Ангел потерянного рая. Компас Судьбы. Том 1. Книга 5

Руслан Лимаренко

Рус делает Выбор, пытаясь удержаться в светлой стороне жизни, натыкается на случайные отношения, мучаясь своими страхами, верит в победу, стремится изо всех своих душевных сил к свету. А бремя тяжелого груза судьбы так просто не сдается, не отпускает его, поскольку раньше он совершил ошибки, сделав неправильный выбор, поэтому сейчас ему и не везет. Но кому и за что дается настоящая любовь Свыше, никто не знает. Рус пробует найти ответы, анализируя и приближаясь к пониманию закономерностей.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Ангел потерянного рая. Компас Судьбы. Том 1. Книга 5 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Часть первая. Голоса

Часть вторая. Голоса без звука

Глава первая. Отражение в стекле

— Похоже, попал Максимушка сейчас, — сделал броское замечание Вадим.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сергуня, со страхом взглянул на Вадима.

— А вон, смотри, — сказал Вадим, показав рукой в сторону дома, за которым Макс только что скрылся.²²

Сергуня увидел, как к тому дому подбежала толпа подростков. Некоторые из них размахивали палками, кричали. По всему было ясно, что у этих молодых людей к Максу есть какие-то претензии.

— А почему они за ним гонятся? — испуганно спросил Сергуня.

— А я почем знаю? — ответил Вадим. — Может, спросить, чего от него хотят, он же адвокат тут у нас местный, у него все всё всегда спрашивают.

— А-а, — протянул Сергуня.

— Вот тебе и а-а, — ответил Вадим. Толпа уже скрылась, убежав за Максом.

— Ну что, судя по всему, Макса уже не ждать? — спросил Вадим, посмотрев на Сергуню.

— Наверное, да, — ответил он.

— Ну, так как? Пойдем мы туда, куда шли?

— А куда мы шли? — спросил Сергуня, посмотрев на высокого Вадима со страхом, втянув голову в плечи.

— Ну, как куда? За травой. Вы же курнуть ищите?

— А, ну да, только у меня нету денег, — ответил Сергуня, — все деньги у Макса.

— Черт! Побежали за ним, — сказал Вадим, устремившись в сторону дома, за которым только что скрылась толпа.

— Не, я не пойду, — сказал Сергуня, — я домой поеду, что-то мне курить уже и расхотелось, — сказал он, повернув в обратную сторону к Волковскому проспекту.

Вадим не услышал фразы, скрылся за домом. «Надо быстрее валить отсюда», — подумал Сергуня, ускоряя шаг. Он вышел к общаге, перешел дорогу и пошел в сторону детской больницы. Сергуня время от времени с опаской оборачивался, не бежит ли кто за ним. Все было спокойно. «Вроде повезло», — выдохнул он, ускоряя шаг. Минут через сорок он без приключений подошел к метро «Лиговский проспект». «Куда ехать? — подумал он. — Домой? Или на вокзал? Домой — спать, на вокзал — петь. Дома — пустота, апатия, черти от „белочки“. На вокзале песни, деньги, соблазны. А, стоп! Гитары-то со мной нету. Значит, только домой. Но там же эта Нинка. Эх, и идти-то мне некуда», — горестно подумал Сергуня, закрывая глаза. «А все потому, что в твои сорок два года у тебя ни кола, ни двора, ни семьи, ничего, — подумал он. — Стоп! А дочь!? У тебя же дочь есть, — снова подумал Сергуня. — Да больно я нужен ей. Кто я? Алкаш, пьяница, лох. Зачем ей нужен такой отец?! Нет уж, лучше я на вокзал пойду, газеты возьму в долг и продам, и выкручусь на время, а там уже, Бог подаст, как-нибудь проживу», — горестно подумал Сергуня, глотая подступившие к горлу слезы. Он спустился в метро и поехал на Витебский вокзал.

В вагоне он ощутил на себе пристальные взгляды ехавших с ним пассажиров электрички. Ему казалось, что все, по непонятной ему причине, на него смотрят. Он посмотрел на сидевшую перед ним женщину, которая во все глаза разглядывала его. «Что происходит? — подумал Сергуня. — Почему они все так на меня пялятся?» Ответ Сергуне пришел неожиданно. Электричка начала тормозить перед очередной остановкой, толпа повалилась на Сергуню под действием инерции. Сергуня весь напрягся, чтобы хоть как-то сдержать навалившихся на него людей.

