всегда так поступала с солдатами, которые начинали ходить вокруг да около. Была бы она сейчас в Мирграде да с полномочиями губернатора полиса…

Но ничего не поделаешь. Она здесь не главная. И прислали ее не за тем. Ее прислали не взять на себя командование и пройтись новой метлой. И не затем, чтобы отчитаться перед вышестоящими инстанциями. Она здесь не командует, она оперативник. Шпион. А эти ребята считают ее эдаким скучающим туристом, который здесь пробудет месяц, от силы — два, а потом навсегда исчезнет из их жизни.

Она скрипит зубами, и коренной с правой стороны явственно потрескивает. Тоже мне, нашли шпиона себе на голову…

Так. Как бы Шара поступила на ее месте?

Она бы держала его на крючке и ходила бы за этим тупым долбаном как привязанная.

Так что не надо хватать Пратду за грудки и орать «немедленно выкладывай всю правду, засранец!». Вот чем мы поинтересуемся:

— А как так вышло, что лампа на 110 киломундов перегорела, когда ее подключили к аккумулятору на 90 киломундов? Это же на 20 киломундов меньше, чем мощность лампы?

Пратда меняется в лице. Ага, понял, что не с дурочкой имеет дело. Капитан Надар тоже поднапряглась — не ожидала, что беседа примет такой оборот.

— Пратда, этот тинадескит проводит электричество, — спрашивает Мулагеш, — или генерирует электроэнергию?

Пратда надолго замолкает.

— Мы… мы еще не установили это.

— Понятно.

— Но в чистом виде он… увеличивает заряд. Существенно.

Мулагеш молчит. Пратда неловко переминается с ноги на ногу.

— А это возможно? — спрашивает она.

— Э-э-э… Нет.

* * *

^— Эта тема… — вмешивается Надар, — она… немного щекотливая, генерал.

— Я это очень хорошо понимаю, — говорит Мулагеш. — Поверьте, я сама терпеть не могу, когда случается что-то… невозможное.

— Мы не готовы это объяснить, исходя из нынешней научной парадигмы, — соглашается Пратда. — Наших знаний о физике пока недостаточно. Электроэнергия действительно не может браться из ниоткуда. Что-то должно ее порождать, какой-то феномен. Но современная физика постоянно, день ото дня, эволюционирует. Мы каждый день узнаем что-то новое, — говорит он, ведя их обратно через лаборатории. — Это и есть цель проекта «Ковчег Молний». Наука подобна леднику: она наступает медленно, но неотвратимо. Но она непременно доберется туда, куда идет.

— Благодарю за речь, Пратда, — обрывает его Надар. — И за экскурсию. Она, как всегда, весьма информативна.

Пратда низко кланяется, благодарит за внимание и возвращается к работе.

— Он неплох, — говорит Надар, когда они покидают помещение. — Но сюда трудно заманить первоклассного ученого.

— Это понятно. Значит, пока мы не поймем, как тинадескит делает то, что делает, никаких фабрик и электростанций.

— Именно так, генерал. И на нас сейчас наседают большие шишки от промышленности: пустите нас, пустите сюда, мы свои тесты проведем. А я что, нянька им? Сдались мне все эти штафирки… — Надар произносит слово с нескрываемым презрением — интересно почему?.. — У нас тут и без того проблем хватает. Недоставало еще, чтобы какого-то академика или ученого здесь выпотрошили или пристрелили у нас на глазах. Я уж не говорю о рисках для безопасности — это если промышленники полезут в военные дела.

— Какие-то проблемы с безопасностью имеются? Я говорю о «Ковчеге Молний».

— Серьезных вроде нет.

— Серьезных?

— Ну как сказать. По правде говоря, был тут один странный случай пару месяцев тому назад, но, похоже, действительно ничего такого опасного. Охрана заметила, что в одной из шахт кто-то разводил огонь. Речь не о саботаже — что там в туннеле можно сжечь… Но… кострище было. Маленькое.

— Странно… — Мулагеш ставит мысленную галочку напротив этого пункта.

— Да. Я сама туда спускалась. Похоже, там кто-то жег просто… растения какие-то. Листья. Одежду. Что-то вроде этого. Словно развели огонь, чтобы пересидеть дождь.

