Россия и мусульманский мир № 6 / 2012

Группа авторов, 2012

В журнале публикуются научные материалы по текущим политическим, социальным и религиозным вопросам, касающимся взаимоотношений России и мировой исламской уммы, а также мусульманских стран.

О ПРИРОДЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ РЕЖИМОВ

НАЦИОНАЛЬНЫХ РЕСПУБЛИК

СЕВЕРНОГО КАВКАЗА

К. Гаджиев, доктор исторических наук (ИМЭМО РАН)

Одним из ключевых факторов, негативно отражающихся на положении дел на Северном Кавказе, является сложность и нерешенность социально-экономических проблем. Существенное влияние на ситуацию в большинстве национальных республик оказывают характер, формы и методы реализации экономических преобразований. Приватизация государственной собственности проведена с вопиющими нарушениями закона под контролем и в пользу представителей советских партийно-хозяйственных и номенклатурных структур, а также полукриминальных и криминальных сообществ. Они в буквальном смысле явочным порядком по смехотворным ценам приватизировали самые лакомые объекты государственной и общественной собственности. Официальные власти либо сами замешаны в мафиозно-клановом дележе материальных благ, либо демонстрируют свою вопиющую недееспособность в борьбе с этим явлением. Произошла фактическая монополизация принадлежавшей ранее государству собственности представителями отдельных этнических групп. Одним из результатов такой монополизации стало фактическое лишение представителей отдельных народностей, особенно малочисленных, своей доли экономического пирога. Реальностью стала резкая социальная дифференциация, частью которой является возникновение бедных и богатых народностей. Результатом высокого уровня социального расслоения населения является недопустимо высокая доля бедняков. Эти проблемы вдоль и поперек освещены в отечественной науке, и особенно в публицистической литературе, а также в средствах массовой информации.

Однако, концентрируя внимание на этом комплексе проблем, как бы в тени остается тот факт, что они отражают лишь одну сторону северокавказских реалий. Существует также другая сторона, без выяснения которой невозможно представить реальную картину региона. Суть проблемы состоит в том, что при непредвзятом анализе и оценке положения вещей представление о Северном Кавказе как самом отсталом и бедном регионе Российской Федерации не всегда и не во всем подтверждается фактами. Речь идет, например, о весьма распространенном взгляде, согласно которому насилие и терроризм в регионе коренятся в бедственном экономическом положении населения. Однако ситуация на Северном Кавказе в этом отношении нисколько не хуже, чем в большинстве других регионов Российской Федерации. Специфика Северо-Кавказского региона состоит в том, что здесь важнейшие составляющие уровня жизни и вообще материального положения большей части населения отнюдь не складываются на основе данных, которые фиксируются в официальной статистике. К примеру, если судить об уровне жизни по таким показателям, как рождаемость и детская смертность, продолжительность жизни, количество строящихся частных домов, количество автомобилей на тысячу человек, доходы с частных хозяйств и т.д., то получается несколько иная картина.

По данным переписи населения 2002 г., «средние размеры жилья на человека в этом регионе заметно выше, чем в России в целом; вторая квартира есть у 3,5 % россиян, в Москве таких 5,3 %, на Северном Кавказе — 6,2 %. По количеству студентов в соотношении к численности населения северокавказские республики занимают одно из первых мест в Российской Федерации. Это при том, что для поступления в вузы в большинстве, если не во всех, республик Северного Кавказа требуются весьма солидные (возможно, непосильные для регионов Центральной России и Сибири) суммы для фактической покупки студенческих мест. Зачастую сами руководители республик склонны изображать положение в мрачных красках, чтобы выкачать из федерального бюджета солидные дотации.

На Северном Кавказе, впрочем, как и во всем регионе, довольно влиятельные позиции занимает теневая экономика. Еще с советских времен Юг России отличался наибольшим распространением теневой экономики и высоким уровнем коррупции органов власти. Переходный период фактически легализовал эту систему. В большинстве республик она превратилась в систему теневого перераспределения финансовых потоков в рамках патронажных отношений.

