Зомби Кореи. Игра в «Сахалинский поезд»

Румрэд Хоррор

Зомби-апокалипсис под стук колес бешено мчащегося поезда. Что будет с теми, кому посчастливилось запрыгнуть в его последний вагон? Какая судьба ожидает их? Путь назад отрезан. Хорошо, что есть интернет, где каждый может поделиться своей историей выживания. Но люди глупы и думают, что всё это лишь ролевая игра. За поездом идет настоящая охота. На каждой станции его поджидают зомби на любой вкус. Лекарства от вируса нет, надежды нет, есть только уходящие вдаль рельсы и игра в «Сахалинский поезд».

Глава 1. Сеул. Апатхы №2868. Волчанка

— Университет Сонгюнгван.

— А дальше?

— Хвасо, Сувон, Серю, Пёнджом…

— Пропусти четыре и продолжай.

— Сонтхан, Соджонни, Чидже, Пхёнтхэк, Сонхван.

— Чхонвон знаешь?

— Знаю. Дальше Пуган и Мэпхо.

— Тэсин?

— Тэсин, Апхо, Куми, Сагок…

— Достаточно. А теперь в обратном порядке. Мирян…

— Мирян, Сандон, Синго, Чхондо, Намсонхён…

— Правильно. Сука…

Лежащая на диване Волчанка нервничала из-за того, что два дня назад бросила курить, и злилась, потому что проиграла спор. Но, несмотря на это, она покорно подставила лоб, чтобы сидевшая рядом на ковре Оспинка дала ей щелбан.

Несмотря на то, что Оспинка была слабосильной ольччан [3] на полголовы ниже Волчанки, ее щелбаны были довольно болючие. Тонкие изящные пальчики работали не хуже пружины мышеловки. Волчанка знала об этом и, посмотрев на подползшую к ней Оспинку, заранее приготовилась к тому, что неприятные ощущения в области лба продляться час или даже два.

Щёлк!

Оспинка словно молотком пропечатала. Из каждого глаза ее подруги взметнулось по снопу искр — это мозги сорвались с места и умчались в голубую даль.

— Ах… ты… су-у-чка! — корчилась Волчанка от боли, обхватив лоб руками. Диван стонал под ее телом.

— Это я еще в полсилы щелкнула, просто чтобы ты больше не задавалась, — назидательно сказала Оспинка и на всякий случай отползла подальше. — Как видишь, я свою часть нашего договора выполнила. Теперь дело за тобой.

Волчанка метнула в нее свирепый взгляд. Она знала, что может вырубить эту деваху с одного удара, но вместо этого глубоко вздохнула, легла на спину и уставилась в потолок.

Потолок над ними явно требовал ремонта. Он был весь в узорчатых бурых пятнах, похожих на тест Роршаха [4]. Разглядывать эти пятна — еще одна игра, в которую играли подруги, помимо испытывания памяти на названия железнодорожных станций. Вот скопление пятен, похожих на величественный замок с башенками и подъемным мостом. Белые просветы штукатурки между ними — словно порхающие драконы. Немного фантазии — и соседнее пятно превращается в таинственную фигуру в маскарадном костюме, показывающую перед зачарованной аудиторией фокусы. Левее от «фокусника» Волчанка увидела многочисленных крабов с огромными кривыми клешнями, в то время как Оспинка видела поле с порхающими бабочками. Было даже пятно в форме жуткого аниматронного мишки Фредди [5]…

Волчанка лежала на диване, задрав ноги вверх. Всего час назад она вернулась из рейса. Оспинка посоветовала ей, что такая поза всего за пятнадцать минут может помочь улучшить кровообращение, уменьшить отек и дискомфорт в ногах.

Оспинка знала, что, несмотря на боль во лбу, Волчанка в данную минуту думала о поездах и железной дороге. Железнодорожная линия Кёнбусон, иначе говоря, Сеул — Пусан, вызывала самое настоящее помешательство в голове у этой простоватого вида девушки. Наверное, поэтому во время новогодней викторины, которую устраивал профсоюз, вышла небольшая неловкость.

Ведущий викторины сказал:

— Продолжите старинную корейскую пословицу: «Жить хорошо…»

Волчанка ответила:

— «Пока поезда в Пусан ходят».

Ведущий отрицательно помотал головой:

— Неверно. «А хорошо жить еще лучше».