— Что стоишь, воняешь тут на весь вагон? — злобно процедил сквозь зубы мужчина, которого прижало к Сергуне первым.

— А… что? — выдавил из себя он в ответ, изумленно посмотрев на него.

— Совсем алкаши гребаные задолбали, — услышал он в ответ еще чей-то голос.

— Если уж пьете, так пейте и сидите у себя дома, вместо того, чтобы по метро кататься и запахом своим бомжатским людей травить, — раздался где-то с другой стороны женский голос.

— Ничего я не воняю, — промямлил Сергуня, низко опустив голову.

Наконец-то электричка остановилась, двери открылись, и Сергуня пулей выскочил из вагона. Толпа выкатилась следом за ним, большинство людей были с перекошенными от злости, смешанной с брезгливостью, лицами.

— Вообще обнаглели бомжи грязные, уже метро все под себя подгребли, — снова услышал Сергуня нелестный комментарий в свою сторону.

Сергуня больше не мог абстрагироваться, убеждая себя в том, что эти все обидные слова и замечания его не касаются, что все это говорится по поводу другого человека, а не его персоны. Но последнее услышанное высказывание сломало его жалкую психологическую защиту, низвергнув его на самое дно отчаяния. Он отошел к стене, ноги его подкосились, и он сел на лавку. «Черт побери!» — выругался он в сердцах, посмотрев обиженным взглядом по сторонам. Вокруг него быстро шли люди, все куда-то торопились, спешили. «Один я никуда больше не спешу», — подумал он. «Эх, жизнь моя, жистянка, вокруг одно болото», — вспомнил он слова из песенки водяного в детском мультфильме, хлопнув себя руками по коленям. Настроение его резко ухудшилось, побежденное ранее отчаяние вырвалось наружу с новой силой. Сергуня растерянно посмотрел в идущие ему навстречу лица людей, не увидев в них ни грамма сочувствия и хоть какой-то моральной поддержки. Если бы в тот самый момент хоть кто-то ему улыбнулся, он бы принял это как знак свыше, как послание Бога о том, что все это ерунда, главное жить дальше, смотреть вперед, побеждать себя и стремиться к далекой мечте, которая служит ему ориентиром в суетливых перипетиях смутного времени под названием «жизнь». Но, увы, никто и взглядом не повел в его сторону, суета сделала свое грязное черное дело, внедрив в каждого эгоизм и равнодушие. «Эгоизм правит балом», — подумал Сергуня, печально озираясь по сторонам.

–…и нету от всего этого спасения, — сказал он печальным голосом, положив голову на руки. Кровь в висках его гулко стучала, оглушая подсознание раскатистым эхом. «Есть спасение, есть», — как молния, пронеслась спасительная мысль в его голове. Сергуня вздрогнул.

— А пошло оно все на хрен! — громко произнес он, махнув в воздухе рукой.

«Поеду домой и нажрусь», — подумал он, вставая с лавки. Он пересел на другую электричку и поехал до станции «Нарвская». Выйдя из метро, быстро прошел к дому, поднялся по лестнице, открыл дверь квартиры и нос к носу столкнулся с хозяйкой.

— Ну что, душа ты пропащая, — сказала она. — Что скажешь о моем предложении? Не надумал еще? — начала она сходу.

— Надумал, — буркнул ей Сергуня.

— Как, уже? Вот так сразу? — удивилась она.

— Ну да, а что время-то тянуть? — ответил Сергуня.

— Ну, может тогда… сейчас сразу… займемся?

— Чем?

— Ну как это чем? — ответила ему хозяйка, подойдя к нему вплотную.

— Нет, я так не могу, надо сначала посидеть, поговорить, пообщаться.

— А, ясно, выпить, короче, хочешь?

— Выпить — не выпить, но пообщаться точно нужно, а под водочку общение пойдет легче, — ответил он, ласково посмотрев на нее.