— Как давно это случилось?

— Да вот же, несколько месяцев тому назад. Четыре… или пять. Мы проверили проволочные ограждения, блокпосты, туннели — никто ничего не взламывал и внутрь не пробирался. Это было странно, но с тех пор не повторялось. Ну, по сравнению с тем, что у нас тут регулярно творится, это слабый чаёк…

— Была бы ваша воля, капитан, как бы вы поступили с этим проектом?

Надар смигивает. И упирает тяжелый взгляд в пол.

— Могу я быть с вами откровенной, генерал?

— Можете.

— Я бы это все, к демонам, позакрывала. Некогда нам в ученых играть.

— А что бы вы сделали вместо этого?

Ответ поступил мгновенно:

— Вооружила и обучила речные кланы, чтобы, объединившись с ними, вытеснить горцев из гор Тарсил.

— Никаких дальнейших переговоров, я правильно понимаю?

Надар хмыкает:

— Это все для отвода глаз. Горные племена просто тянут время, а сами планируют очередную пакость. Конечно, потом они твердят, что они вообще тут ни при чем. Это сделали люди, которые разделяют их позиции, но которых они все никак, ну никак не могут контролировать. Очень удобная позиция…

— Понятно. — Мулагеш прочищает горло. — И последнее, капитан.

— Да?

— Я знаю, что вы подвергли этот металл тестам на предмет его возможной божественной природы… но когда они отправляли меня сюда, я узнала, что Министерство иностранных дел присылало еще одного представителя. Для проведения дальнейших испытаний.

Лицо Надар заволакивает темная туча.

— Но, — продолжает Мулагеш, — на отчете стояла пометка, что этот представитель находится в самовольной отлучке. Это так?

Надар некоторое время думает, шевеля губами.

— Думаю, это тоже лучше показать, чем рассказывать.

* * *

Она приводит Мулагеш в узкий коридор, в который выходят спальни.

— В этом крыле проживает старший офицерский состав, — объясняет она, — а также некоторые техники и гости.

Она подходит к одной из дверей и принимается перебирать ключи на тяжелом кольце.

— Мы оставили все как есть. По моему приказу. Я так и думала, что кто-нибудь приедет ее искать.

Она отпирает дверь.

— Хотя я подозреваю, генерал, что вы зайдете, посмотрите и отправитесь дальше отрабатывать свою пенсию. Извините, если что не так сказала.

И распахивает дверь в комнату.

Мулагеш открывает рот и ахает:

— Во имя всех морей!..

Прежде чем исчезнуть, Сумитра Чудри, похоже, серьезно поработала над интерьером: вся мебель вынесена, только на полу матрас, а по белым голым стенам идет черная, в четыре фута шириной полоса со странно размытыми краями. Где-то по пояс взрослому человеку начинается и заканчивается на уровне плеч. Так-так-так… нет! Это не черная полоса! Это записи! Записи, бесконечно тянущиеся фразы, одна поверх другой, переплетаются, сотворяя глухой черный туман, тысячи и тысячи слов бегут от одной стены к другой. А над и под полосой, на потолке, на полу, — рисунки и наброски: они выползают из опоясывающей комнату черной ленты и тянутся к углам. Почти три четверти комнаты зарисовано и записано черными чернилами.

— Это все она сделала? — спрашивает Мулагеш.

Надар кивает. Некоторые записи, похоже, больше не устраивали хозяйку — на них вылили целые бутылки чернил. Теперь уже не прочтешь, что там было… Чернила стекают со стен длинными, сужающимися книзу кляксами, напоминая сосульки, свисающие по весне с крыши. А в центре исписанного черным пола — голый серый матрас.

— Значит, — выговаривает Мулагеш, — она сошла с ума.

— Я пришла именно к этому выводу, генерал, — подтверждает Надар.

Мулагеш проходит в комнату. На пол натекло столько чернил, что они застыли лужами, поверхность которых начала трескаться, как голодная земля в пустошах. С некоторыми чернильными кляксами поработала сама Чудри: из высохших черных пятен глядят крохотные прорисованные личики.

Мулагеш стоит в середине матраса, на котором спала Чудри, — матрас, кстати, тоже весь залит чернилами — и осматривается. Похоже, она зарисовала свои кошмары и заползла в них как в логово.

