Найти и обезглавить! Том 1

Роман Глушков

Кровавое черное фэнтези, где всех единорогов отправили на убой, гламурных принцесс изнасиловали и угнали в рабство, а правда всегда остается за тем, кто ударит первым. Никто не должен был уцелеть во время ночной резни, устроенной во дворце гранд-канцлера Дорхейвена. Однако его единственному сыну Шону повезло – он сбежал от убийц и унес с собой печать, что могла открыть им доступ в его семейную сокровищницу. А помог ему в этом развратник и пьяница – вояка-кригариец Баррелий ван Бьер, у которого остались перед отцом Шона кое-какие долги. И которому предстоит отправиться с Шоном в опасное путешествие, постаравшись сохранить на плечах не только голову своего попутчика, но и свою…

Глава 2

Бог услышал мои молитвы: кригариец не только никуда не исчез, но и, похоже, решил ненадолго здесь задержаться.

По крайней мере, когда мы, зарыв труп Хайнца в придорожных кустах, доскакали до указанного им берега, тележка все еще стояла там, а рядом с нею горел костерок. Тот, кто разжег огонь, сидел возле него и с преспокойным видом обгладывал жареную заячью тушку. Наше появление нисколько его не встревожило. Очевидно, он еще издали заметил реющее над нашим отрядом, знамя гранд-канцлера, а также форменные накидки стражников, одетые поверх доспехов, и понял, кто мы такие. А поскольку причин убегать от нас у него не было, он как ни в чем не бывало продолжил свой завтрак, дожидаясь, когда мы доберемся до его стоянки.

Посмотрев на этого человека, я решил, что он всего лишь слуга или приятель монаха. Тогда как сам хозяин тележки, судя по всему, куда-то отлучился или отошел в кустики справить нужду. Это был невысокий, среднего возраста мужик с коротко стриженными, черными волосами, уже седеющими и прорезанными большими залысинами. Вдобавок ко всему он обладал брюшком, хорошо заметным на его обнаженной по пояс, кряжистой фигуре. Правда, брюшко то было не обвислое и дряблое, как у какого-нибудь чиновника или члена Торгового совета, а походило на живот нашего кузнеца Гастона: выпирающий вперед, но довольно крепкий, с еще различимой под слоем жирка мускулатурой. Или, нет, у Гастона, что мог за вечер опорожнить, наверное, целую пивную бочку, пузо было все-таки побольше. Но так или иначе, а этот неприглядный тип тоже явно любил вкусно поесть и хорошо выпить. И, судя по его плотному телосложению, он позволял себе такое удовольствие не раз в полгода, а гораздо чаще.

Пока мы переезжали ручей вброд, никто к сидящему у костра мужику так и не присоединился, хотя вряд ли кригариец стал бы прятаться в кустах, раз уж его спутник нас не боялся. Неужто это и был один из пяти монахов, что пережили пятнадцать лет назад гибель монастыря Фростагорн, обвалившегося однажды ночью в океан вместе с утесом, на котором он простоял доселе не одну сотню лет? А также — почти со всеми монахами, последними адептами культа Кригарии, нашедшими там свой приют и спавшими в своих кельях в ту трагическую ночь.

Я глядел на этого кряжистого человека, который больше походил на кузнеца, пахаря или землекопа, чем на тех статных богатырей, какими описывали кригарийцев в легендах, и ощущал себя вероломно обманутым. Вероятно, разгуливающие по свету и обходящие Дорхейвен стороной, монахи и правда являли собой писаных красавцев, а Хайнц ошибся, и его банда нарвалась вовсе не на кригарийца? Тогда кто он такой? Наемник или бывший наемник, ставший под старость лет мелким странствующим торговцем?

На бортах его одноосной тележки, которая была великовата для того, чтобы таскать ее самому, висела полудюжина разных щитов. А из нее самой торчали рукояти двуручных мечей, секир и прочего режущего и рубящего оружия, что не поместилось в нее целиком. Многовато для походного наемничьего арсенала. Но маловато для торговца, который, прежде чем отправиться в дальний путь, собрал бы товара побольше и прикупил бы все же ослика.

