Диверсант Петра Великого

Руслан Ряфатевич Агишев, 2021

Картина из захолустного музея, оказавшаяся порталом, отправила Дениса Антонова на сотни лет в прошлое, в эпоху Петра Великого, поместив его в личину босоного мальца, Алексашку Меншикова. В поисках дороги домой он с головой окунулся в пучину жестоких испытаний, став для будущего российского императора надежным советчиком и верным другом. С легкой руки Дениса в русской армии появились скорострельные мушкеты и слезоточивые гранаты, а частью флота стал грозный броненосец с батареей пороховых ракет на вооружении. Его жалуют поручиком Преображенского полка, обещают титул. Казалось, само провидение благоволит ему. Однако на его пути вновь появляется проклятая картина…

Глава 2. Первые шаги

«Приветствую тебя, о нашедший этот свиток! Ты достойнейший из достойных, раз смог преодолеть сотни верст пути через девственную тайгу, быстрые горные реки и бездонные ущелья в поисках моего последнего убежища, в котором я, повелитель одной шестой части земной суши, скрылся от всех в желании в одиночестве встретить свой последний миг. Возрадуйся, путник! Наградой твоему упорству станет приобщение к величайший тайне нашего мира, которая откроется на страницах этого свитка…

Позволь прежде назваться своим именем, которое здесь, в окружении беззаботных птах и диких зверей, я не слышал уже целых шесть с половиной лет. Я был известен под именем Александра Великого. Подобно великому воителю седой древности я смог железной рукой объединить в одном царстве сотни народов и подарить им мир и благоденствие вместо бесконечных войн и болезней. Были у меня и другие имена, и грозные прозвища, и пышные титулы, перечисление которых займет слишком много времени и сил, которых мне отмерено не так уж и много. Я расскажу лишь об одной своей жизни, с которой и началось мое путешествие сквозь время и пространство.

В той, прошлой жизни, многие события которой уже благополучно стерлись из моей памяти и больше не докучают мне долгими ночами, меня звали Денис Антонов. Я был обычным человеком прошлого, настоящего и обычного, как я был уверен, будущего. Однако у неумолимого рока или фатума на мой счет были совсем иные планы, в которых спокойствию и предсказуемости совсем не было места.

Я бредил одной картиной, в которую гениальный маринист вложил всю силу своих эмоций и которую наделил способностью переносить людей сквозь время и пространство. С самого детства мне снились ее изумрудные волнистые линии, изображавшие полуденное море. Я бредил ею…

Первый раз я шагнул в пучину времени, когда лицом к лицу встретился с той проклятой картиной. Неведомой силой и волей меня забросило на десятки веков в прошлое, где я был обречен через кровь и боль искать путь домой. Я стал подручником одного из сильнейших правителей древнего мира, за могущество и жестокость которого проклинали и столетия спустя…

Через ужасную смерть я обрел шанс вернуться домой, но рок вновь зло посмеялся надо мной. Теперь я был заточен в босоногого незнатного юнца, Сашку Меншикова, который добывал себе пропитание продажей пирогов на рынке и мечтал лишь о теплой кожаной обувке. Страшнее постоянно испытываемого мною голода, лютых побоев отчима здесь было лишь терзающее меня знание о грядущих тяжелых испытаниях, ожидающих и меня, и окружающих людей, и страну. Приближался полный трагичных и страшных событий XVIII век, который, словно борец на ринге, переломит через колено мою страну и направит ход ее истории в совершенно ином направлении…»

Здесь на жарком июньском солнце, сидя на охапке душистого сена, было так уютно, так приятно мечтать, что я едва не мурлыкал от испытываемого наслаждения. Нежась на солнце, я вспоминал, что было со мной, и строил планы на будущее. «Что за херня в голову лезет?! Прямо как начало из какого-то фантастического романа. Что-то я совсем расслабился, а мне нельзя расслабляться! Совсем нельзя расслабляться! Сейчас я Алексашка, и только от меня самого зависит, смогу ли я стать могущественным Александром Меншиковым, приближенным самого Петра Великого, и вернуться назад».

