гАрмон счастья, или Повесть о проснувшемся человеке

Рубен Тер-Абрамян

Книга «гАрмон счастья, или Повесть о проснувшемся человеке» является способом поделиться процессом познания себя и обретения истинного счастья на примере приключений главных героев повести.Основная идея – истинное счастье человека всегда в нем самом, главное не отвлекаться от него, теряя себя настоящего!Многие события, происходящие в ходе развития сюжета, позволяют главным героям познать себя и обрести истинное счастье. Книга содержит нецензурную брань.

III. Встреча в офисе

Трчунов стоял около окна в своем кабинете в ожидании встречи с Бабочковым. Он смотрел на улицу, на нескончаемый поток машин и, вечно, куда-то спешащих людей.

— И весь этот поток порожден тем, что они привыкли считать собой, тем, что серой пеленой заслонило их от самих себя. Каждый день, они встают утром, и, потоки различных ассоциаций, которые в них загрузили в формах «надо», «должен», «необходимо» начинают ими руководить, как по эстафете передавая этих несчастных по цепочке, не давая им почти ни секунды передышки. Они настолько ассоциируют навязанные стереотипы с собой, что им не остается времени на то, чтобы остановится, и ощутить, кто же они на самом деле и что же они действительно желают, что рвется у них изнутри. Эти формулировки в различных проявлениях успешно поддерживаются базой, фундаментом, который в них заложили еще в детстве, основанной на том, что они больше всего не хотят помнить, надеясь, что забыли. Материал этого фундамента — страхи и зависимости от материального, от мнения общества, оценки, завтрашнего дня…

Они так боятся того, что их знакомые будут говорить о них не в положительных тонах, что постоянно играют роль… в первую очередь перед самими собой, не доверяя своему внутреннему, следуя шаблону, который ценится повсеместно. Они завидуют всем, у кого есть то, чего нет у них, и постоянно подсознательно стремятся к тому, чтобы завидовали им, что дает им чувство жалкой радости и порождает гонку за материальным, которая движет этим потоком.

Они так боятся, что кто-то может уязвить их, что стремятся к подавлению всех, кого они в состоянии подавить. Это выражается, к примеру, в стремлении к власти, с надетой маской показывающей их чувство собственной важности, в которую они сами, со временем, начинают верить, но, которая является ни чем иным, как жалостью к себе и зависимостью от оценки. А под этой маской прячется несчастное существо, которое загнано в угол своим же страхом, своим же представлением о том, как, какая либо ситуация может повлиять на него. Представление же усиливается воображением, которое в отсутствии настоящего хозяина работает на того, кто отдает ему приказы, и как верный слуга снабжает этих бедняг чередой страшных образов, того, что с ними может случится, направляя их в нужном направлении, как надсмотрщик подстегивающий плетью рабов.

А самое прискорбное это то, что у них есть уверенность в том, что это жизнь такая, и что все это приобретено посредством опыта, чем они очень гордятся. Ведь в глазах других, опять же, по навязанной привычке оценивать, которая основывается на отправных точках, об истинности которых они и не задумываются, это придает им вес — Пусть это не я, но, за то люди уважают меня — думают они. Впрочем, чем дальше, тем они больше верят, что эта маска и есть они. И чем изощреннее эта маска, тем больше они обманывают самих себя. То, что они называют опытом, приобретается примерно так, как поощряют собачку, только что успешно выполнившую команду, бросив ей кусочек колбасы, что со временем программирует в ней рефлекс. Так и в этих несчастных, вырабатывается рефлекс, что в такой то ситуации нужно сказать «это» и сделать «то».

А называется данное выполнение команд громким словом опыт. Но, реально, они не участвуют ни в чем в «своей» жизни, все происходит без их участия, они лишь отождествляются со всем, что происходит. И думают, вернее то, что думает за них, шепчет им слащавым голосом: — Да, да, это я, я сделал это, я хочу этого, а вот этого совсем не хочу, я такой, я люблю это, а вот это нет, обычно я делаю так, мне нравится делать именно так, а вот так вот не нравится….

Она взяты в плен своей жадностью, завистью, тщеславием, страхом жить полной жизнью, который выражается в агрессии, которую они называют разными красивыми словами для себя…

И смотрят они на эти мерзкие проявления сквозь стекло, которое искажает видимость для них так, что они считают их своими достоинствами — я сильный, я гордый, я жесткий, я целеустремленный, я успешный, люди меня уважают! Отрицательные эмоции превозносятся ими до небес, они действительно гордятся ими, гордятся тем, что делает их несвободными.… А ведь все их счастье настолько рядом, стоит лишь остановиться, и протянуть руку, просто почувствовать то, что заложено в них изначально, то, что всегда было с ними, но они не замечали его, так как были увлечены поисками вовне…

Тут его размышления прервал телефонный звонок.

— Дмитрий Леонидович к вам Бабочков.

— Да Зинаида, пусть зайдет.

Бабочков, неуклюже и с заискивающей улыбкой, вошел в кабинет. Его глаза украдкой бегали по кабинету, оценивая его убранство. Он уже предварительно оценил офис, где ему очень понравилось. — Неплохо устроился, деньжат видимо много.

Дмитрий, с улыбкой пошел на встречу к Бабочкову, и, сердечно пожал ему руку.

— Здравствуйте мой дорогой друг, я ждал вас, думаю, что нам будет здесь удобнее — сказал он, показываю на мягкие кресла со стоящим рядом с ними стеклянным столиком — что вы будете чай, кофе?

— Ммм, чай,…. пожалуйста…..

— Зиночка, если не сложно, принеси нам два чая — по-доброму произнес он в спикерфон, с улыбкой и внимательно смотря на Бабочкова.

— Федор, я очень рад тому, что вы пришли. А еще больше меня радует то, что я уже вижу перемену в вашем настроении. Я прав?

— Ддаа… правы…. — смущенно заулыбался Бабочков.

— Рад этому…. Федор — чуть грустно улыбнулся Трчунов — прежде, чем начнем, я выполню обещание, данное вам вчера.

Трчунов подошел к столу, достал из ящика конверт с увесистой начинкой и протянул его Федору, наблюдая за его реакцией с сострадательной улыбкой.

Бабочков с дрожью в руках и с бешеными огоньками жадности в глазах потянулся к конверту, еле сдерживая себя, чтобы не выхватить желанный предмет из рук Дмитрия. Он с алчностью заглянул в конверт, рассматривая его содержимое.

Внезапно, послышался стук в дверь, и появилась секретарша, неся поднос с чаем и конфетами. Бабочков спешно начал засовывать конверт и кредитку себе во внутренний карман пиджака, и, торопясь, несколько раз попадал мимо кармана, пока его попытка не закончилась успехом.

Дмитрию было очень грустно наблюдать за ним — насколько же его жадность управляет им. Она заслоняет от него реальный мир, наполненный счастьем и любовью, своей мерзкой тенью, сшитой из желаний, которые, как вечно голодные птенцы, все требуют — Еще, еще!!! Он думает, что может погасить эти желания, удовлетворить их, но, это все равно, что гасить огонь, обильно поливая его бензином, они будут все расти и расти, принимая еще более уродливые формы…

Секретарша поставила поднос на стол и вышла.