Я думал, что хозяин тележки так и встретит нас с кроличьей тушкой в зубах, словно невоспитанный дикарь, чьи племена живут в Гиремейских горах. Но он все-таки счел наш визит уважительным поводом, чтобы отложить недоеденный завтрак. После чего встал и поприветствовал нас подобающим образом.

— Примите мое глубочайшее почтение, уважаемый гранд-канцлер Гилберт, сир! Встретить вас здесь в это прекрасное утро — огромная честь для бедного странствующего монаха!

— Ты знаешь, кто я такой? — удивился отец. Он счел ниже своего достоинства тратить время на ответное приветствие какому-то полуголому бродяге. И все же, памятуя, что перед ним и впрямь может быть кригариец, он разговаривал с ним куда вежливее, чем с обычными захожими или заезжими незнакомцами.

— Не имел радости видеть вас раньше, сир, но мне знаком ваш герб, — пояснил странник. — Да и ваша стража выглядит очень серьезно. Такую отличную стражу в Дорхейвене престало иметь лишь одному гранд-канцлеру и никому больше.

— Ты назвался монахом, — заметил Шон Гилберт-старший. — Но ты не похож на слугу Громовержца. Правильно ли я понимаю, что ты служишь не ему, а древним богам? Или, точнее, одной древней богине?

— Если вы имеете в виду Кригарию, сир, то я и мои братья давно служим не ей, а людям, — не попался в эту простенькую курсорскую уловку монах. — Возможно, это неправильно, что мы все еще называем себя монахами. Но я вам обещаю: мы прекратим это делать сразу, как только люди придумают нам другое, более верное название. Но пока они именуют нас так, а не иначе, мы не смеем противиться их желанию.

— Это ваше право, — отмахнулся отец, которого и в самом деле не волновали подобные тонкости. — А как люди называют тебя самого?

— Прошу прощения, сир, меня так взволновала наша встреча, что я совершенно забыл представиться… — Несмотря на грубый внешний вид этого типа, язык у него был подвешен куда лучше, чем у кузнеца или пахаря. — Меня зовут Баррелий. Баррелий ван Бьер. Еще иногда меня кличут…

–…Пивной Бочонок! — вырвалось у меня. После чего мне вновь захотелось отшлепать себя по губам, потому что уж лучше бы это сделал я, чем отец. Правда, он ограничился сейчас лишь осуждающим взором, но я не сомневался: эта моя оплошность тоже будет занесена в список моих сегодняшних проступков. Короче говоря, вечерок у меня намечался веселенький и в ближайшую ночь спать мне вряд ли придется.

— Все верно, юный сир: Пивной Бочонок! — закивал Баррелий ван Бьер. — Я гляжу, гранд-канцлер, вашему сыну тоже доводилось обо мне слышать. Хотя, говоря начистоту, вряд ли эти досужие выдумки бардов идут детям впрок и чему-то их учат.

Конечно, это из-за моей невоздержанности на язык кригариец догадался о том, что я — отпрыск гранд-канцлера, а не его паж или писарь, которые не дерзнули бы подать голос без разрешения. Но в тот момент я был настолько поражен, что Пивной Бочонок знает о том, что я — Шон Гилберт-младший, — что у меня закружилась голова, и я едва не вывалился из седла. Но все-таки, к чести своей, не вывалился и не заставил отца лишний раз за меня краснеть.

— Мой сын Шон и правда знает о кригарийцах гораздо больше меня, — признался отец. — Собирает гуляющие по Дорхейвену всякие байки и легенды. Но, что еще хуже — начинает потом безоговорочно верить во все эти россказни… Впрочем, я приехал сюда, чтобы поговорить не о них, а о слухах, дошедших до меня этим утром. И они напрямую касаются тебя, кригариец. Это правда, что совсем недавно здесь произошла резня, в которой ты принимал участие?

— Истинная правда, сир! — не стал отрицать Баррелий. — И я только что намеревался известить вас об этом, если бы вы не спросили меня первым. Однако, уверяю вас: ни один добропорядочный человек в этой резне не пострадал. Да и недобропорядочные не пострадали бы, если бы мне удалось убедить их, что я — не продавец оружия, за которого они меня ошибочно приняли, а обычный небогатый путник. Во всем виновата моя проклятая тележка! Из-за нее меня часто путают с торговцем и пытаются ограбить! А когда я пытаюсь грабителей в этом разубедить, мне никто никогда не верит. Прямо напасть какая-то, честное слово, сир!