— Ах ты, зараза! Вона, паскудник, куды забрался, — мое убежище, наконец, было раскрыто; у сарая снизу вверх на меня глядел обозленный Ганс, или, по-нашему, Гришка, слуга моего хозяина Франца Лефорта. — Хозяин его кличет, а он в ус не дует. Рожу отворачат. Быстро слазь! — Задрав вверх свою жидкую бороденку, он яростно тряс жилистыми кулаками. — Говорил я хозяину, ужо говорил, шта палок тобе требытся. Пяток как дать, чтобы шкура-то лоскутами слезла, туточки бы ласковым стался!

Не став слушать его разглагольствования о пользе вымоченных в густом рассоле березовых прутков для воспитания неразумных отпрысков, я сиганул с сеновала и понесся к хозяйскому дому. Вот так я, Денис Антонов, бывший неплохой искусствовед и антиквар неполных тридцати лет, и оказался в шкуре не по годам развитого шестнадцатилетнего паренька Алексашки Меншикова, бегущего на зов своего нового хозяина Франца Лефорта, полковника российской армии на службе у правительницы Софьи.

— Беги, зараза, беги! — несся мне вслед вопль сразу невзлюбившего меня Ганса. — Все равно быть тобе битым. Хозяину усе кажу…

Что мне угрозы этого зловредного мужичка высечь или наябедничать, когда я строил поистине наполеоновские планы. С первых же минут в этом времени, в личине юнца Меншикова, я решил не повторять ошибок своей прошлой жизни, из-за которых и закончил ее в мучениях на дыбе. Больше никаких поисков картины-портала, пока я не встану крепко на ноги! «Хватит ныть про свою прошлую жизнь. Все! Все эти воспоминания о мягком диване, жестяном ящике с полупроводниками и микросхемами, пиве „Яггер“, гигантских бургерах, скорости под полторы сотни на хорошей тачке и т. д. нужно на время задвинуть на самые задворки моей памяти. Сейчас это только мусор, отвлекающий меня от цели! Выжить и возвыситься! Кулаками, зубами и ногтями прогрызть себе путь наверх. Ну что, Петр Алексеевич, надевай корону быстрее, а то это сделает кто-нибудь другой. Я, например…»

— Лексей, я тебья искал. — Лефорт, как всегда «при параде», затянутый в строгий мундир прусского фасона, уже меня встречал на крыльце дома, постукивая стеком по голенищу ботфорта. — У меня есть для тьебя поручение. Тебе идти к Монсу.

Я с трудом сохранил невозмутимое выражение лица, едва вновь, уже четвертый раз за пару дней, всплыла эта фамилия. «Как на работу к ним шатаюсь. Что-то немчура явно замышляет…»

Мне в руки лег небольшой клочок бумаги, свернутый в конвертик и украшенный сверху капелькой сургуча. Выдавленный на сургуче оттиск перстня Лефорта словно подмигивал мне — мол, все запечатано и тебе вряд ли удастся сунуть сюда свой любопытный нос.

Провожаемый внимательным взглядом хозяина, я быстро прошмыгнул за ворота и вприпрыжку побежал по широкой улице. Правда, через пару сотен метров я перешел на шаг. До семейства Монсов здесь было версты три-четыре, и спешить особо было не нужно. Кроме того, мне было о чем поразмыслить.

«Нюхом чую, что-то намечается. Лефорт носится словно стрелянный в одно место. С Монсами идут какие-то постоянные терки. Они определенно что-то готовят… Уж не переворот ли?» Я мысленно примерил Лефорта на роль вождя восставших или хотя бы его помощника. Но тут же отринул это предположение. «Не-а. Собственно, какого рожна ему мутить бучу? Правительница Софья его более или менее привечает. Вчера сам мне хвастался, что она его полковником пожаловала. Да и толком нет за ним силы. Те две роты иноземного строя, короче наемников, которыми он командует, даже близко не стояли рядом с четырьмя, а то и пятью десятками тысяч стрельцов царского войска… Если не заговор, тогда что? Не знаю!»

Словом, я в очередной раз за последние дни начинал крыть последними словами свои провалы памяти в отечественной истории. При всей массе моих специфических знаний — об итальянских, голландских, испанских живописцах эпохи Возрождения, составе масляных красок Леонардо да Винчи, устройстве испанской аркебузы середины XVI века, характере переплета первых западноевропейских печатных книг, смысле геральдических символов и т. д. — эпоха Петра I оставалась для меня полной многочисленных белых пятен. Конечно, общеизвестные вещи о великом правителе и его верном сотоварище, которые уже давно стали нарицательными, мне были известны. Это и пресловутая продажа пирожков на заре карьеры Меншикова, и необыкновенная сила, и рост Петра, и знаменитые пьяные кутежи и дебоши царской компании в России и Голландии, и царское увлечение токарным делом. Однако, очень многое другое, что для местных было ясным и понятным, я просто не знал. Поэтому мне приходилось вести себя крайне осторожно.

