Все оставляют следы

Родионова Маргарита (2024)

Говорят, что любовь живёт три года, а потом умирает. Любовь Никиты не умерла, она медленно убивала его. Три года назад Никита хотел сделать Лике предложение, но девушка сбежала. И вот она снова в его доме. Сегодня празднуют день рождения матери Никиты, много гостей, тут же бывшая жена Никиты, его нынешняя любовница и … Лика.Как завоевать Никиту? Устранить соперниц. В ход идёт яд, пуля и следы, оставленные на месте преступления.

Глава 4. Лика.

— Мы едем на день рождения! — позвонила Ираида, главный редактор.

— К кому? — спросила я. — Зачем? У меня не закончена глава. Нет времени. Вы сами говорили, что поджимают сроки. Вечером у меня мероприятие в библиотеке. Вы же знаете, я люблю людей, но только в малых дозах. А чужих совсем не люблю.

Мне совсем никуда не хотелось ехать. Вот сейчас всё бросить и помчатся опять куда-то с сумасшедшей Ираидой.

— В едрёну вошь твою библиотеку! В абзац сроки! Это ёханый бабай какой-то! Нам, особенно тебе, там синтаксисом по лексике как надо быть! Я давно говорила тебе, чтобы ты уволилась к чёртовой матери из грёбанной библиотеки! — громогласно вешала Ираида.

Я поморщилась, отодвигая трубку от уха. Ираида Михайловна — главный редактор нашего, то есть моего, издательства. Это очень образованная женщина, жемчужина в своей работе. Но выражается в разговорной речи исключительно матюгами. Со всеми. Я присутствовала один раз на совещании издательства. Это что-то! Вот честно, я не поняла ни слова! Я спокойно отношусь к мату, хотя сама не употребляю эти слова. В русском языке достаточно эпитетов, сравнений и обычных слов, чтобы выразить свою мысль. Но Ираида — это чудо! Она классный редактор, умеет найти омонимы, антонимы, подобрать сравнения и рифмы, но в разговорной речи — это дядя Вася с помойки. Иногда мне кажется, что дядя Вася выражается литературнее.

— Великим русским языком можно написать роман. Это делают авторы. А могучим — рассказать его в двух-трёх словах. Это моя работа. Синопсис моим слогом доходит быстрее до издателя, — объясняет своё сквернословие Ираида Михайловна.

Когда мы встретились в первый раз, и я услышала:

— У меня есть замечания…

А потом полился плавно и красочно мат, я ничего не поняла. Дослушала и спросила:

— А что не так?

Ираида икнула, выпила воды и произнесла:

— Ты не поняла?

— Нет, — для убедительности я покачала головой.

— Хоть что-то усекла?

Я покачала головой.

— Трудно нам будет, — вздохнула Ираида.

Я расстроилась. Ну как из всего того, что она произнесла, я должна что-то понять?

— Значит так, цветок. Я так говорю. Попробую перевести, — замялась Ираида. — Смысл огонь. Текст — пойдёт. Слог — лёгкий. Заманухи не хватает, интриги, драйва. Так понятно?

— Почти. А где?

Ираида выматерилась, помолчала, вскипятила чайник, налила кофе, придвинула чашку. Мы молча выпили кофе. Заглянул директор, полноватый лысеющий дядька с добродушным лицом, на кончике носа висели очки в роговой оправе.

— Ираида, а что тихо так? Ты не убила автора?

— Автор — цветок нежный. Слов не понимает, — выдохнула Ираида.

Я сжалась. Сейчас выгонят и скажут — ничего в вашей книге нет. Идите отсюда.

— Так объясни! — предложил директор.

— Какого фаллического символа ты хочешь от меня в конце рабочего дня? Отсовокупись! Сам объясни. У меня уже слов нет.

— Слов у тебя всегда много. Не прибедняйся. И не только литературных. Перспектива есть?

— Интеллектуёво.

— Продажи пойдут?

— Скандалоёмко.

— Так поясни.

— Не понимает, — огорчилась Ираида.

Директор протиснулся в дверь, присел на край стола, протёр платочком лысину.

— Я уже все волосы потерял от тебя. Ты мне плешь проела своими матами.

— Ты ж у нас умный, а лысина — это полянка, вытоптанная мыслями.

— Не подлизывайся, — проворчал директор и произнёс голосом, которым говорят с психами: — Ираида говорит, что у вас есть перспективы, но надо добавить интригу, крючок, чтобы цепляло и тянуло читать дальше, — повернулся в сторону Ираиды: — Где крючок, ёпть?

— С третьей главы, мать ети.

Директор повернулся ко мне:

— В третьей главе закрутите потуже интригу, крючочек бросьте, чтоб зацепило.

Я обрадовалась.

— Хорошо. Я попробую.

— Пусть, ядрён батон, стиль свой не меняет, растудысь его в тудысь, — посоветовала Ираида.

— Ничего не меняйте, только интрижку закрутите, — перевёл директор.

Сказать, что я была удивлена, это ничего не сказать. Я была убита, растоптана и повержена. Как главный редактор может так изъясняться?! Может. Просто. Именно так.

— Рот закройте, простынете, — сказал директор.

Ираида зычно засмеялась. Я сжалась в комок и подняла действительно отвисшую челюсть. В конце концов я научилась переводить Ираиду на литературный язык. Надо сказать, что в публичных выступлениях Ираида Михайловна говорит красивым, правильным литературным русским языком. Она знает ещё три языка, на которых тоже может говорить. Но так как я не знаю ни английского, ни французского, ни испанского, я не могу утверждать, что она на них не материться. Думаю, что и на этих языках Ираида изысканно сквернословит.

Ираида Михайловна стала для меня ангелом-хранителем. Да, такой сквернословящий ангел. Когда твоя жизнь рушится раз за разом, когда не остаётся сил даже дышать, трясутся руки, подгибаются ноги. Когда все мутнеет, становится совсем неважным, когда связи, как ниточки, рвутся, а смысл — вроде бы, найденный — кажется глупой выдумкой, оправданием собственной бесполезности. Именно в такой момент появилась Ираида. Я боялась её до одури. Мне казалось, что она добьёт меня, я погибну под её громким голосом и матом. Моя жизнь была похожа на поезд. В лучшие её моменты я была пассажиром, глядящим в окно. В худшие — лежала на рельсах.

— Как у тебя нет сил идти дальше? Ползи! Но ползи, ядрёна мать, с гордо поднятой головой! — кричала Ираида, она не умеет говорить тихо.

Нет, нет, не буду об этом вспоминать. Я тогда была не в лучшем виде. Я тогда была размазана по асфальту катком. Папа только-только вытащил меня из глубочайшей депрессии. Он говорил:

— Депрессия не признак слабости — это признак того, что ты пыталась быть сильной слишком долго.

Конец ознакомительного фрагмента.