Телефонист

Роман Канушкин (2020)

Придумывая сюжет своего нового романа, известный писатель Форель и представить не мог, чем это может обернуться. Главы из его книги становятся сценарием для череды зверских убийств, поразивших его город. Жертвами этих преступлений оказываются женщины… Эти преступления не только записаны на видео, но и показаны в прямом эфире в Сети. Имитация или заведомо продуманная история серийного убийцы? Форель — жертва или маньяк? Победитель или проигравший? Пять причин, чтобы прочитать роман "Телефонист" Романа Канушкина: — Права на экранизацию романа "Телефонист" еще до публикации выкупил продюсер сериалов "Метод" и "Триггер" — Известный цикл Романа Канушкина "Канал имени Москвы" также ожидает масштабная экранизация — Уникальная аудио версия романа "Телефонист" записана самим автором; читатель может услышать книгу голосом автора. — Роман Канушкин любит готовить; в каждом его романе есть интересный рецепт какого-то блюда, и роман "Телефонист" — не исключение — Для создания достоверных образов в романе "Телефонист" автор консультировался с лучшими психиатрами Москвы

Глава пятая

13. Бегство (light)

— И куда ты её отправил? — произнесла Ольга.

— Домой, — удивился он. — А куда я должен был её отправить?

— Дурдом… Ты хочешь сказать, что начал писать новую книгу, и он снова появился? — осторожно спросила Ольга.

— Да, это её версия. Я же не псих, чтобы так считать.

— А… подробности? — ему показалось, что Ольга немножко побледнела. Он ей улыбнулся:

— Она толком ничего не знает. Вряд ли следователь Сухов обсуждает с дочерью детали.

— Она ведь твоя поклонница. Так?

— Она ещё ребёнок. Фантазёр.

— И… это точно твой Телефонист?

— Мой Телефонист?! — изумился он. — Ольга, ну ты-то перестань дурака валять.

— Дай-ка своего пива… Жаль, нет ничего крепкого.

— Нервничаешь?

— Чего мне нервничать?! Тем более, если Ксения Сухова права, возможно, проблема-то посерьёзнее Кирилл Сергеича.

— Я ведь так, просто высказал предположение, что он нанял следить детектива. Писательский ум, — изобразил отчаяние и тяжело вздохнул, — в состоянии предположить любую гадость.

— И что? Заказал наши интимные фотки? — её мимолётная бледность уже прошла. — Это не его стиль. Он гораздо более жёсткий и конкретный.

— Говорил, надо в Прагу лететь, — посетовал он. — На международных хоть наливают крепкое.

Они сидели в баре аэропорта «Внуково» и ждали своего рейса.

— К мостам и големам. — Она взяла его бокал пива. Поднесла к губкам. Этот её детский, почти невинный рот с пухлыми губами.

— В Мюнхен, в Хафброй, — подначил он.

— Вот так, да? — Она чуть приподняла бокал и опустошила половину одним глотком.

— Ничёси! — он глядел на неё со смесью восхищения и оторопи.

— Школа молодости. Так-то вот.

— До своего Кирилл Сергеича встречалась с бородатым байкером, ZZ Top или футбольным фанатом?

— Со всеми сразу. Виновна, — Ольга с сожалением вернула ему ополовиненный бокал. Он поднял левую руку, выставив вперёд скрюченный указательный палец и возвестил, кривляясь ещё больше:

— Вот здесь, в этой безликой толпе, каждый может быть соглядатаем Кирилл Сергеича. Вон та старушка с синей тележкой, эй, мы видим тебя. Полотёр — бесспорно, обрати внимание на его злобный и косой взгляд. Эти три милые стюардессы… нет, только две из них, — он водил пальцем по сторонам, но в ответ люди только улыбались, видя перед собой симпатичную и явно очень увлечённую друг другом пару, скорее всего, роман в первой фазе, или вообще не обращали на них внимания. — И вон главный агент врага, вон та девочка с маленькой собачкой… Точнее, сама собачка, видишь, как глазёнки выпучила?

— Прекрати, — Ольга смотрела на него с улыбкой. — Он мне не враг, он мой муж.

— Собачка следит за нами, — настаивал он.

— Плевать… Я серьёзно: плевать на соглядатаев.

— Плевать?

— Не забывай: ты ведь мой клиент. Сидим, болтаем, обсуждаем дела.

— Ты с каждым клиентом пьёшь из одного бокала и ешь с одной тарелки?

— Нет, только с самым перспективным. Чтоб не убежал от меня.

Она взяла его бокал и так же, в один глоток, допила остаток.

— Блин, а ты знаешь, что мы первый раз пьём с тобой пиво? Теперь понимаю почему: с тобой не попить, ты всё выдуваешь сама.

— Думал, я вся такая «Шато Марго», только…

— Я…

— Да и вообще — плевать! Даже если он и догадывается, надоело прятаться.

— Сейчас мы именно прячемся, — напомнил он.

— Сейчас — да. Пока ты начал новую книгу. Я ведь знаю, какой ты, когда работаешь, по крайней мере, пока книга не перевалила за половину… Вешать на тебя сейчас и это…

Он посмотрел на неё как-то странно. Они только что подошли к опасной теме, и он не знал, что сейчас услышал: внимание к его труду или сочувствие к его нерешительности. Но Ольга явно нервничает. Посетовал:

— Лучше б мы летели в Цюрих, а твой Кирилл Сергеевич — в Красную Поляну. Там сейчас все невыездные собираются.

— Не будь злым. Он неплохой человек.

— Ладно. Прости.