Кён-бу-сон. Ради работы на этой линии Волчанка была готова на любые жертвы.

— Ты бы сдохла на такой работе! Блогер, блин! — не раз говорила она своей подруге. — И без всякой оспы. Захныкала бы, сдохла и превратилась в Тхэджагви [6].

До того времени как Волчанке нужно было отправляться в очередной рейс, оставалось еще двенадцать часов. Поэтому она, желая передохнуть и отоспаться на приготовленном для нее «гостевом матрасе», завалилась в апатхы [7] №2868 к Оспинке. В качестве извинения за вторжение (а еще потому, что в Корее нельзя ходить в гости с пустыми руками), Волчанка принесла бутылку бокбунджы [8], купленной в Пусане. Оспинка тут же разлила вино по бокалам. Принесла с кухни тарелку, полную канапе с жареной жерухой и икрой морского ежа.

Бросив как попало дорожный чемодан, форменную одежду, туфли, чулки и нижнее белье, Волчанка после освежающего душа лежала на диване, завернутая в банное полотенце. Не спеша потягивала вино. Несмотря на час ночи, спать ей не хотелось (только чертовски хотелось курить). Хотя порой Волчанка так уставала после двух ночных смен подряд, что научилась спать, ухватившись рукой за поручень в переполненном вагоне метро. Да она бы легко уснула, стоя по стойке смирно с десятикилограммовой путевой кувалдой в руках.

— А теперь ты меня проверь, — сказала Волчанка, опуская ноги, чтобы растереть их ладонями. Похоже ушибленный лоб ее больше не беспокоил. — Давай по всем линиям.

— Так, — Оспинка отставила бокал, взяла карту железных дорог Кореи образца 2019 года и ткнула в нее наугад пальцем. — Где находится станция Воллон?

— На линии Кёнъисон. Возле границы.

— Янвон?

— Железнодорожная линия Кёнги — Чхунган.

— Джинджу.

— Линия Кенджон, западный участок.

— Йонмун?

— Конечная станция магистрали Чхунъансон.

— Станция Вонджу?

— Линия Юнган.

— Станция Чондонджин?

— На линии Йондон Кораил. На берегу Японского моря.

— Чонджу?

— Линия Чолла. Могу и поточнее, это следующая станция за Намвоном.

— Станция Мокпо?

— Высокоскоростная железная дорога Хонам. Южный участок. На побережье Желтого моря. Ну задай мне что-нибудь позаковыристей.

— Назови станции магистрали Тонхэ-Намбусон между Ульсаном и Кёнсан-Пукто.

— Так… Хёмун, Хоге, Мохва, Ипсиль. Правильно?

— Правильно.

— Ха!

— С тобой неинтересно играть, — возмутилась Оспинка и отбросила в сторону карту. — Ты все знаешь!

— Научена подзатыльниками и оплеухами, — сказала Волчанка со вздохом. — Ты же помнишь, как я тебе рассказывала о своем детстве?

— Помню, — глухо откликнулась подруга, которую родители и пальцем не трогали.

В детстве Волчанка получала подзатыльники и оплеухи от своего отца, железнодорожника, работающего на сортировочной станции Иксан. По его словам, это была «добрая семейная традиция».

— Я росла в Иксане недалеко от станции, — рассказывала Волчанка когда они с Оспинкой сидели в день их знакомства в каком-то кабаке за рюмочкой соджу [9]. — Жизнь была тяжелая, но у меня имелась пара любящих родителей. Ну, в основном любящих. Папа работал железнодорожником на сортировочной станции. Я и сейчас думаю, нет ничего круче поездов и железной дороги. Но потом папа начал меня колотить. По-настоящему колотить. Поначалу я была в недоумении. Почему папа бьет меня? Но он говорил, что это «добрая семейная традиция». И я ему верила. Может быть, это и в самом деле была странной семейной традицией. Но другие дети не получали затрещины и оплеухи от своих родителей «по традиции». Я начала обижаться на своего папу. Почему он думал, что это нормально? Но я помалкивала. Все из-за страха получить еще больше оплеух. И кроме того, папа был трудолюбивым человеком, как говорится, на хорошем счету у начальства и соседей. Он обеспечивал всю нашу семью. Но побои все никак не прекращались. Они держали меня в постоянном страхе ожидания отцовского гнева. Я ненавидела, когда меня били без причины. И я также ненавидела своего отца за то, что он считал такие поступки нормой. Становясь старше, я отдалялась от него. Я не желала быть частью этой «семейной традиции». Но, увы, она уже стала частью меня. Всегда присутствует в глубине моего под-со-зна-ния…

После этих слов Волчанка скривилась, притянула перепуганную Оспинку к себе и мерзко расхохоталась, уткнувшись лицом в ее плечо.