В рисунках и набросках повторяются одни и те же мотивы. Взявшиеся за руки люди, причем некоторые из них стоят… на воде? А вот кто-то — похоже, женщина — причиняет себе вред — отрезает руку… или кисть руки? А вторая женщина смотрит на нее в ужасе. И очень-очень много рисунков с оружием: по стенам нескончаемой чередой идут мечи, кинжалы, копья, стрелы. А вот и совсем странное: один из углов сплошь зарисован чем-то вроде шампура с насаженными четырьмя крылышками, хотя… что-то такое в них есть странное. Если не отвратительное.

А вот еще набросок… впечатляющий, очень впечатляющий… впрочем, почему? Странно… пейзаж — прекрасно, в отличие от других набросков, прорисованный: берег, на берегу люди стоят на коленях, головы склонены. А за ними — башня, и, хотя рисовали ее черными чернилами, понятно — она белоснежная, и свет холодной луны отражается в ней.

— Что произошло? — спрашивает Мулагеш.

— Она приехала где-то с полгода назад исследовать тинадескит. Долго занималась этим, результат был как всегда — ноль. Ничего божественного. А потом ее исследование… вышло за обычные научные рамки. Она стала уходить из форта, бродила по городу и окрестностям. В лаборатории больше не заглядывала. В гавани много времени проводила, как мне сказали. Мы еще подумали — странная какая, и я переживала из-за возможных утечек, хотя… если мы не можем доверять служащему министерства, то кому мы вообще можем доверять… — Тут она вздыхает. — Но мы никогда до этого не заходили в ее комнату. Ведь она же служащая министерства… Поэтому мы не знали, что с ней так все плохо. А однажды она просто не вернулась. Мы организовали поиски — ну и обнаружили это. Я даже не представляю, что с ней произошло. Однако она пропала именно тогда, когда случился очередной набег.

Мулагеш сходит с матраса и медленно оглядывается.

— А бумаг после нее не осталось? Документов? Может, в лаборатории она чем-то особо интересовалась?

— Она перестала интересоваться лабораториями уже через несколько недель после прибытия, — говорит Надар. — И вскоре превратилась в какой-то призрак. На глаза почти не попадалась, ни с кем особо не контактировала. Хотя вот патрульные говорили, что видели ее на скалах с фонарем. Но в этом нет ничего особенного, генерал.

— Какие тесты она проводила?

Надар монотонно перечисляет тесты, названия которых ничего не говорят Мулагеш: что-то такое про лепестки лилий, кладбищенскую землю и серебряные монеты.

— Более того, — кивает Надар. — Она не только тинадескит тестировала, но и сам форт. В смысле камень стен, грязь, деревья… Она весь район, почитай, протестировала на присутствие божественного — и ничего не нашла. Она реально вела себя как сумасшедшая.

— Кто последний видел ее живой?

— Трудно сказать, потому что мы точно не знаем, когда она исчезла. В донесениях упоминалась сайпурка, которую видели на берегу в окрестностях Вуртьястана, но подтвердить, что это была Чудри, мы не можем. Собственно, это все, что мы знаем о ее последних перемещениях.

Мулагеш мысленно ставит еще одну галочку.

— А есть ли этому какая-то причина?

— Причина?

— Ну, я не знаю… какое-нибудь травматическое событие… ранение, болезненный опыт — что угодно, что могло запустить этот процесс?

— Да, ее в какой-то момент ранили… Она получила травму головы, хотя каждый раз по-разному рассказывала о том, как это произошло.

— Травма могла стать причиной изменений в ее поведении?

— Не думаю. Изменения в поведении происходили скорее постепенно.

— Тогда что это могло быть?

— Генерал… — Надар вздыхает и грустно улыбается. — Если вы найдете ответ на этот вопрос… что ж, у вас получится то, что не вышло у нас. Но это место… оно давит на мозги. И если говорить откровенно, генерал… — Она оглядывает комнату. — От всей этой хрени у меня мурашки по коже.