— Я тебя поняла, — ответила хозяйка, — ну иди, заходи к себе в комнату, а я сейчас все приготовлю, — сказала она, пропуская Сергуню мимо себя. Когда он повернулся к ней спиной, она смачно рукой стукнула по его тощей заднице.

— Ой, что вы?! — вскрикнул Сергуня, обернувшись.

— А что? Что ты кричишь, как девственница?

Тут она стала трогать его тощий зад, не обращая внимание на его реакцию.

— Да ты и правда весь такой тощенький, жалкий, надо тебя откормить.

— Ну что вы, Нина, такое говорите? — произнес Сергуня сконфужено.

— Ладно тебе завывать-то, иди в комнату, жди, сейчас все будет.

Сергуня вошел в свою комнату, сел на стул и перевел дух.

— Фу, — выдохнул он, — наконец-то я дома. Сейчас все будет хорошо. Будет облегчение, спасение, все в одном флаконе.

«Да, дома, только не у себя, — снова горько подумал он, продолжив: — Ну и что, что не у себя, все мы здесь в гостях». Сергуня встал, подошел к окну. За окном уже наступали сумерки. Он посмотрел в окно, увидел свое отражение. Пошевелил рукой, оно полностью повторило его движение. «А может, это не оно за мной повторяет, а я за ним?» — снова подумал он, после чего отошел от окна, взял гитару, сел на стул, взял аккорд и запел:

Я отраженье в стекле, оконном стекле.

Время движется вспять,

Но кажется мне, отраженье,

ты сильнее меня:

Все, что делаешь ты, — делаю я.

Тут Сергуня замолчал. Снова посмотрел в окно, набрал побольше воздуха в легкие и продолжил с припева:

Я хмурый рассвет над тобой —

серая тень на стене, —

запел он во все горло, продолжая:

— Все перепуталось:

чужой голос звучит во мне.

Слезы навернулись на глаза. Сергуня не смотрел в окно, он смотрел в стену, которая для него и не была стеной: ее он воспринял как некую дверь в иной мир — мир спасения, где, возможно, и есть его настоящий дом. Он снова ударил по струнам и раскатисто запел, ибо талант, как говорится, не пропьешь:

— Ветер гнет к земле, озябшей земле.

Может быть — это я лечу к тебе.

Наважденье — в лунную ночь

отступает с рассветом прочь.

Тут он перешел к припеву, закатив на всю квартиру:

— Я хмурый рассвет над тобой —

серая тень на стене.

Все перепуталось,

чужой голос звучит во мне.²³

— Ну, заголосил-то, заголосил! На всю квартиру, — сказала внезапно вошедшая в комнату Нина.

— Так, давай помогай лучше, я тут тебе всего принесла, — сказала она, выставляя на стол тарелки и запечатанную бутылку водки. Увидев водку, Сегуня подпрыгнул на стуле.

— О, это то, что мне надо, — выпалил он, схватив бутылку со стола.

— Э, нет, не спеши, — сказала Нина, — сначала закусим, потом выпьем, а потом более приятными делами займемся, — сказала она, вытаскивая из его рук бутылку и ставя ее на стол.

— Да я только чуть-чуть хотел, для аппетита.

— А, ну если для аппетита, то давай я тебе сама и налью.

Нина открутила крышку, налив Сергуне пятьдесят граммов. Он трясущейся рукой схватил протянутую ему рюмку, прокинув ее содержимое по назначению, одним взмахом руки.

— Фу, хороша… отрава, — сказал он, — а запить-то, запить есть чем?

— На вот, компоту хлебни, — сказала она, протянув ему графин.

Сергуня взял графин и отпил прямо из него.

— Ну, вот теперь все, садись, я пойду хлеба принесу, так что давай не грусти, — сказала Нина и вышла из комнаты.

Сергуня сидел в своей комнате, испытывая чувство большой защищенности, какого-то бомжатского, но все же уюта, глаза его закрывались от усталости и недавно пережитого им отчаяния в метро, его тянуло ко сну. От выпитой водки тепло, разлившееся по телу, сделало свое дело — Сергуня прилег на диван и заснул.

— А вот и я, — сказала Нина, войдя в комнату голая.