— Дорогой Федор Иванович, в конверте пятнадцать тысяч евро, и, вы будете получать столько же каждый месяц, не считая премии, если будете работать у меня. Кроме того, определенная сумма, уже у вас на кредитной карте. Я навел справки, и знаю, что вы отличный инженер, поэтому, предлагаю вам возглавить направление, связанное со строительством. Вы согласны? — улыбнулся Трчунов.

Радости Бабочкова не было границ. Он счастливый обладатель большой для него суммы денег. Да и, кроме того, то, о чем он мечтал вчера, Трчунов предложил ему сам, он как будто предвосхищал его желания. Федор вскочил с кресла и с навернувшимися на глаза слезами начал пожимать руку Трчунову.

— Сспасибо… Ддмитрий Лео..Леонидович..вы..вы ведь не разыгрываете меня…?

— Что вы мой друг, не волнуйтесь так, все в порядке, я действительно хочу взять вас к себе на работу. Вы согласны?

— Ккконечно… ссогласен! — заискивающе ответил Федор.

— Я очень рад, Федор, что хотя бы, таким образом, смог вам доставить радость — грустно улыбнулся Дмитрий — но, у меня один вопрос. Неужели для того, чтобы вы были счастливы, вам достаточно просто иметь деньги?

— Почему же… не только деньги — жадно улыбнулся Бабочков — счастье зависит от того, что я могу на них купить. Все зависит от их количества. На них я могу купить себе все, что я захочу, могу ездить туда, куда захочу, могу купить себе свободу, любовь женщин… окружающие будут меня уважать и завидовать мне — ответил Бабочков с мечтательно-довольным лицом.

— А можно вам задать один вопрос? Только обещайте мне, что вы ответите на него честно.

— Хорошо — с готовностью кивнул головой Федор.

— Что вы имеете в виду, когда говорите «я», «мне», «мое»?

— Я не совсем вас понял Дмитрий Леонидович……

— Хорошо, я задам вопрос по другому, вот вы, например, сейчас сказали «я не понял», кто этот «Я», который не понял? Ответьте мне на вопрос, кто вы?

— Я…я Федор Иванович… Бабочков, инженер…русский….

— Федор, я же сейчас вас спрашивал не про ваше имя, фамилию, нацию и специальность. Это все относится к социальному статусу, данному извне. А вопрос был о том, кто вы. Когда вы говорите «я хочу», «я делаю», и т.п., кто этот «я»?

— Ну… ну… я человек, у меня жена и двое детей… — со сдавленностью в голосе, привычной человеку, поддающемуся ежедневному прессованию пробормотал Бабочков.

— Вынужден задать вам вопрос еще раз. Ведь вопрос был не о вашем семейном или социальном положении и не о ваших родственниках. Даже не об антропологической принадлежности, ведь человеком назовет себя каждый из существ нашего вида, живущих на этой планете. Хотя, для того, чтобы им называться, он должен иметь волю… но вопрос сейчас не в этом. Вот если вы говорите «я», вы же имеете ввиду не то, что вы просто относитесь к этому виду, что вы просто человек, что ваш сосед Вася или я, абсолютно идентичны с вами. Так скажите кто именно вы? Кто тот, кому я сейчас задаю вопрос?

— Я…я разумное существо… я… — Бабочков произнес эти слова, задумался, и запинаясь продолжил — я ответственный,…я… раздражительный…, я… обидчивый,…я…

— Дорогой Федор, вы же не анкетные данные для приема на работу заполняете, и не пишите свою биографию. Я не спрашивал об особенностях вашего характера, которые, в общем то и не ваши, но опять же, пока не в этом суть вопроса. Я спрашиваю о том, кто конкретно вы сам. Кто такой Федор Иванович Бабочков? Кто тот, кто разговаривает сейчас со мной? — прервал его Дмитрий.

— Ну… ну… я не знаю — сконфужено замялся Бабочков.

Дмитрий, понимал, какая борьба происходит сейчас в Бабочкове, он в первый раз задался этим важнейшим вопросом. Вопросом, на который должен ответить себе каждый, и, хотя бы чуть-чуть прочувствовать ответ на него, прежде чем он сможет называть себя человеком, ощущая смысл этого слова. Иначе, каждый раз, когда он будет говорить «Я», он будет врать себе. Ведь в один момент это будет одно «Я», через некоторое время уже другое. Решение будет принимать одно «Я», реализовывать принятое решение другое, а с последствиями сталкивается третье, которое даже не имеет представления о предыдущих двух. И этих условных «Я» в нем тысячи. И он в первый раз, хоть как-то это прочувствовал, задумался об этом. А теперь, никак не может понять, кто же он на самом деле…

Он, только что ощутил, что уверенность в том, что он себя знает, тает на глазах… Его состояние сейчас схоже с человеком, который полностью погрузившемся в увлекательный кинофильм, забыл в ходе просмотра о себе самом, и уже ассоциирует себя с главным героем, переживает вместе с ним, испытывает вместе с ним его радости и страхи. И, вдруг, внезапно ощущает, что вот он, сидит в кинотеатре с корзиной попкорна между ног, или в кресле у себя в комнате, где каждая вещица напоминает ему о чем-либо, и порождает поток дальнейших ассоциаций, которые как надоедливые мошки начинают атаковать его и опять уводить от себя, направляя в требуемом для забытья, направлении.

В Федоре, на мгновение, пробудилось то извечное, прекрасное и естественное, которое заложено в нас изначально как потенциальная возможность. Оно начало гордо поднимать голову, озаряя восхитительным светом все окружающее, но рой назойливых, серых ассоциаций, вновь начали атаковать разум Бабочкова, и, наконец, вернули привычное состояние, из которого он практически не выходил, чем опять набросили на пробуждающийся свет привычное серое покрывало тумана иллюзии.

Трчунов с грустью и надеждой смотрел на Федора. На лице Бабочкова, как у человека привыкшего скрывать свои эмоции под маской того, что люди называют серьезностью, ничего не чувствовалось, но, в глазах его ощущался активный внутренний спор. С одной стороны, он только что, моментом, прочувствовал иллюзорность своего представления о себе, которая начинала терзать его и вгонять в депрессию. А с другой стороны, привычное ему состояние рвалось назад, цепляясь свои клейким телом ко всем существующим лазейкам, просачиваясь сквозь них, и мерзким сладковатым привкусом давая ложную и хоть какую то удовлетворенность тем, что он считал собой.

— Федор, вы можете не отвечать мне на вопрос прямо сейчас. Просто постарайтесь себе самому ответить на него со всей искренностью, решимостью и бесстрашием. Вы это ощущали когда-то давно, в детстве. Я снова задам вам этот вопрос позже, а пока, вы просто наблюдайте за собой, так, словно вы наблюдаете за посторонним человеком, изучаете его, оцениваете. А потом, вы расскажете мне о том, что вы увидели. Договорились?

— А вы… вы… можете сами… ответить на этот вопрос — пробормотал Бабочков.

— Речь ведь сейчас идет не обо мне. Но, я вам обещаю, что попытаюсь выразить это, после того, как вы сами ответите на вопрос — улыбнулся Трчунов. Он видел, что проснулось в Федоре. Стражники у ворот в жилище отчего дома страхов и привязок, чувствуя наступление и опасность для своих хозяев, обезопасили себя, выставив на пути к жилищу указатели в обратном направлении, и мысли, привыкшие подчинятся указателям, с готовностью исполнили отданный приказ.