— Слушай, там прекрасный дом. Друзей. Пустой и полностью в нашем распоряжении. Тебе понравится.

— Какой сегодня день недели?

— Понедельник. Счастливый ты, можешь не наблюдать календаря.

— Да я не об этом. Кирилл Сергеевич возвращается в пятницу. Значит, и нам придётся…

— Лучше даже в четверг вечером.

— Всего три дня, — вздохнул. — А что ты будешь делать, пока я буду работать?

— В Поляне? Кататься на лыжах.

Он с сомнением взглянул на её багаж, маленькую сумку.

— Спокуха, — возразила Ольга. — Там полно прокатов. И ещё немного последнего снега.

— За окошком Альпы, — усмехнулся. Посмотрел на неё серьёзно. — Дом друзей, затерянный в горах. Романтика. Но если Кирилл Сергеевич действительно нанял детектива…

— Это мои друзья. Он об этом доме не знает.

— Тогда почему ты нервничаешь?

— По мне видно, да? Ну, может, потому что за мной никогда прежде не следили?!

— Или ещё что-то случилось?

— Случился ты!

— Ольга…

— Я не хотела делать ему ничего плохого. Но если он докатился до слежки, тем более плевать.

— Это было только предположение.

— Ну, а что, за мной следит КГБ? — усмехнулась; в этих её разноцветных глазах иногда искрилась детская наивность, иногда то, что он называл «инопланетностью», и очень редко такое одиночество, сквозь которое не пробиться, что ему становилось печально. Сейчас в них было что-то другое, и он впервые не мог определить что.

— Ты о чём-то сожалеешь, — вдруг сказал он.

— Нет, мой писака, я ни о чём не сожалею. Как Эдит Пиаф. Мы ведь ни от кого не сбегаем — просто решили провести три дня вместе.

— Ну, уж собачки-шпионы нам точно не страшны.

Она отмахнулась:

— Не хочу больше об этом говорить, склонила голову, и в её взгляд вернулось выражение, которое он знал, — задорный интерес. — Значит, Пятикнижие?

— Канон, — важно заявил он.

— И точка?

Кивнул:

— Да, эта будет точно последней. И, наверное, лучшей.

— Чёрт, а если девочка права?

— Девочка?

— Прекрати. Тебе надо было поговорить с её отцом.

— О чём? Какая связь, кроме детских фантазий?

— Ну а если…

— Следователь Сухов при первом удобном случае надел бы на меня наручники, а ещё лучше — кандалы, и отправил на галеры.

— В том, с чем она к тебе пришла, нет ничего смешного.

— Нет. Но причём тут я?!

— Ты начал новую книгу о Телефонисте. Извлёк его из своих сумасшедших картинок или откуда там… И если реальный Телефонист… это же чудовищно.

— Это, безусловно, очень заманчиво звучит, — ухмыльнулся он, — но, к сожалению, в реальной жизни такого не бывает. Искусство, конечно, строит жизнь, но не настолько напрямую.

— Но девочка…

— Послушай, Ксения Сухова — вероятно, очень внимательный мой читатель, и по логике истории догадалась, что это ещё не конец. Даже раньше меня. Но как это ни парадоксально на первый взгляд, такое, как раз таки, бывает. Всё остальное — просто совпадение. О чём я ей и сообщил.

— Она знала, что Тропарёвский, изловленный её отцом, — это ещё не всё. Откуда?

— Вряд ли она что-то знала… Если убрать всякую мистику, то это — банальная ошибка познания, делать такие умозаключения. Совпадение по времени и по сути — всё-таки разные вещи.

— Ну, наверное.

— Вопреки. А не благодаря: войны выигрываются вопреки тупости военачальников, — развивал он свою мысль. — Экономика растёт вопреки алчности политиков, а ты ко мне… расположена вопреки моей непроходимой тупости, алчности и эгоизму.

— Я слежу за тем, как ты исправляешься.

— Взять ещё пива?

— Ладно, не надо.

Ольга вроде подуспокоилась. Всё же спросила:

— Там маньяк или звонки с угрозами?

— Мне почём знать! — удивился он.

— Поэтому и сказала про подробности…

— Послушай, любимая, — вздохнул он. — Я понимаю, что шила в мешке не утаишь, но иногда очень даже можно. Некоторое время. Про то, что я начал новую книгу, знают на сегодня, — он стал загибать пальцы, — мой издатель, но он под подпиской о неразглашении и не враг сам себе, деньги… Мадам, которая нема, как могила, к тому же уехала; и со вчерашнего дня ты. Ещё догадалась эта сверхпроницательная юная красотка. Кто из перечисленных особ больше всех подходит на роль маньяка? Только не поднимай руку первая.

Улыбнулась. Спросила:

— Ты назвал меня «любимая»?

— Не знаю. Не заметил… К тому же, я пообещал Ксении не выдавать её Сухову. По-моему, она его как огня боится. И я её понимаю.

— Ты назвал меня «любимая», — сказала Ольга. — Никогда больше не произноси этого с такой интонацией.

Они стояли, закутавшись в пледы, на широченной деревянной террасе под косой крышей и смотрели, как с ночного неба падает снег.

— Томбе ля неже, — сказал он.

Ольга молча прильнула к нему. Потом произнесла:

— С ладонь снежинки, — выставила руку. — С детства любила эту песню.

Он повернул голову и посмотрел вниз, в долину:

— Вообще ничего не видно.

— Прекрасно.

— Только эти театральные фонари во дворе. Крутой у твоих друзей дом.

— Нет, не крутой. Уютный. Когда будет солнце, обалдеешь, какой отсюда вид.