Негативные последствия для экономики и общества этой формы экономической деятельности общеизвестны, и здесь нет надобности на них останавливаться. Однако в условиях, которые сложились на Кавказе, теневая экономика способствует решению ряда проблем, например, связанных с безработицей. В частности, сокрытие доходов от налогообложения дает субъектам экономической деятельности возможность выживать, держаться на плаву в условиях неустойчивости или переходного состояния национальной экономики, или отдельных ее секторов, жесткого прессинга мафиозных и клановых структур, неэффективности и коррумпированности органов государственной власти и судебно-правовой системы и т.д. К тому же, с точки зрения достижения социальной стабильности, она может играть позитивную роль, создавая дополнительные рабочие места, увеличивая доходы населения, предлагая на рынке дефицитные товары и услуги и т.д. Об обоснованности этого тезиса могут свидетельствовать, например, следующие факты. По данным обследований рынка труда 2006 г., в Ингушетии уровень безработицы молодежи в возрасте 15–24 лет составлял 93 % экономически активного населения этого возраста, в то время как в России в целом — около 10 %. При этом важно учесть, что в Назрани и других городах и крупных селах практически вся торговля представлена небольшими магазинами при частных домах, а такого рода самозанятость, судя по всему, вообще не учитывается в официальной статистике.

Поэтому не всегда корректным представляется стремление объяснять все беды Северного Кавказа — терроризм, преступность, конфликтогенность и т.д. — бедностью, безработицей и другими сугубо экономическими факторами. Разумеется, благоприятные социально-экономические условия, материальное благополучие, приемлемый для большинства населения уровень жизни и другие, связанные с ними показатели составляют необходимое условие для социальной и политической стабильности. Но как показывает мировой, да и российский опыт, это условие необходимое, но недостаточное. Можно назвать множество стран, да и регионов Российской Федерации, которые беднее, чем Северо-Кавказский регион, но которые отнюдь не отягощены ростом преступности, терроризмом, конфликтогенностью и т.д. в такой степени, как это имеет место быть на Северном Кавказе. При анализе геополитических реалий Северного Кавказа социально-экономический фактор ни при каких обстоятельствах нельзя отодвинуть на задний план. Однако такой анализ был бы односторонним и не отражающим реальное положение вещей без должного учета других не менее важных факторов, к которым, как представляется, относится положение дел в политической, социокультурной, духовный, этнонациональной, конфессиональной и других сферах общественной жизни.

Одну из ключевых причин создавшегося в регионе положения вещей следует искать в природе политических режимов, которые установились в национальных республиках. Разумеется, регион, будучи интегральной частью Российской Федерации, в политическом плане не мог остаться в стороне от тех радикальных трансформаций, которые в стране произошли за пореформенный период. Нельзя не отметить те серьезные изменения, которые за этот период произошли в общественной жизни, политической системе, характере и структурах власти национальных республик региона. Крупным шагом в этом направлении стало принятие демократических по форме конституций и комплекса нормативно-правовых актов, узаконивших ценности, принципы, установки рыночной экономики, гражданского общества и политической демократии, определивших основные векторы их развития. Конституции всех республик выдержаны в духе общепризнанных норм международного права и декларируют разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную, гарантию прав и свобод человека и гражданина, выборность высших органов государственной власти и др. Конституции всех республик в результате внесенных в них за последнее десятилетие изменений соответствуют Конституции Российской Федерации. В целом, можно утверждать, что эти и связанные с ними изменения заложили конституционно-правовую основу для дальнейшего развития национальных республик в направлении рыночной экономики и политической демократии.

При всем том нельзя сказать, что политические элиты национальных республик окончательно преодолели родимые пятна советской системы, а также присущие менталитету народов региона особенности, которые служат препятствием на пути формирования ценностей, институтов и отношений гражданского общества и политической демократии.

Демократия может утвердиться и институционализироваться на конкретной национальной почве лишь в том случае, если общепринятые демократические ценности и нормы стали таковыми для большинства населения. Иначе говоря, необходимо, чтобы каждый народ созрел для соответствующих форм и механизмов политической самоорганизации. А это вещи, достигаемые в результате длительного исторического опыта. Этим объясняется тот факт, что основополагающие институты, принципы, установки политической демократии и правового государства, зафиксированные в конституциях национальных республик, пока что не поднялись на высоту той роли, которую они должны были бы играть в демократическом обществе. Нередко разделение власти на три ветви — законодательную, исполнительную и судебную — носит формальный характер, поскольку на практике они подминаются властью глав республик. В значительной степени в республиках политические и гражданские права в основном сводятся к формально свободным выборам. Безусловно, это можно считать положительным моментом в развитии политической системы, поскольку понимание данной необходимости является шагом вперед. Однако выборы сами по себе не всегда и не обязательно могут служить доказательством демократического характера государственно-политической системы, особенно если отсутствует реальная, официально признаваемая властями оппозиция, которая обладает равными с правящей партией возможностями законным путем добиваться власти.