«Ладно, если я не помню, что вскоре произойдет, то попробуем подумать. Знаний нет, но башка-то на плечах осталась… Итак, Лефорт о чем-то активно договаривается с Монсом. Оба они, в принципе, фигуры невеликие в местной политике. Лефорт — командир неполных двух сотен наемников, а Монс — торговец вином, пусть и довольно зажиточный. Никто из сильных мира за ними не стоит, на помощь людьми и деньгами им тоже рассчитывать не приходится. Вообще, что их может связывать? Деньги? Не факт. Родственные чувства? Вряд ли. Общий бизнес?»

В какой-то момент я остановился, поняв, что, глубоко погруженный в себя, свернул не в том месте. Эта часть Кукуя — другое название Немецкой слободы — мне не особо была знакома. Вокруг меня находились преимущественно каменные двухэтажные дома с нависавшими над ними черепичными крышами и аккуратными башенками. В вытянутых стреловидных окнах домов блестела слюда, а кое-где и цветное стекло.

Дорогу я все же нашел, хотя мне и пришлось потратить на это еще полчаса. Дом господина Монса оказался довольно большим. Каменные палаты возвышались на два этажа. С боков к ним были пристроены две аккуратные башенки с остроконечными крышами, напоминавшими башни средневековых замков. Средневековая тема повторялась и на кирпичном заборе, верх которого напоминал крепостную стену. По всей видимости, господин Монс очень хотел быть бароном с собственным замком, а может, и графом.

Дальше просторной прихожей меня, как и в прошлый раз, не пустили. Видно, рылом не вышел. Слуга с пренебрежительной миной на лице взял у меня письмо и, положив его на поднос, понес в соседнюю комнату, откуда доносились два голоса — грубый мужской и тоненький женский.

На цыпочках я подошел к здоровенному деревянному комоду под добрых два метра и вытянул шею в сторону голосов. С этого места мне было не только слышно, но и видно тех, кто находился в гостиной.

–…бр-бр-бр, Аннет, — полный мужчина с несколькими подбородками что-то выговаривал девушке-подростку, которая стояла напротив него с независимым видом, уперев руки в бока. — Бр-бр-бр-бр бр-бр-бр-бр Питер! — Монс, по всей видимости это был именно он, говорил явно на немецком, поэтому некоторые слова мне были знакомы. — Либе бр-бр-бр-бр! Ду бр-бр-бр бр-бр-бр. Питер бр-бр.

Я почти вжался в этот злосчастный комод, что не давал мне рассмотреть девицу получше. Несмотря на то что деревянный монстр не поддавался, увидеть мне кое-что все же удалось. Анна оказалась довольно привлекательной, на мой вкус, девицей. Чуть выше среднего роста, с копной роскошных каштановых волос, которые свободно спадали на девичьи плечи, она чем-то напоминала леди Винтер из советского фильма о мушкетерах. Она также гордо вскидывала подбородок, когда была чем-то недовольна или с чем-то не согласна. Губы чуть припухлые, подчеркнуто красные, подведенные выразительные глаза довершали образ роковой соблазнительницы.

— Фатер, бр-бр-бр, — что-то недовольно ответила она отцу, отрицательно мотнув головой. — Бр-бр-бр-бр бр-бр-бр!

В этот момент вошедший в гостиную слуга передал Монсу письмо, которое им сразу же было распечатано. Не знаю, что было внутри, но хозяин дома едва сдержал радостный возглас. Сияя лицом, он еще более энергично начал что-то втолковывать дочери.

— Бр-бр-бр-бр бр-бр-бр Питер! Бр-бр-бр кайзер! — Он повышал голос все громче и громче. — Аннет, бр-бр-бр-бр бр-бр-бр! — продолжал напирать Монс. — Бр-бр-бр бр-бр-бр!

Качавшая головой Анна шагнула в сторону, совсем исчезнув с моих глаз. Не сдержавшись, я уже наметился влезть на стоявший рядом стул, но кто-то вдруг с такой силой вцепился в мое ухо, что на глаза аж слезы навернулись.

