Твари Распада

Роман Игоревич Сидоркин, 2019

Главный герой – современный молодой человек, закончивший вуз и никому не нужный. Когда восстали мёртвые, он увидел в этом возможности для себя и своих амбиций. Как далеко может завести человека вседозволенность, когда всю жизнь он подавлял свои желания? Книга про нарывы общества и лишнего человека в сеттинге зомби-апокалипсиса. Что будет, если сдерживающие факторы исчезнут, а униженные, оскорблённые, не вполне здоровые, слабые, никчёмные останутся и начнут строить свой мир? Содержит нецензурную брань.

Маленькая находка

Мой нафаршированный книгами и лекциями мозг — вещь очень специфическая. Сколько угодно размышлять об идеальном устройстве общества, как любой русский человек — это пожалуйста, а вот в вопросах реальных дел он включается только при непосредственном столкновении с проблемой. То есть нужно, чтобы на меня неслась толпа мертвяков, чтобы я начал думать, как уйти от них.

Чтобы проверить обстановку на улице, а заодно лучше понять повадки восставших, я вышел. И через три секунды вошёл. Глупая была затея.

Из наблюдений за ними через окно я понял, что они могут действовать как поодиночке, так и группами, правда был неясен способ взаимодействия. По правде сказать, их поведение даже в группах, не выглядело как совместные действия — их «коллективность» была чисто внешней, следствием физической близости тел, занятых охотой. Когда я бросил ложку из окна, они среагировали лишь поворотом головы, значит они видят и определяют съедобность раздражителя. Но они не делились информацией друг с другом — просто каждый услышал звук и повернул голову. Несколько раз я наблюдал их погоню за человеком. Поведение во время «охоты» подтвердило мои первоначальные наблюдения: это не было охотой с разделением ролей — в толпе мёртвых каждый стремился лишь достичь зубами плоти. Они могли наваливаться друг на друга и наступать на себе подобных. Единственная причина, по которой со стороны они выглядели одной стаей — это то, что каждый воспринимал другого как твёрдое препятствие, тело, занимающее какое-то место в пространстве и чисто механически старался не столкнуться с ним как с фонарным столбом.

Да, их органы чувств вполне функционируют. С какой остротой сказать сложно и теперь, но они точно дают им представление о мире вокруг.

Я решил сходить на разведку по своей парадной. Это тоже было рискованно, но рассудив, что раз за эту неделю отсюда не раздалось ни звука, скорее всего, тут никого нет. Если только тут не завис труп, который успел добраться до квартиры до обращения.

Разобрав баррикаду у двери, я случайно кинул взгляд на зеркало в прихожей. Оттуда смотрело серое щетинистое лицо с огненными, карими глазами, обрамлённое закрывающими уши волосами. Я улыбнулся ему.

Помню, мой дед, орудовал при мне разными инструментами на импровизированном станке в своей подвальной мастерской. Он был весьма толковым, помнил блокаду Санкт-Петербурга германскими войсками и мог сделать своими руками всё, что угодно, вплоть до мелкой электроники. До эры массового распространения компьютеров он не дожил, но уверен, что он справился бы и с ними. В части работы руками он был гением.

Мне ничего из этого не досталось.

Я никогда не любил работать руками, но кое-какие воспоминания фотографически застыли у меня в памяти, поэтому я вооружился старыми инструментами: ржавым молотком с высохшей ручкой и долотом с осыпающимися ржавыми хлопьями на металлическом теле. Массовые нападения и поедание живых началось в пятницу до обеда, значит большинство людей в этот день были на работе, и их квартиры были заперты. Они-то мне и были нужны.

Переодевшись в старую футболку, я вышел на лестничную площадку, спустился на первый этаж и остановился перед стальной с бронзовым отливом дверью. Когда долото было приставлено к замочной скважине, а плоская сторона молотка смотрела ровно на его шляпку, в голове прожектором высветилась мысль: «Да кого я обманываю?» Я понятия не имел как надо выламывать замок, тем более, что грохот от ударов мог привлечь такую толпу мёртвых, что даже крепкая дверь парадной, которая была ровно за моей спиной, не выдержит.