— Все эти модные краснополянские резорты где-то внизу?

Ольга кивнула.

— И мы здесь одни?

— Нет, чуть ниже начинаются дома. Самый первый — моих друзей. Завтра придут поздороваться. Но выше только лес. И снег.

Он перевалился через перила наполовину и оказался под снегопадом. На голове тут же образовалась шапка из мокрых снежинок. Отряхнулся, глаза радостно засияли:

— Снег отрезает нас от мира!

— Вот и замечательно.

Ещё раз отряхнулся, бросил взгляд в белую мглу и в темноту за ней: мир действительно перестал существовать. Ухмыльнулся и возвестил:

— Там кто-то есть, внутри этого снега. И он приближается.

Ольга хмыкнула:

— Ну и пожалуйста. А мне нравится это место. И мне уже страшно. Ну-ка, давай, быстренько спасай меня.

На следующий день он проработал почти до четырёх, до возвращения Ольги с горы, и перевыполнил все дневные нормы.

— Соскучился тут без меня, писака? — Ольга ставила лыжи в скирум и казалась невероятно румяной.

— Вот ещё! У меня же здесь Телефонист, прибыл верхом на этом снеге и заходил на кофе. С ним не заскучаешь.

К ужину к ним пришли «здороваться» эти самые Ольгины друзья, притащили с собой горячих пирогов из местной пекарни и двоих детей, брата и сестру, впрочем, довольно воспитанных. Поев, они большую часть времени проиграли на втором этаже или во дворе, под снегом, который стал заканчиваться. Девочка приближалась к границе подросткового возраста, мальчик с неожиданным именем Лука только что перевалил её. Ужин вышел очень весёлым, но уже к девяти гости деликатно засобирались. Они вышли их провожать и выяснилось, что снегопад давно кончился; зато похолодало, и над ними раскинулось звёздное небо. Проводили гостей до их дома, ненадолго задержавшись на рюмочку, потом быстро вернулись в свою спальню, а потом стояли, закутавшись в пледы, на том же месте, что и вчера, и смотрели на звёздное небо над головой.

— Совсем не хочу уезжать, — поделился он.

Ольга перевела взгляд на двор, засыпанный последним снегом. Снег искрился, перечерченный косыми тенями от фонарей; склон напротив, поросший каштанами в снежных сейчас шапках, сиял той же белизной, резко обозначенной на фоне густоты чёрного неба.

Им опять было хорошо вместе.

— Вообще-то, это была моя реплика, — сказала Ольга.

Утром всё залило ослепительное солнце. Он стоял один на той же самой террасе и восхищённо смотрел вниз.

Ольга встала только через час:

— Доброе утро, хренов жаворонок!

— Доброе, — он ткнул рукою вниз. — Долина была широкой и открытой, и в ней было много солнца.

— Ты слышишь, какая капель?

— И слышу, и вижу. Невыносимая красота. Подняться, что ли, с тобой хотя бы на часик, посмотреть эти твои лыжные трассы.

— Ну уж нет! — Ольга фыркнула. — Я завела себе бойфренда-инструктора, так что третий — лишний.

— Тем более надо, — возразил он. — Должен же я знать, какие у тебя на самом деле вкусы.

Почесал себе переносицу, предложил:

— Могу покормить тебя завтраком. Скрамбл эггз с беконом и помидорами. Яичница, короче.

И поймал себя на том, что его взгляд снова вернулся к следам на снегу.

— Я еду на Розу, — объявила Ольга. — В такую погоду, как сейчас, с самого верха, если чуть пройти, даже видно море. Не будешь жалеть, что пропускаешь работу?

— Буду, — он смотрел на отпечатки ног на снегу.

Это были их вчерашние следы. И следы детей, что играли во дворе. Только… Он поморщился. Возможно, что всё это ерунда и детские шалости. Он это увидел, поглощённый красотой и спокойствием вокруг, всего минут десять назад. Чтобы попасть в дом, надо было подняться на несколько ступенек на террасу к входной двери. Большинство следов вели от ступенек к воротам, в которых располагалась калитка, выход со двора. Ходили туда-сюда. Это следы их и гостей. Ограда из кривых фактурных досок была высокой, в человеческий рост. Вот ещё следы на расчищенной площадке у гаража на цокольном этаже и чуть дальше, маленького размера — это следы детей, лепили снеговиков. Двух. Дальше всё белое, чистый двор. Не считая одного следа наискосок от входа в дом до самого низкого уровня ограды в дальнем левом углу. Точнее, наоборот: от угла ограды в дом, потому что следы вели только в одном направлении.

— Странно, — пробормотал он. Накинул куртку, спустился во двор. Следы были чёткие, плотные, в пока ещё пушистом снегу, солнце не успело подтопить его. Настолько чёткие, что… Он хмыкнул. Рисунок протектора, внутри отпечаталась надпись Vibram, что естественно для горных ботинок — подошва Vibram. Ещё буквы — Dolomit, название фирмы, не то что такая уж редкость, но на каждом углу не продаются. Ему, например, ботинки «Доломит» подарила на 23 февраля Ольга, когда звала с собой в горы, но у него была депрессия и писательский затык.

— У меня не бывает депрессий, — проворчал он. И поставил рядом со следом свою ногу, с силой надавив на неё. Осторожно поднял ногу. Следы оказались одинаковые. Даже размер ботинка.

— Ну и что тут у нас? — он огляделся.

