Птица Чабос. Самолёт в угоне не значится

Руслан Ходяков, 2014

Это продолжение истории о Родионе Оболенском – взломщике и комбинаторе и бывшем владельце Луны, в которой он наконец воплотит в жизнь свою мечту и отправится в Рио-де-Жанейро – город мечты, мулатов и белых штанов.

Часть вторая

Мамука великолепный

Глава шестая

Из которой действительно становится ясно,

что деньги не пахнут ни цветами, ни, извините, дерьмом,

но зато и цветы и дерьмо пахнут деньгами.

Грузин без денег, все равно что трамвай без рельсов, троллейбус без усов, боксер без трусов, вентилятор без пропеллера, «Кадилак» без мотора, ружье без затвора, дача без забора, тупик без упора. То есть нечто странное, несуразное и к употреблению совершенно негодное.

Да и вообще, слушай! Вах! Где ты видел грузина без денег? Как тут подсказывают мне некоторые очень грамотные товарищи — нонсенс! Ты меня понял? Я тебя тоже понял!

Деньги для настоящего грузина национальная черта характера, точно такая же, как черный «Волга», грузинский гостеприимство, клетчатый кепка, а-ля, аэродром, органично сросшаяся с роскошной черной шевелюрой, и нос рулем, с аптекарской точностью указывающий в каком направлении дует ветер и «где находится женщин».

И не важно, сколько у грузина денег. Дело не в количестве. Даже имея в кармане всего несколько потертых медяков, настоящий грузин сочтет кровным врагом любого, кто скажет ему, что он не сможет купить здание Центрального Универмага.

Мамуку Вахтанговича Багратиони в отсутствии денег упрекнуть было невозможно. Денег у Мамуки было немерено. Надо сказать, что пара тройка Центральных Универмагов в разных городах и даже разных странах ему таки принадлежало. В общем, денег у Мамуки было достаточно.

Но самое интересное, что деньги свои он заработал честным путем.

Мамука не воровал и не грабил. Мамука не торговал оружием и не промышлял наркотиками. Мамука с почтением относился к официальным властям и с уважением к криминальным авторитетам. То есть регулярно платил и тем и другим.

На заре своей юности Мамука твердо усвоил три урока преподанных ему его отцом, зоотехником высокогорной овцеводческой фермы, героем социалистического труда, Вахтангом Кондратьевичем Багратидзе. (В Багратиони Мамука перекрестил себя уже потом, когда стало модным на каждом углу трепать о своем знатном происхождении. А Багратиони, как известно старинная царская династия Грузии. Предки Мамуки намеренно изменили свою фамилию, что бы ненароком не сменить благодатную Алазанскую долину на бескрайние перелески восточносибирской низменности по воле большевиков, вырубавших под корень в Грузии всю аристократию, как умелый земледелец вырубает иссохшую, переставшую плодоносить лозу, прореживая виноградник.)

Вывел как-то Вахтанг Багратидзе своего сына на окраину горного селения и сказал:

— Мамука, сын мой, ты видишь эти великолепные горы?

— Вижу папа.

— Мамука, ты видишь реку Кура, которая берет свое начало в этих благодатных горах?

— Да, папа.

— Мамука, ты видишь эту зеленую долину, которая расположилась на берегах Куры?

— Вижу, папа.

— Мамука, ты видишь отары жирных овец, пасущихся высоко в горах и кушающих зеленую, сочную травку?

— Конечно, папа. Зачем спрашиваешь?

— А знаешь, ли ты, Мамука, что бывает с зеленой, сочной травкой, которую скушала овца?

— Знаю, — ответил Мамука. — Она превращается в вонючие зеленые лепешки.

— А знаешь ли ты, Мамука, что бывает с этими зелеными лепешками потом?

— Их смывает дождем в Куру, папа.

— А что Кура потом делает с этими лепешками?

— Она несет их в виноградники расположенные в долине.

— А знаешь ли ты, Мамука, что виноградники так хорошо цветут именно потому, что Кура питает их растворившимися в воде овечьими лепешками?

— Не знаю, — Мамука задумался. — Наверное, так и есть, папа.

Отец долго и пристально посмотрел на своего низкорослого, невзрачного сынка.

— Запомни, Мамука, сын мой, — наконец сказал он. — Дерьмо всегда спускается с гор! — изрек Вахтанг Багратидзе и, развернувшись, пошел прочь, громыхая по булыжникам стоптанными кирзовыми сапогами.

— Зачем, папа? — крикнул ему вслед Мамука.

— Что бы в долине зацвели виноградники, сынок, — не оборачиваясь, ответил отец.

Это был урок первый.

Мамука закончил школу. Мать собрала ему небольшой потертый кожаный чемодан, доставшийся в наследство еще от деда, вернувшегося с этим чемоданом с Великой Отечественной Войны, положила туда пару выходных штанов, двое теплых хлопчатобумажных подштанников, три чистых фланелевых рубашки, новые туфли, с наказом надевать только по праздникам, носки и кепку.

Пока мать собирала чемодан, в комнату вошел отец, достал из кармана пухлую пачку червонцев, и протянул ее сыну. Мамука, считавший себя взрослым и умным с гордым видом потянулся за деньгами, но в самый последний момент отец выпустил пачку из рук и купюры с шелестом, как прошлогодние листья рассыпались по полу.

— Собирай! — приказал отец.

Мамука понял, что ему сейчас придется встать на колени и ползать по кухне, поднимая деньги.

— Не буду! — с вызовом произнес Мамука и вздернул подбородок к потолку.

— Гордый, да? — спросил Вахтанг Багратидзе.

— Да, папа, — ответил Мамука.

— Хорошо, — сказал отец, сам опустился на колени перед сыном и стал ползать по дому, собирая разлетевшиеся по углам розовые бумажки.

Мамука растеряно наблюдал как его отец — само воплощение гордости и высокомерия кряхтя передвигается по полу на карачках. Через какое-то время в руках у отца снова оказалась пачка червонцев. Багратидзе старший небрежно бросил ее в чемодан Мамуки.

— Послушай своего старого отца, сынок, — сказал он. — Если ты хочешь быть богатым, то должен научиться собирать деньги по крупицам. Если хочешь научиться собирать деньги по крупицам, то ты должен научиться трудиться. Если ты хочешь научиться трудиться, то должен сдерживать свою гордыню и выполнять самую грязную работу. — Запомни, Мамука, мой любимый и единственный сын. — Все что достается без труда — стыдно. Ты можешь гордиться только тем, что заработал, проявив трудолюбие. — Вахтанг Багратидзе замолчал, глядя сыну в лицо. — А теперь делай с этими деньгами, что захочешь! — сказал он и вышел из кухни.

В дверях отец остановился и посмотрел в зеркало, висевшее на стене. Мамука за его спиной достал из чемодана червонцы и подбросил их вверх. Деньги снова разлетелись по кухне. Багратидзе младший встал на колени и, сопя, принялся подбирать их, ползая в ногах у своей матери, невозмутимо продолжавшей укладывать вещи в чемодан. Вахтанг Багратидзе усмехнулся и закрыл за собой дверь.

Это был урок второй.

Раз в неделю в высокогорное селение Мамуки приходил автобус — дряхлый, облезший «ПАЗик», каким-то чудом каждый раз ухитрявшийся так высоко забраться в горы по узкой и извилистой дороге. На нем доставляли почту и новости из долины. На нем оперившаяся молодежь спускалась с гор, что бы поступить в институты, техникумы и ПэТэУ, найти свое счастье и вернутся домой в новой кепке. На нем отец должен был отправить Мамуку в большой мир, полный соблазнов, удовольствий и безграничных возможностей.

До прихода автобуса оставалось не более часа. Вахтанг Багратидзе молча шел впереди сына и нес чемодан Мамуки. Сам Мамука семенил следом, стараясь идти в ногу с отцом, но постоянно путался, сбивался, не поспевая за его размашистым шагом.

— До свиданья, Мамука! — кричала ему вслед мама из окна. — До свиданья, мой маленький, — утирала она слезы, кончиком платка.

— До свиданья! — помахал рукой Мамука.

— Не подведи своего отца, Мамука! — трескучим голосом напутствовал его стодесятилетний дядя Вано, сидевший под раскидистой чинарой у своего дома и опиравшийся на корявую, отполированную руками и временем клюку, прозванный молодежью села «Вечным дедом». — Твой отец — уважаемый человек. Стань и ты уважаемым человеком!

— Не подведу, дядя Вано. Обещаю!

— Привези мне саблю, Мамука, — тонким, писклявым голоском просил маленький, босоногий Гога, троюродный брат Мамуки, погоняя по пыльной дороге к дому груженого хворостом ишака. — Ты обещал Мамука!