Мулагеш очень хорошо ее понимает. Надо все это как следует запомнить — все рисунки, странные глифы… Кое-что перерисовать — хотя получается не ахти по сравнению с оригиналом… Эх, Шару бы сюда. Она-то все про божественное знала. Или какого-нибудь вуртьястанца порасспросить, но где ж его взять…

А впрочем… она же знает вуртьястанца! Точнее, дрейлингскую женщину, которая здесь выросла!

Хотя… С Сигню Харквальдссон играть — как играть с огнем.

А что это у нас в углу лежит? Ага, стопка бумаг! Ну-ка, посмотрим, что там… ух ты!..

Да, Чудри закончила с отличием Академию Фадури по классу истории — однако зачем ей читать про вещи, известные вдоль и поперек каждому школьнику?

В руках у Мулагеш портрет Валлайши Тинадеши, пожалуй, самой известной женщины в сайпурской истории. И человека, в честь которого назван этот форт.

* * *

Когда Мулагеш училась в школе — а было это так давно, что и вспоминать не хочется, — дети делились на две партии: тех, кто боготворил каджа, и тех, кто боготворил Тинадеши. Большинство, конечно, были за каджа: а как же, спаситель Сайпура, блестящий военачальник, изведший свой народ из рабства.

Однако потом дети понимали: кадж-то — не вернулся. Он умер на Континенте меньше чем через год после окончательной победы над врагами. Он не был в Сайпуре, когда тот строился. Он даже не подозревал, что Сайпур станет тем, чем стал. Он не созидал — только разрушал.

И вот тут-то на сцену выходит Валлайша Тинадеши. В течение нескольких столетий Континент полностью зависел от Сайпура: в отсутствие божественной помощи ему были нужны технологии и ресурсы. Поэтому сайпурцы изрядно поднаторели в планировании и инженерных работах. А самой талантливой оказалась Валлайша Тинадеши: в год основания Сайпура как государства, в 1648-м, она возглавила строительство дорог, занималась ирригационными работами и сельским хозяйством, а также проблемами урбанизации — ведь миллионы сайпурцев освободились от рабства и хлынули в города. Нежданно пришедшая свобода оказалась нелегким бременем, однако все стало бы гораздо проблематичнее, если бы Валлайша Тинадеши не оказалась в нужное время в нужных местах.

Однако роль ее этим не ограничилась — ведь она была самым настоящим гениальным изобретателем. Именно Тинадеши и ее команде инженеров Сайпур обязан железными дорогами и телеграфом. Именно ее протеже провел воду в Галадеш и построил тамошний водопровод. А когда в Сайпуре приняли решение продолжить оккупацию Континента в 1650 году и «реконструировать» его, именно Валлайша Тинадеши переплыла океан и построила на Континенте сеть железных дорог — хотя, как сейчас уже известно Мулагеш, поезда запустили, чтобы в случае чего ускоренно перебрасывать войска в полисы: в Сайпуре не верили, что континентцы примут перемены благосклонно.

Именно этот период в жизни Тинадеши принес ей вечную славу первопроходца и изобретателя, бесстрашно переправившегося во враждебную страну, человека, принесшего на Континент просвещение и цивилизацию. Мулагеш знает, что этот образ лишь отчасти соответствует действительности: Тинадеши перевезла на Континент свою семью, и двое ее детей погибли от чумы. Изобретатель себе этого так и не простила. А кроме того, жизнь Тинадеши окончилась самым таинственным и загадочным образом. Именно об этом и читала, судя по всему, Чудри.

Мулагеш тоже принимается за чтение.

К 1661 году Тинадеши построила железные дороги и обеспечила инфраструктурой практически все полисы Континента. Кроме одного — Вуртьястана. И вот она наконец выехала и туда. С целью, как писал один журналист, «опутать самый чудовищный город Континента цепью благородной сайпурской стали». Во время этой экспедиции Валлайша Тинадеши неожиданно исчезла. Ее долго искали, опрашивали местных — впустую, ее нигде не нашли. Такое впечатление, что она просто растворилась в воздухе. Поисковые работы длились несколько месяцев, затем ее люди вернулись в Галадеш, и страна оплакала гибель национального героя.

А вот и портрет Тинадеши: гордая, царственного вида бесстрашная смуглая женщина с утонченно аристократическими чертами.

Галочка напротив пункта. И она, и Чудри без следа пропали в этом городе. Исчезновения разделяет шестьдесят лет.