— И куда же подевались те, кто пытался ограбить тебя сегодня? — Отец демонстративно огляделся, но по-прежнему не увидел поблизости ни разбойничьих трупов, ни следов крови.

— Я упокоил их вон в той ложбинке, — простодушно ответил Бочонок. — Извольте, сир, покажу…

Ложбинка, о которой говорил монах, находилась совсем неподалеку. Я ожидал узреть в ней настоящее поле отгремевшей брани с разбросанными повсюду телами, но ничего подобного там уже не было. Оказалось, что ван Бьер — а кто бы еще кроме него? — успел здесь прибраться: стаскал все трупы в одно место и разложил их рядком на дне ложбинки. Зачем он так поступил, было ведомо лишь ему самому. Но этот Баррелий был явно человеком со странностями, а такие люди вправе совершать странные поступки.

Лица трупов были накрыты снятой с них же, окровавленной верхней одеждой, которую полковник Дункель приказал гвардейцам сорвать — для опознания жертв кригарийца. После чего выяснилось, что опознать всех мертвецов не получится. Головы двух из них были разрублены надвое и представляли собой кровавое месиво из обрывков кожи, ошметков мозга и осколков костей. Еще двух разбойников монах обезглавил, а после боя заботливо воссоединил тела с их головами, пристроив те им на грудь. Лица этих бедолаг почернели, перекосились и были вымазаны запекшейся кровью, так что разглядеть, кто из них кто, тоже являлось сложновато.

Зато узнать оставшихся пятерых покойников было уже можно, пусть и выглядели они немногим лучше. Если бы не четкая форма нанесенных им чудовищных ран, можно было подумать, что до банды Кормильца добрался крупный хищник. Или одна из тех тварей, что лезут из-под земли в Азурите — ныне разрушенном и заброшенном, а некогда самом крупном и густонаселенном городе Промонтории. Все отрубленные вражеские конечности кригариец также подобрал и вернул их хозяевам, кажется, ничего не перепутав. А разрубленного от плеча до поясницы коротышку — Дункель сказал, что это был Гнойный Прыщ Маркес, — ван Бьер аккуратно «собрал» воедино. После чего стянул ему грудь ремнем, дабы тело Маркеса не разваливалось и не выставляло напоказ свои внутренности.

Довершали всю эту отвратительную картину тучи жужжащих над трупами мух и вонь, похожая на ту, что никогда не выветривается из казематов Судейской башни или со скотобоен. А также — на вонь, которой смердят поля сражений. Но поскольку в таких местах я тогда еще не бывал, это сравнение мне в тот день на ум не пришло.

— Кажется, кого-то не хватает, — нахмурился отец после того, как пересчитал всех мертвецов. — Я прав?

— Нет лишь Канафирской Бестии, сир, — подтвердил Дункель. — А так кроме нее все в сборе.

— Если вы говорите о резвой канафирке, которая была среди этих людей, то она успела сбежать, — уточнил топчущийся в сторонке Баррелий. — Также, как их вожак. Но, сдается мне, мимо вас он не пробежал, ведь кто бы еще кроме него поведал вам об этом печальном недоразумении?

— Куда удрала канафирка и почему ты сам не удрал отсюда следом за ней? — осведомился у него гранд-канцлер.

— В последний раз, когда я видел эту самую Бестию, она убегала на север, — ответил монах. — Только вряд ли на самом деле она отправилась туда. Скорее всего, просто запутывала следы. У нее на груди выжжен знак Вездесущих, так что она вовсе не так проста, как можно было о ней подумать. Ну а я… А что я? Мне надо было здесь прибраться, ведь негоже было оставлять после себя такой бардак. Да и зачем мне от кого-то бегать? Разве я натворил что-то противозаконное, сир?

При упоминании канафирской Плеяды Вездесущих отец и полковник переглянулись — такую подробность о Бестии они слышали впервые, — но предпочли не обсуждать при кригарийце этот животрепещущий вопрос.