— Привезу, Гога. Самую лучшую саблю, какую только найду!

— Удачи тебе, Мамука, — кланялась тетя Тамара, идущая навстречу из сельмага с бутылкой подсолнечного масла в сетчатой авоське.

— Спасибо, тетя, — кивал Мамука в ответ.

Вахтанг Багратидзе продолжал молча шагать вперед. Чемодан, поскрипывая ручкой, медленно раскачивался в его мускулистой руке в такт шагам.

Вскоре отец и сын оказались у остановки за селением. Пыльная дорога, извиваясь тещиным языком тянулась далеко-далеко в низ, постепенно превращаясь в тонкую нить. Где-то у самого подножия горы по этой нитке еле-еле двигалась крохотная букашка автобуса. Пройдет еще более часа, прежде чем он поднимется к селению Мамуки.

За остановкой начиналось небольшое сельское пастбище. Колхозные отары здесь не пасли, потому, что селяне отвели это пастбище для частного скота…

Уж как месяц в горы пришла весна. Сочная высокая трава колосилась от самой остановки до отвесного обрыва на краю пастбища. Невдалеке паслась коза тети Тамары, да кобыла дяди Вано такая же дряхлая и костлявая как он сам. В траве кувыркались разноцветные головки всевозможных полевых цветов. Особенно много в этом году было дикой гвоздики. Резные, розовые, малиновые, голубые бутончики заполняли пастбище от края до края.

Багратидзе старший поставил чемодан на землю и достал из кармана носовой платок завязанный узелком.

— Подойди ко мне, Мамука, — сказал он, распутывая узел платка.

Мамука подошел к отцу и увидел в его руке огромный золотой перстень в виде оскаленной головы тигра на щитке. В пасть тигра был вделан очень крупный бриллиант размером с черешню. Голову тигра украшала крохотная корона с монограммой из символов грузинского алфавита.

— Смотри, сын, — сказал Вахтанг Багратидзе. — Это фамильный перстень Багратионов, очень старой царской грузинской династии. Мы их дальние потомки. Перстень передал мне мой отце, а ему его отец, а отцу моего отца его отец… Так он переходил от отца к сыну на протяжении многих лет или даже веков. Это самое дорогое, что у нас есть. Я не знаю, сколько он стоит, но думаю, что на него можно купить все наше селение вместе с прилегающими горами и пастбищами, а может быть даже всю долину под горой, — Багратидзе старший полюбовался перстнем, но так и не одел его себе на палец. — Я никогда не надевал этот перстень, потому, что мой отец велел мне одеть его только в том случае, если я верну нашему роду богатство и имя Багратионов… К сожалению, сын мой, сделать этого я не смог и надеюсь, что ты сделаешь это вместо меня. Только тогда ты сможешь надеть перстень себе на руку. А до этого просто храни его… Ты понял, Мамука?

— Да, папа, — ответил тот, заворожено наблюдая, как сверкает и искрится алмаз в пасти тигра.

— Молодец, — похвалил Мамуку отец. — Я всегда верил в тебя.

И тут он сделал то, отчего волосы под кепкой Мамуки встали дыбом. Отец зажал перстень в кулаке, размахнулся и далеко-далеко забросил его в траву сельского пастбища за остановкой.

— Папа!!! Что ты сделал!? — заорал Мамука.

— Я сделал то, что сделал мой отец, отдавая мне перстень, — невозмутимо сказал Вахтанг Багратидзе, потомок грузинских царей. — Ты должен найти перстень, а вместе с ним богатство и имя нашего рода!

— Но я же не успею! — взмолился Мамука. — Скоро придет автобус, а пастбище такое большое! Там так много цветов и такая высока трава! Как я найду на нем такой маленький перстень!?

— Правильно, — кивнул отец. — Никогда не думай, что впереди у тебя много времени. Время — единственное, чего у тебя должно быть мало. Прощай, — сказал он, улыбнулся, потрепал сына за загривок и, сгорбившись чуть больше чем обычно, пошел домой.

— Папа!!! — крикнул ему вслед юный Мамука.

— Найди свое счастье среди цветов, сынок…

Такими были последние слова Вахтанга Кондратьевича Багратидзе. И таким был последний урок Мамуки, преподанный его отцом.

Перстень Мамука нашел вовремя, до прибытия автобуса, потому, что просто не мог не найти. А три урока отца воспринял буквально, со свойственной ему практичностью.

Спустя несколько лет вся Москва просто таки была завалена дешевыми грузинскими гвоздиками.

А дешевыми они были вот почему…

Один умный человек со странной профессией «орнитолог», за бутылкой хорошего вина в московском ресторане «Тбилиси» объяснил Мамуке, что самое лучшее удобрение на свете — это голубиный помет. На удобрениях, которые можно из него приготовить, не то что гвоздики, обыкновенные хозяйственные спички будут расти и давать молодые побеги. И добавил по секрету, что:

— Этого дерьма под крышами старых московских домов хоть задницей кушай! Десятилетиями его оттуда никто не выгребал!

Предприимчивый Мамука недолго думая заключил с московскими властями договор на очистку чердаков от голубиного компоста, который действительно пришлось вывозить самосвалами. Мамука не только обеспечил потребность своих гвоздичных теплиц в удобрениях, отчего гвоздики стали расти в четыре раза быстрее, но и открыл перерабатывающий заводик, где птичий помет сушили, прессовали и упаковывали в аккуратненькие красочно расписанные полиэтиленовые пакеты.

Низкая себестоимость и отменные потребительские качества товара способствовали тому, что прессованное голубиное дерьмо расходилось на рынке как горячие пирожки. Но товара было так много, что поднабрав кое-какие связи в министерстве торговли, Мамука принялся сбывать сушеное удобрение за границу.

Денежки потекли рекой. Мамука совершенно законно стал зарабатывать миллион за миллионом, при этом успешно откупаясь и от рэкета и от государства. Естественно новообразованный капитал надо было где-то размещать.

Мамука действовал молниеносно, как настоящий тигр, прикупая нефтяные и газовые скважины в Сибири, на паях с государством вкладывая деньги в разработку золотых месторождений на Колыме и алмазных трубок в Якутии, скупал акции горно-обогатительных комбинатов и метало-перерабатывающих заводов, как хобби открывал винокурни в Грузии и даже создал свою авиакомпанию, состоявшую, правда, из одного единственного самолета ИЛ-62. И то не купленного, а отданного Мамуке за долги правительством Красноярской области…

За этими делами прошло пятнадцать лет и Мамука решил посетить родное высокогорное селение, богатым как Крез, вернув свое родовое имя и надев на указательный палец кольцо Багратионов.

Эскорт из трех новехоньких джипов и огромного автобуса «Мерседес», который Мамука решил подарить землякам, медленно поднимался той самой извилистой как тещин язык дорогой, какой он в юности спустился с гор на дребезжащем металлическими внутренностями «ПАЗике» согласно первому уроку отца.

Достигнув селения, колона остановилась на автобусной остановке.

Улочки старого горного поселка были настолько узкими, что передвигаться по ним можно было только верхом или пешком. Мамука вышел из головного джипа, держа в руках длинный футляр красного дерева в котором лежал настоящий самурайский меч, купленный им в Японии за несколько тысяч долларов. Мамука не забыл обещание данное своему троюродному брату Гоги.

Сердце Мамуки было разбито. Его родное селение лежало в руинах. Почти все жители покинули свои дома несколько лет назад, после того, как разорилась овцеводческая ферма, на которой Вахтанг Багратидзе работал зоотехником.

Мамука шел по центральной улице родного села и горько плакал.

— Здравствуй, Мамука, — услышал он вдруг старческий скрипучий голос и обернулся.

Под старой иссохшей чинарой сидел сморщенный старик, держась за свою отполированную до блеска клюку.

— Здравствуй, дядя Вано, — медленно проговорил Мамука.

— Ты вернулся, Мамука? Не опорочил ли ты имени своего отца за эти годы?

— Нет, дядя Вано. Я сделал все, как он меня учил. Я вернул имя, богатство и славу нашему роду. Я трудился в поте лица, смиряя гордыню и собирая деньги по крупицам. Папа может мной гордится…

— Славный Вахтанг Багратидзе…

— Багратиони, — вежливо поправил Мамука старика.

Дядя Вано внимательно посмотрел на Мамуку так и не потерявшими зоркость глазами и кивнул:

— Правду говоришь, Мамука, — согласился он и продолжил. — Славный Вахтанг Багратиони умер семь лет назад и похоронен на нашем сельском кладбище вместе со своей женой, которая не вынесла разлуки и умерла через месяц поле него. Я покажу тебе могилу, Мамука, сын Вахтанга.