— Я постараюсь ответить вам в следующий раз… Дмитрий Леонидович…, я постараюсь понаблюдать за собой, но….но может вы хоть намекнете мне о том, о чем вы хотите услышать? — сконфуженно и потеряно улыбнулся Федор.

— Просто наблюдайте за собой мой дорогой, за своим телом, за своими мыслями, за своими ощущениями, за своими действиями и любыми движениями, которые сможете зафиксировать, наблюдайте искренне и честно.

Трчунов встал с места и подошел к столу, на мгновение замерев, внимательно посмотрел на удрученного Бабочкова.

— Федор, думаю, что на сегодня мы можем закончить наш разговор. Сейчас я вызову девушку, которая будет вашим секретарем, она покажет вам ваш кабинет. Можете приступать к работе хоть с завтрашнего дня, или тогда, когда пожелаете. Проблемы по увольнению с вашей прежней работы, пусть вас не беспокоят, их уладит мой секретарь

Трчунов нажал на кнопку спикерфона.

— Зиночка, попроси, пожалуйста, зайти Катю и Михаила.

Бабочков сразу повеселел. Мысли о материальных благах сразу увлекли его в привычном направлении — Ну вот, все складывается как нельзя лучше. У меня есть куча бабла. Отличная работа, о которой я даже и мечтать не смел. Я начальник!!!! У меня даже секретарша теперь есть, наверное, хорошенькая, побыстрее бы увидеть. Только вот, не оказалось бы все это разводкой. Хотя, в любом случае, мне терять нечего, деньги уже у меня в кармане, а такие деньги я и за год работы в нашей конторе бы не получил. Еще вчера утром, я даже не мог представить себе такого… А вдруг я не справлюсь с работой, которую он мне предлагает? Вдруг он хочет навесить на меня какие то долги? Сделает меня подставным лицом… меня посадят, а он выйдет чистым из воды… Я, кажется, читал о подобном… хотя…. не похоже на это… но… — он в беспокойстве закусил губу, теребя в руке чайную ложку, со взглядом, в котором угадывалось, какие страшные картины развертывания ситуации подкинуло ему его воображение.

Трчунов внимательно наблюдал за ним, замечая все его моментальные перемены, отражавшиеся в его глазах.

— О чем вы забеспокоились мой друг? Говорите честно. И…. давайте договоримся, что вы попытаетесь научиться говорить всегда только то, о чем вы думаете… по крайней мере, мне. То, что вы будете работать у меня, не должно означать для вас того, что меня надо воспринимать как строгого начальника, который будет вас унижать, подавлять и ругать. Я уже говорил вам, что моя основная цель — это сделать вас счастливым. Давайте запросто и по-дружески, на «ты», и по имени. Не стесняйтесь меня.

— Хорошо — тихо кивнул Федор.

— Так говори, что тебя беспокоит? — улыбнулся Трчунов.

— Дмитрий Лео… Дмит..рий — с усилием выдавил Бабочков — сскажи..те..скажжии.. — поправился он под улыбкой Трчунова — а что я должен подписать? Я…я имею ввиду…, за что я буду ответственным и перед кем? — выпалил он.

— Если тебя беспокоит это, то можешь вообще ничего не подписывать, сам эти бумажки не уважаю — смеясь, ответил Трчунов — я тебе без них доверяю.

Тут послышался стук в дверь и вошел деловой, чуть развязный молодой человек, лет тридцати пяти и длинноногая, стройная брюнетка с кошачьими глазами.

— Вызывали Дмитрий Леонидович?

— Да. Познакомьтесь, это ваш новый руководитель, Федор Иванович Бабочков — ответил им Трчунов, затем, улыбаясь, повернувшись к Бабочкову — а это, ваш секретарь Катенька, скажу вам по секрету, она самая красивая девушка у нас в офисе.

Катя улыбнулась самодовольной улыбкой, в которой чувствовалось, насколько ей привычно слышать подобные комплименты, и то, что она отлично и успешно умеет пользоваться в своих целях, своей физической оболочкой, которую наш творец вырисовал тончайшими и изысканными мазками.

— Она покажет вам ваш кабинет — с улыбкой продолжал Дмитрий — А этот самоуверенный молодой человек, ваш заместитель, Михаил Разбродов. Миша в курсе всех текущих дел по компании, т.к. временно исполнял обязанности руководителя, так что, на первых порах, он введет вас в курс дела.

Бабочков плотоядно уставился на Катю. Его взгляд скользил по ее изящным ножкам, чуть прикрытым короткой юбочкой, по груди, выпирающей из глубокого декольте, по пухленьким губкам с манящей улыбкой и игривым глазкам, в которых чувствовался вызов. — По-моему мне тут кое-что светит — с внутренней довольной улыбкой подумал Бабочков — я ей, кажется, даже понравился. А это что за самодовольный тип? Уж не любимец ли Дмитрия? Кстати не такой уж Дима и чудак, по крайней мере, ведет себя довольно здраво. Быть может, и о себе я был плохого мнения, ведь специалист то я неплохой.. Ведь не назначили бы меня ни с того ни с сего начальником… Все-таки ответственный пост…

— Дорогой Федор, реши за сегодня, когда ты собираешься выйти на работу и скажи мне об этом. Наша очередная встреча, будет через три дня. Договорились? — прервал его мысли Дмитрий.

— Договорились — просиял Бабочков.

— Если хотите — вновь улыбнулся Трчунов — можете обговорите с Михаилом, когда вы хотите с ним обсудить текущие дела.

— Хорошо — ответил Федор, взглянув на Михаила с улыбкой, в которой уже начинала появляться чувство собственной важности, но, еще с примесью того, как он прежде, с завистью смотрел на подобных типов. А теперь «подобный тип» его подчиненный. Он его начальник!!!! Эта мысль опять начала пульсировать в нем фонтаном радости.

Дмитрий подмечал по глазам Бабочкова все то, что в нем происходит, но он видел четкую вероятность того, куда со временем это его заведет, и надеялся, что вскоре Федор все увидит сам.

— Ну, тогда до встречи мой дорогой друг. А ты Миш, зайди попозже, нужно кое-что обсудить. И, если не сложно, познакомь г-на Бабочкова с его водителем — сказал он, подмигнув Федору.

Чувство собственной важности все больше и больше расцветало и пускало свои корни в Бабочкове. Когда Трчунов назвал его господином, это было как будто целебным бальзамом, стимулирующим гормон роста этого ветвистого дерева гордыни. А, услышав про то, что у него теперь есть личный водитель, Бабочкова уже распирало от нее. Он уже позабыл о прошлом, позабыл о недавнем разговоре с Трчуновым. Ему рисовалось его будущее, основанное на проекции различных сценариев «дольче виты», которыми повсюду снабжают народ для создания желаний, с помощью которых ими легко управлять. Вот он на яхте в белых штанах и с двумя мулатками, а вот он, Бабочков, вместе с Катей едет на лимузине к своему личному самолету, для поездки на какие-нибудь экзотические острова…

— Федь, не забудь только о вопросе, на который ты мне должен ответить — подмигнув, прервал его поток мечтаний Трчунов.

— Ххорошо… кконечно…, я постараюсь. Я могу идти?

— Можешь, конечно! — улыбнулся Трчунов — До встречи. Я рад, что у тебя на лице улыбка… хоть и такая…

Бабочков вместе с Катей и Михаилом вышли за дверь.