— Вот тебе раз! — недоумевая, вымолвила она, увидев уснувшего Сергуню. — Ты чегой-то разлегся?! — крикнула она, толкая его в бок рукой. — А ну, вставай быстро!

Сергуня не шевелился и спал, мирно посапывая.

— Ну, блин, скотина, алкаш, вырубился! Так я и знала, что нельзя было ему наливать даже пятьдесят граммов! Ему и один грамм нельзя! Да пошел ты! — громко сказала она, выйдя из комнаты.

Сергуня приоткрыл один глаз, осмотрелся, увидел, что Нина и вправду ушла. Быстро и тихонько встал, подкрался к столу и осторожно взял со стола бутылку водки. «Так, а теперь быстро, пока ее нет», — подумал он, поднеся бутылку ко рту. Он сделал несколько больших глотков, запил оставленным компотом, и пока его еще не вырубило, спрятал бутылку в рукав своей куртки, после чего отправился спать. Минут через двадцать в комнату вошла заплаканная Нина. Она подошла к столу и обомлела — бутылки водки на столе не было.

— Чудеса-а, — пробормотала она, уставившись на стол. Она посмотрела на Сергуню, Сергуня все так же неподвижно лежал на старом диване, свесив ноги вниз. Она подошла, ощупала его тело, бутылки не было.

— Чудеса, — снова сказала она, — да и только. Ну, блин, алкаш ты конченный, зря я тебя к себе жить-то пустила, зря. Жили у меня те двое, так пусть бы и жили, они меня хотя бы не обламывали, как ты. Да, дура я была, что влюбилась как девочка в твою смазливую рожу. Ты мне еще поводишь телок сюда своих малолетних, я тебе еще устрою, алкаш ты конченый!

Разгневанная Нина вышла из комнаты Сергуни. «Ладно, пусть проспится, а потом я к нему снова зайду. Главное, чтобы он водку не успел всю выпить, — думала она. — А вдруг он теперь беспробудно запьет от того, что я на него приворот поставила? — подумала Нина. — Ведь если он ту свою малолетку²⁴ любит, да я еще поставила на приворот, так он точно может сильно запить, об этом риске меня бабка предупреждала». Нина подошла к окну, посмотрела на улицу, на улице шел дождь. «Ничего не меняется, только погода и женщины, которых не хочет щадить время, и которые не хотят с ним считаться», — подумала она, рассматривая в окне свое отражение.

Глава вторая. Тишина

— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросила Люба Свету, вернувшуюся из душевой скромного допотопного жилища Антона.²⁵

— Нормально, — ответила Света, — отогрелась я.

— Ну как, нормальная душевая? — спросил ее Антон, посмотрев на нее.

— Вполне, — ответила Света, вытирая свои мокрые светлые волосы. — А у тебя фена, конечно же, нету? — спросила она его, посмотрев Антону в глаза. На ее удивление Антон не отвел взгляд в сторону, как это делали большинство ее клиентов в салоне.

— Нету, — ответил Антон, — извини.

— Да ну, чего ты извиняешься, — сказала Света, махнув рукой.

— Зато у меня есть печка, ну, обогреватель, который дует горячим воздухом. Подойдет?

— Да, это может подойти, покажи его, — сказала Света.

Антон подошел к шкафу и вытащил из него небольшую квадратную печку.

— Вот, возьми, попробуй, — сказал он, протянув печку Свете. Света протянула руку вперед за обогревателем, и получилось, что она взяла его за кисть руки. От прикосновения Света вздрогнула, и в страхе посмотрела на Любу. Люба замерла в немой позе с ножом в руке. В глазах ее стояла обида и слезы, которые так и стремились из ее глаз.

— Да уж, — произнесла Люба, глубоко вздохнув, после чего отвернулась к окну. Антон ничего не заметил и продолжал стоять с протянутой рукой, касаясь руки Светы.

— Спасибо, — вымолвила Света, оторвав руку от руки Антона, — я попробую. Где тут розетка?

— А вон там, в углу, видишь? — сказал он, показав рукой в дальний угол комнаты. — Только ты там смотри осторожно, а то розетки все старые, вываливаются из стен, — сказал он. — Или давай я тебе помогу? — спросил Антон и направился к Свете.