Я переложил инструменты в одну руку и, на всякий случай, дёрнув ручку двери, которая, конечно, оказалась закрытой, пошёл обратно в свою квартиру.

Там меня ждал сюрприз.

Старая кочерга в цветастом махровом халате лазила по полкам на кухне, а на столе были составлены продукты, которые эта сука уже смогла найти.

Бабка была глуховата, так что не услышала моего прихода. Интересно, как она узнала, что меня нет дома? Я покосился на орудия в своей руке.

— Что вы тут делаете? — задал я риторический вопрос.

Бабка дёрнулась, отскочила от полки с крупами и, не выпуская из руки пакет с гречкой, морщась — видимо что-то болело, повернула ко мне морщинистое лицо.

Не знаю, что означал её продолжительный взгляд — я никогда особо не разбирался в людях. Наверно думала, что ответить.

— У меня еда заканчивается, а у тебя тут много! Вон, здоровый какой! — тараторя подобную чушь, чтобы заболтать меня, курва схватила несколько пакетов съестного и, опустив голову, понеслась мимо меня.

Ну точнее попыталась, коридор из кухни в прихожую был узкий.

— Поставьте еду на место, — сглатывая спазм ярости, сказал я — я разберусь сколько мне и чего нужно.

— Ты можешь ещё себе найти, а я — нет! — взвизгнула бабка.

— Ну, судя по тому, что вы сейчас делаете, вы можете.

Я всё ещё стоял с инструментами в руках. Старуха посмотрела на меня снизу вверх и бросила пакеты на пол.

— Дай пройти!

— Подождите, — сказал я примирительно.

У меня тогда возникло желание как-то успокоить её. Во-первых, хоть она была и противной, она была человеком, а, во-вторых, у неё могла быть какая-то информация.

— Давайте присядем и поговорим.

— Поговорили уже.

Она снова сделала движение, чтобы пройти сквозь меня.

Я молча стоял и смотрел.

— Ну что тебе?! — с крайним раздражением, подняв свои блёклые мутно-голубые глаза, спросила она.

— Сами видите ситуация какая, — ответил я и кивнул в сторону окна — найдём о чём пообщаться.

— Да не хочу я общаться, мне и без этих, — она тоже качнула головой — жить осталось мало.

— Зачем же вы тогда у меня еду воровали? Я ещё поживу.

— Если не сожрут!

Я понял, что пытаться разговорить её бесполезно и посторонился. Бабка проскользнула мимо меня как мелкий, противный клоп.

Когда она была уже на лестничной площадке, я громко спросил:

— В этом подъезде ещё кто-нибудь живой есть?

— А откуда мне знать, что я тут со всеми общаюсь, что ли?! — огрызнулась бабка — На шестом этаже старая женщина недавно въехала, к ней внучку привезли — противная такая. Старая куда-то вышла, а молодая вернулась, я видела, — и она куда-то заковыляла.

На всякий случай, я проследил где она живёт. Следить, правда, долго не пришлось: бабка жила этажом выше. Видимо, она была в пролёте между этажами, когда я выходил.

Тут я почувствовал, что руки всё ещё сжимают орудия неудавшегося взлома. Положив инструменты в кладовку, я отправился на шестой этаж. В какой квартире живёт та девочка, бабка не сказала — пришлось звонить во все. Через пять минут продавливания всех кнопок, я осознал тупость своих действий: электричества не было. Привычки надолго остаются с нами.

В какой-то момент меня пробрал липкий страх, что какой-нибудь мертвяк, пользуясь остаточными воспоминаниями, сможет открыть щеколду и пригласит меня на вальс с чашкой чая и миской моих внутренностей. Моё воображение подкармливало страх встретить врага за дверью, но несмотря на это мой кулак всё же опустился на первую дверь, затем, по очереди, на другие. Пошли долгие секунды. Старуха также не сказала возраст девчонки, но раз она уже сама ходила в школу, значит была в уме. Что-то подсказывало, что в осаждённой мёртвыми крепости, которой являлся мой дом, никто просто так дверь не откроет.

— Если ты слышишь меня, открой дверь! — шипящим криком попытался я привлечь внимание обитательницы этого этажа — Я не мёртвый — я…

Тут до меня дошло, что это могла быть уловка старой ведьмы, а я опять не закрыл дверь.