— Очень рад с вами познакомится — таинственно улыбнулся Михаил. Если захотите обсудить дела сегодня, Катенька знает, как меня найти. А пока отдаю вас в ее заботливые ручки.

— Пойдемте, Федор Иванович — мырлычащим голосом с оттенком офисности сказала Катя, улыбнувшись ему.

— Я думаю, что нам будет приятно вместе работать Катенька — заглядывая ей в глаза, ответил Бабочков — пойдем.

Катя пошла вперед по коридору, зазывающе покачивая бедрами, как лодка, гармонично качающаяся на волнах, которые ласкают ее бока. Они зашли в лифт, где она, как бы невзначай, из-за того, что в нем много народу, чуть прижалась к нему, краем глаз откровенно посмотрев на него, и, изображая застенчивость, тут же отодвинулась, убрав взгляд.

В Федоре это породило взрыв эмоций, сладкий привкус вожделения заслонил мир новой пеленой. Теперь, во всех его мечтаниях, присутствовала она.

Катя хорошо понимала то, что она делает. Она была отличным психологом в области мужского вожделения, как и любая представительница прекрасного пола, обладающая притягивающей внешностью, которая со временем почувствовала, как можно использовать на пользу своим желаниям, этот вид оружия. То, что она предприняла сейчас, на их языке, языке тех, кто использует данный вид мужской слабости, условно назывался тактикой заманивающих действий с переменой на сто восемьдесят градусов.

Жертву заманивают, кидая ей сладкие кусочки, которые она так вожделеет, что порождает в них уверенность, что так будет и дальше, и что они одержали очередную победу, которая наполняет жертву самодовольством. А потом, резко, ветер начинает дуть в другую сторону. И жертва, как наркоман, привыкший к ежедневной дозе, еще более страстно вожделея ежедневные подачки, становится мягким пластилином, из которого можно лепить что угодно, лишь бы он этого не замечал, что обеспечивается игрой на внешнем уровне, на его достоинстве, в которое он свято верит, не замечая обратного. Впрочем, жертва обычно ничего и не замечает, тем боле, если время от времени получает подачки. А самое главное, после того, как жертва попала в капкан, его восприятием и мыслями, полностью управляет его превосходительство похоть, чьими эффективными агентами, сами того не понимая, и считая, что желание управлять идет от их природного превосходства, и являются данные представительницы прекрасного пола.

У Кати, уже примерно сложилась картина дальнейшей стратегии в отношении Федора. — Им легко будет вертеть — с самодовольной внутренней улыбкой, относящейся к мыслям о ее очередной победе за счет собственного понимания мужской психологии, подумала она.

Выйдя из лифта, они прошли до дверей в приемную, откуда начиналось новое владение Бабочкова.

— Сюда, пожалуйста — Катя распахнула дверь в просторный и светлый кабинет.

Федор торопливо проскользнул в него и, с великой радостью, в которую еще, как чувствовалось, он верит не до конца, начал рассматривать свое владение. — По сравнению с тем, что я вижу, кабинет Палыча выглядит жалкой каморкой — гордо подумал Бабочков — Вот бы он сейчас увидел меня в нем.

Кабинет был примерно такого же размера, как у Трчунова, если не больше, с резным штучным паркетом, со стенами цвета летнего неба в солнечный день, с огромными окнами во весь рост, откуда открывался вид на близлежащий парк, расположенными таким образом, что солнечные лучи сразу проникали в окно, стоило им только появится. В кабинете стоял огромный стол из орехового дерева с резными узорами, рядом со столом стояло удобное и большое кресло, по стенам были развешены оригинальные картины в авангардном стиле. В углу он заметил дверь, ведущую в его личную комнату отдыха, неподалеку от которой стоял мягкий диван и два кресла. Федор радостный плюхнулся на диван, жадно оглядывая свое новое владение.

— Что-нибудь желаете, Федор Иванович? — прервала его Катя.

— Нет, Катенька, спасибо, я пожалуй чуть-чуть просто посижу тут, а потом, пойду, пройдусь — ответил Бабочков, затем, задумавшись, продолжил важным тоном — Такой вопрос, можно Михаила как-то найти?

— Секунду, Федор Иванович, я вызову его к вам.

— Вызову… — подумал Бабочков — как приятно это ощущать… теперь вызываю я, а не меня… мне это очень нравится, только не закончилось бы это быстро.

В кабинет развязной походкой вошел Михаил.

— Вызывали? — заговорщически улыбнулся он и уселся в кресло рядом с Бабочковым.

— Да, Михаил… насчет текущих дел — пробормотал Федор неуверенно. Ему было очень непривычно ощущать себя руководителем, но при этом он хотел показать, что вот он!!! Его начальник!!! — я думаю, что мы можем обсудить их дня через три, тогда, когда я приступлю к работе, а до этого, будьте добры, подготовьте, пожалуйста, все документы — сказал он тоном, которым с ним обычно разговаривал Палыч.

Михаил отлично понимал, вернее, думал, что понимал, к какому типу людей относится Бабочков и что в нем сейчас происходит. — Работяга — думал он — которого, всегда подавляли, и, вдруг, он получил кусочек власти, который он своим воображением уже развернул до неимоверности. А теперь, он уже рвется в бой, подсознательно желая отыграться на других, утвердится за счет этого. Он страстно желает подавлять сам, ему кажется, что за счет этого, он приобретет уважение в этом гребанном обществе, только вот не знает как подступится. А все происходит опять же по тому же самому вечному сценарию… пешки мнят себя королями, не видя насколько они становятся управляемы кукловодом, управляемы из-за своей слепоты, нагнанной на их глаза его превосходительством страхом, выраженным в желании подавлять, г-жой жадностью и алчностью и его величеством жалостью к себе, надевшей маску называемой тщеславием. А то, как это называют,…. как известно, что на заборе не напиши, он все равно останется забором.

Михаил сразу увидел бреши, которые можно использовать для своей выгоды. Долгие годы борьбы в бизнесе не сломили его, не сделали его рабом системы, но в то же время дали ему понимание всего того, что движет людьми в этой бессмысленной гонке за материальным, властью и ложным уважением к себе и самодовольством. Он отлично видел, что движет людьми и как на них воздействовать, что отложилось у него в четкой системе, которую он с успехом применял в работе и в жизни. Но, при этом, Михаил не замечал того же, в себе самом, также, как и другие, называя эти мерзкие проявления в себе разными красивыми словами, которые звучали сладко для его ушей. Подобно тому, если на маску надеть еще более изощренную маску, дающую ему иллюзию того, что он избавился от всего этого хлама, и что он сам управляет своей жизнью. Но, он забыл о природе желаний, которые всегда являются проекцией прошлого с косметикой на будущее. Ему всегда нравилось играть, во все, что попадалось под руку. А теперь вот жизнь попалась — как он любил выражаться. Почти во всех играх, он практически всегда побеждал. Преимущество его заключалось в том, что он смотрел на ситуации не из предложенного угла, а видел любую ситуацию в целом, глобально, как бы смотрел сверху и воспринимал все как увлекательную игру.

Но, Разбродов не видел в этом себя самого, и это было его уязвимым местом, сводящим к бессмысленности все остальное. Кроме того, он очень сильно был привязан к результату и оценке, к тому, что всегда уводит людей от полного ощущения настоящего момента, которое и есть жизнь, и, кроме того, снижает эффективность любых действий.