В этот момент Люба схватила кастрюлю с начищенной картошкой и почти бегом кинулась вон из комнаты на кухню.

— Да нет, не надо, — резко ответила Света, — я сама как-нибудь справлюсь.

Антон замер в двух шагах от нее, посмотрел ей в глаза.

— Я сама справлюсь, не парься, — вновь сказала ему Света, — иди лучше помоги Любе.

— Ну, как хочешь, — холодно ответил Антон и пошел обратно.

Наступило молчание, длившееся около минуты. Люба гремела кастрюлями на кухне, Света подошла к розетке, включила печку и стала сушить волосы. Антон стоял и не знал, что ему делать, поскольку и вправду делать ему было нечего, все были заняты своими делами.

«Вот теперь-то я могу и спеть, — подумал он. — Настроение самое подходящее». Он взял гитару, подошел к складному креслу, сел в него, провел по струнам и запел:

Я знаю дорогу на Север.

Я знаю дорогу на жизнь.

Судьбу менять кто бессилен —

Зубами за воздух держись!

Когда несет меня ветер

Над просторами русской земли,

Я вижу тусняк черных пятен

Уставшей от боли души.

Света слушала Антона, забыв о своем не менее важном занятии — сушке волос. Слова песни не только привлекали к себе все внимание слушателя, но и нравились. Каждый чувствовал силу, исходящую от слов и энергии исполнителя, вкладывающего в нее всю свою душу, от чего мурашки бежали по коже, усиливая ощущения. Антон пел, не видя никого вокруг. У Светы сложилось впечатление, что он как бы не здесь, а там, далеко в своих мыслях, в своем, ведомом только ему одному, мире. Антон пел дальше.

…Земля застонала, завыла

От зла, беспредела, войны,

И счастье жизни застыло,

Как отраженье воды.

Ирак, Чечня, катаклизмы —

Лицо всех наших проблем.

И уходят во тьму дорогие нам лица,

Страх оставляя взамен.

У нас сильный тот, кто всесильный,

А добрый лишь лицемер.

И стонет надрывно Россия

От политических дел.

Но вся истина в том, что так было

Всегда, либо очень давно.

Наша память стерлась, как мыло,

Оставив кадры немого кино.

Но я знаю дорогу на Север —

Я знаю дорогу на жизнь:

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!

Но я знаю дорогу на Север —

Я знаю дорогу на жизнь:

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!

Главное в свои силы верить,

Чтобы как птица парить!²⁶

Спел Антон последний куплет, завершив песню такими простыми, но в то же время сильными и важными словами, ударив резко по струнам. Воцарилась тишина. Света заслушалась и оцепенела, она никогда, вернее, очень давно, еще в детстве, слушала нечто похожее. «По-моему, это были пластинки Владимира Высоцкого, — подумала она, — а тут какой-то уличный музыкант, никому не известный, спел ничуть не хуже Высоцкого. Да, есть, конечно же, претензии к исполнителю по вокалу, но в целом очень даже не плохо. Главное не вокал, а смысл и польза от прослушанной песни. Чтобы после такой песни хотелось жить и побеждать, а не плакать и вешаться», — мысленно заключила она.

— Сам написал? — спросила Света, выключив печку и поставив ее на пол.

— Да, — ответил Антон расстроенным голосом.

— А я так и поняла, что ты автор, — сказала она, присаживаясь на корточки возле стены.

— А почему ты так подумала?

— Не знаю, просто почувствовала твою душу, вот и решила, что только автор может так глубоко передать не только смысл, но и чувственность песни.

— Да, все верно, я в эту песню вложил все… — Антон встал с кресла, поставил гитару в угол, повернулся, посмотрел Свете в глаза и произнес: — …всю свою боль.

— Боль? — переспросила Света. — Какую боль, о чем?