На постсоветском пространстве в целом и в национальных республиках Российской Федерации в частности модернизация политических режимов началась с легитимации процедуры выборов законодательных собраний и глав администраций, которые пришли к власти как будто согласно народному волеизъявлению. Но на первых порах сказались два фактора, которые оказали существенное влияние на характер и конфигурацию формировавшейся властной системы. Во-первых, отсутствие сколько-нибудь сформировавшегося электората как такового, поскольку весьма трудно назвать электоратом население, пришедшее на выборы, не обладая даже элементарными зачатками политической грамотности. Во-вторых, кандидатуры «избранников народа» либо не имели опыта парламентской работы, либо, что еще хуже, имели опыт командного администрирования, что не имело ничего общего с демократическим реформированием.

В результате власть в большинстве национальных республик в тех или иных формах, комбинациях и рокировках осталась в руках прежней правящей коммунистической элиты. В силу этих и целого ряда других связанных с ними факторов зачастую конституционно закрепленные политические и государственные институты лишь формально можно было назвать демократическими. Характерная для первых лет эйфория по поводу смелого демократического начала в большинстве республик довольно быстро улетучилась.

Впрочем, можно сказать, что в современном мире любая из форм государственного устройства не может существовать в чистом виде. Известный американский политолог Р. Даль был прав, когда говорил, что все существующие в мире политические режимы располагаются между двумя полюсами — автократией и демократией. Применительно к национальным республикам речь должна идти не о том, демократичны или нет те или иные режимы, а о том, к какому из этих полюсов они тяготеют и в каком направлении эволюционируют. В данной связи не случайным представляется тот факт, что для обозначения демократических и полу-демократических режимов, возникших в последние два-три десятилетия на постсоветском пространстве и в ряде развивающихся стран, появилось понятие «новые демократии», призванное обозначать режимы, которые сочетают в себе особенности и черты, отличающие их от традиционных моделей политической системы, утвердившейся в западных странах. По шкале «автократия–демократия» большинство республик находятся, несомненно, ближе к первому полюсу. Можно с полным на то основанием утверждать, что ни одна из национальных республик в своей трансформации не достигла «демократического берега». Достигнув определенных результатов, они все еще находятся в процессе трансформации, в котором демократия в собственном смысле слова представляется чем-то идеальным и очень далеким.

Реальность состоит в том, что их руководители даже при большом желании не могут преодолеть веками сложившиеся традиции и особенности национального менталитета соответ-ствующих народов и навязать им некие искусственно сконструированные модели. Особенность политической культуры народов Северного Кавказа, равно как и всего Кавказа в целом, состоит в приверженности групповым, родственным, коллективистским и иерархическим нормам и ценностям. Для большинства из них характерны этнический и профессиональный корпоративизм, высокая степень персонализации политики, установки на авторитаризм и клиентелизм, большая роль традиционных ценностей. Поэтому неудивительно, что политические режимы национальных республик Северного Кавказа носят гибридный характер, причудливо сочетая те или иные элементы советского типа, современные варианты авторитаризма и демократии.

Как представляется, значительный конфликтогенный потенциал коренится в национально-территориальном устройстве региона, в результате чего в ряде республик ключевую роль в политике играет этнонациональный фактор. Здесь процесс нацио-нального возрождения сопровождался реанимацией тейповых, джамаатских, тухумных, клановых и других патриархальных связей. Роль возникших на этой волне национальных элит с точки зрения перевода республик на рельсы политической демократии и рыночной экономики нельзя оценить однозначно положительно или отрицательно. Вместе с существенным вкладом, внесенным ими в формирование ценностей и институтов гражданского общества и новой государственности, фактом остается и то, что в определенной степени на них лежит ответственность за клановость и клиентелизм, которые приняли устойчивую, долговременную и гипертрофированную форму. Причем клановые и клиентские отношения складываются по этническому признаку. Традиции групповой солидарности, закрепленные в этнокультуре, придают этим отношениям особую этническую специфику.