— Горе мне, горе, — покачал головой Мамука.

— Не печалься, — ответил ему дядя Вано. — Все мы когда-нибудь умрем.

— Даже ты, дядя Вано? Но ты же Вечный Дед!

— Даже я, Мамука! — кивнул старик. — Даже я…

Мамука встрепенулся.

— А где же Гога? Мой троюродный брат? Я привез ему саблю, как он и просил! — Мамука приподнял футляр с самурайским мечом.

— После того, как ты уехал, Гога пошел в горы за хворостом и упал в ущелье. Его так и не нашли. Наверное, вода унесла тело в долину. Мать его долго потом горевала… — покачал головой дядя Вано.

— А тетя Тамара?

— Тетя Тамара перебралась в долину вместе со всеми, когда разорилась ферма и здесь стало нечего делать. С тех пор я о ней ничего не слышал…

— А ты почему остался, дядя Вано?

— Я пустил здесь корни, сынок, как и эта чинара. Что я без корней?

— Дядя Вано, — Мамука понурил голову. — А я так и не смог пустить корни. Это плохо?

— Ты князь Багратиони, — ответил дед. — Твои корни не здесь. Ищи их в другом месте.

— Ты мудр, дядя Вано.

— Я стар, — усмехнулся старик.

— Прощай, дядя Вано.

— Прощай Мамука. И помни. Потерять легче, чем найти.

— Я запомню твои слова… Вечный Дед.

— Запомни сынок, запомни…

Мамука открыл футляр, достал самурайский меч и с размаху воткнул его в чинару над головой старика. Затем развернулся и пошел прочь, сгорбившись чуть больше обычного, совсем как его отец пятнадцать лет назад…

Глава седьмая

В которой Мамука поднимается до уровня настоящего грузинского поцелуя, пока самолет остается стоять на земле.

— Вах, вах, вах! — из дверей салона бизнес-класса донеслись звуки возни, нестройный топот нескольких пар ног и знойные мужские восклицания с грузинским подтекстом.

Родион оглянулся назад через спинку кресла и увидел как маленький, низкорослый, сияющий улыбкой грузинчик, восхищенно жестикулируя, приветствует белокурую, пышногрудую бортпроводницу.

— Вах, вах, вах! Ах, какой гога! Ах, какой красивый девушка, вах! Слушай, да!? На моем самолете летит такой красивый девушка! Почему мне никто ничего не сказал, вах!? Эй, кто там! — изображая искреннее, чуть шутливое, недовольство прокричал Мамука в тамбур салона, обращаясь к своим провожатым. — Почему не сказал!? Почему мне никто ничего никогда не говорит, а? Я вас спрашиваю!? А!? — он снова повернулся к стюардессе. — Вах, вах, вах! Тебя как зовут, гога? Как зовут красавицу такую, небесную?

— Александра, — смущенно проговорила покрасневшая стюардесса и поспешно добавила. — Здравствуйте, Мамука Вахтангович. Я и экипаж рады приветствовать…

— Подожди, гога, не говори, да? — прервал ее Мамука. — Александра, да? Сашенька, да? Только не обижайся, пожалуйста, ради бога прошу! Не говори ничего! Я скажу! Ты здесь хозяйка, да? Вах!

— Я не… — попыталась вставить слова бортпроводница.

Мамука не слушал.

— Какая очаровательная хозяйка на моем самолете! Вах!

— Я не хозяйка… Я…

— Не говори не чего! Я скажу! — Мамука, сияя от радости, сделал энергичный, протестующий жест, махнув рукой перед своим лицом. — Я знаю! Ты — хозяйка! Это Мамука Багратиони тебе говорит! Только такая красивая девушка как ты может быть хозяйкой моего самолета!

— Я бортпроводница… — подавленная ураганным напором Мамуки, уже совершенно беспомощно попыталась возразить девушка и добавила совсем — совсем тихо, чуть не плача. — Вторая… Я.

— Как вторая, слушай!? — изумился Мамука. — А где первая!?

— Во втором… — девушка чуть слышно всхлипнула. — Салоне…

— Как так!? Во втором салоне первая! В первом — вторая! Как такое может быть?

— По штатному расписанию… — робко проговорила стюардесса.

— Э-э-э-э! — Мамука заметил совсем нерадостное настроение девушки. — Гога, ты, что расстроилась, да? Из-за того, что вторая, да? Вах! Не надо расстраиваться! Какое еще расписание!? С сегодняшнего дня — ты первая бортпроводница! — Мамука победоносно поднял голову. — В конце концов, это мой самолет или где?

— Но так нельзя, Мамука Вахтангович, — попыталась возразить девушка. — Таня обидится. А мы с ней подруги… Да и нет ее сейчас. Заболела она. Одна я на весь самолет… А мне на самом деле все равно первая или вторая, — поспешила добавить она.

Мамука нахмурился. Девушка сжалась.

«Уволит! Сейчас точно уволит!» — со страхом подумала она.

— Обидится, говоришь? — серьезно спросил Багратиони. — Нельзя, да? Подруги, да? — он неожиданно улыбнулся, да так весело, что на сердце у девушки моментально отлегло. — Это ты, гога, правильно делаешь! — воскликнул он. — Вах! Совсем нехорошо подругу обижать! Совсем плохо, вах! Я знаю! Мамука Багратиони все знает! — он снова повторил свой жест рукой перед лицом. Ну не хочешь быть первой… — он на долю секунду задумался. Тогда тебе дорогой подарок сделаю! Протяни руку!

Девушка послушно протянула руку Мамуке.

— Раздвинь пальцы, да? Закрой глаза, да!? — приказал Багратиони.

Девушка выполнила его просьбу.

Мамука в ответ поднял левую руку вровень с ладонью девушки и растопырил короткие волосатые пальцы, каждый из которых был увенчан массивным перстнем с каким-нибудь драгоценным камешком. — Раз, два, три, четыре, пять, — он стал считать кольца на руке. — Вышел заяц погулять!

Считалка закончилась. Мамука остановил счет на мизинце, снял с него колечко украшенное изумрудом и с возгласом «Оп-па!» ловко одел его на средний палец девушки.

— Ой! — воскликнула она и машинально убрала руку за спину и открыла глазки полные недоумения, но было уже поздно…

— Держи, Сашенька, да? Вот мой подарок!

— Извините, — девушка вернула руку в прежнее положение. — Я не хотела… — и увидев колечко, воскликнула. — Это же очень дорого!

— Вах, как дорого!? Почему дорого? Для Мамуки это недорого!

— Я не могу… — бедная бортпроводница сделал попытку снять кольцо с пальца.

— Носи, я сказал! — приказал Мамука. — Считай, что это премия от руководства, да!? Я ведь руководство на этом самолете, правда?

— Правда, — кивнула стюардесса.

— Гога, вах! — восхитился Мамука. — Правильно говоришь! Ты довольна, да? Не будешь грустить больше, правда?

— Нет, — девушка покачала головой из стороны в сторону.

— Ну и молодец, Сашенька! — Мамука хлопнул себя по ляжкам. — Вах, какой молодец! Можно я тебя поцелую?

— Ну… Хорошо, — кивнула стюардесса и, поскольку Мамука Багратиони был на голову ее ниже ростом, нагнулась, подставляя ему щеку для поцелуя.

— Вах! — запротестовал Мамука. — Не нагибайся, слушай! Такая красивая девушка не должна нагибаться перед мужчинами. Я сам к тебе поднимусь! — воскликнул Багратиони. — Мцыри! Чемодан! — крикнул он в тамбур салона.

В дверях появился высоченный черноволосый красавец, которого Родик принял сначала за самого Багратиони, и поставил здоровый, толстый чемодан между девушкой и Мамукой.

Мамука сделал шаг назад и приказал:

— Положи боком!

Мцыри опустил чемодан плашмя. Мамука встал на него и оказался одного роста со стюардессой.

— Вах! — воскликнул Багратиони, заворожено глядя в глаза девушки. — Прекрасная моя! Подари бедному грузину свой волшебный, действительно дорогой поцелуй!

«Ну и загнул! — подумал Родион Оболенский, с восхищением наблюдая всю эту сцену. — Не удивлюсь, если эта белокурая газель втрескается в грузинского недоростка без памяти!»

Оторопевшая девушка смотрела в глаза Мамуки, наверное, с тем же самым выражением, с каким кролик смотрит в глаза удава. Она опустила веки и трепетно потянулась алым ротиком навстречу к грузинским губам. Мамука, не мешкая, страстно притянул девушку за шею и отвесил ей такой жаркий поцелуй, какому позавидовал бы Ален Делон в лучшие свои годы.

