Апокалипсис. Третье доказательство

Роман П (2023)

Люк Бессонов, перворядец школы охранителей, не проходит главного испытания в своей жизни — отрывает взгляд от точки и смотрит на лицо предателя. Перед смертью предатель произносит несколько слов. Теперь Люк знает, за что казнённого объявили предателем. Как удержаться от произнесения слова, за которое можно оказаться на эшафоте? Почему государство внесло слово, произнесённое предателем, в список запрещенных? На эти и многие другие вопросы герою предстоит найти ответы.

3.

«Наши» синтетики неподвижно стояли в пяти шагах от скамьи. Множество других бездушных машин сновало по зелёной зоне. Время от времени роботы подходили к клумбам и технично их обрабатывали. Они орудовали даже на тех клумбах, которые выглядели безупречно. Дело понятное. Клумбы всего лишь повод. Таким бесхитростным образом машины осуществляли контроль за посетителями зелёной зоны. В помощниках у синтетиков были дроны-окулюсы. Те находились в воздухе в трех метрах от поверхности квадратуры и пристально наблюдали за гражданами, которые занимали двухместные скамейки. Одиночки их не интересовали.

— Я нашёл себя.

— Люк, мне это давно известно. Ты уже об этом раз десять говорил: закончил с отличием СГУ, диплом артикулятора-программиста, работаю преподавателем на кафедре артикулятории — мечта сбылась!

— Ну не совсем сбылась.

— Ну не совсем сбылась, — усилив эмоционально, Гриня повторил мою реплику. — Конечно не совсем. С этим дипломом ты хотел устроиться на завод по производству братьев наших синтетических артикулятором-программистом, чтобы заниматься усовершенствованием алгоритмов для распознавания ими «чаго речет человек». Но тебя не взяли. Ты — ненадежный элемент, Люк. Ты не прошел испытание. Не прошел. А вот если бы я был в числе перворядцев, — Гриня замедлил речь, потом сказал — выстрелил: — я бы справился!

Похлопав меня по плечу, Гриня залился истерическим смехом. Очки от вибрации скатились по переносице. Хозяин вернул их на место, и неожиданно для нас обоих смех резко оборвался, словно внутри друга щёлкнул тумблер.

— Ладно, дружище, не парься. Ничего личного — эмоциональная разрядка. Не обижайся. О, Кей!?

— Я нашёл себя. — Речитативом повторил я.

— Да, конечно. Знаем, слышали уже.

— Это первые три слова предателя.

Реакцию Грини я предположил заранее — он удивился.

— Да ладно?! Это точно? Банальней не придумаешь. Дружище, может ты ошибся? Да эту фразу, кто только ни говорил. Я раз сто. Ты не меньше. Да блин! Эта фраза до дыр затерта! Мне кажется, ты что-то там напутал, Люк. Слишком просто для предателя такого масштаба. Блин, надо же, а! Ты погубил свою жизнь, свою карьеру из-за слов, которые говорят все, по делу и не по делу. И этот урод, предатель, оказался такой заурядной тварью, как и большинство живущих в этой грёбаной колбе!

— Гриня, друг, остановись. Эти вон жёлтым замаячили. Остынь.

Гриня, хоть и придался эмоциям, подбирал каждое слово. Если бы он сказал «грёбаное государство», то глаза у синтиков загорелись бы красным и со счета моего меркантильного друга списали бы, по меньшей мере, несколько тысяч нулей.

— Да пошли они в жопу, пучеглазые, безмозглые железяки! — неистовство Грини росло. — Люк, задумайся! Что ты натворил! Загубил жизнь себе, родителям. Каково им доживать в ссылке? Ты хоть раз об этом задумывался? Луч солнца больше никогда не коснётся их лиц. Никогда. И все из-за твоей глупости, из-за твоей прихоти. Ради чего, Люк? Ради чего?

