Три сестры мушкетера. Время поиска

Роман Иванович Веков (Кукуев)

Лирический триллер, остросюжетная прозаическая поэма «ТРИ СЕСТРЫ МУШКЕТЕРА» Романа Векова (Кукуева) – это приятное познавательное чтение для людей всех возрастов и профессий, где каждый сможет найти для себя идеального героя и пережить невероятные приключения, а также, пользуясь приведенными рецептами, попробовать то, что подавалось на пирах римских патрициев! Приятного вам аппетита! Остерегайтесь подделок.

Глава 18

Белая ночь, наконец, кончилась, и ненадолго наступила самая настоящая, но более неподходящего времени она не могла изобрести. В полной темноте мы подъехали к пристани парома. Он был на той стороне, и, судя по всему, возвращаться до утра не собирался.

— Пойду за лодкой, — сказал Петрович.

— Куда?

— Есть тут, понял, один знакомый. А ты стой у машины, никуда не уходи, а то опять потеряешься. Куда среди ночи едем, сами не знаем…

Я хотел было возразить, что поехал искать кошачий рай по его же собственной рекомендации, и теперь тоже не по своей воле увязался с ним в этот Мышеславль, но Петрович уже скрылся в темноте.

Где-то, скучая, залаяла собака, а я стоял, облокотившись на машину, и слушал звуки ночной реки. Есть, конечно, в этом что-то романтическое — стоять вот так ночью у переправы с кошкой на руках и пытаться понять, какого лешего тебя сюда занесло, а где-то в московской квартире ждут, не дождутся чистая постель и ванная комната с турецким душем и китайским полотенцем.

От этих мыслей меня оторвали громкие всхлипывания, перешедшие затем, судя по всему, в ни к кому не обращенные высказывания:

— У, гад, так я и знала, что бросит, ему бы только деньги, а сама я плохая, да, дура, да, плохая, уу…

— Кто здесь? — спросил я.

Плач прекратился.

— А ты кто? — отозвался женский голос.

— Да иди, иди сюда, не бойся. Я — Костя.

— А я — Клава.

— Ну, иди, Клава, а то я с места сойти боюсь, мне нельзя потеряться.

Плакальщица вышла из темноты и прекратила причитания.

— Ой, да вы на машине! Что же вы в темноте стоите? Можно же в машине сидеть со светом.

Это была та самая Клавка-шалава. Кошка у меня на руках сидела молча, и мне пока очень не хотелось, чтобы она замурчала. Если Клавка в темноте пока меня не узнала, то «мя», заставшее ее и Генку прыгнуть в окно, ей еще долго не забудется.

— А что, Клава, ты тут одна так поздно делаешь? — нарочито дружелюбно спросил я.

— Мне на ту сторону надо, я парома жду.

— Паром — это хорошо. — Я старался говорить как можно более рассудительно. — Только вот почему наша Клава-то плачет?

— Я уже больше не плачу.

— А все-таки, какое такое горе у нее приключилось?

— Вы никому не скажете? — Она на мгновенье замолчала, а потом, всхлипнув, добавила: — Меня Генка бросил, гад.

— Ну, ты не переживай так. — Я погладил ее по волосам, она опять всхлипнула. — Ты себе другого найдешь.

— Не, такого не найду. — Она дернула головой. — Он моряк.

Очень хорошо, подумал я, ты-то нам, голубушка и нужна, ты-то нас к Калерии и приведешь, а вслух сказал:

— Где ж он плавал-то?

— Он боцманом был на «Челюскине», а когда они в тот рейс собирались, ну, когда на льдине застряли, то он должен был в отпуск идти, а сам грузы принимал, и его в трюме с мешками забыли, и вспомнили только на льдине, ему всегда не везло.

— Сколько же ему лет, если он служил на «Челюскине»? — невольно поинтересовался я.

— А что? — насторожилась Клавка.

— Ну, интересно… Мне кажется, что он для тебя староват.

— Правда, много ему лет, — вздохнула Клава. — Тридцатник, но он очень даже молодо выглядит.

— Как он выглядит, я тебе верю. Что там дальше на льдине-то было?

Я не знал, как ее задержать и не вспугнуть до прихода Петровича, которого она наверняка узнает сразу.