— Возможно, кое-что и натворил, — сказал Шон Гилберт-старший, отворачиваясь от мертвецов и устремляя на Бочонка хмурый взор. Я насторожился: отец не умел шутить. И если он выказывал недовольство, оно всегда было искренним. — Зависит от того, есть ли у тебя разрешение на охоту в угодьях Дорхейвена или нет!

— Разрешение? — переспросил ван Бьер. — Нет, сир, боюсь, такого разрешения у меня нет. Да и откуда бы ему взяться, ведь я уже сказал вам: меня впервые занесло в ваши края. Весьма чудесные края, смею заметить, сир.

— Ну тогда знай, что сегодня утром ты занимался браконьерством, когда убил, изжарил и съел того зайца, чьи кости валяются возле твоего костра, — объявил гранд-канцлер. — Охота в городе-республике Дорхейвене без лицензии строго запрещена. За это преступление у нас положен, самое малое, год тюрьмы. Именно так, как в твоем случае. Если, конечно, ты ограничился лишь зайцем и не настрелял в придачу к нему другой добычи.

У меня от страха волосы зашевелились на голове, когда я представил себя, отца, полковника и весь наш отряд, порубленный на куски и уложенный таким же аккуратным рядком возле банды Кормильца. Да и не мне одному, похоже, вообразилась сейчас подобная душераздирающая картина. Взоры всех солдат, половина из которых помогала Дункелю осматривать трупы, а вторая оставалась в седлах, обратились на Баррелия, а кое-кто из всадников даже развернул коней в его сторону. Полковник тоже не мог на это не отреагировать. Забыв о мертвецах, он подошел к гранд-канцлеру и ко мне и встал подле нас, положив руку на рукоять меча. Так, как и должен поступать телохранитель в случае, когда есть хоть малейшее подозрение, что господину и его сыну что-то угрожает.

— Вообще-то, сир, в смерти этого бедного животного я невиновен, — признался кригариец, сохраняя невозмутимость и словно бы даже не заметив охватившую гвардейцев тревогу. — Его тушку я обнаружил в вещах разбойников, вот и решил: чего зазря пропадать хорошему мясу, пойду и съем его, пока не протухло… Вот только жаль, что я никак не смогу вам это доказать. Очень жаль.

— И я надеюсь, ты не собираешься оспаривать мое обвинение и сопротивляться? — озвучил гранд-канцлер вопрос, который волновал нас сейчас больше всего.

— Ну что вы, сир! Как можно! Я еще не выжил из ума, чтобы кидаться в драку с такой серьезной стражей, как ваша, — покачал головой ван Бьер. — К тому же я всегда чту законы тех мест, в которых бываю. И Дорхейвен — не исключение.

Не знаю, как остальных, а меня ответ Пивного Бочонка здорово утешил. Пожелай он и в самом деле бросить нам вызов, то уже бросил бы — зачем ему тратить время на болтовню? А вообще, после выдвинутого ему обвинения на него уже следовало бы надеть кандалы. По крайней мере, с обычным браконьером именно так и поступили бы. Но как ни храбрился отец перед лицом кригарийца, этот приказ он до сих пор так и не объявил. Интересно, почему? Неужели верил монаху на слово? Очень сомневаюсь. Кто угодно, но только не Шон Гилберт-старший. Только не он.

— И что за нужда привела тебя в Дорхейвен? — полюбопытствовал отец вместо того, чтобы велеть гвардейцам заковать преступника в цепи. — Какие дела могут быть в моем мирном торговом городе у такого наемника, как ты?

— Я разыскиваю одного человека, — ответил Баррелий. — Не здесь, а западнее, в Канафире. Говорят, в последний раз его видели на Каменной Гари, в оазисе Иль-Гашир.

— Ты ищешь его, чтобы убить?

— Вовсе нет, сир! Просто хочу с ним кое о чем потолковать. До меня дошли слухи, что этот человек знает, что случилось в ту ночь на мысе Фростагорн, когда океан поглотил наш монастырь… Возможно, это и впрямь лишь слухи, но мне хотелось бы их проверить.

— Оазис Иль-Гашир… Хм… — Гранд-канцлер нахмурился. — Оттуда в последнее время приходят тревожные вести. Караванщики жалуются, будто это место захватили какие-то лихие люди, которые стали взимать с них дополнительную плату за воду и стоянку. И что этих людей подозрительно много для обычных вымогателей. И раз ты туда направляешься, значит, тебе наверняка об этом что-то известно, так?

