Звезда

Роман Афанасьев, 2022

Война всегда жестока и кровава. Воины бьются до последней капли крови, отдавая свои жизни за Родину, и остаются мертвыми на поле боя, когда другого выхода нет. Но когда за спиной Родина, когда за спиной друзья, которым грозит неминуемая гибель – тогда и смерть не помеха для героя, отдавшего все без остатка ради Победы.

Кирпичная крошка из разбитых стен, засыпала улицу ровным слоем, так что даже брусчатки не было видно. Дома, развороченные артиллерийским огнем, выглядели мертвыми руинами, над которыми долго трудились ветер и время. Но сомнений в том, что это работа рода человеческого, не оставалось: около перекрестка, под согнутым железным фонарем, чадил покрышками догоравший грузовик. Бой за город в самом разгаре — фашисты пошли в контратаку, и наступление советских войск захлебнулось. Звуки выстрелов, канонада, рев танков — все это сливалось в единый гул, постоянный, нудный, давящий на уши. Над городом словно разразилась невиданной силы гроза. И лишь на этой улочке оставалось все тихо и пустынно, будто война решила пройтись только по широким проспектам.

Впечатление было обманчивым. Лейтенант Демин прекрасно это знал. Осторожно выглядывая из окна второго этажа, он пытался рассмотреть, что происходит на улице. Наши войска ее оставили и вскоре здесь должны появиться немцы.

— Семен, как там?

Демин не ответил. Комаров, сержант его подразделения, задавал этот вопрос в пятый раз, но лейтенант никак не мог решить — что ответить. Казалось, — тут все спокойно и можно уходить к своим, но лейтенант знал — спокойствие обманчиво. Немцы рядом, высовываться из дома опасно. Поэтому он продолжал всматриваться в разбитые дома, пытаясь уловить малейшее движение. Он никак не мог решиться, и в душе проклинал себя за это. Чертовски сложно отдать приказ, ведь всего парой слов можно перечеркнуть чужие жизни. И свою. Имеет ли он право на это? Лейтенант медлил, пытаясь найти ответ на вопрос, а время утекало прочь, как вода сквозь пальцы. Уверенности не было. Ни в чем.

— Ну?

В клубах дыма, застилавших перекресток, мелькнула фигура в серо-зеленой форме. Демин вздрогнул — они здесь. Лейтенант опустил голову, вжался небритым подбородком в подоконник и затаил дыхание. Еще одна фигура, еще… Фашисты. Короткими перебежками, пригибаясь к самой земле, они продвигались вперед. Словно большие серые крысы они шныряли среди развалин, прятались за любые выступы, мялись за углами. Опасались снайперов. Но все равно — шли.

Демин повернулся, сел на пол, запрокинул голову, и каменная крошка больно впилась в затылок.

— Семен!

— Плохо дело, Паша, — сказал он и прикрыл слезящиеся глаза. — Идут.

Дела и в самом деле шли хуже некуда. От роты, занявшей улицу утром, осталось шестеро — трое рядовых, раненый политрук, сержант и лейтенант. В горячке боя, рассыпавшись по этажам и ведя прицельный огонь, они и не заметили, как остальные отступили. Когда спохватились, — было поздно. Остатки роты отошли назад, к площади, где закрепился пехотный полк, а улицу медленно заполняли фрицы. Все кто остался в доме, собрались на втором этаже, не решаясь выйти наружу. Если только заметят… Верная смерть.

— Отрежут от наших, — пиши пропало, — сказал Комаров. — Семен, надо уходить.

— Надо, — согласился Демин. — Надо, Паша. Но как?

Он неохотно разлепил глаза, поднял голову и бросил взгляд в дальний угол. Там, на расстеленной шинели, лежал младший лейтенант Бурцев — политрук роты. Шальная пуля попала ему в грудь, скользнула по ребрам, вспорола бок, и ушла. Легкие не задело, но рана оказалась серьезной, — лейтенант потерял много крови и сейчас лежал без сознания. Семен знал, что с таким раненым далеко не уйти, его придется нести на руках.

— Нет, Семен, — сказал сержант, перехватив взгляд Демина. — Даже не думай. Политрука надо вытащить.

— Знаю, — раздраженно бросил лейтенант. — Знаю!

Он посмотрел на рядовых, пристроившихся у стены. Семенчук и Агарян сидели рядом и тихо разговаривали. Антипов лежал в сторонке, уткнувшись лицом в скрещение руки, и тихо бормотал. Его потрепанный карабин с треснувшим прикладом валялся рядом, в кирпичной пыли. Лейтенант тихо выругался. Коля Антипов, лучший стрелок роты. Его называли снайпером, хвастались им перед соседними ротами — и бросил оружие! После контузии он стал совсем плох. Два дня назад его задело взрывной волной от гранаты и сильно оглушило. Коля быстро пришел в себя, но скоро начал разговаривать сам с собой, рассказывать о голосах в голове и отвечать невпопад. А теперь, судя по всему, ему стало хуже.

Семен вздохнул. И политрук, и Антипов… если бы не они, можно попробовать уйти по крышам. Или тихо проскользнуть по улице, один за другим, прячась за разбитой бронетехникой. Но лейтенанта надо нести, а Николая вести за руку. Нет, не выйдет. Можно, конечно, в наглую выкатиться из дома, с шумом, с гамом со стрельбой, надеясь на авось. Изобразить цыганочку с выходом. Нахрапом взять, на испуг. Пусть фрицы подумают, что началась новая атака. Но мало людей, чертовски мало. Увидят раненого, опомнятся, зальют улицу свинцом и поминай, как звали. Можно бросить Бурцева. Жаль мужика, неплох он для политрука, но вряд ли оправится, — слишком много крови потерял. Но если они и доберутся до своих, особисты все одно душу вынут. Кто-нибудь не выдержит и признается. И если всплывет, что они оставили немцам политрука, раненого, способного говорить, — штрафбат обеспечен всем. Нет, лучше получить порцию свинцовой пайки и умереть с оружием в руках, в бою, как положено солдату.

Конец ознакомительного фрагмента.