Такая ситуация усугубляется тем очевидным фактом, что в национальных республиках Российской Федерации в большинстве случаев представители так называемой титульной нации или титульного этноса пытаются монополизировать высшие государственные должности, оставляя за национальными меньшинствами в лучшем случае второстепенные или третьестепенные должности. Этот аспект связан с существованием в этническом плане биполярных (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия) и даже многополярных (Республика Дагестан) национальных республик. На этой основе возник совершенно парадоксальный для современных реалий феномен этнонациональной стратификации, т.е. иерархизации этнонациональных групп, каждой из которых отведено определенное положение в обществе и государстве и, соответственно, в системе разделения власти и собственности.

Этнополитическая иерархизация, основанная на выдуманной автохтонности или неавтохтонности, титульности и нетитульности, исторических и иных правах того или иного этноса, по сути дела была в советский период узаконена, во-первых, через статусную иерархию национальных образований, во-вторых, через административно-территориальную иерархию. Как правило, численно доминирующие коренные этносы становились титульными, их самоназвание использовалось для названия соответствующего государственного образования. В новых условиях титульность обеспечивает им большинство политического представительства в законодательных и исполнительных органах власти республик, что, в свою очередь, дает им возможность решать те или иные проблемы в своих интересах. В результате в республиках Северного Кавказа сформировались элитные группы главным образом на этнической основе: осетинские в Осетии, аварские, даргинские и кумыкские в Дагестане, карачаевские в Карачаево-Черкесии, кабардинские в Кабардино-Балкарии и т.д. Новые элитные группы фактически монополизировали властные рычаги для обеспечения приоритета собственных экономических и политических интересов.

В республиках, имеющих несколько титульных национальностей, свобода регионального законотворчества делает особенно актуальным вопрос о способах представительства национальностей в органах государственной власти — пропорциональном или равном. Как правило, в качестве одного из путей решения множества политических проблем в регионе подается пропорциональное распределение должностных квот между этническими группами в каждой из национальных республик. Однако, как показывает опыт ряда северокавказских республик, система пропорционального представительства во властных структурах не всегда и не в должной мере срабатывает.

К примеру, в Адыгее русских по численности насчитывается в 2,5 раза больше, чем адыгейцев, и заметно больше, чем всех остальных этнонациональных групп. Но республика названа Адыгеей, что, естественно, отражается на определении кадрового состава властной структуры. Формально в Адыгее провозглашен принцип паритета представительства адыгейцев и русских в высших законодательных и исполнительных органах власти. Однако в действительности представители адыгейцев занимают пропорционально больше мест во властных структурах. Более того, здесь, по Конституции, президентом республики может быть только «гражданин, свободно владеющий государственными языками Республики Адыгея», т.е. русским и адыгейским одновременно, что заведомо исключает кандидата от русскоязычного населения, составляющего в республике почти 60 %.

В то же время нельзя игнорировать и такое обстоятельство. Дело в том, что территориально-административный принцип формирования избирательных округов в чистом виде может иметь своим результатом то, что некоторые малые народы вообще не смогут провести своих представителей в законодательно-представительный орган. Поэтому власти Республики Дагестан вынуждены были по ходу подготовки выборов в многонациональных городах и районах внести в избирательное законодательство соответствующие коррективы. Согласно республиканскому Закону о выборах, избирательные округа создаются из расчета 8 — 9 тыс. избирателей на один округ. Однако в Дагестане есть компактно живущие народности, не достигающие по численности эту цифру. Например, всех цахуров в Дагестане около 3 тыс. человек, а избирателей, естественно, еще меньше. Осознавая невозможность полностью игнорировать такой факт, разработчики избирательного закона вынуждены были допустить исключение из этого правила и разрешить образование специальных округов, призванных обеспечить представительство таких этнонациональных групп в Народном собрании. Следует упомянуть также положение ст. 11 Закона о выборах в Народное собрание Дагестана, которое разрешает Центризбиркому по предложению органов местного самоуправления квотировать места по избирательным округам в городах и районах с многонациональным составом населения для представителей национальных групп, которые на общих условиях явно не имеют шансов попасть в парламент.