— Ох, — качнувшись от легкого головокружения, только и смогла вздохнуть она, когда Мамука ее отпусти.

— Вах! — воскликнул Мамука, глядя в губы девушки и облизывая свои. — Мцыри! Шампанского нам! — он снова вскинул руку, на этот раз так, как будто в ней должен находиться бокал.

— В чемодане… — в вполголоса, как бы напомнил ординарец Багратиони.

В отличие от Мамуки Мцыри говорил без грузинского акцента.

— Что в чемодане, слушай!? — Мамука с легким раздражением посмотрел на ординарца.

— Шампанское в чемодане, Мамука Вахтангович, — извиняясь, ответил тот.

— Так достань, вах!!! Слушай, сколько можно повторять!?

— Вы на нем стоите, Мамука Вахтангович…

— На чем я стою, дарагой? — не понял Мамука.

— На чемодане, в котором шампанское, — спокойно и уважительно сказал Мцыри.

— Правда? — Мамука посмотрел себе под ноги.

— Вах! Точно стою!!! — развел он руками, глядя на чемодан. — Ты, что, я тебя спрашиваю, не мог мне другой чемодан дать!? Вах?

— Мамука Вахтангович, я же не знал… — попытался оправдаться Мцыри.

— Ничего, ничего, — стюардесса Сашенька, наконец, пришла в себя после грузинского поцелуя. — Мамука Вахтангович, вы садитесь на место, а я вам сейчас принесу… У нас в баре есть. Какое вы предпочитаете?

— Вах, вах, вах! — покачал головой Мамука и назидательно проговорил. — Мамука Багратиони пьет только французское шампанское и настоящее грузинское вино! Из собственного винограда! Мы попробуем и то и другое! Надеюсь, на моем самолете есть и то и другое, да, хозяйка моя? — спросил он у девушки.

— Конечно, конечно, — поспешно заверила стюардесса, проскальзывая мимо Мамуки и Мцыри в тамбур. — И французское шампанское есть… И вино…

В противоположных дверях салона появился усатый, широкоплечий человек в форме летчика гражданской авиации.

— Мамука Вахтангович! — воскликнул он. — Здравствуйте! Ну, что же вы!

— А-а-а-а! — лицо Багратиони расплылось в улыбке. — Вах, вах, вах! Гамарджобад! Сережа, дарагой! — он, широко раскинув руки, сделал шаг навстречу летчику и чуть не упал на ковровую дорожку самолета, оступившись с чемодана. — О, дьявол, задери меня, козел! Опять про этот чертов чемодан забыл, вах!

— Здравствуйте, Мамука Вахтангович! — воскликнул летчик, по-дружески, но с почтением заключая Мамуку в объятия. — Вы бы еще нас в воздухе развернули, — с укором добавил он.

— Здравствуй, дарагой! — Мамука, оказавшись у летчика где-то под мышками, замолотил его по спине, обнимая. — Не сердись, дарагой! Не ругайся, слушай, биджё! Не ругайся на Мамуку, вах! Очень мне захотелось с тобой снова полетать!

— Уж так уж и со мной: — усмехнулся летчик в усы.

— Вах! Конечно с тобой, дарагой! — рассмеялся Мамука Багратиони и, высвободившись из объятий, впервые окинул взглядом салон бизнес-класса. — Ну и еще с одним хорошим человеком, вах! — воскликнул он, встретившись взглядом с Вероникой, сидевшей через два ряда от него.

— Здрасьте, — кивнула она. — Очень рада вас видеть. Вы меня здорово выручили с этим рейсом… Извините, что встать не могу, — добавила она. — Велели ремни пока не взлетим не расстегивать!

— Ничего, гога! Вах! Ничего, Вероника моя дорогая! — просиял Мамука. — Не надо ничего расстегивать! Сиди себе! Я сам сейчас на свое место присяду!

— Хорошо бы, Мамука Вахтангович, — нервничая, проговорил летчик. — Мы уже двадцать минут лишних взлетную полосу задерживаем… Диспетчер наш борт на все лады по радио чуть ли не матом кроет! Присаживайтесь. Ваши шесть кресел в начале салона всегда свободны.

Мамука встрепенулся.

— Подожди Сережа! Подожди дарагой! — он схватил летчика за руку. — Я сейчас тебя с такой девушкой познакомлю! Вероника зовут. Вах, Сережа, какая девушка! Ты представляешь, биджё!? — он потянул несмело сопротивляющегося летчика к креслу Хомки. — Вероника — это Сережа, мой старый друг! Командир экипажа! Самый главный на этом самолете! Даже главнее меня — Мамуки Багратиони, потому, что у него штурвал есть! — он показал какой у командира экипажа есть штурвал. — Вот такой, вах!

— Да мы уже познакомились, Мамука Вахтангович! — запротестовал летчик, виновато и смущенно глядя на остальных пассажиров салона. Мы с ней договор фрахта подписывали два часа назад с вашего согласия! А сейчас, Мамука Вахтангович, отпустите меня и давайте, наконец, взлетать ради бога, а то меня после сегодняшнего случая к Домодедовской полосе ниже пятого эшелона не подпустят!

— Отпустите его, Мамука, — попросила Хомка.

— Хорошо, гога! — послушно согласился Багратиони. — Уже взлетаем! — он хлопнул в ладоши и кивнул своей свите, продолжающей толпится в тамбуре. — Все по местам! И я тоже по местам! — он задорно подмигнул Хомке и повернулся к командиру экипажа. — Давай, Сережа, делай свое дело, биджё! Вах! А когда взлетим, приходи ко мне! По стаканчику наа-а-астоящего грузинского вина выпьем!

— Маму-у-ука Вахта-а-а-ангович, — осуждающе протянул летчик. — Пассажиры ведь слышат! Еще подумают, что…

— Вах, вах, вах! — воскликнул Багратиони и обратился ко всему салону. — Дорогие мои пассажиры, — он обернулся кругом, подняв вверх руки так, чтобы все его видели. — Мамука Багратиони берет свои слова обратно! Сережа Золотухин, мой хороший друг и командир моего самолета в воздухе настоящее грузинское вино не пьет! Пьет он настоящее грузинское вино на земле, когда самолет приземляется. А в воздухе он его так… — Багратиони легкомысленно махнул ладонью. — Только нюхает! Ничего страшного, ведь, правда, вах?

— Веселенький у нас, похоже, будет перелетик, — шепнул Родион Веронике и усмехнулся.

Глава восьмая

В которой самолет, наконец, набирает высоту, а Мамука Багратиони берется утверждать, что между Рио-де-Жанейро и грузинской столицей нет никакой разницы.

Мамука прошествовал в начало салона. Следом за ним гуськом потянулась его свита. Вторым шел Мцыри, бросая цепкие взгляды на сидевших в бизнес-классе пассажиров, словно выискивая подозрительные элементы, готовые причинить неудобство его хозяину.

— Это верный пес Мамуки. Цербер, — наклонив голову к Родику, проговорила Хомка. — Телохранитель, секретарь, юрист, администратор и поверенный во всех делах. Очень умный мальчик. Личность странная и загадочная. Где его Мамука нашел я не знаю, но, похоже, ему он доверяет больше, чем своей матери, — Хомка усмехнулась. — Да, его действительно зовут Мцыри. Ты угадал.

Следом за ординарцем Багратиони, как два зеркальных отражения, одинаковым жестом подобрав полы длинных, по-модному скроенных плащей, одинаково покачивая бедрами, проплыли девушки-близняшки уже не юного возраста, но еще и не ступившие в пору настоящей женской зрелости.

— А я то думал, что у меня в глазах двоится! — сказал Родик.

— Не двоится, — усмехнулась Хомка. — Близняшки. Бригада скорой помощи. Даже здесь Мамука выпендрился.

— Какой еще скорой помощи? — спросил Родион. — Сексуальной, что ли?

— Неа, — отрицательно качнула головой Хомка. — Медицинской. У всех богатых людей почему-то обязательно, через какое-то время, начинает ехать крыша на собственном здоровье. Мамука не исключение. Он всюду, в ресторан, в театр, в зарубежные поездки таскает за собой целый штат медиков. Эти девочки, не сексуальный, как ты выразился, эскорт, а обыкновенные медички. Хотя, одно другому, наверное, не мешает… А этот полноватый дядечка с пластиковым чемоданчиком, — Вероника указала взглядом на прошедшего мимо пожилого серьезного мужчину. — Профессор общей терапии, Иван Петрович Рублев, известный, между прочим, не только у нас в стране. Да ты его должен был по телевизору видеть!

— Не смотрю телевизор, — отмахнулся Родик. — Принципиально.