— Как о чем?! — ответил Антон немного резковато, как показалось Свете, вздрогнув на месте. — Да о том, что вокруг нас в стране происходит! Все кругом идет к чертовой матери! Войны, разруха, разрывание страны на части в грязной борьбе за власть, типа для народа, а на самом деле для своего, не знающего дна, кармана. Эта лживая оппозиция! Только страна кое-как стабилизировалась, как на тебе, снова призывы, президент им не по нраву. Да только нету вместо него никого, кто хотя бы близко был как он: умным, знающим свое дело, целеустремленным. Я так считаю, — сказал Антон, вызывающе посмотрев на Свету, — если в стране есть сильный президент, то и страна будет сильной! Вся эта коррупция, эта продажность, взяточничество, никуда не деться от этого ментовского и судебного произвола. Всюду обман, ложь, лицемерие! И все об этом предпочитают молчать! Лицемеры! Сволочи! Я бы вас всех к стенке поставил, как в тридцать седьмом году! Эх, нету на вас Сталина, нету, — посетовал Антон, сбавив тон.

Света была в шоке, она никак не ожидала, что такой спокойный, с виду миролюбивый парень, может так быстро разозлиться. «Да уж, недаром говорят, что в тихом омуте черти водятся. Это касается и парней. Ну, посмотрим, что дальше, еще рано делать какие-то выводы. О человеке надо судить по делам его», — подумала Света, сказав вслух:

— Да, ты прав. Меня тоже мутит от такого дерьма вокруг. От этой продажной системы русского чиновничества. Ведь куда не пойди, везде без взятки ничего ты не получишь, а если и дашь, то не факт, что тебе еще все и сделают в срок.

— Да, согласен, только меня не это бесит! — сказал Антон.

— А что?

— А то, что людям всем друг на друга наплевать! Их равнодушие и безделье.

— В смысле безделье?

— Да все они в большинстве своем лентяи и бездельники. Сидят в офисах, зависая вконтакте, или на сайтах знакомств, им лишь бы отсидеть до конца рабочего дня, потом едут на автопилоте домой с тупыми и равнодушными лицами, слушая мои песни, которые не вызывают у них никаких эмоций, никакой реакции. Даже если я буду петь в электричке матом, что все скоты и сволочи, мол посмотрите на себя, во что, в кого вы превратились, живете, как свиньи, никто и ухом даже не поведет, потому что всем на все в нашей стране наплевать! Сама, что ли, не знаешь?! Убивать будут на улице — никто не заступится! Пьяные или просто люди лежат на улице — никто не вмешается даже. Мир перевернулся! Кругом разврат, все продается и покупается, но самое страшное не в этом, а знаешь в чем? — спросил Антон, подойдя к Свете.

— В чем? — тихо вымолвила она, посмотрев ему в глаза.

— А в том, что никто друг другу не верит. Люди ищут любви, все в мире замыкается на ней, но они боятся порой дать сами себе шанс, снова наступить на те же грабли. И вот открою тебе секрет, — сказал Антон. Он подошел почти вплотную к Свете, наклонившись к ней, взял ее за руку, посмотрел своим пронзительным взглядом ей в глаза и произнес: — Люди во время беды обращаются к Богу как к последней инстанции, просят его послать им любовь, ждут, надеются и верят, но Он им ее не дает. В этом Его секрет. Он ждет, посылает все новые и новые испытания, знаешь почему?

И не дожидаясь ее ответа, Антон, все еще держа ее за руку присел на корточки рядом с ней и продолжил:

— Да потому что прежде, чем что-то получить, ты должен что-то отдать²⁷. Тут есть два пути получения того, что ты вымаливаешь у Господа. Первый — когда человек сам добровольно должен пережить свои потери в жизни и с терпением, раскаянием или прощением пережить свою черную полосу в жизни, и в конце концов дождаться того, что он просил у Бога, и второй — когда человек бежит от проблем, пытаясь укрыться от посланных ему испытаний в надежде и вовсе избежать их, тем самым обманув судьбу. Но так не бывает, коли ты просил у Бога что-то, то все: механизм судьбы уже запущен, тебе обязательно будет дано то, что ты просишь, но только после того, как ты что-то отдашь. И, как ни парадоксально это звучит, Он, то есть Бог, дает то, о чем ты Его просил, молясь Ему, как раз в тот самый момент, когда это тебе уже не нужно. Когда у тебя нету сил принять то, что ты у Него вымаливал. Тем самым человек добровольно лишает себя того самого судьбоносного шанса, в поисках которого люди нередко тратят всю свою жизнь, в конце концов сами себя обрекая на одиночество.²⁸

Света стояла как громом пораженная, она уже было для себя решила, что Антон самый настоящий лицемер, но после его логичной и понятной речи ее впечатление о нем изменилось в лучшую сторону.