— Простите, Федор Иванович, а какие бумаги? — улыбнулся Михаил, зная, что вопрос загонит Бабочкова в тупик. Ему хотелось подвести Федора к тому, чтобы тот ощутил зависимость от него.

— Ну… ну, вы подготовьте, а я потом скажу, что мне еще необходимо — ответил Бабочков желая поскорее отвязаться — так как там насчет моего водителя?

— А с коллективом, сейчас, не желаете познакомиться?

— Нет, не сейчас, лучше сразу, когда приступлю к делам.

— Федор Иванович, не стесняйтесь меня, я сразу почувствовал к вам расположение и готов помочь вам во всем, в чем могу. Готов даже подсказать, как на и кого и в какой момент воздействовать. Вы, я знаю, отличный специалист, в своем деле, и, я уверен, что выведете наше дело на новые высоты. Но, чтобы избежать подводных камней, которые есть всегда и являются постоянными спутниками любого начала, я могу вам многое подсказать, и только из расположения к вам.

Михаил заметил по глазам Бабочкова, что тот попался в расставленные сети, и, через несколько дней, как бы невзначай, обратится к нему по этому вопросу, а дальше уже вопрос техники. Так же, он знал примерный ответ Федора, что весьма веселило его, для него начиналась новая игра.

— Спасибо Михаил — важно кивнул Бабочков, вошедший в новую роль — если мне потребуется, то непременно обращусь к вам, в чем сильно сомневаюсь. От вас требуется на данный момент передать дела, чем и займитесь. А теперь пригласите ко мне моего водителя.

— Хорошо, Федор Иванович, вот вам моя визитка, на ней номер, по которому вы можете напрямую со мной связаться в любое время дня и ночи. Если я вам потребуюсь до выхода на работу, я всегда готов. До свидания. Было приятно познакомится. Сейчас вышлю к вам водителя.

Михаил, иронично улыбаясь, вышел из кабинета, затворив за собой дверь.

Бабочков остался наедине с самим собой в своем новом владении. Он удобно развалился на диване, устремив взгляд в окно, вглядываясь в небо, взглядом счастливого человека, который всегда смотрит на мир с поднятой головой, не беспокоясь о камнях, которые могут ему попасться под ногами. — Забытое ощущение, так я себя ощущал в детстве, когда меня отправляли в деревню к бабушке. Там я был предоставлен самому себе и днями бегал один или с друзьями по лесу или горам. Было полное единение с природой, и никаких забот… а ведь… может мы сами и придумываем себе эти заботы? Ведь все мне тогда было нипочем, а все ощущения были гораздо сильнее. Но, будь я такой, какой есть в данный момент, на месте меня в то время, я бы обязательно придумал бы себе какие либо заботы… Почему так? Я ведь и не знаю себя… кто я? Может быть я знал ответ на этот вопрос в детстве, а потом забыл? Дима видимо не случайно задал мне этот вопрос…

Тут раздался телефонный звонок, разогнавший его мысли, порожденные самым важным вопросом, который он впервые себе задал. Ведь если человек хоть раз, хоть на какое то время, искренне задастся этим вопросом, то, после, почти всякий раз, когда он будет оставаться наедине с самим собой, вопрос будет возвращаться, будет требовать полить живительной влагой нежный росток. Нежный росток, который уже начал стремится к своему росту, на почве, только что проснувшейся после долгой зимы, но, который так нуждается в питающих его лучах солнца.

Бабочков, дернулся было к столу, но передумал. Боязнь ошибиться взяла над ним верх. В дверь постучали, и вошла Катя.

— Федор Иванович, с вами все в порядке? К вам Слава.

— Все хорошо Катенька, я просто устал немного, впустите.

В кабинет вошел коренастый медвежеподобный мужичок, лет сорока пяти, в костюме, в котором он чувствовал себя крайне некомфортно.

— Добрый день Федор Иванович — пробормотал он с опущенными глазами, в которых, чувствовался страх вызванный привычным ему чинопочитанием вперемежку с генетической нелюбовью ко всем вышестоящим, которую он проявляет обычно в курилке, выражая недовольство в ругани своего и чужого начальства, чувствуя себя жертвой обстоятельств, и, любя тех, кто находился, по его мнению, в схожих обстоятельствах.

— Вас зовут Славой? — спросил Бабочков с долей высокомерия. Слава вызвал в нем одновременно и симпатию, т.к. тот был похож своими привычками на Бабочкова и раздражение, т.к. по нему, он четко увидел, как унижался сам.

— Да — промычал Слава, переваливаясь с ноги на ногу.

— Слава, мы можем выехать прямо сейчас?

— Конечно, Федор Иванович, как вам будет угодно. Мне подождать вас внизу, у машины?

— Нет, Слава, подождите в приемной, я сейчас соберусь и мы спустимся вниз вместе.

Когда дверь за Славой закрылась, Бабочков, хотел было продолжить прерванные мысли, но, ощущение того, воссозданного чистого счастья из детства пропало, а ему на смену пришло его величество тщеславие. — Странно — подумал Федор — ведь сейчас, я получил все, о чем мечтал все эти долгие годы работы в нашей конторе, похожие один на другой. Я считал, что имея то, что у меня есть на данный момент, я буду самым счастливым человеком. Но, то, что я испытываю сейчас, как будто грубая подделка того ощущения жизни, какое я испытывал в детстве. Вот Сонечка чувствует жизнь намного ярче, чем я, вне зависимости от того, что бы я ни получил. Значит, счастье, все же не в бабле… хотя…

Мысли побудили Федора встать с дивана, где он так удобно расположился, и теперь, он уже ходил по кабинету не находя себе места. Он одновременно чувствовал и удовольствие от тех желаний, которые были удовлетворены и беспокойство от того, что это не приносит того состояния внутреннего спокойствия, к которому он подсознательно всегда стремился. Кроме того, удовлетворение этих желаний, породили ряд новых, более изощренных тяг, которые он не мог контролировать.

Беспокойство вывело его из кабинета, и, когда его взгляд упал на Катю, о которой он уже успел забыть, то всеми его помыслами вновь завладела г-жа похоть.

— Катенька, я ухожу, скажите, как я могу с вами связаться напрямую, если мне понадобится какая либо информация до выхода на работу? Кстати, если у вас нет дел, то могу вас подвезти.

— С удовольствием Федор Иванович, я сейчас быстро соберусь. Если хотите, подождите меня внизу, вот вам на всякий случай, тут мой телефон — ответила она ему, с призывающей улыбкой протягивая визитку.

— Не спешите, я здесь подожду — смутился Бабочков.

Федор поймал себя на том, что как завороженный наблюдает за движениями Кати, которая неторопливо и грациозно собиралась к выходу. — Что там Трчунов говорил насчет наблюдения? Может он имел ввиду это? Я ведь только что, увлекшись мечтаниями о Кате, полностью забыл о себе, не помнил себя. Странно — подумал Бабочков.

— Катенька, знаете, я все-таки подожду вас внизу, вы ведь знаете, где стоит машина? — торопливо сказал Федор — пойдемте Слава.

Бабочков вместе со Славой вышел из приемной, даже не обернувшись, что озадачило Катю. Она подсознательно чувствовала, что сети, в которые попалась очередная жертва, чуть-чуть ослабли.

— Г-н Бабочков, сюда, пожалуйста.