— Что ты такое говоришь? О чём ты, Гриня? Во-первых, в секторе бывает солнечный свет. Утром и вечером. Свет полосками ложится на сектор. Во-вторых, я всего лишь не справился с испытанием. Да, последствия ужасны. Но я был ребенком. Я просто оказался слаб. Я виноват перед родителями. Но… как мне это исправить? Ошибку исправить невозможно, ошибку можно только заретушировать безупречными делами.

— Люк, мне не надо брехать. — Гриня посмотрел на меня строго, исподлобья, но с улыбкой. — Я с самого начала тебя раскусил. Сволочь, ты, Люк, редкостная сволочь. Конченый эгоист. Удивляюсь, как ты до сих пор к клумбе не ринулся землю жрать? Стальные нервы тебя сдерживают. И в перворядцы ты попал благодаря стальным нервам. И молодцом ты всегда держался благодаря стальным нервам. И в числе первых по многим предметам ты был благодаря стальным нервам. Ты единственный с нашего потока смог залезть в чан с опарышами и целых десять минут там просидеть. Ты единственный прошёл испытание «двойки ни за что». Тебе в течение года ставили несправедливые двойки по всем предметам. Учителя многие не выдержали испытания — просто перестали тебе выставлять оценки. А ты выдержал, ни разу не заартачился. Хотя в тот год это испытание только-только внедрили в учебный процесс и никто из учеников не знал о нем. Тогда с полдюжины было отсеяно. Только ты и персонаж один с параллельного класса до конца года продержались. И то он под конец начал впадать в истерику. Благодаря дорогущим таблеткам продержался. А ты — хоть бы хны! Благо я не попал в число испытуемых. Ты единственный прошел испытание «Изгой». Тебя в течение пяти минут все мы, твои одноклассники, обливали мочой, закидывали дерьмом, сгнившими овощами и фруктами, разбивали о твою голову тухлые яйца, плевали в лицо, материли тебя, обзывали землеедом и предателем. Я лично нассал тебе за шиворот.

— Дак это был ты?

— Представляешь — да! Это сделал я, Люк. С превеликим удовольствием! Помню, у Михалны по-маленькому отпрашиваюсь, а она: потерпи, сегодня будет изгой. А я: мочи нет, пашок на разрыв. А она: потерпи, потерпи, сегодня изгоем будет твой лучший друг. Так ещё беззастенчиво ухмыльнулась. Ну, я сарказм то уловил и подумал, что ради такого дела готов вечность терпеть. Я ж тебя ненавидел всей своей душонкой. Ты был лучшим. А я всегда отставал от тебя. На полшага правда, не больше.

— Ну ты и… — мне хотелось заехать кулаком по вечно довольной физиономии, но я сдержался.

— Люк, я прекрасно помню тот день. Ты на всё это никак не отреагировал. Сходил вымылся и спокойно вернулся в класс. Можешь кому угодно сказки рассказывать. Но я более, чем уверен. Ты нарочно оторвал глаза от точки и посмотрел на предателя. Ты — расчетливая, циничная скотина, Люк!

— Всё? Выговорился? Предатель сказал ещё одно слово. — Я тяжело сглотнул. — Это слово из списка запрещенных.

— Ооо! Это уже интереснее! — Гриня зажёгся. Глаза его блеснули азартом, зубы зачесались. — Так, дружище, за нули не беспокойся. — Гриня положил свою тяжёлую руку на моё плечо. — Какой бы штраф ни назначили, я тебе подарочным переводом кину на счёт. Больше сотни тысяч не должны начислить. Ради такого дела и нулей не жалко.

— Подожди, подожди, Гриня. Смотри.

— Куда? — Гриня поправил непослушные очки.

— Туда, в ту сторону. — Указывая головой, ответил я.

— Тааак. Одного на квадрат, второго — скрутили. Похоже завтра, крайний срок послезавтра трансляция будет.

— Ты уверен?