Следы от самого низкого места в ограде (где, к примеру, обладая определённой ловкостью, можно перемахнуть через неё) пересекали по диагонали весь двор и вели в одном направлении — в дом. Кто-то, обладающий такой ловкостью, оставил их в свежем снегу, кто-то в ботинках того же размера и той же итальянской фирмы, что и у него.

— Эй, что ты там делаешь, следопыт? — Ольга, накинув куртку, стояла на террасе и с недоумением смотрела на него. — Кто-то обещал мне завтрак.

«Она сегодня какая-то особенно красивая», — мелькнуло у него в голове.

— Ты не видишь ничего странного? — нахмурился он. — Тебе сверху лучше видно.

— Я вижу очень странного человека, который играет в Зверобоя, Ната Бампо.

— Кто это? — вскинулся он. — А-а-а, Фенимор Купер… И тебя ничего не удивляет?

— Как такое может не удивлять?! Надеялась, что в это утро будут другие игры.

— Смотри внимательно, куда ведут следы — от забора в дом. А обратно — не ведут.

— И?

— Кто-то забрался к нам через забор, видишь?

— Тогда в доме кто-то есть, — улыбнулась она. — Но никого, кроме меня.

— А в гараже? Мы ведь там не были.

— Детектив с фотоаппаратом прячется в гараже? — искренне рассмеялась она.

Он посмотрел на следы: слишком очевидно… Признал:

— Да, чушь какая-то… Но кто же их оставил?

— У нас вчера был полный дом гостей.

— И кто-то полез через забор, а вышел со всеми через дверь?

— Ну…

— Ольга, гости пришли все вместе и ушли все вместе. Мы ходили провожать. Это ещё не всё: такое ощущение, что это следы от моих ботинок.

— В смысле?

— Или точно таких же.

— Может, это не за мной приходили, а за тобой? За твоей драгоценной рукописью?

— Можно сколько угодно надо мной смеяться и обзывать параноиком…

— Иди ко мне, я тебя успокою.

— Ну, Ольга, разве это не странно? — настаивал он.

— Это Лука, гадёныш. Он только с виду ангел. Вечно чего-нибудь такое выкидывает.

— Лука? Этот мальчик, сын твоих…

— Он, засранец!

— И у него лапа размером с мою?

— Нет, конечно, иначе было бы не так интересно. Вообще, они хорошие дети. Это такое хулиганство. Значит, ты ему понравился.

— Лука?

— Тебе показать, как он это сделал? Могу, у нас с ним одинаковый размер обуви.

— Нацепил мои ботинки и…

— Пошёл спиной вперёд, — она кивнула. — И вернулся по своим следам. Старая шутка.

Он стоял во дворе то ли растерянный, то ли сконфуженный, прекрасно понимая, как нелепо он выглядит. Парень-то разыграл его, как лоха, а его подозрительность помешала не выглядеть в этой ситуации дураком. Нет, может, он и вправду жалкий параноик? Он посмотрел на неё чуть ли не виновато, но Ольга только улыбнулась в ответ:

— Ну, а теперь иди ко мне, я тебя спасу, сегодня моя очередь.

В этот день он работал, как никогда прежде. Пятнадцать страниц нового текста, из которых отбракуется, может, одна, максимум две. Книга буквально лилась из него, словно этот дом в горах послужил щелчком, катализатором. Он снова был Писатель, он мог написать всё что угодно, создать любые Миры, любые Вселенные; Телефонисту просто повезло, а ведь с тем же успехом он мог сделать новых «Танцующих на крышах» или новую «Войну и мир»; любым языком: простым или экспериментальным, вязкой заумью или триллер-лэнгвичем, от которого не оторваться, сложным, сквозь который стоит продираться, или лёгким, чистым и прозрачным, который можно пить. Он был всемогущим в этом доме посреди снега; он почти любил Телефониста и был абсолютно счастлив со своей женщиной здесь, прекрасно понимая, что это эйфория, и как любая эйфория, рано или поздно это должно кончиться. Но эта идея была где-то вдали, на периферии, почти в тени; она присутствовала в настоящем моменте лишь константой напоминания, но никак не определяла его.

Закончив работу, он удовлетворённо потянулся и отправился варить себе кофе. И опять вспомнил про следы. Но снег уже растаял, забрав с собой все воспоминания о его тревогах.

Я стал ближе к тому, кого мы ждём. Осталось всего несколько шагов. И ты опять со мной. Моя кожа может становиться твёрже, а сердце замедлять свой бег. Сознание очищается от всего старого, ветхого; отживший панцирь, кокон и сияющие крылышки бабочки внутри… Я помню твою метафору, хотя ты говорила о могуществе. Вот-вот, ожидание, несколько листов… Что бы я делал без тебя, невыносимо. Мы с тобой одни в этом мире, укрытом снегом, и никто не догадывается, где под ним спрятан кокон. Но мы умеем ждать.

Я люблю тебя.

— Как сегодня поработал, наглый парень?

— Наглый парень? Это что-то новенькое.

— Ну здесь ты стал как-то особенно наглым, — она подошла вплотную и хлопнула его по ягодице.

— За что?

— Авансом. Так как книга?

— Отлично. Божественно. Супер.

— Вижу. Рожица довольная.

— Этот гад теперь занят новым проектом. Бассейн или аквариум, пока не решил.

— О господи, даже боюсь предположить, что там.

— Ага, — довольно ухмыльнулся он. — Эта сволочь совсем сошёл с катушек.

— Ты это… про гильотину-то серьёзно говорил? Из рисунка не совсем ясно.

— Да. И свечи! Помнишь, там лежали на переднем плане, всё никак не мог понять, для чего они? Так вот, всё сработало. Говорить не буду, сама потом прочитаешь, первая, с тобой ведь обсуждали… Ты моя муза.