— Ах ты, щенок! — Незаметно подскочивший слуга Монса отвесил мне леща, отчего я кубарем полетел на пол. — Куды буркалами своими зыркаешь? На хозяйку?! — наседал на меня мордатый парень, растопырив руки в стороны. — Рылом грязным не вышел! Такой красе князя подавай, а то и кого поболе…

Мне бы за дверь махнуть и дать стрекача, да в ступоре я оказался, причиной которого стали брошенные мордоворотом Монсом слова. Поэтому меня, словно кутенка, подняли в воздух и, сопроводив пинком, выбросили на улицу.

— Голодранец! — с этим воплем массивная деревянная дверь, обильно оббитая железными полосами, и закрылась, оставив меня валяться на дороге.

«Медовая ловушка… Неужели эти черти решили свою деваху Пете подсунуть? Красавцы, блин! А что?! Насколько я успел рассмотреть, все при ней. Ягодка уже созрела». От посетившей меня догадки я вспотел. «Смотри-ка, и князя, оказывается, ей мало… Вот тебе и Анна. На будущего правителя Российской империи наметилась».

Признаться, когда на меня накатывало волнение, я почему-то напрочь забывал про свое искусствоведческое образование и едва не скатывался до уголовной фени. В моей речи тут же начинали проскальзывать блатные или околоблатные словечки. От кого-то я слышал, что таким образом человек старался справиться со стрессом…

Словно в тумане, я встал с каменной брусчатки и побрел от дома прочь. Такие новости нужно было «прожевать» в полной тишине, с толком и расстановкой, что, собственно, я и сделал, добравшись до лефортовского двора и забравшись в свой укромный уголок на сеновале.

Вот, оказывается, что их связывает. Козырный интерес, мать их! К Пете с дальним прицелом решили подмазаться. А ведь как складно-то у них все получается. В памяти у меня снова всплыл притягательный образ юной немки, ладная фигурка, бесстыдный взгляд которой не должны были оставить будущему самодержцу ни шанса. С головой окунувшись в патриархальный мир Ивана Грозного и успев немного познакомиться с почти не изменившимися нравами конца XVII века, я прекрасно понимал, что Петр не устоит перед чарами юной соблазнительницы. И дело было совсем не в том, что царевич рос монахом и пугался «аки библейского Левиафана» обнаженного женского тела. Наверняка он уже был прекрасно просвещен, чем отличаются мужчины от женщин, и не раз на практике проверил это знание. Дело было совсем в другом — в его окружении и царивших там нравах! Не будем забывать, что на дворе был махровый патриархат, который применительно к особам знатных кровей вообще приобретал жесткие нравы мусульманских обществ. Здесь девицы дворянских и боярских семей почти все время проводили на женской половине своих домов, где единственным их развлечением было перемывание косточек соседям. Каждый их выход на улицу больше напоминал выход боящегося за свою жизнь преступного авторитета, плотно окруженного многочисленной охраной. Девиц также сопровождал десяток всяких мамок, кормилиц и служанок, за которыми, в свою очередь, зорко приглядывала многочисленная дворня. Из образования невольным затворницам было доступно лишь изучение Псалтыря и основ ведения домашнего хозяйства.

Кто из современниц Петра в таких условиях смог бы конкурировать с довольно образованной для своего времени, весьма свободной в нравах Анной? Притом соблазнительница имела еще одно немаловажное преимущество перед всеми остальными претендентками на сердце и голову царевича — принадлежность к совершенно иному миру, который был чуждо привлекателен и совершенно не похож на мир Петра. В мире Анны по морям бесстрашно плавали уже целые эскадры кораблей с пушками и сотнями моряков на борту, открывались университеты, гремели роскошные балы у монархов и правителей, города одели свои здания и дороги в камень, горожане щеголяли в удобном новомодном платье и не были скованы старыми патриархальными обычаями и традициями. Это был совершенно новый мир, очень привлекательный для юного Петра, жаждущего чего-то необычного и категорично отличного от его образа жизни.