— Ха-ха-ха! Ты поверила? Видела бы ты себя! У тебя забавно глаза округлились!..

Да, в последний раз ее глаза так «забавно» округлялись за пределами Кореи, когда в Аомынь (Макао) [10], где она гостила у бабушки, пришла новость, что ее родители развелись.

Через полчаса, когда Оспинка перестала дуться на Волчанку, они пошли в ближайшее караоке сети «Пой в голосину!» [11] и заняли небольшую, но уютную кабинку.

— Он работал составителем поездов, — вдруг ни с того ни с сего сказала Волчанка.

— Кто? — спросила Оспинка.

— Мой отец. Ты ведь играла в детстве в ту русскую игрушку «Тетрис»?

— Да, конечно.

— Ну, тогда тебе будет легче представить, чем конкретно занимался мой отец.

— А я думала, что он с утра до ночи лупил тебя почем зря.

Волчанка скривила губы, но ничего не ответила. Взяла в руки микрофон и посмотрела на экран монитора.

— Слушай, — сказала она. — Сгоняй пока за пивом, а я подберу какую-нибудь песню.

Оспинка встала, вышла за дверь и через пять минут вернулась, неся в охапке несколько бутылок пива и пакетиков с солено-сушеным кальмаром. Волчанка уже выбрала песню: Porcupine Tree — Trains. Она перенастроила караоке-систему, и поэтому музыка играла несколько приглушенно, что давало возможность разговаривать. Оспинка не знала играющую песню. Судя по названию, что-то про поезда. Еще на экране монитора мелькнула фраза на английском про шестидесяти тонного ангела, упавшего на Землю.

— Ничего не понимаю, — сказала Оспинка, выставляя принесенное пиво с закусками на стол. — Что за ангел такой тяжеловесный?

— Поезд, — стала объяснять Волчанка. — Он как своего рода небесное создание, спустившееся на Землю. Весьма романтичное сравнение.

— Поезд весит шестьдесят тонн?

— Нет, конечно, одна секция локомотива может весить сто тонн, а полный служебный вес может доходить до трехсот. А вот вагоны действительно весят около шестидесяти тонн. У четырехосного грузового полувагона грузоподъемность может доходить до семидесяти тонн, в то время как сам он в виде тары весит двадцать три. С цистернами, рефрижераторами и хопперами [12] та же история. В итоге весь поезд может весить пять тысяч тонн.

— И он упал с неба на Землю?

— Ну да, так поется в песне.

— Значит, если верить Библии, это падший ангел. Сатана. Сатанинский поезд?

Волчанка опять скривила губы и ничего не ответила. Похоже, счет подколок становился 1:2 в пользу Оспинки. Волчанке вновь захотелось послать куда-нибудь свою подругу, но никак не могла придумать куда.

Наконец придумав, она сказала:

— Иди ты в задницу!

Заиграла следующая композиция: AC/DC — Rock ’n’ roll train. Не минусовка, а оригинал. Видимо, Волчанка специально запрограммировала караоке-систему проигрывать все без разбора песни, в названии которых есть английское слово «train».

— Ну вот опять что-то про возбужденного ангела и хладнокровного дьявола, — заметила Оспинка, внимательно вслушиваясь в контратенор Брайана Джонсона. — Отдай все, что у тебя есть? Ты фантазируешь, живешь в экстазе? Поезд-беглец сходит с рельсов?

— Да заткнись ты уже, пожалуйста, — прервала ее Волчанка.

Оспинка замолчала, но про себя отметила и «сексуальную южную красавицу», и «потряси этим, потряси этим», и «ты знаешь, она делает это действительно сексуально».

— Ну ладно, — Волчанка откинулась на диван, держа в руках бутылку пива. — Я говорила тебе, что мой отец работал составителем поездов… Это и вправду очень похоже на игру «Тетрис». Представь себе, вагоны — это детали. Станция Иксан — крупный железнодорожный узел, который постоянно пропускает, сортирует, формирует и отправляет составы из таких вот «деталей», прибывающих из всех концов Кореи.