— Ага, твоя Гала, — посмотрела на него насмешливо. — И я опять про выставку. К тому, что на экспозиции… ты хотел разместить две горящих свечи под рисунком, и, может быть, тогда кусок готового текста из этой главы или название и текст?

— Валяй, мне теперь ничего не страшно!

— И ты обещал свой саундтрек?

— Не мой, а этой сволочи.

— Только музыкальные предпочтения у вас одинаковые.

— Нет, лишь частично. Вкус-то у него хороший, но… однобокий, как заезженная пластинка, и из него он выбраться не может, заперт, как в скорлупе. Ещё одна его характеристика, кстати.

— Жуть. Слушать одно и то же. Даже без расчленёнки он — маньяк.

— Ну, пошли со мной? — попросил он снова.

— Нет, — Ольга сразу помрачнела.

— Мне надо поставить на удачу! Традиция такая с каждой новой книгой, любым способом — проверить удачу. А раз уж тут казино…

— Ну и иди, только ненадолго… Завтра уезжать, — она улыбнулась, словно отгоняя какое-то мрачное воспоминание.

— Ну, почему нет?

— Ты въедливый! — снова нахмурилась.

— Не понимаю, почему бы нам не нарядиться… Зелёное сукно, люблю рулетку. Хлявное бухло опять же.

— Я пас.

— Но почему?

— Ты правда хочешь знать? — Она не стала дожидаться его ответа. — Кирилл Сергеевич! Мне это зелёное сукно так травило всю жизнь. Довольно долго.

— Он?

— Да. Он не просто играл, он был болен. И всё вокруг рушилось к херам. Я хотела уйти, но он бы тогда просто пропал. Именно тогда я разлюбила его. Он справился. Сам. Без помощи врачей. Со своей игроманией. Сам. Так-то вот.

— Чёрт…

— И уважение к нему вернулось. А любовь — нет. Так что я теперь обхожу казино. И ненавижу рулетку.

— Ну, прости, я же… не знал.

— Ты здесь ни при чём.

— Хочешь, тогда я тоже не пойду?

— Иди. Чего мне рушить твои традиции… И потом, — она махнула рукой, — тебе это не грозит. У тебя свои игроманьки.

Он снова поставил на зеро. Когда во второй раз он не убрал ставку, дилер подумал, что перед ним лошок: выиграл случайно, а решил, что пришёл в банкомат за деньгами. Дилер не особо нервничал, ставка была не крупной, но парню повезло, снова выпал «ноль». Дилер усмехнулся и поздравил парня с выигрышем: всё в порядке, другие за этим столом только что проиграли намного больше. Тот убрал ставку и подождал всего лишь пару спинов. И в третий раз поставил на зеро. Это была уже наглость.

Парень обезоруживающе улыбнулся, дилер улыбнулся ему в ответ. И подумал: «Ты так вон тем двум сучкам лыбься». Сучки, судя по всему, были дорогими шлюхами, а может, чьими-то жёнками, что, по мнению дилера, было одно и то же; бабла они уже спустили немерено.

— В городе Сочи тёмные ночи, — весело, чуть вальяжно, развлекая публику, и очень вежливо сказал дилер. И бросил шарик. Он был опытным, вряд ли бы попал точно в цифру, но в примерный сектор мог. Он бросил шарик в сектор, расположенный на круге напротив зеро, и выпасть должно было что-то типа «5», или «10», или «24», но никак не «0», рядом не стояло.

— Ставки заканчиваются! — возвестил дилер. Реакция парня оказалась обескураживающей. Он взял и поставил всё, что у него было. По максимуму. Нет, ну лох редкостный…

— Ставок больше нет, — подвёл итог дилер, а две сучки оживились, наблюдая за шариком. И за парнем — мужик явно при деньгах, с такими закидонами — и абсолютно спокоен. Не кричит, не истерит, а совершенно отстранённо-равнодушен.

«Как будто его здесь нет. Как будто…» Дилер не успел оформить свою мысль, даже определить, куда она движется. Потому что в следующий момент у него начались проблемы посерьёзнее.

Такое случается крайне редко, но всё же бывает. Шарик попал в сектор напротив, как и планировалось, залип в «пятёрке», и дилер внутренне усмехнулся, впрочем, с непроницаемо-вежливой миной на лице. Лошок только что продул всё, что выиграл, и никакие обезоруживающие улыбки не помогли. А две сучки уже успели посочувствовать парню и одновременно перестать завидовать чужой удаче. Им тут же стало неинтересно. Сколько разных эмоций успел повидать дилер за этим столом; данная проходила по разряду самых простых.

А потом случилось это. Шарик, словно подчиняясь чьей-то воле, хотя, конечно, это была всего лишь инерция вращения, вылетел из цифры «5» и, как бешеный, завертелся по бортику круга. Ненадолго залип в «17» и снова выскочил, споткнулся о перегородку и попал ровно в число «32». Дилер сглотнул.

— Ни фига себе, почти ноль, — сказала одна из сучек. И посмотрела на парня с тем самым выражением, которого не спутать: его ещё рано сбрасывать со счетов, интерес вернулся.

«Дура», — подумал дилер и забыл про неё. Шарик дрожал, всё ещё не растеряв инерции, а круг пока не остановился. Шарик…

Взгляд дилера застыл. Только что, на его глазах, шарик, почти уже растеряв все силы, словно на последнем дыхании, лениво перевалил через бортик числа «32». И угнездился в соседней цифре. И там умер.