Я помчался вниз. Оказавшись на своём этаже, я аккуратно, потянул дверную ручку. Внутри было пусто. Видимо старушка не была такой плохой. А может, просто еды у неё было достаточно, и первый раз она рискнула так, на всякий случай. Я закрыл дверь на ключ и снова отправился на шестой этаж.

Когда я поднимался, послышался металлический щелчок. Кто хоть раз в жизни пользовался замком, не может не узнать этот звук.

Я спокойно, давая понять, что не мародёр, вышел на площадку этажа и уже твёрдым голосом позвал её.

Ответом была тишина.

— Слушай, если ты хочешь жить, открой дверь. Я человек — теперь это важно. И я твой сосед, хоть мы не были знакомы. Может быть мы даже как-то видели друг друга.

Никто не отвечал.

— Я не могу этого обещать, но может вместе мы сможем узнать, что с твоими родителями, — эти слова были произнесены с точным расчётом: чего ещё может желать ребёнок во время нашествия мёртвых, как не найти своих родителей — я их не знал, но возможно они ещё живы и также сидят, запертые в помещении. Связи нет, но при малейшей возможности, обещаю, я попытаюсь найти какую-нибудь информацию.

Давление на чувства подростка дало нужный эффект. За одной из дверей раздался щелчок. Дверь приоткрылась, оттуда высунулось прелестнейшее личико с бледной кожей, лёгкими конопушками вверху переносицы и под яркими, синими глазами, алыми пухлыми губками и каштановыми волосами до пояса.

— Молодец, — сказал я — не бойся, мы на одной стороне — на стороне живых.

Девочка открыла дверь шире. Она была в синих тренировочных штанах, обтягивающих ещё тонкие длинные ноги и белой футболке с обрезанными на середине плеч рукавами. Корявая прелесть её фигуры до сих пор жжёт мне что-то в душе и там, где уже ничего нет.

— Как тебя зовут?

— Жанна, — тонким голосом ответила она.

— Разрешишь войти?

Она секунду помедлила, пытаясь просканировать меня испуганным взглядом, затем впустила.

Внутри всё было отделано монументально, но со вкусом: тяжёлая, явно из прошлого века мебель, тканевые обои, раритетные напольные часы высотой 2 метра и прочие атрибуты зажиточного, пожилого человека.

Мы прошли на кухню. Пристально всё осматривать я не стал, чтобы не пугать девочку. Спокойно сел на тяжёлую табуретку и подвинул одну ей. Жанна с неуверенностью посмотрела на меня, потом опустилась на твёрдую поверхность.

— Я думаю, описывать ситуацию тебе не нужно. Сколько тебе лет, кстати?

— Тринадцать.

— Сама всё видишь, — я сделал паузу, чтобы изучить её взгляд.

Она достаточно ясно всё понимала.

— Связи нет уже несколько дней, так что не могу сказать, что творится в мире. Только ли это в России или другие страны тоже пали жертвами этого ужаса, я тоже не знаю. Но я знаю, что мы с тобой сейчас и здесь, и нам надо как-то выживать. Поэтому, если ты хоть что-нибудь по поводу этого всего знаешь, расскажи сейчас.

Жанна какое-то время молча и растерянно смотрела на меня. Она явно ждала, что говорить буду я. Но увы, всё, что я мог ей рассказать — это повадки гниющих двуногих существ, бродящих за окном.

— Ну… — начала она — я была на танцах. Было видно, что все преподаватели и администрация нервничают — им было что-то известно, я думаю. В Интернете ничего особенного не было. Был в группе парень — Саша, он любил всякие паблики про монстров, инопланетян там… Он говорил, что в городе появились восставшие мертвецы, что они убивают людей. Ну, вы сами понимаете, как к таким чудакам относятся.

Было видно, что девочка успокоилась, углубившись в безвозвратно потерянное светлое прошлое.

— Преподаватели даже ругались между собой.

— Возможно, некоторые хотели отпустить вас домой, другие были против, чтобы не поднимать панику, — сказал я.

— Не знаю!

Девочка вдруг помрачнела: я выдернул её из мира воспоминаний. Надо быть осторожнее с психикой детей.