Она отхлебнула пива и продолжила:

— Сортировочные станции нужны, поскольку составы в пути формируются как придется: к вагону на Сеул цепляли хоппер на Мокпо, за рефрижератором на Чонджу следовала цистерна или платформа на Пусан…

Игра начиналась с того, что машинисту и сигнальщику на маневровом тепловозе, дабы распутать данный клубок, приходилось брать вагон-деталь, перемещать ее на нужный путь и, отцепив, отправлять в свободный полет с сортировочной горки. К примеру, кубик на Сеул. И тогда мой отец быстро вскакивал на подножку этого кубика, который, между прочим, весит как каменная плита из пирамиды Хеопса, и, обхватив руками специальные поручни, наваливался всем телом на расположенный под ногами тормозной рычаг, который постепенно опускался, и в образовавшийся просвет мгновенно вставлялся стержень-чека, после чего кубик-вагон наконец останавливался. Остановился в нужном месте, и игроку начислялись дополнительные очки.

Оспинка на мгновение отвлеклась от рассказа Волчанки, так как услышала странную мелодию. На мониторе высвечивалось название песни: Aquarium — Train on fire. Субтитры были на кириллице.

«Наверное, русская песня, — подумала Оспинка. — Странно, как она сюда затесалась, ведь у входа красуется табличка с надписью „Только для корейцев“ [13]. Ну прям мистика».

Волчанка тем временем принялась за вторую бутылку пива, ее язык уже слегка заплетался.

— Это была очень опасная работа. Если допустить ошибку, то при столкновении вагонов можно было получить ушибы, сотрясение мозга, переломы. Конечно, если удавалось устоять на подножке. А если кубарем свалился? Тогда не жди пощады от «деталей», летящих по параллельным путям. Они тебе и руку отрежут, и ногу, и даже голову. Не хуже ножа Би Су которым в старину пользовались наемные убийцы.

Опасная работа… Но отец любил ее больше, чем «разъединение» вагонов. Когда он являлся домой пьяным, то часто высмеивал «разъеденильщиков», называя их слабаками. И вправду, такая работенка — не бей лежачего: подлезаешь под соединительную муфту вагона, перекрываешь концевые краны пневматики, и остается только разъединить тормозные рукава. Плевое дело.

Так вот, отец являлся домой пьяный, подзывал меня к себе и начинал играть со мной в игру…

— Где находится станция Кенджу? — спрашивал он.

— Линия Донхэ.

— А Джиджанг?

— Там же.

— Точно. Унджон?

— Линия Кенгуи.

— Правильно. Юмсон?

— Что Юмсон?

Если я начинала испуганно переспрашивать, то, значит, забыла, на какой магистрали располагалась станция. Я должна была выучить их по карте железных дорог Кореи образца 2003 года, которую подарил мне отец на день рождения.

— Станция Юмсон, где находится?

— Юмсон… Юмсон…

— Не знаешь? — сердился отец.

— Не помню, папа. — начинала всхлипывать я.

— Ах, ты не помнишь… — шипел отец и бил меня ребром ладони по голове. — Да ты знать должна назубок! Линия Чунгбук! Дура! Повтори!

— Линия Чунгбук… — повторяла я, выдавливая слова через комок в горле.

— Ты у меня все запомнишь! Прочь с глаз моих!

Если он отпускал меня от себя без серьезных побоев, значит, мне еще повезло…

На минуту Волчанка застыла с мрачным выражением на лице. Но, увидев, что караоке-система выдала Jimi Hendrix — Hear My Train A Comin’, улыбнулась и немного послушала.

— I’m gonna buy this town… — промурлыкала она подпевая песне.

— И ты вызубрила все станции Кореи? — спросила пораженная до глубины души Оспинка. — «Значит, отец ее все-таки бил, — подумала она, — и это не было дурацкой шуткой».

— Да, пришлось вызубрить. — кивнула Волчанка.

— Всей Кореи?

— Да что там Кореи, бери выше… Всей Японии!

— Серьезно? — у Оспинки отвисла челюсть.

— Просто в один из вечеров к нашей игре присоединился дед. Он, как обычно, пьяным шатался по дому. Увидел, как я начинаю обыгрывать отца, и решил усложнить процесс…

— Каким образом?

— У него была карта железных дорог Японии образца 1943 года. Старая, потрепанная. Я же тебе говорила про «добрую семейную традицию»?

— Да, говорила.