— Нет, сир, неизвестно, клянусь! То, что вы сейчас сказали, для меня — новость. Нужный мне человек вроде бы просто работал в Иль-Гашире: ремонтировал акведуки, чистил канавы, ухаживал за посевами… Но теперь, похоже, наша с ним встреча состоится лишь в будущем году. Если вообще состоится… М-да… И дернул меня Гном польститься тем дохлым зайцем! А ведь я еще усомнился, надо ли мне вообще его брать… — Ван Бьер огорченно поморщился, почесал макушку, после чего неуверенно спросил: — Извините за настырность, сир, но могу я задать вам один вопрос? Просто хотелось бы кое-что у вас уточнить, пока у меня есть такая возможность.

Отец посмотрел на него свысока, как смотрел на всех, кто что-либо у него просил, но все же дал монаху свое великодушное разрешение.

— Вы сказали, сир, что мое преступление — самое малое из тех, что прописаны в вашем законе о браконьерах, — напомнил Бочонок. — Но законы Эфима, Вейсарии, Промонтории, островов Хойделанда и даже Канафира дают мелким преступникам вроде меня право выбора: или отправиться в тюрьму или заплатить штраф. Что, согласитесь, выгодно всем: и властям, чья казна получает в таком случае пополнение, и осужденному, который получает хороший урок, но при этом остается на свободе. Скажите, сир, а в ваших законах предусмотрена замена малого тюремного срока штрафом, или же они не допускают ничего подобного?

— Вообще-то, да, предусмотрена, — признался Шон Гилберт-старший. И, смерив Баррелия критическим взором, добавил: — Но раз ты знаешь законы восточных земель, стало быть, ты знаешь и то, что такого рода штрафы там очень высоки. Высоки они и у нас. И я сильно сомневаюсь, что у тебя найдется при себе сумма, которая позволит тебе избежать тюрьмы в Дорхейвене. Триста киферов — о таком штрафе я веду речь.

— Триста киферов? — Монах наморщил лоб и поцокал языком. — Ваша правда, сир: сегодня для меня это многовато. В дороге я сильно поиздержался, к тому же пришлось расплачиваться кое с кем за нужные мне сведения. А эта услуга, как оказалось, тоже не из дешевых… А нет ли в Дорхейвене каких-то других видов штрафов кроме денежных, сир? Какой-нибудь посильной мне работы во благо вашего славного города?

— Даже если бы мы вели с кем-то войну, я не стал бы нанимать нам в подмогу кригарийца, — заметил отец. — Как по мне, ваша слава слишком преувеличена и ваши подвиги на поле брани явно переоценивают. Вероятно, даже во много раз. За те деньги, что кригарийцы берут за свои услуги, я лучше найму обычную команду хороших наемников. На чем, уверен, еще и сэкономлю, поскольку команда в любом случае воюет гораздо эффективнее одиночки.

— С вашей стороны это будет очень практичным выбором, сир. — Наверняка осужденный браконьер думал иначе, но он не стал перечить своему судье. — Всякому зверю своя стрела и свой капкан. Так и есть — в своей жизни я слышал куда больше отказов, чем заключил соглашений. Если бы три месяца назад эфимцы не отклонили мою помощь в своем новом походе на их спорные с островами Хойделанда, пограничные побережья, меня бы сейчас здесь не было. А воевать за короля островитян Гвирра Рябого я не намерен. Вот за его отца Даррбока я всегда был готов сражаться. Но Даррбок три года, как мертв, а Гвирр — бесчестный и скупой ублюдок, который не годится ему даже в подметки… Почему вы улыбаетесь, сир, осмелюсь спросить? Я вас чем-то рассмешил?

На лице отца и впрямь сияла довольно неуместная, не сказать странная улыбка.

— Я намерен запереть тебя в тюрьму на целый год из-за пустякового проступка! — продолжая ухмыляться, ответил гранд-канцлер. — А ты стоишь передо мной и, вместо того, чтобы взывать к моему милосердию, жалуешься мне на каких-то северных королей, которых я даже ни разу в глаза не видел! Подумать только, какое потрясающее хладнокровие! Или это просто такое жизнелюбие? Или и то, и другое вместе?