Система ротации представителей основных народов на высшие государственные должности и разделения власти как один из наиболее существенных элементов принятой в Республике Дагестан системы этнопредставительства также не срабатывает. Особенность этой республики по сравнению с остальными северокавказскими субъектами Федерации состоит в том, что здесь нет какой-либо «титульной национальности», как, например, в Кабардино-Балкарии или Карачаево-Черкесии. Здесь титульными считаются 14 этнонациональных групп. При таком положении вещей бесконтрольная «свобода» правотворчества, как подчеркивают исследователи, не только делает невозможной процедурно-нормативную защиту гражданских прав и свобод, но и дает возможность правящим элитам, представленным неформальной иерархией кланово-клиентельных сообществ, нормативными средствами обеспечивать свое доминирование.

Как справедливо указывал В. Тишков, «причина неудачи разделения власти и этнической ротации в сложных по составу населения образованиях кроется не столько в самой системе консосиальной демократии, сколько в недостаточном гражданско-правовом сознании населения и политиков и в определяющем влиянии криминальных коррумпированных сил и связей, которые используют в своих интересах политическую мобилизацию по этническому и джамаатскому (местническому) принципу».

В результате противоречия и конфликты между кланами часто выступают как межэтнические. Данное явление можно определить как процесс этнополитической мобилизации, результатом которой стала политизация этнической составляющей северокавказского пространства, которая несет в себе угрозу социальной и политической стабильности общества, единству и территориальной целостности государства. В результате конфликтное состояние может выступать как самоцель, когда борьба представляется в качестве проявления своеобразного баланса сил. Создается впечатление, что определенная часть властных элит ряда национальных республик прямо заинтересована в поддержании управляемой или контролируемой социально-политической нестабильности, что позволяет им обеспечить бюджетную подпитку со стороны федерального центра.

Как показывает практика, «силовая» составляющая на южной окраине России представляет собой одну из важнейших инструментов политической борьбы. Как оппозиция, так и официальные власти в должной мере и не всегда владеют политическими средствами борьбы. При наличии оппозиции от нее стремятся избавиться, когда с помощью кнута, а когда и пряника. Многие оппозиционеры стали лояльными действующим режимам, получив солидные портфели, иногда специально созданные под конкретную личность. Особую озабоченность вызывает все более отчетливо проявляющаяся тенденция к фактическому сращиванию мафиозно-клановых и властных структур, проникновению организованной преступности в структуры государственной власти, превращению региона в средоточие политического терроризма. По имеющимся данным, в ряде северокавказских республик — Чечне, Ингушетии, Северной Осетии, Дагестане — обосновались транскавказские преступные группировки. Здесь процветают подпольное производство и реализация нефтепродуктов и рыбно-икорный бизнес.

Одними из проявлений глубокого кризиса власти в регионе являются высокий даже для остальной России уровень коррупции местных правящих элит, их потрясающая профессиональная некомпетентность. Коррупция и практически открытая торговля должностями за пореформенный период стали настолько заурядными и естественными явлениями, что перестали вызывать негативную реакцию и отторжение в обществе. Было бы не совсем корректно утверждать, что главными несущими конструкциями вертикали власти стали коррупция и казнокрадство, но они играют в ней существенную роль. К примеру, без хороших связей или же солидной взятки (в тысячи долларов) весьма трудно устроиться на работу в государственные учреждения, скажем, просто рядовым милиционером. А для устройства в автоинспекцию требуются просто запредельные суммы.

Особую озабоченность вызывает тот факт, что коррупцией насквозь поражена вся система образования. Места в вузах и на государственные должности стали предметами откровенной купли и продажи. Не является редкостью практика, когда зачеты и положительные оценки на экзаменах студенты получают за ту или иную фиксированную сумму. Звучит парадоксально, но факт: чтобы попасть в армию на срочную службу, нужно платить довольно солидную взятку. Дело дошло до того, что расценки на такие услуги открыто публикуются на сайтах Интернета. Не избежали эту напасть также средства массовой информации, которые нередко не брезгуют продажей своих полос и эфирного времени для публикации и передачи заказных материалов. Все это создает дополнительные проблемы на пути достижения социально-политической стабильности в регионе.