— Пресловутой «традицией» была зубрежка. Зубрежка железнодорожных станций Кореи и Японии.

По словам Волчанки, это началось очень давно, в феврале 1945 года. За полгода до капитуляции Японии во Второй мировой…

— Мой дед родился в 1929 году в японском городе Симоносеки в семье корейцев-дзайнити [14]. Думаю, рассказывать про дзайнити не стоит. Все знают, если, конечно, не прогуливали уроки истории. Прадед — отец моего деда — работал на типографии разнорабочим. Он был склонен к авантюрам и ненавидел свое начальство, которое быстро дало ему понять, что, как корейцу, ему не светит ничего хорошего в стране Ямато [15]. Нужно было побыстрее стать японцем.

Наконец 23 декабря 1933 года ему это удалось. В этот день родился Его Высочество наследный принц [16]. Воспользовавшись праздничной суматохой и повальным пьянством, прадед залез через чердак типографии в стоящее впритык здание городской управы и выкрал оттуда бланки и печати, необходимые для изготовления японских удостоверений личности. Это было опасно и незаконно, но ему было плевать — главное, вырвать семью из постоянного прозябания. Хорошо, что прадед тщательно изучил японские удостоверения и смог воспроизвести их с впечатляющей точностью.

В итоге вся семья перебралась из Симоносеки в Осаку. Теперь правила игры поменялись. Прадед нанялся на местную типографию как квалифицированный рабочий и через пару лет устроил сына в школу. Он никогда не жалел о том, что отказался от своей корейской личности. Тем более, в скором времени Япония вступила во Вторую мировую, и положение корейцев стало еще хуже. Многих из них средь бела дня хватали прямо на улице и отправляли на остров Хасима [17] для принудительной работы на угольных шахтах Mitsubishi Corporation или ссылали на Сахалин. Хотя и самим японцам жилось не сладко: мобилизация, нехватка продовольствия и частые разрушительные налеты американской авиации. Но они сами виноваты, незачем было нападать на Китай, Британию и США. Все это в итоге привело к поражению. Но я немного забежала вперед…

Так вот, в феврале 1945 мой дед, будучи подростком, попал по трудовой мобилизации на сортировочную станцию Суйта. Работать приходилось много: рыть бомбоубежища и противовоздушные щели, разгружать и загружать вагоны, таскать воду в пожарные бочки. Многие ребята постоянно жаловались на усталость. От тяжелой работы они нередко мочились кровью…

Оспинка чувствовала, что от слов Волчанки в ее мозгу разрастается легкое сумасшествие, а тут еще заиграла композиция Ozzy Osbourne — Crazy Train. В песне говорилось, как посадка на безумный поезд заканчивается, как миллионы людей живут в постоянной вражде, что человек приручен и легко поддается контролю над собой, СМИ продают информацию, и люди играют свою роль. В своей песне Оззи Осборн как бы обращался к наследникам холодной войны…

— Но дед никогда не жаловался, — продолжала рассказ Волчанка, отставляя от себя третью бутылку пива. — Ему нравился физический труд и, самое главное, регулярная кормежка. В доме простого работника типографии такого не было. А больше всего ему нравилось изучать карту железных дорог Японии, которую ему и всем остальным парням торжественно выдал начальник станции Кодзи Харя. В своей речи к молодежи Харя сказал, что им, как лучшим ученикам школы, нужно должным образом исполнить высочайшую волю императора по обеспечению бесперебойной работы сортировочной, что для этого нужно вызубрить названия всех станций Японии, что это путь к победе над всем дьявольским отродьем из банды ABC.

— Извини. Что за ABC такое? — спросила Оспинка. — Подпольные любители английского алфавита?

— Нет, тут имеются в виду враги японской империи — Америка, Великобритания и Китай. America, Britain, China, — ответила с усмешкой Волчанка и продолжила. — Так вот, больше всего моему деду нравилось изучать карту железных дорог Японии. Он посвящал этому каждую свободную минуту, и потому без труда прошел экзамен. Его приписали к бригаде сцепщиков, которая научила его играть в тот самый «Тетрис с вагонами».

— А-а, — догадалась Оспинка. — Выходит, что твой отец и дед принадлежали к одной профессии.