Голос Славы, вырвал Федора, будто из сна. Ведь он прошел все расстояние до машины автоматически. — Вот опять, я даже не понял, как я дошел до машины, не помню, как мы шли… может и в жизни в основном все происходит таким образом?… Ведь я пытался уже в приемной наблюдать за собой….какие же мысли меня увели от этого? Господи, да ведь я даже не помню о чем я думал… там, в приемной, когда я увидел Катю… — Тут Бабочковым опять завладели образы того, как его ласкает Катя, и, предыдущие мысли покрылись плотным покрывалом, буфером, за которым они не видны, ассоциации опять взяли верх. Похоть восстановила привычную видимость мира. И через эту видимость, Бабочков вдруг заметил, какая машина была ему предоставлена. Именно в такой, он несколько часов назад, в своих мечтаниях, ехал вместе с девушками к своему частному самолету. Его распирало от радости, но, он не хотел показать этого Славе, он хотел, чтобы тот видел, что для него, Бабочкова, это в порядке вещей.

Федор, с важностью сел на заднее сидение не закрывая двери. Прикурив сигарету, Бабочков направил свой взгляд на выход из здания, и по всему его виду чувствовалось его нетерпение поскорее увидеть Катю, разбавленное желанием того, чтобы проходящие мимо люди видели бы его, Бабочкова, важно сидящего в шикарной машине с личным водителем, и завидовали бы ему.

Катя хотела восстановить плотность своих сетей, и, поэтому, специально оттягивала выход из здания, т.к. знала, что ожидание усилит страсть Бабочкова. Она знала, что когда человек ждет, то время для него тянется крайне медленно, и оно позволит ему рисовать в своих мыслях те образы, с помощью которых он станет податливым в ее руках.

Федор все больше и больше беспокоился — Может, я обидел ее, тем, что не дождался, пока она соберется — подумал он, доставая визитку Кати. Чуть поколебавшись, он набрал ее номер

— Ало, кто это? — замурлыкала в трубку Катя.

— Катенька,…это я….Федя…

— Кто?!

— Ну я,….Бабочков, я вас жду в машине.

— Ах… Федор Иванович… простите, не узнала вас по телефону. Извините, что задержалась, мама звонила. Я уже спускаюсь, не беспокойтесь.

— Ничего страшного Катенька, я жду — ответил Бабочков с завороженной улыбкой.

Ну вот, все в порядке — с самодовольной ухмылкой подумала Катя — зря я волновалась, что он сорвался. Все легко. Нужно его заставить еще подождать. Чем бы заняться, пока он ждет? Разложу как я пасьянс, а потом спущусь.

Бабочков ждал уже минут двадцать. Сидя боком в машине, с открытой дверью и опущенным стеклом, он нервно постукивал ногой по асфальту, опершись локтями на окно машины, всматриваясь во всех входящих и выходящих из здания. Неожиданно, его глаза озарились радость, он увидел, как Катя выходит из здания.

Она шла к машине, уверенной походкой женщины, знающей, что проходящие мимо мужчины провожают ее взглядом. Недалеко от нее остановилась машина, из которой вышел молодой человек приятной внешности — вот удобный случай породить в нем ревность и еще больше усилить сети — подумала она.

— Привет Сашка, ты где пропадал, давно тебя не было видно — сказала она так, чтобы Бабочкову был слышен их разговор, и, наблюдая за взглядом за Федора поцеловала молодого человека вышедшего из машины.

Она видела, как радостная улыбка Федора исказилась в гримасу ребенка, у которого отняли игрушку.

— Привет Катька, какая ты сексуальная сегодня, впрочем, как и всегда. Поужинаем сегодня?

— Извини, не могу, дела — ответила она, и, поцеловав его на прощание, грациозной походкой двинулась к машине.

— Федор Иванович, я надеюсь, не доставила вам неудобства? — улыбнулась она завораживающей улыбкой.

— Что вы, Катенька, я наслаждался солнечным днем, никаких неудобств, я никуда не спешу.

— Ну, раз вы не спешите, может, угостите меня ужином? — заигрывающим тоном спросила Катя — Я как раз собиралась где-нибудь поесть.

— С удовольствием — обрадовался Бабочков — а куда вы хотите?

— Тут поблизости есть одно местечко. В «…» Славик — сказала она небрежным, чуть приказным тоном.

По пути в ресторан и на месте, она опять применяла тактику заманивающих действий с переменной. То, она, чуть приблизившись к нему, почти шепотом говорила ему что-то незначительное, а когда Бабочков начинал проявлять ответное, то всеми своими действиями показывала, что он ее не правильно понял. Федор реагировал на ее приманки именно так, как она и предполагала, что очень ее радовало и тешило ее самолюбие.

Бабочков же, опять, позабыл все предыдущие мысли и ощущения и, был поглощен только тем, что Катя, то ему кидала как подачку, то отнимала, что приводило в движение бурю в его ощущениях и мыслях, как отлив и прилив, очень быстро сменяющих друг друга.

Моментом, он получал заветный плод, висящий очень высоко, до которого он уже не верил, что может дотянутся, неожиданным снижением ветки на такое расстояние, что встав на цыпочки, он может дотянутся до него, что вызывало в нем ажиотаж предвкушения, заслоняющий весь остальной мир от его взора. Но, в момент, когда он уже прикасался к нему и хотел сорвать его, почувствовать его вкус, ветка резко поднималась на недосягаемую высоту, ту же, или выше, что производило в Бабочкове эффект, подобный тому, если в разгорающийся огонь выплеснуть большое ведро воды. В этот момент он оставался обескураженным, обманутым самим собой, недовольным. Подобно шипению и дыму залитого водой огня, который только что разгорелся и, уже наслаждался пожиранием тех сухих дров, что ему дали на поглощение. И вдруг, неожиданно, его трапеза была прервана инородным, враждебным ему веществом, которое он, не способен победить, находясь с ним в равных условиях. Но, после пары повторяющихся подачек Кати, Бабочков, уже ожидал, что ветка опять может опустится, что было подобно огню, который почувствовав, что воды было не так много, как ему показалось, осторожно начинает разгораться заново, сначала с опаской, что последует еще одно ведро, но, по мере разгорания (опускания ветки) опять забывает о произошедшем.

Трчунов сидел в своем кабинете и слушал все происходящее в машине. Он заблаговременно установил жучки в машине и в кредитной карте Бабочкова, чтобы по возможности, быть максимально в курсе того, что происходит с Федором. Дмитрий, также видел, через скрытую камеру установленную в кабинете Бабочкова, что с ним происходило в момент, когда он остался наедине с самим собой. Он не знал, какие именно мысли посетили Федора в тот момент, но угадывал их направленность, что не могло его не радовать, т.к. в Бабочкове уже чувствовалось, что росток начал пробиваться.

То, что происходило в машине, одновременно и радовало его, т.к. он предполагал то, чем это закончится, в конечном счете, неожиданно для них обоих, и что это может вызвать и у Кати и у Бабочкова те мысли, которые могут пробить серое полотно уверенности в данном виде того, что они считают реальностью. — Он очень быстро схватил идею того, что нужно осознать себя самого — думал Трчунов — хоть и не подал виду, хотя он сам этого пока не понимает. Конечно, то, что управляло Бабочковым в течении стольких лет будет сначала часто проявляться в нем, а позже, намного реже, если он будет наблюдать за собой, и увидит истинное лицо того, кого он ассоциирует с собой…..