Над столом пронёсся тихий вздох. «Такого не бывает, — успел подумать дилер. — Три раза подряд…». Но он уже взял себя в руки и спокойно констатировал:

— Зеро, — профессиональная этика требовала следующей фразы. — Очень сильно вас поздравляю!

Но дилер произнёс её с чуть большим теплом. А ведь парень не лошок вовсе. Он везунчик, счастливчик, он… Вот оно, место силы, здесь, вокруг этого парня. И сучки теперь глаз с него не сводят, и лыбятся ему своими полными обещаний и загадок улыбками профессиональных (даже если они чьи-то жёны) шлюх. Только парень их насквозь видит. Нашли кого разводить! Он многое видит насквозь.

— Как выдавать? — автомат в голове дилера вычислил сумму выигрыша ещё прежде, чем круг с шариком, словно намертво приклеенным к цифре «0», перестал вращаться.

— Кэш, — сказал парень.

Ну конечно, кэш, и в глазах даже нет азарта, как будто ничего необычного, как будто по-другому и не могло случиться. Да он просто красавчик.

Чуть позже дилер вспомнил ещё кое-что. Точнее, смог определить, куда двигалась его мысль, скользнувшая по отстранённому спокойствию парня. Он действительно словно выпадал из реальности. Таких, «связанных с космосом», дилер навидался на своём веку. И все они были фуфло. Здесь же…

— Почему он это сказал? — тихо процедил дилер, умывая в туалете руки и вопрошая у собственно отражения в зеркале.

Фраза была самая обычная. По разряду общепринятых суеверий. Обычная, если бы… Не момент. Скажи он её чуть раньше, когда, к примеру, только входил в здание казино, или, потирая руки, усаживался за столом для игры в рулетку, или хотя бы перед тем, как сделать первую ставку на своё любимое «зеро»… тогда бы она и осталась не более чем суеверной присказкой. Но парень вёл себя поначалу как конченный лошок, с кем его и перепутал дилер. А потом…

— Он установил свои правила, — тихо произнёс дилер, впечатлённый всем произошедшим. Нет. Всё ещё странней и загадочней: парень словно куда-то уходил, был где-то ещё, и теперь дилер увидел всю картину совсем по-другому.

— Я ведь тоже почувствовал что-то, — пробормотал он, подозрительно косясь в зеркало.

Парень произнёс: «пришло время поиграть», затем спокойно поставил всё, что у него было, на «зеро» и… вывалился из реальности. Отлетел. Отправился куда-то ещё. Где можно… остановить Мир. Подправить,

(пошарил по изнанке?!)

сдвинуть и выстроить его по своим законам. Где вопреки всем теориям вероятности, имея лишь тысячные доли шанса на успех, может, однако, выпасть три раза подряд одна и та же цифра «ноль».

— Я почувствовал, — уверил дилер своё отражение. — Как в полусне было. И сначала какие-то холодные иголочки по спине.

Вряд ли стоит кому-то рассказывать о своём впечатлении (дилер давно уже ни на чём не сидел, но всё же), и камеры зафиксировали, что он парню не подыгрывал, и всё-таки дилер не удержался и добавил:

— Красавчик.

Ольга проснулась от того, что стало темнее. Как спокойному сну может помешать отсутствие света, непонятно, и, вероятно, это была ошибочная мысль спросонья. Как и другая: кто-то только что стоял над нею здесь, в темноте, вглядываясь в лицо, а потом бесшумно покинул комнату, затворив за собой дверь спальни. Ольга чуть приподнялась на подушках, широко раскрыв глаза и вслушиваясь.

«Чёртов писака, напугал», — эта мысль окончательно пробудила её, но улыбка, едва наметившись, тут же поблекла. Провела рукой по его половине постели — холодная, ещё не вернулся.

Чёрт, ночь уже, где ты ходишь, игруля?

— Эй, беспечный игрок, — позвала она на всякий случай, но почему-то шёпотом. Ответом ей стала тишина. Только… словно ставшая ещё более густой, словно в этой тишине что-то услышало её и теперь замерло.

«Начиталась на ночь всякой хрени», — попыталась она взбодриться. Перед сном она взяла свой айпэд и прочитала ту часть новой (пятой… канон!) книги, что он сбросил ей. То ли жест примирения, то ли наконец-то доверия, перестал хоть от неё прятать, как параноик, свои рукописи, и она действительно станет его первым читателем. Ох-ох, как романтично! Забавно даже… но улыбка не вернулась. Лёгкий ветерок в ночи за окнами. Всё практичней: у них впереди совместная выставка, где она куратор, и если уж теперь и пятая книга… Это был, скорее, пролог, часть о том, как Телефонист вернулся, преследуемый кромешной тьмой, и как, дабы убежать от неё, стал намечать новую жертву. Эта тьма, инфернальное присутствие, придала книге дополнительного внутреннего объёма, она, пожалуй, была великолепна, только детективный триллер всё настойчивей превращался в роман ужасов, и читать такое на ночь она больше не станет.

Сейчас, лёжа в их постели и превратившись в слух, Ольга признала, что дело не только в жутковатом чтиве. Ошибки не было: кто-то выключил весь свет снаружи дома и во дворе, фонари, которые он называл театральными.

Было ещё одно ощущение.

Ольга нашарила рукой выключатель на проводе и утопила тумблер в положение «вкл». Ночник не работал.

Чёрт…

— Эй, ты вернулся? — позвала она громко. Молчание, никто ей не ответил.

Её рот чуть скривился. Тут же поднялась с постели, не до конца осознавая, что зачем-то старается ступать бесшумно, добралась к двери спальни.