— На льдине он сразу главным стал. Они там все растерялись, а он мачту на льдину поставил, чтобы можно было курс держать, и по радио стал с Москвой разговаривать. Он их всех и спас, потому что за ними сразу Гагарин с Чкаловым из Америки прилетели, а ему опять не повезло.

— Как же не повезло, если он там всем командовал. — Ну, и фантазии у вас, сударыня, подумал я.

— Да, когда их всех загрузили в аэробусы, а он садить помогал, то про него опять забыли. Он один-одинешенек на льдине остался.

— Они, что, радио тоже забрали?

— Все забрали, все как есть. Одну воблу сушеную оставили.

— Одну штуку?

Она слабо засмеялась, а потом, видимо вспомнив о своем горе, вздохнула:

— Не, один мешок. Вот. И он на этой льдине до весны дрейфовал, так что его в Индию отнесло.

— Так вы в Индии познакомились?

— Что вы! Он из Индии пешком по горам с ёгами ушел, всему-всему у них научился, а потом наши пограничники его в лесу от медведя спасли. Не везло ему всегда.

— Ну, почему же не везло, ведь спасли же? — Я старался направить ее мысль в нужное русло. — А потом что было?

— Потом он работал на лесосплаве маркшейдером, ну, маркировал бревна, чтобы потом можно было сосчитать, сколько срубили и сколько сплавили, — объяснила Клава. — А потом ему опять не повезло…

— Ему очень повезло, он же встретился с Клавой, — заботливо сказал я.

— Он не сразу со мной встретился. — Она видимо испытывала удовольствие, перечисляя то, как не везло Генке. — Там у них один плот развязался, и он на бревне приплыл на Бакинские камни. Ну, его на эти камни выбросило, а то бы он и дальше плыл. И он чуть не сгорел там в нефти. — Она опять начала всхлипывать.

— Клава, Клава, ну не надо плакать, такая хорошая девочка, все глазки себе испортишь, — засюсюкал я, потому что катастрофически начало светать.

— Я не девочка, — сказала Клава. — Мне девятнадцать лет, у меня дочка есть девочка… — и она опять разрыдалась.

— Ну, не хочешь про моряка своего рассказывать, не надо. Про дочку расскажи!

— Я про Генку хочу, он же гад меня бросил, не девочка…

Я почувствовал, что мне уже с ней не справиться, но отступать было некуда, и я опять спросил, как они все-таки познакомились.

— Он на последнем пароходе приплыл в Большое, там раньше пароходы по реке ходили, а потом она обмелела, и они не стали. Он на последнем пароходе приплыл, и его опять забыли.

— Тут ты его и пожалела?

— Нет, я тогда со Славкой-мужем жила, а потом он в Турцию челноком уехал и пропал, я тогда Генку пожалела. Он в Доме рыбака бесплатно жил. За дрова.

Я уже очень устал, и, чтобы как-то завершить этот бред про моряков и турецких челноков за дрова, взял Клаву за руку и спросил:

— Хорошо, а зачем вы с Генкой решили ограбить Калерию Тимофеевну? И куда вы ее дели?

Она дернулась, а потом неожиданно прижалась к моей груди так, что Кошка, про которую я почти забыл, закряхтела и зашипела, а Клава стала ее целовать и гладить, приговаривая:

— Я же вас сразу узнала, по кошечке, по Мурлиночке. Вы же мне поможете, вы же всем скажете, что я не сама, это Генка меня заставил, ведь скажете же?

— Будет, голубки ворковать, понял? — раздалось у нас за спиной. — Я тут уже давно на вас любуюсь…

— Петрович, — сказал я, — нехорошо подслушивать.

— Я про себя вопрос решал: охмурит тебя Клавка или нет? — подмигнул мне бывший мент. — Понял! Как она тебе про челюскинцев заливала!

— Я не заливала, дядя Петрович, я всю чистую правду про Генку рассказала, чтоб он меня понял, чтоб помог. Ведь поможете?

Клавка жалобно заглянула мне в лицо.

— Ты нам, Клавушка, поможешь, — сказал Петрович, — если, конечно, не ищешь лишних проблем. Понял?

— Поняла… — поправил я.

— Хорошо бы, — сказал Петрович.

— А Генка? — спросила Клава.

— А ему опять не повезет. Только на этот раз мы его не забудем. Зараза он, Генка твой, — сказал Петрович, задумчиво глядя на порозовевшую от рассвета воду. — Я ни лодки, ни паромщика не нашел, понял?