— Да, — кивнула Волчанка, — отец и дед в принципе делали одну работу… Дед с бригадой японских сцепщиков формировали вагоны, следующие в одном направлении, чтобы паровоз довез их, куда требовалось. И тогда они брались за вновь прибывший не отсортированный товарняк, быстро бежали, как бейсбольные пинч-раннеры, вдоль вагонов-деталек, вглядывались в написанные на них пункты назначения и решали, в котором направлении «детальки» последуют дальше. Так продолжалось день за днем.

А между тем прадед умудрился соорудить небольшую подпольную типографию и к середине лета 1945 года по частям вывезти ее в Хиросиму. Планировался большой переезд на новое место жительства — подальше от постоянных налетов и бомбежек. Вся семья, как говорится, сидела на чемоданах. Но тут 6 августа американцы с самолета B-29 «Enola Gay» сбросили атомную бомбу. Да-да, на ту самую Хиросиму! И все планы на новую жизнь пошли псу под хвост. В довесок ко всему во время американской оккупации кто-то настучал властям, что семья прадеда — корейцы, живущие по поддельным документам. В итоге в рамках борьбы с этнической преступностью [18] всех дружно депортировали в Корею. На исторической родине дед работал на железной дороге в Кёнджу [19], воевал с коммуняками [20], снова работал на железной дороге в Кёнджу, женился.

Когда родился мой отец, семья переехала в Иксан. Деду не терпелось поработать на чем-то столь грандиозном, как в Осаке. И еще он хотел приобщить к профессии своего сына, а затем и внучку. Ну и, конечно, приобщить к «игре».

Вернемся в тот вечер, когда дед заметил, что я выучила наизусть все станции Кореи. Тогда он нетвердой пьяной походкой подошел к отцу и похлопал его по плечу.

— Станция Магаэ? — спросил дед.

— Линия Исикава железной дороги Хокурику между Номачи и Цуруги, — без запинки ответил ему отец.

— Станция Сацу?

— Главная линия Саньин.

— Конпирамяэ?

— Линия Наруто.

— Станция Дзесю-Фукусима?

— На линии Дзесин в городе Канра.

— Станция Дзекодзи?

— Обслуживается главной линией Тюо.

— Все поняла, егоза? — спросил меня с улыбкой дед и потрепал по волосам.

— Дедуля, — попросила я, — пожалуйста, покажи мне линию Наруто.

Уж очень я любила смотреть аниме о приключениях шалопая Наруто Удзумаки.

Дед залез в свой особый шкафчик и, вынув оттуда старую карту, бережно развернул ее на циновке. Поманил меня поближе и провел пальцем по черной короткой линии, расположенной на западе острова Сикоку.

И вот так с линии Наруто я постепенно выучила все станции японских железных дорог. Разумеется, только тех, которые были на карте 1943 года. Для удобства чтения дед переложил иероглифы на хангыль [21].

Мы даже втроем ездили в Японию, когда накопили достаточно денег. Нет, отец с дедом не стали меньше пить. Это я, мама и бабушка стали меньше есть. Но оно того стоило!

Волчанка прервала свой рассказ и прислушалась к музыке. В караоке-системе заиграла песня Led Zeppelin — Train Kept A-Rollin’. Пространство заполнил бодрый гитарный риф.

— Целая неделя в Японии! — с восторгом в голосе продолжила Волчанка. — Для начала мы проехались на синкансене от Токио до Осаки. Это такой поезд, как в фильме «Быстрее пули» с Бредом Питтом и Сандрой Буллок.

— Додеска-ден, додеска-ден, — по-японски подражали мы стуку колес и перечисляли станции линии Токайдо. — Атами, Мисима, Син-Фудзи, Сидзуока…

Пассажиры-японцы поглядывали на нас с явным раздражением, но ничего не могли поделать. Они понимали, что мы корейцы, и не хотели с нами связываться. Мы пили пиво за пятьсот йен и закусывали сыром «Окаки». А еще по просьбе деда я ущипнула проводницу-японку за ее тощую японскую задницу.

В Осаке мои старики занимались тем, что англичане называют «trainspotting» — наблюдением за поездами. Мы побывали на сортировочной станции Суйта. Забрались на высоченную железнодорожную эстакаду, чтобы все хорошенько рассмотреть. От избытка чувств дед плакал, и слезы его падали вниз, на чистенькие спины товарных вагонов, следующих по грузовой линии Хоппо.