К сожалению или, может быть, к счастью, в своих рассуждениях я оказался прав на все сто процентов! Не зная толком исторических подробностей той эпохи, куда меня занесло, я «увидел» этот разворачивающийся прямо на моих глазах хитроумный план с такими далеко идущими последствиями, что диву даешься. Полковник Франц Лефорт, бывший по большому счету одним из многочисленных нашедших приют в России искателей приключений, наемников пистоля и шпаги, задумал кардинально изменить свое социальное положение, приблизившись к будущему правителю огромной державы. Царевич Петр, не по годам развитый подросток, с фанатичной жаждой интересовавшийся морскими кораблями и западноевропейскими военными обычаями и традициями, подходил для этой цели как нельзя лучше. Благодаря своему немалому военному опыту службы у разных европейских царьков и барончиков, Лефорт много интересного поведал юноше о современной армии, ее приемах и тактике, новом оружии и пушках, слабых и сильных сторонах различных родов войск. Собственно, именно этим хитрый швейцарец и занимался последние несколько месяцев, взяв Петра под свою плотную опеку. Лефорт часами рассказывал о войнах, в которых он участвовал; о занимательных случаях, произошедших с ним или с его товарищами в каком-нибудь бою. А что, собственно, еще нужно подростку, который был практически полностью предоставлен самому себе? Приставленные к нему слуги — пожилой стрелец и мужик-выпивоха — просто физически не поспевали за энергичным Петром, который был готов носиться едва ли не двадцать четыре часа в сутки.

Думаю, в какой-то момент швейцарец осознал, что только его усилий для достижения цели явно будет недостаточно. Ведь всегда может появиться какой-нибудь новый наемник, у которого будет еще больше занимательных историй и опыта. Нужно было еще как-то привязать Петра к себе. Как оказалось, ответ на этот почти сформулированный вопрос был до боли простым и вечным как сам мир. Шерше ля фам, как говорят в стране шампанского, или ищите женщину, которая могла бы юного царевича привязать к новым друзьям не хуже пут. На Кукуе с покладистыми девицами подходящего возраста проблем не было. Здесь можно было с легкостью подобрать себе в пару и блондинку, и брюнетку, и рыжую. Однако Лефорта устраивала лишь одна из них — Анна, дочь зажиточного торговца вином Иоганна Георга Монса, так как она обладала некоторыми, очень нужными для дела, качествами. Эта девица была неплохо образованна для женщины, обладала весьма изысканными манерами, и к тому же весьма преуспела в искусстве обольщения мужчин, в чем не так давно смог убедиться и сам Лефорт.

Убедить Монса труда не составило. Какой бюргер, не мечтающий о лишней монете, откажется от того, чтобы пристроить свою дочь в качестве фаворитки будущего царя, а может, и чем черт не шутит, и царицы? Строптивую Анну тоже удалось уломать, пообещав совершенно райскую жизнь. Девица сразу же поняла, что фавориткой царевича быть гораздо выгоднее, чем женой какого-то толстого пивовара с соседней улицы.

Правда, я не видел в планах Лефорта, Монса и его дочки чего-то из ряда вон выходящего и не свойственного духу и этого, и моего времени. Разве и в наше время не считается нормальным, когда ты ищешь выгоды для себя и своей семьи? Разве мы не склонны строить планы, основываясь на обмане и хитрости? Конечно да! Желая получить повышение по службе, добиться расположения особы противоположного пола, получить что-то очень желанное, мы, как правило, с легкостью идем на сделку со своей совестью.

Словом, в выигрыше оказывались все. Лефорт получал новые чины и звания, Монс — будущего царя в почти зятья, Анна — солидное обеспечение. Лишь я, Алексашка Меншиков, оставался не у дел, так как меня в этой комбинации не было и в помине. По крайней мере, я думал именно так. Однако последовавшие уже в этот самый день события показали, что я глубоко ошибался.

— Хей, Лексашка! — к моему глубокому удивлению, я вдруг услышал голос хозяина, в нетерпении стучавшего тростью по доскам сарая. — Ганс сказать, ты здесь. Спускайсь. У меня есть очень серьезный разговор.

Раскидав слежавшееся за долгое время моего сидения сено, я стал спускаться. Было непонятно, чего Лефорту от меня понадобилось. Может, на меня наябедничал его приятель Монс, что я подглядывал за ним и его дочерью. А может, эта скотина Ганс что-то наговорил лишнего.

— Пошли в дом. Будем говорить.

Развернувшись, швейцарец потопал прямо по грязи; с его едва ли не метровыми ботфортами себе можно было это позволить, а вот мне, в лаптях, пришлось не сладко.