И параллельно с этими правильными мыслями во мне ритмично нарастал чрезмерный интерес, правильней сказать — аппетит к этому молодому прекрасному существу.

— Я позвонила папе.

— Он был на работе?

— Да.

— Где он работал? Территориально, — уточнил я.

— На Васильевском острове.

— Что дальше?

— Он сказал мне идти домой, но было не похоже, что он что-то подозревал. Я после думала, что он специально отправил меня домой, но он был абсолютно спокоен… Он не был в курсе.

Про себя я приподнял бровь, отдавая дань аналитическим способностям этой юной особы.

— Потом я пришла домой… И всё. С родителями больше связи не было. Больше мне нечего рассказывать!

— Ты видела что-нибудь до того, как отключили электричество? Я имею ввиду в Интернете.

— Нет, ничего не было.

— А твоя бабушка? Она куда-то уехала или… Как и родители, была в городе?

— Она была в городе, — края её губ опустились вниз, они была готова разрыдаться — вышла в пятницу вечером и не вернулась.

Я опустил голову, раздумывая, что делать дальше. Собственно, раздумывал я не об этом, тут и так всё понятно: брать Жанну к себе, забирать все запасы из её квартиры и из своей, а потом пытаться как-то выбраться из города. Вопрос был в том, как убедить её в правильности такого плана, ведь, скорее всего, её родители мертвы, но она очень желает их найти.

— Давай так. Ты собираешь свои вещи — только самое необходимое, потом мы проводим инвентаризацию запасов в этой квартире, — я хотел сказать в «вашей», но это могло бы натолкнуть её на мысль о пропавших родителях — мы идём ко мне и ждём.

Я не решился сразу сказать, что планирую убраться из города.

— Ждём чего? — спросил подросток.

— Помощи, очевидно, — я развёл руками, как будто она спросила глупость.

— А что с моими родителями?

— Узнаем всё у военных. Наверняка у них есть какая-то статистика.

— А где они были всё это время?!

Неожиданно в девочке проснулся самый настоящий гнев, я даже немного напрягся.

— Не знаю. Но не могла же огромная страна взять и вымереть вот так сразу. Десятилетия холодной войны: у нас колоссальная инфраструктура, так что и не такое пережить можем.

— Да, только где гарантия, что к этой инфраструктуре допустят всех? — ответила девочка.

Я мысленно поднял уже две брови. Девочка умна не по годам.

— Давай пока делать, что можем, — сказал я.

Всё ещё злыми глазами, отчего она была похожа на ядовитую змейку, она посмотрела на меня, потом оторвалась от твёрдой поверхности табуретки, грациозно повернулась и пошла в одну из комнат.

Я стал раскрывать и опустошать полки. В холодильнике нашлись овощи и яйца. Я тогда уже понял, что вкус нормальной еды мне вряд ли когда-нибудь доведётся почувствовать снова, поэтому обрадовался находке как чему-то родному.

Через десять минут Жанна уже была готова.

— Выходим? — спросил я.

— Выходим.

— Ты точно всё самое необходимое взяла?

Девочка отчего-то покраснела и коротко взглянула на меня.

— Да, всё, — опустив глаза ответила она.

Прежде, чем выйти, я решил осмотреть её комнату.

— Что там? — указал я на средних размеров коричневую коробку на длинном шкафу.

— Радио, — спокойно ответила она.

Я диким взглядом посмотрел на неё.

— Возможно, это наш последний шанс, а ты его оставила.

Для поколения, родившегося в двухтысячных, радио являлось совершенно бесполезной и чуждой вещью.

— Принеси табуретку, — скомандовал я, а потом подумал, что не стоило этого делать: эти дети не реагируют на командный тон.

Но девочка была очень умна и по-видимому понимала в каком положении находится.

Расчихавшись от пыли, я спустился с коробкой в руках. В ней оказался ком жёлтой обёрточной бумаги из тех, что дико шуршат и завёрнутый в неё небольшой, серый приёмник.

Мы переглянулись.

Из аппарата не торчал шнур — ему требовались батарейки.

Я взял радио подмышку, в руки — пакеты с долголежащими продуктами, Жанна взяла по пакету своих вещей в каждую руку, и мы пошли к выходу из её квартиры.