— И правильно, — согласилась Хомка. — Чего там смотреть… В общем, Мамука платит Рублеву столько, что на эти деньги можно целый реанимационный центр содержать. Вот Рублев за ним и таскается по городам и весям.

— И откуда вам, барышня, все известно!? — улыбнулся Родион и с интересом посмотрел на Хомку.

— Как откуда? — с усмешкой ответила девушка. — Мое самое любимое занятие заполнять анкеты. Разве ты не помнишь?

— А… Ну, да. Конечно. Полезное занятие. Согласен. Как говорил мой друг — Костя Остенбакин: «Моя анкета — цела жизнь. От первой графы до последней!»

— Философ, наверное, был твой Костя Остенбакин, — проговорила Хомка. — А кстати, кто это такой? Ты на него уже в который раз ссылаешься.

— Потом как-нибудь расскажу, — пообещал Родик.

Самолет продолжил разбег и, наконец, оторвался от взлетной полосы. Мир за стеклом иллюминатора как-то моментально превратился в огромный, бутафорский макет, поражающий своей детальностью и подернутый легким туманчиком перьевых облаков. Крохотные машинки катились по асфальтовым полоскам автострад. Коробочки многоэтажек жались к окраинам большого города, словно чья-то огромная рука одним махом сдвинула их в кучу большого города, как разлинованные картонные кубики.

— Наконец-то взлетели, — с удовлетворением прошептала Хомка.

— Прощай Родина, — хмыкнул Оболенский. — Здравствуй город солнечной мечты Рио-де-Жанейро!

— Подожди радоваться, — сказала вероника. — Ох, чует мое сердце, что все еще только начинается.

— Ну, что ж, — пожал плечами Родион. — Разве я не говорил, что больше всего на свете я обожаю приключения?

— Ты — да, — Хомка поджала губки. — Но я-то ведь на работе! Мне главное всю эту компанию доставить на другой берег океана и вернуть обратно в родные пенаты в целости и сохранности.

— Сочувствую, — согласился Родик. — Прими мои самые искренние соболезнования.

— Типун тебе на язык!

Рядом с их креслами, как фея из туманного облачка, материализовалась бортпроводница Сашенька с подносом, на котором стройными рядами красовались бокалы шампанского и красного вина.

— Пожалуйста, — елейно проговорила она, Шампанское или Хванчкара?

— Но мы ничего пока еще не заказывали, — возразила Хомка.

— Это Мамука Вахтангович угощает, — пояснил стюардесса. — Всех пассажиров самолета. От лица, так сказать, авиакомпании и от себя лично.

Хомка посмотрела в просвет между кресел, туда, где сидел Мамука со своей свитой, и увидела его улыбающуюся физиономию между спинками. Над Мамукой суетилась одна из медсестер близняшек, наматывая на крохотный, но упругий бицепс Мамуки хрустящую ленту тонометра.

— Мне вино, — сказал Родион.

— Передайте Мамуке Вахтанговичу огромное спасибо, попросила Хомка стюардессу, принимая у нее с подноса один бокал шампанского для себя и один бокал красненького для Родиона. — Хорошо?

— Хорошо, — кивнула та. — Еще, что-нибудь желаете? Кофе? Шоколад? Сэндвичи? Может быть легкий завтрак?

— У вас соленые огурцы есть? — с чрезвычайно серьезным видом спросил Родик, делая глоток

— Есть.

— А маринованные?

— Есть.

— А квашеная капуста?

— Тоже.

— А моченые яблоки?

— Моченых нет… — Сашенька, недоумевая, посмотрела на Родика.

— Черт, — расстроено покачал головой Родик. — Я так и знал! Ну не бывает так, что бы было все! Сейчас же принесите жалобную книгу!

— А моченые это как? — спросила стюардесса. — Есть свежие, но если надо я намочу, — девушка растерянно захлопала густо накрашенными ресничками.

Хомка чуть не поперхнулась шампанским от смеха.

— Ничего, Сашенька, — успокоила она девушку. — Это молодой человек так шутит. Он у нас шутник, — Хомка локотком ткнула Родика в бок. — Ничего пока не надо. Спасибо.

— Ладно, — стюардесса покосилась на Родиона и отплыла с подносом к соседнему ряду кресел.

— И вы туда же, дядя Родик! — ехидно заметила Вероника.

— Куда, туда же? — спросил Родион.

— Как и любому другому мужчине, вам нужно передо мной порисоваться!

— Вот еще! — Родион пожал плечами. — Не имею привычки рисоваться! Как говорил мой друг…

— Костя Остенбакин, — с улыбкой продолжила за него Хомка.

— Вот именно, — кивнул Родион. Как говорил Мой друг Костя Остенбакин: «Ребята, главное, что бы было весело!» — Родик улыбнулся. — А рисоваться перед вами, Вероника, сейчас будет Мамука, — Оболенский кивнул в сторону ставки Багратиони в начале салона. — Вот, пожалуйста! Что я говорил!

В проходе уже стоял Мамука Великолепный с большим фужером красного вина наперевес.

— Минуточка внимания! — громко проговорил он и сразу же взял паузу, подняв вверх руку, словно давая возможность стихнуть аплодисментам, хотя ему никто аплодировать пока и не собирался. — Волею богов, — продолжил он. — Вы все оказались сегодня здесь на моем самолете, и я оказался вместе с вами, — Мамука опять сделал паузу.

— Надо понимать, — чуть слышно проговорил Родик. — Сейчас последует длинный грузинский тост, в котором, как всегда, будут фигурировать високие гори, красивие девушка, отважние джигиты, и гордие орли! Вах! — он спародировал коронный жест Мамуки.

— Только не надо пошлить, — так же чуть слышно посоветовала ему Хомка.

Мамука разогревал сам себя.

— Я думаю, что вы думаете, — Мамука очертил бокалом в воздухе полукруг. — Будто это просто всего лишь самолет, который принадлежит маленькому богатому грузину… Вах! Вы неправильно думаете! Это не просто самолет, который принадлежит маленькому богатому грузину! Это мой дом, в котором я принимаю самых дорогих своих гостей! — Багратиони покачал головой. — И это правда, вах!

Я вам так скажу, дорогие мои гости. Я простой грузин. Моя бедная мама родила меня в далеком высокогорном ауле, где берет свои истоки великолепная грузинская речка — Кура. Мой папа был простой зоотехник и растил колхозного барашка. Я не стал растить колхозного барашка. Я спустился с гор, как велел мне мой отец и стал торговать, эээ… — протянул Мамука и покрутил в воздухе свободной ладонью. — Эээ… Короче, стал торговать разные маленькие вещи и заработал много денег… Но! — воскликнул он, взмахнув рукой с бокалом так, что чуть не расплескал вино. — Я понял очень простой вещь.

Один, наверное, очень мудрый человек сказал: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей!» Вах! Я с ним категорически не согласен! Знаете, что бы я сказал этому очень мудрому человеку? Я бы ему сказал: «Вах, биджё, дорогой! Зачем так говоришь? Не надо так говорить! Имей и то и другое, вах! Кто тебе мешает, слушай! Дай каждому другу по рублю — будешь иметь сто довольных друзей! Я правильно, говорю, да? — Мамука вопросительно посмотрел на внимающих ему пассажиров. — Если твои друзья будут довольны, значит, и ты будешь доволен! Я правильно говорю, да? За это я и хочу выпить этот бокал прекрасного грузинского вина! За то, что бы вы были довольны! Потому, что вы все с этого часа мои друзья, и я хочу, что бы вы были довольны! За друзей! — Багратиони залпом осушил бокал. — И знаете, что я скажу вам еще, друзья мои?

— Вот вы все здесь собравшиеся летите через целый океан в теплый город Рио-де-Жанейро. Вах! Не спорю! Это, наверное, очень красивый город! Но есть еще другой очень красивый и очень теплый город. Называется Тбилиси или Тбилисо по-грузински. У меня там есть очень красивый дом на улице великого грузинского поэта Шота Руставели. И я приглашаю вас всех в Тбилисо прямо… — он на секунду задумался, и тут лицо Мамуки озарила идея. — Вах! Прямо на этом самолете, слушай! Сейчас я скажу моему хорошему другу Сереже Дугину — командиру этого самолета и мы прямо отсюда полетим в Тбилисо, в гости к Мамуке Багратиони. Вах, как я хорошо придумал! Эээ… Сашенька, гога, ясная моя! — поманил он стюардессу, собирающую по салону пустые бокалы. — Позови, пожалуйста, Сережу! Скажи, Мамука Багратиони его видеть хочет!

Хомка с ненавистью посмотрела на Мамуку.

— Этого мне еще только не хватало! — проговорила она и завертелась в кресле, наблюдая за реакцией пассажиров.