Что её так напугало?

На стене у двери два выключателя: верхний свет в спальне и свет в ванной. Поочерёдно нажала оба — безрезультатно. Повторила свою попытку, теперь немножко нервно и несколько раз, дробь по выключателям, словно они могут проснуться. Ни один не проснулся. Свет не работал.

Выбило пробки. Перепад напряжения, здесь такое бывает. Однако… Почему руки и спину, пока ещё слабо, стянула гусиная кожа? Вспомнила, что проводка в доме разделена, ей показывали щиток, и, к примеру, розетки, а также электричество на лестнице и половине первого этажа заведено на другой предохранитель.

Правда, надо открыть дверь спальни и выйти на лестницу. И…

Было ещё одно ощущение, всё более назойливое: невзирая на молчание, в доме кто-то есть. Её губы сжались плотнее. Лунный свет за окошком, глаза стали привыкать. Не сразу, однако ладонь потянулась к дверной ручке, легла на неё. Холодная. Ольга застыла, напряжённо вслушиваясь в тишину за дверью. Там, за тонкой перегородкой, в густой темноте выбитых пробок… чьё-то дыхание? Кто-то так же застыл, вслушивается и ждёт? Гусиная кожа немедленно напомнила о себе.

Но… это же её собственное дыхание и её сердцебиение. Ольга дёрнула головой: хватит, никого там нет! Чуть поколебавшись, она открыла дверь. Лестница, конечно же, оказалась пуста. Налево гостевая комната со своей ванной, прямо детская и, собственно, сама лестница с деревянными, в альпийском стиле, перилами. Направо кабинет хозяина, соединённый со спальней. Они его не открывали. Её писака работал внизу, в огромной гостиной-студии, отделённой от кухни барной стойкой. Окна в пол, практически стеклянные стены, — этот дом не был крепостью, предназначенной выдерживать осады. Тем более что за домом приглядывали её друзья, приходившие позавчера в гости. Меньше ста метров вниз. И там был постоянный охранник. И камеры наблюдения. Только если где-то выбило пробки…

Ольга сделала шаг, другой в темноте. На лестницу не проникал даже свет луны. Зато гостиная внизу была им залита. Дорогая итальянская плитка полностью заглушала звук шагов, никаких скрипов и протяжных стонов деревянных половиц. Вот и выключатель. Она нажала его — лестница осталась погружённой в темноту. На полу её телефон. Дисплеем вверх, USB в розетке, но зарядка не идёт.

Всё электричество в доме умерло.

Лишь луна заглянула в окошко, чёткие неподвижные тени в бледном размазанном свете. Надо спуститься туда, в кухонных шкафчиках есть всё необходимое: и мощный фонарь, и налобные фонарики «Петцл», и даже свечи для романтического ужина.

«И великолепно наточенные кухонные ножи», — эта мысль пришла без спроса. Ольга стояла на верхней ступеньке лестницы, взявшись рукой за перила, и, похоже, поняла, что не так. Ночь была тихой, почти без ветра. И всё же неуловимо присутствовал какой-то странный и на грани слышимости звук внизу. Вроде бы в гостиной. Показалось? Или… вот только что снова?! Как будто… очень тихая беседа, игнорирующая сам факт неуместности таких бесед в чужом доме в гостиной, где нет света. Или ещё ниже, в гараже? Как ни комична подобная реакция, но Ольга сглотнула.

— Эй, слышишь, выбило пробки! Давай-ка, займись делом, лентяй! — крикнула она, понимая, что делает. Хотя о гастролёрах здесь давно и не слышали, возможно, воришка или сезонные рабочие решили поживиться чем-то во вроде бы пустующем доме на краю посёлка. И она давала им возможность уйти, одновременно предупреждая, что находится в доме не одна. Так шумом, хлопками в ладоши и болтовнёй распугивают дикое зверьё на лесных тропах. А может, и вправду в дом забрался дикий зверь, и это его приглушённое ворчание она слышала?

Ответа не последовало. Ольга смотрела вниз в гостиную, чуть наклонив голову. Её рот снова скривился. Сиротливое ощущение подкралось к сердцу: тревожный лунный свет и густая тень — с ней ведь что-то не так? Оказывается, какое-то время она это видела, но осознание стало приходить только сейчас. Тень от колонн… Сухой ком, который Ольга пыталась проглотить, вновь подступил к горлу. Их было две. Совершенно одинаковые стройные несущие колонны, которые уходили в высокий потолок, под крышу. И они должны были отбрасывать совершенно одинаковые тени. Теперь уже не сиротливое ощущение, а чьи-то холодные пальцы коснулись её сердца и легонько надавили на него.

Две тени должны были выглядеть одинаково. Но они отличались. Словно у одной в нижней части образовался уродливый нарост. Возможно, к колонне прислонили что-то объёмное, что-то высотой в человеческий рост. Ольгин взгляд застыл, а губы мгновенно высохли. Не было у них с собой ничего такого объёмного, но она всё ещё пыталась убедить себя, что это всего лишь неверное искажение в лживом лунном свете. А потом

(что это?!)

всё поменялось. Больше не гусиная кожа, а леденящая волна поднялась по Ольгиной спине. Потому что эта неправильная тень пришла в движение. Отделилась от колонны и медленно и бесшумно заскользила в её сторону. К нижним ступенькам лестницы.

–…Кто здесь?! — диким и каким-то болезненно-визгливым воплем сорвалось с Ольгиных губ.

Тень приближалась. И в самих её очертаниях, и в том, как она плыла, было что-то неправильное, невозможное.