— Смотри, смотри. Первого под квадрат отправили. Второго — уводят. Однозначно: добалакались. Услышавшего — на колбасу, сказавшего — на квартет. Первый — свидетель. Второй — предатель. Участь у обоих одна — смертный приговор. Для услышавшего — незамедлительный. Он уподобился землееду — подхватил заразу. Ментальную заразу. Услышавший — случайная жертва. Но тем он и опаснее. Он не контролирует услышанное, не осознаёт его, в отличие от сказавшего. Сказавшего промурыжат пару дней — и на эшафот. Вот и созрел очередной предатель. От свидетеля хоть какая-то польза — людей собой насытит. А от предателя никакой пользы. Тело отправят за купол на съедение землеедам. Бесполезного — к бесполезным тварям!

— Землееды не едят трупы. Они вообще ничего не едят, кроме грунта.

— Да какая разница, Люк!

— Эти бесполезные твари тоже были когда-то людьми.

— Люк, ты это серьезно?

Я пожал плечами. Мне почему-то стало жаль землеедов.

— Это давно уже не люди, Люк. Возможно, они никогда и не были людьми. Люди только здесь, под куполом. За куполом — не люди. За куполом — бессмертные твари, мрази, чудовища, гниды, черти. Называй, как хочешь. Да, они похожи на нас. Потому что маскируются. Таким образом хотят соблазнить к жизни за куполом, к вечной жизни. Землееды никогда не познают смерти, а смерть — это единственное, что объединяет всех людей, без исключения. Значит, повторюсь ещё раз, землееды — не люди.

— Гриня, ты как всегда очень убедителен, но тем не менее мы не можем отрицать того факта, что землееды были когда-то людьми.

— Мы не можем отрицать факта, что они выглядели как люди, а вот были ли они людьми — это большой вопрос… Ладно, проехали. Выкладывай давай, что предатель сказал. Я уже настроился потерять добрую часть своего состояния. — От Грини повеяло сарказмом. Все то время, что мы общались, друг не переставал являть всем своим видом фирменный глянцевый оптимизм. Меня это немного раздражало. К тому же я нервничал: активно жевал губы, учащенно дышал, надолго закрывал глаза. Гриня хотел от меня всего лишь слова, а я тянул время, мне не хватало решимости.

— Люк, да не переживай ты. Все оплачу. Расслабься. Не держи его в себе. Избавься от него. Не хочешь нарушать закон? Хочешь держать планку законопослушного гражданина? Брось, Люк! Не удержав взгляд на точке, ты настолько низко опустил планку, что штраф в сто тыщ нулей — сущий пустяк для твоей, мягко говоря, запятнанной репутации. Ниже только — стать предателем. Но ты ж не такой?

Гриня тяжело вздохнул. Так туго и так объёмно он ещё никогда не вздыхал, по крайней мере в моем присутствии.

— Хочу тебе кое в чем признаться, дружище. Ради этого момента, только ради него, я отказался от жизни в Солнцеграде. Солнцеградцам категорически запрещено, под страхом смертной казни, общаться с гражданами нижних секторов. Мы бы никогда здесь так мило не посидели вдвоем, не побалакали бы.

— Может оно было бы и лучше, не сидеть и не балакать. — Я продолжал нервничать — старательно тёр взмокшие ладони о льняные брюки из нищешопа.

— Брось, Люк! Хватит уже! Дай своему лучшему другу стать первым в истории Нового Эдема человеком, узнавшего последнее, предсмертное слово одного из самых лютых предателей.

Глаза Грини горели. Да нет, не только глаза. Гриня весь горел. Его изнутри выжигало чувство предвкушения. Похоже, он даже не осознавал своего состояния.

— С какой стати первый?

— Хорошо, хорошо. Первый — ты. Я — второй. Так и быть. — С нотой недовольства протараторил Гриня.

— Это слово из списка запрещенных.

— Да-да, я понял. Ещё бы. Чего ещё ждать от предателя подобного масштаба?