— Новатор, твой Мамука, — усмехнулся Родик. — Скажу тебе по секрету, Вероника, был я в этом Тбилисо. Действительно неплохой городишко…

— Я его убью, — сказала Хомка.

— Кого?

— Мамуку! Или клиенты «Атлантиса» убьют меня! Выбросят к черту за борт с этого самолета!

— Прямо в открытый космос! — многообещающе добавил Родион и кивнул в сторону иллюминатора.

Пассажиры самолета действительно стали бросать на Веронику нервные взгляды. Сидевшая через проход та самая «Дама» неопределенного возраста, что, еще в аэропорту, пыталась оказывать Родику недвусмысленные знаки внимания, повернулась к Хомке и серьезно проговорила:

— Вероника Валерьевна, неужели вы позволите ему развернуть самолет и отправить нас вместо Бразилии в какой-то захолустный грузинский городишко?

— Успокойтесь, — Хомка соорудила на лице очаровательную улыбку в тридцать два зуба. — Во-первых, это не какой-то захолустный городишко, а столица Грузии. А во-вторых, естественно, мы туда не полетим! — уверенно отстегнув привязной ремень, Хомка поднялась с кресла. — Мамука Вахтангович! — крикнула она. — Я не сомневаюсь, что это прекрасная идея! Но давайте мы отложим ее воплощение до более удобного случая?

— Вах! Как до более удобного случая? — Мамука, недоумевая, развел руками. — Почему до более удобного случая, слушай? Это и есть самый удобный случай! Вероника, радость моя!

— Мамука Вахтангович! Я имею в виду до того момента, когда туристическое агентство «Атлантис» выполнит свою программу и мы вернемся в Москву. Если, кто-нибудь из наших клиентов, и, конечно, ваших друзей, по окончании тура захочет отправиться к вам в гости, то я, разумеется, возражать не буду.

— Эээ… — Багратиони взмахнул рукой перед лицом. — Не правильно говоришь! Зачем так долго ждать, слушай, вах? Знаешь, как Мамука Багратиони умеет гостей принимать? Гулять будем! Вино пить будем! Барашка жарить будем! Целого быка жарить будем! Вах!

— Все это прекрасно, Мамука Вахтангович, — терпеливо проговорила Вероника. — Но давайте, я сначала сделаю свою работу… Вы ведь не станете спорить с женщиной? — лукаво добавила она.

— Вах, какой хитрый, гога! — восхитился Мамука. — Хорошо! — сказал он. Мамука Багратиони согласен! Летим в Рио-де-Жанейро, а потом ко мне в Тбилисо! Пить вино и барашка кушать. Я так хочу!

— Спасибо, Мамука Вахтангович, — кивнула Хомка и со вздохом облегчения опустилась в кресло. — Фу, вот и славненько! — улыбнулась она Родику — Кажется, подействовало.

— На этот раз тебе повезло, — сказал Родион. — Только, что-то мне подсказывает…

— Спокойно, — отрезала Вероника. — Еще одно слово и я за себя не ручаюсь!

— Все, — с улыбкой капитулировал Родик. — Молчу, молчу…

Глава девятая

В которой Родион танцует самбу,

пока Мамука объясняется Веронике в любви и не подозревает,

что уже оказался в «зоне взлома».

Мамука вернулся на свое место. Самолет набрал нужную высоту и табло «Не курить. Пристегнуть ремни» погасло.

— Сколько нам лететь до Рио? — спросил Родион проходившую мимо стюардессу.

— До Фритауна шесть часов, — ответила она. — Там дозаправка и десять часов через океан до Рио-де-Жанейро… Мы прилетим рано утром по местному времени, — добавила она.

— Спасибо, — кивнул Родион, расстегнул свой привязной ремень и сказал Хомке. — Пойду прогуляюсь…

— Зонтик не забудь, — усмехнулась она, кивнув в сторону иллюминатора, где под крылом самолета от края до края горизонта распласталась плотная, ватная скатерть серых грозовых облаков

— Смешно, — улыбнулся Родик. — Не волнуйся. Я тут недалеко. В булочную и обратно.

— Остряк, — хмыкнула Вероника.

Родик вышел в проход и пошел к тамбуру. Прежде чем открыть дверь клозета он заглянул в соседний салон.

Веселье, царившее там трудно описать словами. Оболенскому показалось, что он уже ступил одной ногой на благодатную землю далекого музыкального Рио, где на каждом углу, подобно горячим ирландским гейзерам бьют восхитительные фонтаны кипящей самбы.

Группа молодых ребят, еще на земле развлекавшая все Домодедово зажигательными танцами, и здесь развернулась во всей свое красе.

Прямо в проходе они организовали, что-то вроде танцплощадки. Ритмичная музыка, льющаяся из колонок переносного магнитофончика, заполняла все пространство эконом-класса. Казалось, что воздух просто таки искрится радужными блестками будоражащих латиноамериканских мелодий. Родион застыл в дверях, любуясь танцующими в проходе меж кресел парами, и незаметно для себя стал притопывать ногой в такт ритму самбы.

— Что же вы стоите!? — к Родику, изящно освободившись от своего партнера, подскочила юркая девица и взяла Оболенского за руку. — Давайте танцевать! — она вытянула сопротивляющегося Родиона на середину прохода. — Не бойтесь! Я вас научу! — девушка, обхватив Родика за талию, вовлекла его в танец.

— А ваш партнер не расстроится? — Поинтересовался Родион.

— Ничего! Он тоже кого-нибудь научит!

И действительно. Партнер девушки, нисколько не теряясь, тут же нашел себе пару из числа пассажирок.

Танцевать с девушкой оказалось довольно легко. Несмотря на то, что поначалу Родион почувствовал себя неуклюжим медведем посреди цирковой арены, спустя несколько тактов он уже довольно сносно передвигался в танце, ловя каждое движение своей партнерши.

— Мы Московская школа самбы, — радостно объяснила девушка. — Летим в Рио на карнавал! Пусть эти бразильцы знают, что мы можем лучше их не только в футбол играть, но и танцевать самбу!

— У вас действительно неплохо получается, — Родик сделал заслуженный комплимент девушке.

— У вас тоже! Вы раньше никогда не танцевали?

— Самбу? Никогда.

— В таком случае у вас талант! — воскликнула девушка и втянула Родиона в такой пируэт, какого он сам от себя не ожидал.

Дальше события развивались по схеме «Танцуют все!»

Самбу танцевали не только ребята из школы танцев. Самбу танцевали все пассажиры салона!

Самбу танцевала мама-Таня — воспитательница семейного детского дом, вместе со всем своим выводком ребятишек.

Впервые, неподдельно и радостно улыбаясь, самбу танцевала сногсшибательная юная «барышня с бриллиантами», которую Родик заприметил еще в кафе аэропорта.

И даже парочка «одинаково одетых» странных молодых парней «неопределенной ориентации» тоже самозабвенно танцевали самбу, преданно глядя в губы друг другу.

Родик вернулся на свое место довольный и разгоряченный, как будто он уже побывал на знойной бразильской земле в компании темпераментных мулатов, и, что особенно важно, мулаток. Но к удивлению Оболенского его место рядом с Вероникой у иллюминатора уже было занято не кем иным, как Мамукой Багратиони.

Мамука сидел с кислым видом возле Хомки и от досады пересчитывал кольца на своих пальцах. Место перстня с изумрудом, который он подарил стюардессе, на мизинце Мамуки уже было занято другим, не менее дорогим колечком. Хомка, откинувшись на спинку кресла, смотрела прямо перед собой, напряженно скрестив на груди руки и поджав губки.

— Я не помешал? — поинтересовался Родион.

— Нет, — коротко ответила Хомка.

Мамука поднял голову и тоскливо посмотрел на Родика.

— Извини, биджё, — сказал он. — Я твое место занял.

— Получается, что так, — ответил Родик.

Мамука встал и вышел в проход, пропуская Родиона. Родик хотел было сесть на свое место, но Мамука удержал его за локоть.

— Извини, дарагой, — проговорил Мамука. — Ты давно эту девушку знаешь?

Хомка с мольбой во взгляде посмотрела на Родика и еле заметно кивнула.

— Ну, — сказал Оболенский. — Относительно… Давно.

— Хороший девушка, правда? — сказал Багратиони.

— Очень хороший девушка, — согласился Родик.

— Ну почему она меня не любит, слушай, да?

— Вот это да! — восхищенно проговорил Родик. — Похоже, я пропустил самое интересное!

— Представь себе, — сказала Хомка. — Мамука Вахтангович только, что объяснился мне в любви!