— Трудно сказать, сир, но, признаться, меня самого все это отчасти забавляет. Однажды мне довелось побывать в тюрьме у самих курсоров Громовержца по очень серьезному обвинению, где меня не казнили лишь чудом. И мог ли я тогда представить, что в следующий раз меня упекут в тюрьму из-за какого-то дохлого зайца, которого я так некстати сожру на глазах самого гранд-канцлера Дорхейвена! Расскажи я кому теперь эту историю — вот потеха-то будет!

— Знаешь, кригариец, кажется, ты славный малый, и ты мне нравишься! — внезапно сменил суровость на добродушие отец. — Пожалуй, я все же дам тебе работу взамен тюрьмы и штрафа, который ты не в состоянии уплатить. Для такого, как ты, эта работенка покажется даже чересчур легкой и она явно не стоит трехсот киферов, ну да Гном с нею. Сделаешь ее, и мы будем в расчете, а ты вновь станешь чист перед законом… Ты — воин, и ты должен научить моего сына убивать. Четко, хладнокровно, без колебаний. И как только Шон докажет мне, что он полностью усвоил твой урок, ты можешь брать свою тележку и идти туда, куда шел.

— Вот как? — удивился Пивной Бочонок. После чего озадаченно посмотрел на меня, наверное, впервые за все это время уделив мне столь пристальное внимание.

Под его тяжелым взором я ощутил себя, однако, совсем иначе, нежели когда отец порой смотрел на меня так же. В глазах Баррелия отсутствовало ко мне всякое дружелюбие. Но от его суровости веяло таким спокойствием, что я сразу понял: этот человек никогда не залепит мне пощечину, даже если я приведу его в бешенство. И вовсе не потому что затрещина кригарийца, в отличие от затрещины моего хмельного папаши, оторвет мне голову. Ван Бьер не станет заниматься рукоприкладством, потому что он относился к окружающим людям совершенно иначе, чем градоправитель Дорхейвена. И не презирал их лишь за то, что они не оправдывали его ожиданий.

— При всем уважении к вам, сир, позволю с вами не согласиться, — заговорил Баррелий после непродолжительной паузы, во время которой он не сводил с меня своего испытующего взгляда. — Работа, которую вы желаете мне поручить, на самом деле гораздо сложнее, чем вам кажется.

— Почему ты так решил? — нахмурился Шон Гилберт-старший, возмутившись тем, что ван Бьер раскусил мою мягкотелую сущность с первого же взгляда.

— Если ребенок, даже выезжая на охоту, берет с собой книгу, такого ребенка трудно заставить кого-либо убить. А убить человека — тем более. С вашим сыном придется изрядно повозиться, сир. Сдается мне, что по этой части он будет для меня крепким орешком.

В который раз за утро я был вынужден покраснеть до самых кончиков ушей. Проклятый Бочонок! Я так старательно прятал от отца трактат курсора Николиуса «Четвертый путь через Каменную Гарь», планируя украдкой читать его на привалах, а монах все равно разглядел торчащий из моей седельной сумки, краешек книги. Настолько маленький краешек, что отец его никогда бы не заметил. Но кригариец меня разоблачил и выдал с потрохами. После чего и без того не оправдавший моих романтических ожиданий кумир поблек в моих глазах еще больше. Кто бы мог подумать, что он и отец вдруг возьмут и объединятся против меня! Да еще на том фронте моего воспитания, где я и так терплю сплошное унижение! Как будто мне издевок одного Гилберта-старшего было мало!

— Ну так повозись, упрямый кригариец, если без возни не получится! — вновь напустил на себя суровость гранд-канцлер. — Или забыл, что ждет тебя в случае твоего отказа?

— Разумеется, не забыл, сир. Как можно такое забыть!

— Значит, договорились? Я могу на тебя рассчитывать?

— Договорились, сир! Можете всецело рассчитывать на Баррелия ван Бьера! Только я попрошу вас не отбирать у меня мою тележку. В таком важном и непростом деле, каким мне предстоит заняться, мне не обойтись без моих инструментов…