— Что-нибудь еще такого интересного она читала? — спрашивает Мулагеш.

— Это все, что мы нашли, — качает головой Надар. — Думаю, остальное она сожгла, хотя мы не знаем когда. И почему.

А вот и последняя страница. Странный набросок, поначалу даже непонятно, что тут нарисовано: черная рука держит меч, точнее, рука — это рукоять меча… Да, точно, это отрубленная рука. Запястье превратилось в рукоять и навершие, а скрюченные пальцы — в гарду.

Внизу — еще два наброска, помельче: один — только меч, другой — эта непонятная и неприятная рукоять.

А под ними — заметка, явно выдранная из другой публикации:

«Меч и рукоять Вуртьи имели для вуртьястанцев глубокое символическое значение. Клинок обозначал атаку, нападение, агрессию, а рукоять, откованная из отрубленной руки сына святого Жургута, символизировала жертвенность. Вместе они были призваны обозначать как радость битвы, так и преданность и цену крови, которых требовала война. То есть они образовывали пару, символически представляющую воинский дух, призванный забирать и отдавать, править и подчинять.

ЕП».

Что ж, понятно, чьи это инициалы. Это Ефрем Панъюй. Вот и еще один призрак прошлого объявился…

Мулагеш вскидывается на звук хлопающей двери и топот в коридоре. Кто-то очень быстро бежит к ним. На пороге появляется запыхавшийся старший сержант Панду.

— Капитан Надар… Прошу прощения, я вас везде искал, мэм.

— Да? — оборачивается к нему Надар. — Что случилось, Панду? Что за спешка?

— Дело в том… в общем… это снова произошло, капитан.

— Что произошло?

Панду явно пытается сформулировать это половчее.

Наконец он говорит:

— Еще одна семья к северу от нас.

Надар цепенеет. Потом медленно разворачивается к Мулагеш и произносит:

— Извините, мне нужно выйти.

— Да, конечно.

Надар и Панду выходят и останавливаются в коридоре, тихо переговариваясь. Мулагеш запихивает заметки Чудри к себе в папку, затем наклоняет голову к двери, вслушиваясь. Слов разобрать не удается — хотя ей раз за разом слышится «жертва» или «жертвы». Надар стоит бледная, с гримасой отвращения на лице.

Мулагеш высовывает голову в коридор. Панду нервно переминается с ноги на ногу, ожидая ответа. И явно боится задавать дальнейшие вопросы. Мулагеш подходит к ним:

— Что-то не так?

Надар в ярости мотает головой:

— Проклятые станцы…

— В смысле?

— Прошу прощения, генерал. Тут такое дело… Только что пришло донесение: новое нападение. Погибла семья на хуторе к северу отсюда. Четыре человека. Городок называется Пошок. — Она замолкает на мгновение. — Говорят, это страшная дыра.

— Так. Понятно. И что вы собираетесь делать?

Надар вздыхает:

— Вскоре состоится встреча глав кланов, и переговоры будут весьма сложными.

— Бисвал упоминал об этом.

— Да. Только этого нам не хватало. Особенно если это клановые разборки.

— Так. А что вы будете делать?

— Поеду туда и посмотрю, как там и что. Попытаюсь отыскать преступников и отправить их на виселицу. Или сразу в могилу. Чем быстрее с этим разберемся, тем лучше.

— Мне поехать с вами? — спрашивает Мулагеш.

Надар изумленно вскидывает взгляд:

— Вы и вправду хотите этого, мэм?

— На самом деле я здесь, чтобы заниматься чем-нибудь полезным, — говорит она. — К тому же в бытность мою губернатором полиса я сталкивалась с подобными вещами. И, честно говоря, я думаю, Бисвалу совсем не нужно, чтобы я путалась у него под ногами. Да и потом вы все здесь при деле. А я нет.

— Э-э-э… мне сказали… мне сказали, что место преступления выглядит… неприятно, генерал, — говорит Надар.

— Я видела много неприятного в своей жизни, — пожимает плечами Мулагеш. — Сдается мне, ничего нового я сейчас не увижу.

Надар с очень серьезным видом обдумывает ее слова.

— Я… я не уверена, мэм.