Необходимо признать, что на Северном Кавказе федеральная власть не всегда и не в должной мере демонстрирует способность эффективно сочетать интересы федерального центра и субъектов Федерации. Об этом свидетельствует, к примеру, тот факт, что нынешние северокавказские элиты демонстрируют виртуозное мастерство в политических интригах на местном и федеральном уровнях, а также при распределении поступающих от федерального центра финансовых потоков. Нельзя сказать, что на Северном Кавказе существует дефицит политических деятелей, способных эффективно управлять республиками на всех уровнях государственной власти и муниципалитетов и в этом отношении составить альтернативу тем, кто сумел, как говорится, «войти во властную обойму».

Однако создается впечатление, что федеральная власть в полной мере либо не владеет ситуацией в регионе, либо предпочитает закрывать глаза на недееспособность и многочисленные злоупотребления местных властей. Здесь нельзя не согласиться с теми исследователями, которые считают, что в политике федерального центра в отношениях с рядом республик преобладает тенденция поддержки формально лояльных Москве региональных кланово-патронажных групп. Разумеется, республиканские власти не остаются в долгу и всячески поддерживают федеральных выдвиженцев на региональных выборах. Это выражается, в частности, в том, что на всероссийских президентских и парламентских выборах местные власти обеспечивают кандидатам правящей партии подавляющее большинство голосов избирателей.

Такая политика опоры на господствующие группы и кланы вынуждает Москву прощать и/или не замечать злоупотребления лояльных ей региональных элит. Существуют также данные, свидетельствующие о том, что многие северокавказские кланы, как принято говорить, «крышуются» из Москвы. Однако цена подобного комфорта оказывается слишком высокой. За последние годы руководство Ингушетии, Северной Осетии, Карачаево-Черкесии, Дагестана продемонстрировало свою неспособность предпринимать решительные действия, да и просто контролировать ситуацию в собственных республиках. Они не в состоянии оказывать эффективное противодействие террористическим и криминальным группировкам. С данной точки зрения особо важную роль играют дефицит или полное отсутствие должной легитимности правящих элит. Можно говорить даже об их морально-психологической делегитимации.

В этом контексте с сожалением приходится констатировать, что административные реформы 2000-х годов, возможно, оправданные с точки зрения восстановления властной вертикали, применительно к реалиям Северного Кавказа пока что не дали ожидаемых результатов. Суть проблемы заключается в том, что эта реформа не разрешила ряд проблем, определяющих характер и основные контуры развития региона. Верно, что в последние годы произведены замены в высшем руководстве ряда национальных республик. Но в целом такая ротация прошла в рамках уже сложившихся, но продемонстрировавших свою ущербность механизмов формирования и функционирования властной системы.

Нельзя однозначно оценивать введение института президентства, переименованного в институт главы администрации, во всех без исключения национальных республиках без учета специфических особенностей каждой из них. В частности, на референдуме о введении данного института в Дагестане население дружно проголосовало против, продемонстрировав тем самым свою мудрость и правильное понимание реального положения вещей в республике и происходящих там процессов. Волевое же введение этого института в многонациональной республике можно оценивать как серьезную ошибку Кремля, поскольку узаконивает сложившиеся по сути дела не воспринимаемые большинством народа властные механизмы.

Необходимо учесть также тот факт, что институт дотаций субъектам Федерации из федерального бюджета, который первоначально, возможно, сыграл положительную роль, в нынешних условиях устарел и нуждается в существенном пересмотре. Прямое закачивание федеральных средств ведет к колоссальному росту коррупции, которая сама по себе стала фактором нестабильности. Парадокс, как представляется, состоит в том, что отдельные представители правящей верхушки отдельных республик просто не заинтересованы в преодолении их дотационности. Этот аспект приобретает особую значимость, если учесть, что все без исключения республики Северного Кавказа являются дотационными.