Потом, по моей просьбе, мы поехали в город Наруто на острове Сикоку. Для этого нам пришлось в Кобе пересесть на автобус и проехать по длинным, нависающим над морем мостам. Было страшновато смотреть на все эти волны и водовороты. В самом Наруто, к сожалению, было мало интересного, поэтому пришлось посетить бывший лагерь для военнопленных Бандо [22]. М-да, а я ожидала от этого места красочного парада персонажей из аниме «Наруто». Фестиваль, где я смогла бы посмотреть как на самого Наруто Узумаки, так и на Итачи, Саске, Хинату, Сакуру, Оротимару, Каваки. Я ожидала всяких знаковых мест по типу жральни Ичираку Рамен, больницы Конохи, башни Пейна, храма Модороки, цветочного магазина Яманака, логова Орочимару… Короче говоря, всего этого там не было. Ну разве что мост, по которому мы приехали, можно было с большой натяжкой принять за Наруто Охаши.

Из Наруто мы прокатились на электричке вдоль побережья Тихого океана до станции Ава — Кайнан. А дальше мы пересели на линию Асато и с помощью DMV добирались до станции Канноура. DMV — автобусы Toyota Coaster, которые могут ездить как по шоссе, так и по рельсам. У них имеются дополнительные колесные пары локомотивного типа.

Все это было весьма впечатляющим, но дед, немного поворчав на небольшую тряску в DMV (все бы им над корейцами издеваться, ездят как на тракторе!!!), объявил, что нашей главной целью на Сикоку является железнодорожный мост Сэто-Охаси. По данному мосту мы проехали на поезде, быстро пересекая Сэто-Найкай [23]. Далее, пересев на «Санъё-синкансэн» [24], добрались до Хиросимы — города несбывшихся мечт нашей семьи. Кто знает, если бы американцы не сбросили на него атомную бомбу, наша судьба сложилась бы иначе. В Хиросиме мы посетили музей транспорта. Там я увидела фотографию трамвая, пострадавшего во время атомной бомбардировки города. Выглядел он жутко, словно из фильма про зомби-апокалипсис.

Дед очень хотел показать сыну и внучке свой родной город, поэтому следующим пунктом назначения для нас стал Симоносеки. Однако родные места его сильно разочаровали, и он пару дней провалялся в капсульном отеле, мрачно потягивая саке и распевая песни своей молодости:

«Красная стрекоза» [25] войны,

Стрекоза лети-и-и-т…

Мы же с отцом немного погуляли по Симоносеки, заглянули на вокзал и в корейский квартал на торговой улице Грин Молл. Поднялись на башню Кайке Юмэ, где со смотровой площадки полюбовались окрестностями. Но в целом мы не нашли в этом городе ничего выдающегося.

Когда дед протрезвел и вылез из своей капсулы, как вампир из модернового гроба, он объявил, что последний пункт нашего путешествия — подводный железнодорожный тоннель Каммон и город Фукуока на острове Кюсю.

«Путешествие скоро закончится, — с грустью подумала я. — А ведь в Японии осталось еще столько интересного. Можно было бы съездить через тоннель Сэйкан на остров Хоккайдо. Этот тоннель даже длиннее того, что проложен в Европе под Ла-Маншем».

Из Фукуоки на скоростном пароме Queen Beetle мы отплыли в Пусан, а оттуда на поезде через Тэджон вернулись в родной Иксан. Если меня спрашивали, где я была, сухо отвечала: «В Вегуке» [26]. Мне не хотелось ни с кем делиться своей радостью от путешествия…

После этих слов рассказчица ненадолго замолчала.

— Зови меня «Волчанка», — вдруг сказала она подруге.

— Почему «Волчанка»? — удивилась та.

— После возвращения из Японии я заболела, и врачи мне поставили диагноз — дискоидная красная волчанка [27]. Вот так я и стала Волчанкой.

— Понятно.

— А ты чем болела в детстве?

— Всяким.

— А чем конкретно?

— Гриппом, диатезом, энтеробиозом [28], рахитом [29], ветрянкой. При ветрянке все мое тело было покрыто красными оспинками.

— Прикольно. Значит, я буду звать тебя «Оспинка».

На том и порешили — называть друг друга по прозвищам и объединиться в команду. Уж очень славно они спелись…

— Кстати! Э-э-э… Волчанка… Может, я теперь выберу песню?

— Валяй, выбери.

Когда Оспинка залезла в настройки караоке-системы, там звучала Memphis Reigns — Last Train To Busan. Девушка захотела спеть что-нибудь о дружбе. Так сказать, по случаю знакомства.