— Я вооружена! — яростно выкрикнула Ольга. Но голос её захлебнулся, выдавая в угрозе жалкое отчаяние.

Тень уже почти достигла нижней ступеньки лестницы. Эта жаркая волна повторилась, буквально сковав ноги. Ольга так и стояла, застыв, словно схваченная металлическими оковами подступающего ужаса. Словно её воля тонула в чём-то ватном, болезненно-уродливом, вызывающем дурноту. И пространство вокруг тоже стало больным, рыхлым и искажённым, заразив её этой беспомощностью. Ольге следовало бы бежать, но всё уплывало куда-то, проваливалось в тоскливую безнадёгу, о которой она прежде не знала. И где-то, возможно, очень далеко,

(или прямо у ворот?)

послышался звук автомобильного двигателя и что-то ещё…

(насмешка?)

На миг тень остановилась. Качнулась в сторону от лестницы и снова остановилась, будто раздумывая, и стала возвращаться. Но этого мига Ольге хватило.

«Нож», — мелькнула обжигающая мысль. И это показалось спасением. Из дурной размытости реальность совсем чуть-чуть вернулась в привычные контуры.

С трудом Ольга отлепила от пола ставшую неимоверно тяжёлой ногу и сделала шаг назад. Тень как бы капризно дёрнулась и заскользила быстрее. Ольга начала делать следующий шаг, но теперь мгновение растянулось, и она смогла увидеть, как трансформировалась приближающаяся тень. Словно там, внизу, за ней действительно явился

(дикий зверь?)

не человек, не совсем человек, выбрался из своего логова, чтобы увести её в такое место, которого не сыскать на лицевой стороне Мира.

«Нож», — подумала Ольга. Большой швейцарский нож на все случаи жизни. Её писака всегда возил с собой свой любимый нож и почти никогда им не пользовался. Один раз, когда они устроили пикник на морских скалах, и понадобился штопор, и… вчера вечером.

«Яблоко. Вчера перед тем, как уйти, он нарезал мне яблоко».

— Лишь бы оставил его там, — прошептала она и бросилась в спальню, захлопнув за собой дверь.

Нож был там. Лежал на прикроватной тумбочке. Глаза уже привыкли к лунному свету, и она увидела, как серебряный лучик отразился от раскрытого лезвия. Услышала, как клацнули её зубы, и тихий, похожий на безумное ворчание, свой собственный голос:

— Венгеровская сталь… большой армейский нож… Иди, иди сюда, больная тварь.

Шаги, приглушённые шаги по лестнице, но теперь она могла их слышать, пусть и в собственном воображении. Шаги резонировали с её сердцебиением, оглушительным в этом подкрадывающемся безмолвии.

— Ну иди, иди, — прохрипела она громче. — Я не знаю, кто ты или что ты, но иди скорее!

Рука с выставленным вперёд лезвием ножа дрожала, почти ходила ходуном. Лоб, лицо и всё тело покрыла испарина, пропитанная отвратительным запахом страха. Ольгин взгляд сфокусировался на дверной ручке, и она не знала, сколько длилось это ожидание.

— Ну, скорей, больная тварь! — выдавила она. Волоски на спине, словно от статического электричества, тут же зашевелились, и что-то качнуло желудок. — Давай!

Дверная ручка, как и лезвие ножа, тускло отливали серебром. И что-то внутри неё отказывалось, не могло больше терпеть этого ожидания, выдерживать сосуществования с этим длящимся страхом. И она лишь прошептала:

— Иди!

Тишина, неподвижность. Но тишина какая-то густая, словно зверь в ночи принюхивается, раздумывает, решая, как ему быть. И он совсем рядом.

Горло всё высохло, она скосила взгляд на балконную дверь. Бежать… Высоко: ещё цокольный этаж, и дом стоит на склоне, в лучшем случае она сломает ноги, станет совсем беспомощной. Подпирать дверь чем-то бесполезно — открывается наружу.

Кричать! Звать на помощь — это его должно спугнуть. Разлепила ссохшиеся губы, что-то выдавила из себя и… её рот захлопнулся. Фонарик, свет от телефона бегает там по лестнице, у двери нет порожка, и фонарик видно… Игра сменилась? Зверь перестал видеть в ночи?! Кричать, потому что время на раздумья закончилось, — дверная ручка стала медленно поворачиваться вниз. Попыталась, глядя как заворожённая на движение ручки, — вышел какой-то слабый хрип. Но сейчас она наберёт полные лёгкие воздуха и крикнет изо всех сил, и бросится с ножом на эту тварь, что посмела прийти за ней в ночи, и будет бить её, бить, тоже изо всех сил…

Дверь открылась. Её сердце ухнуло. Кошмар застыл в дверях. Но… она не сразу поняла, что увидела. Контур человеческой фигуры и вот это, впереди… Свет фонарика отразился от стен, и сначала она различила его глаза, лицо и вот это, впереди — бог мой, лилии, цветы смерти.

— Ты? — её голос упал, и она снова комично сглотнула. И тут же пришла мысль, что ведь следователь Сухов подозревал его.

— Я. А… ты… — в его голосе растерянность, обескураженность, недоумение или что-то ещё, что намного хуже. Лилии… Это был он — её писака, и он сошёл с ума. А может, и был таким всегда. — Ты почему…

— Что у тебя в руках? — прервала она его страшным голосом. — Что у тебя в руках?!

Пауза, как будто он не понимает, о чём речь. И смешок. Или показалось? Букет лилий качнулся. И ответ:

— Цветы. Я выиграл.