— Ну, почему она меня не любит, слушай, да? — чрезвычайно расстроенный Багратиони, как капризный ребенок дернул Оболенского за локоть.

— Сейчас я вам все объясню, — с дружеской интонацией в голосе проговорил Родион.

— Правда, биджё? — с надеждой спросил Мамука.

— О чем речь, слушай! — улыбнулся Родик. — Кстати, — он протянул Мамуке ладонь для рукопожатия. — Меня зовут Родион Оболенский!

— Мамука Багратиони, вах! — Мамука пожал руку Родику. — Для друзей — просто Мамука! — он многозначительно поднял вверх указательный палец с перстнем, на котором в оправе, выполненной в виде оскаленной пасти тигра, красовался огромный голубой бриллиант.

— Понимаете, Мамука Вахтангович, — начал Родик. — Как говорил мой друг, Костя Остенбакин…

Хомка фыркнула и отвернулась к иллюминатору.

— Как говорил мой друг, Костя Остенбакин, — Родион осторожно, что бы не показалось, будто он ведет себя по-панибратски, обнял Мамуку за плечо. — «Женщины — это очень странный предмет! То они любят, то уже нет!» И соответственно наоборот, — добавил Оболенский уже от себя. — Мамука, никогда не надо терять надежды!

— Вах! — воскликнул Багратиони. — Какой мудрый человек был этот твой Костя! Думаешь, мне стоит попробовать еще немножко попозже? — он покосился на Веронику, которая нахохлившись, как ворона на морозе, делала вид, что с интересом рассматривает гигантские нагромождения облаков под крылом самолета.

— Конечно, стоит, Мамука Вахтангович! — воскликнул Родик.

— Слушай, какие правильные слова говоришь, биджё! — восхитился Мамука и с надеждой взглянул на Хомку. — Слушай, дарагой, — он потянул Родика за локоть. — Пойдем к нам, вах! Красное вино выпьем. Сулугуни поедим! А потом я еще раз попробую, вах! Вдруг она не откажет!?

— Вот это правильно! — улыбаясь, похвалил Мамуку Родик. — Еще не нашлась та женщина, которая отказала бы такому благородному витязю, как Мамука Багратиони!

— Вах, какие правильные слова, биджё! Пойдем, дарагой вино пить! Мамука угощает!

— Можно тебя на минуточку, — сквозь зубы процедила Хомка, обращаясь к Родику и видя, что тот собирается ответить согласием на предложение Мамуки.

— Мамука Вахтангович, — проговорил Родик. — Вы идите на свое место, а к вам подойду! Только барышне пару слов скажу. Хорошо?

— Хорошо, дарагой! — Мамука всплеснул руками. — Приходи, биджё! Только ты ей правильные слова говори, да?

— Самые правильные, какие только найду, — пообещал Родик.

— Договорились, биджё! Дай я тебе руку пожму! Как настоящему мужчине! — он с размаху хлопнул Родика по раскрытой ладони. — Приходи, дарагой! Жду тебя! Обязательно приходи! — Мамука, явно довольный, пошел на свое место, гнусаво распевая себе под нос «Где же ты моя Сулико…»

— Ты, что же это делаешь, дядя Родик!? — зашипела Хомка на Родиона. — Я думала, ты мне от него отделаться поможешь! А ты взял, и все наоборот сделал! Он же меня достанет теперь окончательно!

— Тихо, Вероника, не кипятись! — Родион присел рядом с до крайности возмущенной девушкой.

— И не думаю я кипятиться! Что я, чайник, что ли!? — Хомка одарила Родиона кипящим взглядом.

— Восемнадцатое правило, — как бы между прочим, проговорил Оболенский.

— Какое еще правило? — не поняла Вероника.

— Восемнадцатое правило «взломщика» гласит: «Всегда старайся обращать врагов в союзников!»

— Так, — сказала Хомка. — С тобой не соскучишься. Что еще за правило «взломщика»? Кто такой «взломщик»?

— «Взломщик» — это я, — ответил Родион.

— И чего ты взламываешь? Стальные двери? Сейфы? Сундуки с драгоценностями?

— Я взламываю жизнь.

— Это как? — удивилась девушка. — Каким образом ты ее взламываешь?

— С помощью игры ума и воображения.

— Ой, ой, ой! — проговорила Вероника с издевкой.

— Так и быть, — согласился Родик. — Сейчас я тебе в нескольких словах нарисую картинку моих взаимоотношений с окружающей действительностью.

— Вот уж о чем всю жизнь мечтала, — продолжала язвить Хомка, не в силах простить Родику злосчастный пассаж с Мамукой.

— Наша жизнь подобна коридору с множеством закрытых дверей…

— Начало многообещающее, — язвительно похвалила Родика Вероника.

Родион нисколько не смутился.

— Каждая дверь — это какое-либо обстоятельство жизни: Человек, Ситуация, Случай, Неожиданная встреча, и так далее… На протяжении всей своей жизни все люди пытаются подобрать нужные ключи к дверям жизни. Но существует определенная категория прогрессивно мыслящих индивидуумов, которая не бряцает тяжелой связкой с ключами возле каждой двери, а пытается «взломать» их оперируя так называемыми «правилами взлома». Эти люди и есть «взломщики».

— И кто придумывает эти «правила взлома»? — спросила Хомка.

— Никто, — ответил Родик. — Все правила давно перечислены в «Кодексе взломщика».

— И откуда ты взял этот кодекс? В публичку сходил?

— Никуда я не ходил, — отмахнулся Оболенский. — «Кодекс взломщика», находится в голове каждого «взломщика»! — Родик многозначительно постучал себя указательным пальцем по лбу.

— Во как! — ехидно улыбаясь, воскликнула Вероника.

— Именно так, — кивнул Родион. — Что бы прочесть «Кодекс взломщика», нужно всего-навсего быть «взломщиком».

— А как им стать? Очень, знаете ли, хочется стать «взломщиком» и приобщиться к вашей когорте отважных! Ха-ха!

— Ничего смешного, — пожал плечами Родион.

— А я серьезно! Я серьезно хочу стать «взломщиком» и иметь такой же важный вид, как у тебя!

— Напрасно смеешься. Потому, что у тебя все равно ничего не получится, — сказал Родион Оболенский.

— Почему это? — удивилась Хомка.

— Потому, что «взломщиком» нельзя стать.

— А ты как стал?

— Я не стал «взломщиком»…

— Но ты же говорил, что…

— Я проснулся «взломщиком»! «Взломщиком» нельзя стать. «Взломщиком» можно проснуться.

— Бред какой-то, — Вероника пожала плечами. — Еще скажи, что однажды тебе было видение и все такое… Вроде, дух святой тебя посетил.

— Никакого видения не было, — сказал Родион. — Просто в одно прекрасное утро я проснулся «взломщиком». И у меня перед глазами была первая страница «Кодекса взломщика».

— И, что на ней было написано?

Родион прищурился, словно вспоминая, что-то очень важное.

— Там было написано: «Встань и иди!»

— Как интерееееесно! И, что? Это все?

— Все. Первое правило «взломщика» гласит: «Если ты действительно „взломщик“ — встань и иди!»

— Действуй, то есть?

— Ну, да. «Взломщик» должен использовать каждую возможность для «взлома». Если он ее не использует, то тогда он автоматически перестает быть «взломщиком».

— А причем здесь Мамука?

— Притом, что человек его положения и его типа — прекрасная возможность для «взлома»!

— А причем здесь я? — снова вспылила Хомка. — Меня-то ты зачем подставляешь? Вместо того, что бы помочь… Или второе правило «взломщика» — «Иди по трупам!»

— Ты просто не поняла, — улыбнулся Родион. — Я наоборот оказал тебе услугу!

— Как это?

— Твой Мамука все равно бы от тебя просто так не отвязался, учитывая его грузинский темперамент. А теперь он у меня полностью под контролем!

— И у тебя теперь в руках появились ниточки, с помощью которых ты можешь им манипулировать, — ехидно добавила Вероника.

— Ну… Где-то ты права.

— Манипулировать за мой счет!

— Ответ не верный, — парировал Родик. — Не за твой счет, а для твоего же блага!

— А тебе с этого какая выгода?

— Пока не знаю, — ответил Оболенский. — Но чутье «взломщика» мне подсказывает, что выгода будет! — он ободряюще улыбнулся девушке. — Не переживайте, барышня! Все будет хорошо!

Глава десятая

В которой Родион предлагает наследнику Багратов

сыграть в карты с целым самолетом.

Когда Родион возник в «ставке» Багратиони, Мамука сидел за пышно накрытым столиком и тасовал в руках колоду игральных карт.