— А зачем оно тебе? Не поверю, что тебе просто интересно, что ты готов потерять невесть сколько нулей просто ради интереса.

— Ты прав, дружище. — Гриня смешался. Очевидно, он не хотел, чтобы разговор складывался подобным образом. — Понимаешь, мне как «золотому» гражданину доступно всё. Мало того, я ещё и один из самых богатых граждан Нового Эдема. У меня столько нулей, что я могу себе позволить все возможные развлечения, все возможные радости нашего тесного и душного мира. Я уже испробовал всё по нескольку раз. Всё это уже настолько приелось, что я скатился до употребления старомодных напитков и вызова на дом шлюх с синей лицензией. Представляешь, да? В общем, медленно, но верно опускаюсь на социальное дно. Однако, выход нашелся. Среди «золотых» набирает популярность новое развлечение. Называется: клуб анонимных нуллионеров. В общем, собираемся по десять-пятнадцать человек, и каждый произносит по одному запретному слову. У кого окажется бОльшая сумма штрафа за произнесенное слово, тот выиграл. Остальные члены группы скидываются на оплату этого штрафа, плюс каждый перечисляет победителю ту сумму, на которую оштрафовали за его озвученное запретное слово. Адреналин зашкаливает, развлекуха высшего уровня. По секрету скажу, я уже целое состояние сколотил на этих анонимных придурках. Твое запретное слово, Люк, может сделать меня ещё богаче. Я уверен, предатель произнес очень дорогое слово. — Гриня осклабился, шмыгнул носом, принял расслабленную позу.

— Ты даже не представляешь, насколько дорогое!

— Дак и ты не представляешь. Никому не известно, какой штраф налагается на то или иное слово. Самое интересное, что размер штрафа меняется чуть ли не каждый день. Это зависит от степени вредоносности слова в конкретный текущий момент. Ну что, Люк, скажешь? Подсобишь другу?

— Нет, не могу.

— Ну может как-то завуалированно получится? Ты же уже опробовал свой навык. Хочу заметить: у тебя получилось.

— Нет, и точка.

— Жаль… Люк, я ведь твой единственный друг. Ты ничем не рискуешь. Тебе даже легче станет. Словом делиться надо, тем более с другом. И тебе хорошо — разделишь со мной тяготу ношения запретного слова, и мне хорошо — есть шанс нули нешуточные поднять.

— Это слово из списка запрещенных. — Я судорожно глотнул воздуха. — Из списка запрещенных с утраченным смыслом.

С моего лба хлынули потоки пота. Сердце застучало синкопами. Нутро обвалилось.

Гриня вмиг помрачнел — глянец сошел с его лица. Замер. На мгновение остановил дыхание. Потом вновь раздышался и медленно встал со скамьи. Вытянул руки в мою сторону, выгнул ладони (такой жест означал максимальную степень неприятия собеседника) и сказал:

— Люк, дыши глубже. Не давай ему овладеть тобой. Возьми под контроль.

Слово стремилось вырваться на язык. Перейти из состояния мысли в состояние звука. Обрести речевое выражение. Размножиться — осесть в ещё чьей-то голове.

— Но я хочу его сказать. Гриня, я постараюсь завуалированно. Железяки ничего не поймут.

— Нет, Люк, нет! Не смей! — друг кричал и умоляюще смотрел на меня. Его лицо было изжёвано страхом. — Алгоритм в глазу синтика распознает любое слово из списка запрещенных с утраченным смыслом, как бы ты его ни завуалировал.

Гриня не спеша подошёл к ближайшему активному квадрату. Нагнулся. Ногтем указательного пальца коснулся плоскости.

— Прости, Люк. Ничего личного.

— Я хочу его произнести. Почему нет? Это всего лишь слово. Тем более мы не знаем его смысла. Гриня, мы не знаем его смысла! Это всего лишь набор звуков… Бессмыслица!

Гриня провалился под квадрат.

Тяжело и часто дыша, я остался сидеть на скамье.