— Проходи. Садись.

Расположились мы, по всей видимости, в кабинете; по крайней мере, об этом говорили и десятка два книг в тяжелом комоде, и массивный письменный стол с какими-то бумагами. В этой части дома я не был ни разу, поэтому с любопытством вертел головой по сторонам, стараясь увидеть как можно больше. В моем положении любая мелочь могла оказаться полезной.

— Вот, здесь взвар. Горячит и согревает. — Он поставил передо мной глиняную кружку, гигантскими размерами напоминающую классическую пивную. — Ты есть кароший слуга, Лексашка.

Под внимательным, оценивающим взглядом Лефорта я чувствовал себя словно на каких-то смотринах. Что он от меня хотел? Зачем позвал? Пока я слышал от него лишь общие слова и никакой конкретики.

— Ты служить у меня почти месяц, и я доволен. Ты честный, — продолжал швейцарец нахваливать меня. — Не вор. Да, да, я не раз проверять тебя. Я приказал Гансу оставлять в разных местах пфенниги…

Честно говоря, мне все еще не было понятно, куда он ведет. Конечно, я помню, как перед крыльцом несколько раз находил монетки и даже перстень. Думал, их потеряли. А оказывается, проверка это была… Хм, интересно.

— Исчо ты очень умный малшик. У тебя есть голова на плечах, — с усмешкой швейцарец выразительно постучал по своему лбу. — Я уверен, что ты далеко идти. Конешна, если тебе помогать. Ведь с помощью кароших и верных друзей в жизни легше? Они тебе помогать, а потом и ты им помогать. Гуут?!

Естественно, я утвердительно кивнул. Кто в здравом уме не согласится с этим утверждением? Постепенно у меня появлялась догадка, куда клонит Лефорт.

— Ты, Лексей, достоин большего. Ты можешь стать настоящий зольдат, официир. Посмотри вокруг. — Лефорт обвел взглядом свой кабинет. — У тебя тоже должен быть свой дом. Кароший, каменный дом, куда ты привести жена, детишек. Ты хотеть свой дом? Стать знатным?

Я опять кивнул, как фарфоровый китайский болванчик.

— Я могу тебе помогать. Скоро в мой дом приходить знатный человек, который может изменить твою судьбу. Ты стать богат. Потом ведь ты не забыть своего старого хозяина?

А вот теперь-то мне все стало ясно! «Ай да старина Франц! Ай да сукин сын! Он же решил обложить Петра Алексеевича по всем правилам военной науки. Блин, со всех сторон загоняет, как волчару… Смотри-ка, с одной стороны, Лефорт действует на Петра сам, напрямую. С другой стороны, к царевичу подкатывает красотка Анна Батьковна, обязанная Лефорту. Теперь еще появляюсь я в качестве то ли слуги Петра, то ли его друга. Естественно, я тоже буду по гроб жизни обязан „доброму дяде“ Лефорту. Красавец! Нет, даже красавелло! Какой расчет! Просто и гениально… Черт, мне даже завидно».

Согласие я свое, конечно, дал. Правда, пришлось немного подыграть Лефорту, чтобы моя реакция на такое предложение выглядела как можно более естественно. Нужно понимать, что предложение швейцарца для недавнего торговца пирожками было, как вытащить не просто золотой, а бриллиантовый билет. Знакомство с будущим царем, которому вдобавок тебя представят в самом лучшем свете, почти автоматически означало, что на тебя посыпятся многие-многие-многие блага. Это понимали и он и я! Поэтому я и дал жару с многократным именованием Лефорта отцом родным, спасителем убогих и сирот, глубокими поклонами.

Нужно ли говорить, что этой ночью заснуть мне так и не удалось. Так проклинаемая мною судьба или злой рок выкинули очередной фортель, к счастью благоприятный для меня. Теперь мне не нужно было искать выходов на будущего царя. Правда, на горизонте появилась другая проблема: а чем я, собственно, могу заинтересовать Петра Алексеевича? Что я могу предложить будущему потрясателю основ Российского государства, чтобы стать его самым близким сподвижником? Не историями про торговлю пирожками же его заинтересовывать, в самом деле.

К счастью, не сильно разбираясь во всех исторических перипетиях эпохи, я обладал многими другими знаниями, ценность которых в глазах царевича могла быть просто неимоверной…