А самое главное чувствуется, что его внутренний ребенок еще не умер, и он еще способен, хоть ненадолго воссоздать состояние искреннего счастья, не зависящего ни от чего внешнего. Если провидение послало этого именно мне именно в этот момент, то я искренне верю, что смогу ему помочь. Правда, в нем, на данный момент, сейчас, когда он едет с Катей в машине, действует только то, что ему навязали… Вот и сейчас, им полностью управляет похоть и тщеславие, в сообществе с неуверенностью в себе, хотя он и не знает пока об этом себе… А Катя, наоборот, предельно уверена в себе, вернее в том, что она считает собой, и считает это своим преимуществом, что опять же дает пищу ее тщеславию… И оба они не могут увидеть, что играют по правилам игры, смысл которой, если они его вдруг увидят, вызовет в них ужас. Ведь это даст им осознание того, что все происходит без их участия. Что вместо них действует что-то извне внедренное, которое они со временем стали считать собой и полностью приняли его власть, отдав ему бразды правления.

Единственным игроком в этой игре является его величество эго, поселившееся почти в каждом, из живущих на этой планете. И, которое, играя с самим собой и в своих целях, через разные свои вместилища, принимает в них различные обличия, те, которые удобны ему в данный момент времени. Обличия же его имеют самую отвратительную сущность, но внешняя их форма кажется этим несчастным прекрасной, т.к. они видят его через очки с искаженным стеклом, которыми это мерзкое проявление снабдило каждого, тем самым, обезопасив свое существование.

Фундаментом же, почвой, на которой выросли эти отвратительные обличия, являются страхи и зависимости от того, кем они хотят, чтобы их видели другие, по одному из сценариев предложенным игрой, и различных вариантов зависимостей порожденных страхом завтрашнего дня, подогреваемого воображением. Воображением, которым опять же управляет их же страх, рисуя в нем страшные образы того, что может произойти, если они не будут делать того, и не будут иметь этого.

Фундамент обильно снабжает эти обличия энергией, приводящей их механизм в движение, вынуждая людей действовать в их целях, отдавая их личную энергию этим проявлениям эго.

Как много обличий имеет этот тиран, который на самом деле является маленькой надоедливой мошкой — жадность, алчность, тщеславие, гордыня, надменность, презрение, высокомерие, подобострастие, самоуничижение, низкопоклонство, чинопочитание, зависть, трусость, лживость по отношению к себе и окружающим, лень, ревность, похоть, агрессия, неприятие, корысть, приспособляемость… еще много чего можно добавить к этому отвратительному списку…

Но, при этом, на словах, люди порицают эти мерзкие проявления, превращающие человека в механический автомат, действующий без участия их истинной сути, в котором нет ничего человеческого. А в том же, что они называют обыденной жизнью, они видят эти проявления эго только в других, и только в тех случаях, если образ этого другого не соответствует их сценарию. Сценарию того, кем бы они хотели бы быть, и чем бы они хотели бы обладать. А уж в себе они вообще не хотят ничего замечать. И с помощью очков, через которые они видят все происходящее перевернуто, эти проявления воспринимаются ими как достоинства, которыми они очень гордятся. Гордятся исходя из того, что они приобрели их с помощью выработанного, навязанного рефлекса, который они называют громким словом опыт. Видят же они этих мелких надоедливых мошек, эти отвратительные автоматические проявления, с помощью своих «чудных» очков, которые показывают им этих мошек, как огромного слона, которого они не в состоянии победить. А по сути, они могут легким движением руки отогнать ее навсегда, но не делают этого, т.к. не верят в свои силы.

А почему же я, до сих пор, хотя и номинально, нахожусь в этом водовороте? Конечно же, в последние годы, я практически всегда следовал тому ощущению жизни и происходящего, которое чувствуешь в районе сердца и которое можно назвать жизненным импульсом истинной совести, не загрязненной ложной моралью принятой в обществе. Но, насколько я могу быть уверен в чистоте своего восприятия?

Да! Вселенная всегда вибрирует одинаково, неся любовь нашего Создателя всему Живому, но, ведь вопрос в том, насколько чисто наше восприятие жизни. Помехи и шумы, вызванные различного рода страхами и привязками, могут изменить музыку до неузнаваемости. А судя по тому, что я четко могу видеть только то нерешенное в других, от чего полностью освободился сам, то наверняка есть еще много того, что я пока не вижу в себе, либо вижу, но пока что до конца не осознаю, и поэтому продолжаю это ассоциировать с собой.

Так может, не стоит мне находится здесь, в этом водовороте, и, продолжать хоть и формально и как мне кажется по совести, управлять этим бессмысленным процессом? Ведь в чем смысл управления и на чем он основывается… Ведь у людей в обычном состоянии все их действия построены на стимуле. А за стимулом всегда стоят те, кто их породил, которых можно условно назвать кнутом и пряником, поощрением и наказанием. В свою очередь, они порождаются опять теми же самыми страхами и привязками. Только они и являются их движущей силой. Замкнутый круг. И все управление сводится к тому, что ты, зная страхи и привязки, которые полностью владеют людьми, в нужное время давишь на кнопки, направляя их туда, куда тебе нужно.

Но, опять же! Что такое это нужно? Откуда оно взялось? Практически всегда, ответ один, опять же из тех же самых страхов, и зависимостей от мнения общества и материального… Т.е., проще говоря, ты, в этом случае становишься эффективным агентом того, что лишает людей самих себя….

Но, ведь тот жизненный импульс истинной совести не может быть направлен против жизни. Против того, что еще хоть чуть-чуть теплится в людях. Наоборот, он не может быть корыстным, он может нести только любовь и добро ко всему окружающему. Посредством него, ты видишь за всем проявление нашего Создателя и осознаешь единство со всем.

Истинная совесть, если ее не заслоняет мерзкая стена «корыстных интересов», всегда, гордо поднимая свою голову, порождает Священные Жизненные импульсы Веры, Надежды и Любви, которые дают нам осознание Единства со всей Вселенной. К сожалению, люди, пока они находятся во власти страхов и зависимостей, практически не могут ощущать эти несущие в себе бесконечное счастье импульсы, а называют ими совершенно не относящиеся к ним понятия.

И вот опять, что я могу сделать для того, чтобы максимальное число людей стали действительно счастливы? Попытаться, насколько могу, дать проявится через меня Любви во всех проявлениях, ко всем, кто еще может воспринять это.

Значит, я все же должен находится здесь, среди людей и просто быть открытым к проявлению через меня по отношению к ним. Ведь насколько прекрасно то чувство, когда ты видишь пробуждение страдающего человека, когда ты видишь, как счастье капля за каплей разрывает ту серость, которую он считал реальностью. Смогу ли я помочь Бабочкову? Что-то внутри меня подсказывает, что смогу. По Федору уже чувствуется, что скорлупа яйца, которое закрывало его от реальности, дало трещину. Конечно же, то, что управляло им все это время, еще больше раздуло в нем тщеславие и прочую фигню, но, самое главное это то, что он задумался о том, кем он на самом деле является. А это уже много!

При последней мысли Трчунов улыбнулся. В его улыбке отражалась любовь, сострадание, надежда и радость за Бабочкова.