Наконец она составила плейлист:

Red Velvet — Ladies Night.

Seventeen — Campfire.

Super Junior — Good Friends.

GFriend — My Buddy.

Taeyeon — I’m All Ears.

Exo — Lights Out.

The Rembrandts — I’ll Be There for You.

Последняя песня была заглавной темой американского сериала «Друзья» и Оспинка, немного подумав, удалила ее из плейлиста. Ей хотелось спеть нечто спокойное и трогательное. Поэтому она выбрала композицию певицы Тхэён «I’m All Ears», в которой говорилось о девушке, готовой слушать свою подругу всю ночь напролет, пока ей не станет легче и пока все вокруг вновь не расцветет.

Все, кто слышал пение Оспинки, в один голос говорили, что при этом им становилось и сладко, и жутко одновременно. Ее голос был разбитым, звенящим, надтреснутым, словно проигрывался со старой виниловой пластинки. В нем звучали болезненные нотки, сильно действующие на душу, и от которых волоски на коже вставали дыбом.

Запустив песню, Оспинка взяла в руку микрофон и нетвердо встала на ноги. У нее сильно кружилась голова от выпитого за этот вечер алкоголя. Волчанка со своего места отсалютовала ей четвертой бутылкой пива.

Вначале Оспинка пела слабо, неровно, не попадая в слова на мониторе. Потом ее голос затрепетал, словно подстраиваясь под темп мелодии. Наконец, закрыв глаза, девушка запела в полную силу. Слова поплыли в потоке ее голоса, как лебяжий пух по горному ручью.

— Расскажи мне… Даже если… И тогда… Все в порядке… Не спеши… Я готова слушать… И все вокруг… Слушаю тебя…

Закончив петь, Оспинка открыла глаза. Она увидела, как развалившись на диване, Волчанка уже вовсю храпела с открытым ртом…

— Ладно, пора на боковую. — сказала Волчанка и встав с дивана развернула банное полотенце. — Где мои трусы? Где пижама? А «гостевой матрас» в шкафу?

Оспинка бережно сложила карту и взяла в руки пульт. Они с Волчанкой, как и большинство корейцев, предпочитали спать с включенным телевизором. Канал Mnet [30] подходил для этого идеально.

Переодевшись в пижаму и допив вино, Волчанка разложила матрас и улеглась. Оспинка побежала на кухню мыть посуду. А поскольку нужно было вымыть только одну тарелку и два бокала, она быстро вернулась и плюхнулась на диван, не снимая розового бумазейного халата, в котором ходила весь день.

От потолка исходил слабый запах напоминающий ваниль, в полуночный час он почему-то становился более отчетливым.

Оспинка уже почти уснула, как вдруг на экране телевизора замелькали энергичные танцевальные движения, заиграла попсовая мелодия и послышался хор слащавых мальчишеских голосов:

Тупые зомби до меня не доберутся.

Нет!

Когда я пою — я нахожусь в экстазе.

Да!

Зомби атакуют, но я всегда в ритме.

Ауч!

Убиваю их нежно своей сладкой песней:

Ла-ла-ла!

Неожиданно Волчанка приподняла голову с подушки и сердито проворчала:

— Крайне паскудно петь такие песни про зомби. Это все равно, что неуважительно отзываться о покойниках. Попробовали бы эти салаги выйти раз на раз с настоящим плотоядным зомби.

— Да это же все не всерьез. — сонно пробормотала со своего дивана Оспинка. — Это саундтрек к дораме «Магазин безумных телок мистера Хвостокрута».

— Все равно нехорошо так петь про мертвых. Кстати, о птичках… Напомни мне, чтобы я в эти выходные навестила отца и деда. Вылью им по рюмке соджу на могилы.

Сказав все, что хотела, Волчанка засунула обе руки под подушку и, устроившись поудобнее, мгновенно уснула.

А Оспинка… Раньше, чтобы заснуть, она разглядывала потолок, но сейчас в полутьме он казался ей каким-то жутким, обнажающим все ее тайные фобии… Поэтому она повернулась на бок, положила указательный палец на запястье левой руки, туда, где бьется пульс, и начала считать удары сердца. Считала до тех пор, пока не погрузилась в сон. А из телевизора по-прежнему доносились слащавые мальчишечьи голоса, насмехающиеся над зомби.