— Ну ты даешь, — сказала Света, посмотрев на него широко открытыми от удивления глазами, — откуда у тебя такие выводы?

— Да так, ниоткуда, пришло оттуда, — сказал Антон, ткнув пальцем в потолок, другой рукой все еще не выпуская руку Светы.

— Давно?

— Не знаю, может быть, только что. Я многое так иногда выдаю, сам не знаю, что, откуда и когда берется у меня в голове, я же не политик, не философ, не писатель, а просто уличный музыкант, пою о том, что вижу вокруг, что меня волнует, о своих переживаниях, о людской боли, любви, надежде, поэтому я думаю, что в такие моменты на меня нисходит Дух Святой, который мне и дает эту информацию, чтобы я ее передал людям. Я стараюсь это делать, но они не слышат меня, потому что я никто для них. Я жалкий музыкант, — произнес Антон грустно, опустив голову.

— Не говори так, ты не должен сдаваться, — горячо произнесла Света, сжав кисть руки Антона, — ты сам должен понять, что и тебя Бог не обходит своим вниманием, ты также находишься на пути своей судьбы, и возможно, скоро получишь то, от чего захочешь отказаться, когда закончатся силы ждать.

— А ты быстро схватываешь, — удивился Антон, поднял свою голову и постарался улыбнуться.

— Гм, я не помешала? — робко спросила Люба, появившаяся в дверном проеме с кастрюлей в руках.

— О, а вот и картошечка! — обрадованно произнес Антон, вставая с корточек и направляясь в центр комнаты. Света тоже поднялась и села на кресло, теребя влажные волосы рукой.

— Так, давай ставь сюда, — сказал он, выдвинув пластмассовый стол, стоящий у стены, на середину комнаты.

— Он же пластмассовый, надо подложить что-нибудь, — сказала Света, кинувшись искать что-то для подставки.

— А вон возьми книжку «История КПСС», — сказал он.

— Где?

— Да вон на столе возле кресла, — сказал он, показав направление кивком. Света подошла к столу и взяла толстую запыленную книгу.

— Ты что, ее читаешь? — спросила она удивленно, вскинув брови.

— Нет, так, имею для подставки под горячее, ее ничем не прожжешь и пулей не прострелишь, вечная книга, как Библия.

— Ну, ты не богохольствуй, — вступила в разговор Люба, — а не то Бог от тебя отвернется.

— Он никогда и ни от кого не отворачивается, — спокойно возразил Антон.

— А от убийц? — спросила Света, положив книгу на стол, опустив при этом глаза.

— И даже от них.

— Он их прощает разве? — спросила Люба, ставя на книгу кастрюлю с картошкой.

— Да, но только если они раскаются во всем. В Евангелии от Луки²⁹ есть рассказ о двух разбойниках, распятых с Христом на Голгофе: Гестасе и Дисмасе. Так вот, Дисмас был распят по правую руку от Спасителя. В средневековой византийской древнерусской традиции этого благоразумного разбойника именуют Рахом³⁰, но тем не менее речь идет об одном человеке. И вот этот Дисмас признал Христа Богом, раскаялся и попросил простить ему грехи, и Христос простил его, сказав: «Будешь в раю со мной по мою правую руку». Вот, с одной стороны, и получается, что прощается этот тяжкий грех — убийство, если раскаяться. Но, с другой, я в одном журнале прочитал, что этот самый разбойник Рах был прощен Христом, потому что когда Христос еще был младенцем и их захватили в плен разбойники, то этот самый Рах, увидев младенца Христа, восхитился его ликом и уговорил других разбойников пожалеть пленных. За это ему Дева Мария сказала, что этот Младенец сохранит его за то, что он сохранил Его сегодня.

Конец ознакомительного фрагмента.

← Часть первая. Голоса