Тем временем Бабочков и Катя, собрались уже выходить из ресторана. Федор, только что, гордо расплатился за счет кредиткой, посматривая на Катю. Его очень радовала такая перемена в его жизни. — Еще два дня назад я не зашел бы сюда ни за что — думал Бабочков — а теперь я сижу тут с офигенной бабой, и даже не смотрю на цены. Но, я не могу понять, чего же она хочет. Чем интересно закончится сегодняшний вечер, может пригласить ее в гостиницу? Нет… вдруг ее это обидит… Ладно, посмотрим по обстоятельствам.

— Вы меня проводите, Федор Иванович? — прервала его мысли Катя.

— Конечно же, Катенька — жалко улыбнулся Бабочков.

— Ну, тогда пойдемте.

Катя встала, и, не дожидаясь Бабочкова, грациозной и уверенной походкой направилась к гардеробной. Бабочков, тут же, суетливо вскочил с дивана, оглянулся, не наблюдает ли за ним Катя, затем вытащил часть чаевых, которые он оставил пока взгляд Кати был направлен на него, и побежал за ней.

Он суетливо вырвал из рук гардеробщика пальто Кати, чтобы помочь самому надеть ей его. В свое время, этого постоянно требовало у него его жена, что практически превратилось в рефлекс для Бабочкова.

— Какой вы галантный — промурлыкала Катя с внутренней ухмылкой, порожденной наблюдением за его суетливыми и неуверенными действиями — пойдемте, а то уже поздно.

Бабочков вырвал из рук гардеробщика свое пальто и, одеваясь на ходу, выбежал на улицу, куда уже вышла Катя.

— Какой сказочный сегодня вечер — как кошка, потянувшись всем телом, сказала она — располагает к прогулке. Вы любите гулять на природе?

— Да… очень..люблю, особенно с такой красивой как ты — попытался сделать комплимент Бабочков, уже предвкушая прогулку в темном парке, где может быть он осмелится и попытается ее поцеловать.

— Ну, тогда, как-нибудь, обязательно прогуляемся — наблюдая за его реакцией краем глаз, ответила она — а сегодня, мне уже пора домой.

— Да… да… конечно, Катенька, пойдем… поедемте, я вас провожу.

Бабочков подбежал к машине и открыл дверь. Катя, независимой походкой подошла к машине, чуть коснулась рукой его руки, а когда тот заглянул в ее глаза, вылила на него очередной поток холодной воды, смерив его холодным взглядом и быстро сев в машину.

— Ко мне домой Славик — холодно скомандовала она.

Бабочков уныло и растеряно сел в машину — вот опять, не понимаю, нравлюсь я ей или нет — думал он — то, она как будто зовет меня к себе, а то, резко отталкивает. Видимо такая она непостоянная. Смена настроения. А откуда Славик знает, где она живет?

— А дайте мне вашу руку Федор — прервала его размышления Катя ласковым голосом.

Бабочков радостно протянул ей руку. Катя нежно взяла ее своими руками и развернула ладонью вверх.

— Какие у вас интересные линии — прошептала она заговорщическим тоном, нежно поглаживая его ладонь своими пальчиками, наблюдая и выжидая, когда Бабочков полностью расслабится, чтобы нанести очередной удар.

— А ты… разбираешься в этом? — разомлевшим от прикосновений Кати голосом спросил Бабочков.

— Чуть-чуть, но, могу сказать, что вас ждет большое будущее — ответила она, закрыв его ладонь и положив его руку на мгновение к себе на колено. Заметив искорки радости в его глазах, она переложила его руку на сидение и отвернулась к окну с безразличным и скучающим выражением лица.

Бабочков опять впал в смятение. Он несколько раз пытался заговорить, на что Катя отвечала ему односложными и холодными фразами, не поворачивая к нему голову, всем своим видом показывая, что ей это неинтересно. Внутри же она радовалась — Ну вот, он уже полностью управляемый, веревки можно вить. Задача оказалась очень легкой и с известными переменными. Нужно еще внести последний штрих, чтобы он эти дни был бы поглощен мной постоянно — думала она самоудовлетворенно.

— Вам к подъезду? — прервал их мысли Слава.

— Ой, мы уже доехали? Да-да Славик, к подъезду — прощебетала Катя с вновь призывающей улыбкой — Федор Иванович, надеюсь, вы меня проводите до двери, а то тут недавно девушку ограбили.

— С большой радостью, Катенька — просиял Бабочков.

Пока они поднимались на лифте, Бабочкова переполняло чувство щемящего ожидания, ему рисовались картины, где он занимался с ней сексом.

— Вот мы и пришли — прервала его мечтания Катя.

Бабочков, с плохо скрывающимся вожделением и нетерпеливым ожиданием уставился на нее. Катя, несколько секунд понаблюдав за ним, потянулась к сумке за ключами.

— Я бы вас пригласила на чай, но очень устала сегодня, хочется принять ванну, побыть одной. Может, еще подумать о вас и обо мне. Надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я вас не приглашу.

— Да нет, что ты — ответил Бабочков, силясь скрыть свое разочарование.

— Да, чуть не забыла — промурлыкала Катя, доставая блокнот — я решила дать вам свой домашний номер, т.к. мобильный в вечернее время часто выключаю, если вам что-нибудь нужно будет, то буду рада вас услышать.

Она вырвала листок из блокнота, нацарапала на нем свой номер, а затем, поднесла к губам, оставив на листке след своих губ. В упор смотря Федору в глаза, она томно и игриво протянула ему листок.

— Ссспасибо… — пробормотал Бабочков.

Решив, наконец, поставить последний штрих, Катя медленно подошла к нему. Бабочкова внутренне затрясло от ожидания.

— Было очень приятно провести с вами вечер — прошептала она, медленно придвинувшись к нему. Пару секунд, смотря ему прямо в глаза ласковым взглядом, она начала приближать свои губы, и неожиданно, закончила это поцелуем в щеку, но максимально нежным поцелуем.

— До скорой встречи — с придыханием прошептала она ему на ухо и грациозно повернувшись, зашла в квартиру, ногой захлопнув дверь.

Бабочков, застыв на месте, смотрел на закрытую дверь. Действия Кати произвели на него почти гипнотический эффект, в этот момент им полностью управляло вожделение по отношению к Кате. Оно закрывало его от всего мира, не говоря уже о себе самом. Для него существовало только это одно желание обладать. Он, как во сне, повернулся, и медленно начал спускаться по лестнице, не видя ничего вокруг, увлеченный только мыслеобразом Кати и тревожащими его мыслями, почему она сделала то и сказала это, и к чему же это в конце концов приведет. Тот эффект, которого Катя хотела достигнуть, был достигнут полностью, вернее, то, что сейчас действовало в Бабочкове, было уже заложено в него давно. Катя просто записала на него новую информацию, образ, через который оно могло действовать с усиленным эффектом, и надавила на те кнопки, которые были ей известны, т.к. она уже не раз пользовалась ими с другими жертвами похоти. Словно выполняя указания этой уродливой госпожи, помогая ей усилить ее воздействие на еще одного несчастного.

Бабочков с походкой зомби, не видя ничего вокруг, вышел из подъезда. Свежий вечерний ветер обдал его своей живительной струей, словно пытаясь выветрить те мысли, чьим рабом он стал на данный момент, будто говоря — странный ты человек, чего ты сам себя мучаешь? Оглянись вокруг, увидь мир во всех его красках, наслаждайся данной секундой, она и есть жизнь, она прекрасна.