Показательно, что один из наиболее депрессивных субъектов Российской Федерации, Республика Дагестан, до начала 1990-х годов являлся регионом-донором (!). Ныне же распределение федеральных денег стал весьма прибыльной статьей дохода властной элиты. Сама система бюджетного финансирования Северного Кавказа является настолько непрозрачной, что дает серьезные основания полагать, что коррупция в регионе начинается в Москве в пределах Садового кольца. По мнению председателя Дагестанского отделения Антикоррупционного комитета Северного Кавказа С. Умарова, «ситуация, сложившаяся в регионе, является прямым следствием модели обеспечения лояльности северокавказских элит, сформированной федеральным центром еще в начале 90-х годов прошлого века. Лояльность и нейтрализация сепаратизма для руководства национальных республик, как правило, являются гарантией отсутствия какого-либо контроля над расходованием бюджетных средств и политикой, проводимой в республиках. В свою очередь, безнаказанность чиновников во взаимоотношениях с федеральным центром доводит коррупцию на местном уровне до абсурдных масштабов… Так называемая “торговля должностями” приобрела такие масштабы, что каждый второй чиновник или сотрудник силовых структур должен в первую очередь думать о том, как “отбить” деньги, заплаченные за должность».

По-видимому, полпреду Президента Российской Федерации в Северокавказском федеральном округе А. Хлопонину пока что не удалось установить контроль над потоками федеральных средств, поскольку существовало сопротивление региональных лидеров. Впрочем, судя по реальному положению вещей в регионе, вряд ли правомерно говорить, что под его руководством достигнут сколько-нибудь заметный прогресс по другим жизненно важным для Северного Кавказа вопросам. Что касается дотаций, то их в нынешнем виде следовало бы отменить, а часть их выделить для повышения пенсий и зарплат бюджетникам, а также сокращения и даже полной отмены на определенный период времени налогов на малый бизнес. Это, естественно, способствовало бы повышению покупательной способности населения, что, соответственно, стимулировало бы рост экономики региона.

При всем изложенном нельзя не учитывать и другую реальность. Узел нерешенных проблем, с которыми сталкивается регион, настолько велик и сложен, что как у федеральных, так и республиканских властей каждый раз появляется искушение не навредить и не принимать необходимые меры, как бы откладывая решение насущных вопросов на потом. Существует реальная опасность того, что демонтаж или попытки перестройки этноклановой властной системы неизбежно повлекут за собой сложный и кровавый передел власти и собственности. Иначе говоря, республики столкнулись с неким замкнутым кругом, из которого пока что не видно достойного выхода.

Если спроецировать нынешние тенденции в будущее, то вряд ли можно рассматривать положение вещей как уже прошедшее точку невозврата, поскольку сохраняют свою значимость основные конфликтогенные факторы, характерные для региона в последние полтора-два десятилетия. При этом, касаясь вопроса о возможностях и перспективах сепаратизма и формирования новых государственных структур вне и вопреки воле России, нужно отметить, что в настоящее время не существует сколько-нибудь значительных горизонтальных или вертикальных экономических, социальных, политических или иных связей между национальными республиками Северного Кавказа. Каждая отдельно взятая республика наитеснейшими и неразрывными узами связана с Россией, но не вместе, не в качестве какого бы то ни было единого экономического, политического, культурного или иного пространства, а каждая в отдельности. Политическая жизнь замкнута на уровне субъектов Федерации при недостаточном развитии над — и субре-гионального уровней. Это обусловливает значительные трудности для их интеграции, что, в свою очередь, придает дополнительную значимость разработке научно обоснованных проектов развития связей в политической, экономической, культурной областях между республиками и областями Северного Кавказа, преодоления замкнутости политической и социально-экономической жизни отдельных регионов-субъектов Федерации, создания сложной системы сдержек и противовесов.

Тем не менее процесс политической модернизации на Кавказе, как в национальных республиках Северного Кавказа, так и новых независимых государствах Южного Кавказа, нельзя оценивать однозначно в черно-белом свете. Как известно, ключевым условием успеха социальных и экономических реформ является политическая стабильность, позволяющая реформировать общество без серьезных пертурбаций. Что касается национальных республик, то здесь бросаются в глаза слабость социальной базы системных политических партий и движений, слабость и неструктурированность средних слоев, особенно отсутствие сколько-нибудь сплоченной и влиятельной оппозиции, способной служить реальным противовесом официальной власти, и т.д. Оппозиция большей частью отодвинута на маргинальные позиции и лишена возможностей реально участвовать в политической жизни. В значительной степени это, как уже отмечалось, объясняется особенностями политической культуры народов Кавказа.

Конец ознакомительного фрагмента.