— Садись, биджё, — кивнул Мамука. — Вино со мной выпей! — Игральные карты, описав в воздухе магическую петлю, скользнули из одной руки в другую и застыли ровным белоснежным веером. — Мамука помахал веером над столом. — Садись, пей — кушай! Все бери! Все пробуй! Барашка молодого пробуй, сулугуни пробуй, кинзу пробуй, вино молодое пробуй тоже…

Стол у Багратиони действительно был царский! На широком серебряном блюде в ворохе изумрудной зелени возлежал уж порядком искромсанный, лоснящийся от жира еще теплый барашек. На тарелках и блюдцах красовались ломтики ноздреватого сыра и истекающей соком буженины. Тут же громоздились груды яблок, мандаринов, винограда и алычи… В нескольких откупоренных плетенных бутылках плескалось вино.

— Садись, чего стоишь, дарагой!? — проговорил Мамука.

Родион развел руками.

— Я бы с удовольствием, но…

Все места вокруг Мамуки были заняты.

Два места по правую руку от Багратиони занимали личный врач Мамуки, дремлющий, уткнувшись носом в шторку иллюминатора, и личный телохранитель — Мцыри, исподлобья поглядывающий на Родика, взглядом изготовившегося к атаке тореадора. Три кресла напротив были оккупированы: блестящим докторским чемоданчиком и двумя реанимационными сестрами-близняшками, одна из которых с безучастным видом листала какой-то пестрый дамский журнальчик, вторая так же отстранено и не обращая внимание на Оболенского полировала острые ноготки пилкой.

— А-а-а… — протянул Мамука. — Извини, биджё! — он вполоборота повернулся к Мцыри и нервно взмахнул карточным веером перед его лицом. — Чего сидишь, да?! Видишь, гость к нам пришел? Что? Трудно догадаться место уступить? А? Генацвале?

— Извините, Мамука Вахтангович, — Мцыри недобро зыркнул на Родика и пересел напротив, взяв чемоданчик доктора себе на колени.

— Садись, дарагой, садись! — изменив тон на доброжелательный, улыбнулся Мамука Родиону.

Родик уселся на место Мцыри.

Багратиони наполнил бокал вином из ближайшей бутылки и протянул его Родику.

— Давай, биджё, выпьем с тобой за женщин! — он потянулся за своим фужером.

— Вам лучше больше не пить, Мамука Вахтангович, — не отрывая взгляд от журнала, проговорила одна из медсестер. — Давление у вас и без того высокое!

— Слушай! — вспылил Мамука. — Чего ты мне все время указываешь, да? Я сам знаю, сколько мне пить, сколько мне не пить! И нечего мне указывать, да? Гога?

— Делайте, что хотите, Мамука Вахтангович, — невозмутимо пожала плечами вторая девушка, полировавшая ногти.

— Как это, что хотите, вах! — возмутился Мамука. — Ты мне врач или кто? За что я тебе деньги плачу, да?

— Тогда вам лучше больше не пить, — спокойно проговорила первая медсестра, продолжая листать журнал не поднимая глаз. — Гость ваш пусть выпьет, а вам не надо…

— Вах! — возмущенно выдохнул Мамука и поставил свой бокал на стол. — Ты понял, да? Биджё? Все мне указывают! Мне, Мамуке Багратиони! Скоро мне курица будет указывать, как яйца нести!

— За женщин, — усмехнувшись, кивнул Родик, указал бокалом на медсестер и выпил.

— Пей, дарагой, пей! — проговорил Мамука и тоскливо проследил, как Родион осушил бокал до дна. — Кстати, биджё, познакомься! Это Маша, а это Даша, — он кивнул в сторону медсестер и внезапно запнулся. — Нет! Это Даша, а это Маша… Вах! Совсем запутался! Слушай, гога? Ты Маша, да?

— Нет, — покачала головой девушка с журнальчиком. — Я то, как раз, Даша…

— А я — Маша, — пропела девушка с пилкой.

— Э-эээ-ээ! — недовольно протянул Мамука. — Слушай, гога, когда я вас путать перестану, а?

— Не знаю, Мамука Вахтангович… — ответили Маша и Даша хором.

— Надоели вы мне, слушай! — импульсивно воскликнул Багратиони. — Ты бы Даша, хоть бы в брюнэтку перекрасилась, что ли?

— Вы же не любите брюнеток, Мамука Вахтангович! — девушка впервые оторвала от журнальчика взгляд, но посмотрела почему-то не на Багратиони, а на Родика.

— Люблю — не люблю… Какая разница, слушай? Долго я вас еще путать буду?

— Не знаю, Мамука Вахтангович, — девушка, глядя Родику в глаза, томно облизнула губы и снова принялась читать журнал.

— Она не знает… Я не знаю… А кто знает, а? Ладно! — Это, — Мамука показал картами на спящего у окна доктора. — Иван Петрович, очень большой человек в медицине. Сейчас мое здоровье лечит… — Мамука помассировал свободной рукой узкую грудь в области сердца. — Совсем плохое у Мамуки Багратиони сердце стало, вах!

— Беречь-то, моторчик надо, — посочувствовал Родик.

— А как беречь, биджё? Работа у меня знаешь, какая нервная? Вах! — Мамука зацокал языком, одновременно качая головой и каким-то хитроумным способом тасуя карты.

Родион с интересом проследил за тем, как в руках Багратиони мелькают разноцветные кусочки картона и удовлетворенно хмыкнул.

— Я вижу, вы неплохо с картами обращаетесь, — сказал он.

— Вах! — воскликнул Мамука. — Неплохо? Совсем не умею, дарагой! — он хитро посмотрел на Родика и подмигнул Мцыри.

— Видно птицу по полету, — Родион взглядом указал на карты, мельтешащие в руках Багратиони.

— Нравится, да? — карты с треском, образовав в воздухе лесенку, перелетели из одной руки Мамуки в другую.

— Душевно, — согласился Родик и подцепил с тарелки ломтик хлеба, накрыл его кусочком буженины и украсил веточкой зелени. — Чувствуется крепкая рука, — добавил он, кусая бутерброд.

— Ты кушай, дарагой, кушай, — радушно похвалил Родика Мамука. — Мы уже покушали…

— Спасибо, — буркнул Родион полным ртом.

— Как ты думаешь, биджё, — Мамука сделал неуловимый пас в воздухе и колода карт магическим образом переместилась из левой руки в правую, где раскрылась роскошным веером. — Как ты думаешь, что мне такого сделать, что бы Вероника обратила на меня внимание? Да?

— Понимаете, — Родик налил себе еще немного вина, взглядом попросив разрешения у Мамуки. — Что бы очаровать любую женщину, нужно для начала добиться ее благосклонности…

— Вах, биджё! — Воскликнул Мамука. — Зачем так говоришь? Зачем Мамуку обижаешь? Мамука Багратиони знает, как себя надо вести с женщиной! Мамука цветы и бриллианты Вероники дарил! Мамука шубы и машины ей покупал! Мамука все делал, что бы благосклонности добиться! И, что ты думаешь, биджё? Цветы она соседу отдает, бриллианты не принимает, шубы с обратной стороны на дверь ручки вешает! А шикарный «Феррари» — весь красный, как рассвет в горах, в ее дворе под дождем мокнет и птички на него, извини меня, биджё, какают! Как Мамука Багратиони еще может благосклонности женщины добиться, а?

— Да-а-а… протянул Родик, и поджал губы. — Тяжелый случай!

— Какой тяжелый, слушай! — Багратиони импульсивно взмахнул рукой перед Лицом Оболенского. — Очень тяжелый!!! — Мамука сердито посмотрел на одну из медсестер. — А ты, Маша, не улыбайся, да?

— Я не Маша, я Даша, — ответила та.

— Иди ты к черту, слушай! — без злобы в голосе бросил Багратиони.

— Фи, как некультурно, Мамука Вахтангович, — Вступилась за сестру Маша.

— Вах! — всплеснул Мамука руками. — Гога, ты медсестра или профессор культурного языка, да? Зачем меня учишь, а? Мамука Багратиони сам знает — культурно или нет!

— Как скажете, Мамука Вахтангович, — проговорили девушки хором.

— Резекция, определенно резекция, — почмокал во сне губами академик Рублев по правую руку от Родиона. — Необоснованная лоботомия…

— Согласен, — кивнул Родик. — Случай действительно очень тяжелый. Необоснованная лоботомия, как тут мне справа напоминают…

— Ты его не слушай, биджё, — отмахнулся Мамука. — Он себе сон смотрит!

— Да я, честно говоря, и не слушаю…

— И что мне теперь делать, да? — сокрушался Мамука. — Как мне теперь благосклонности Вероники добиться? Вах!

— Значит, Вероника относится к тому типу женщин, — многозначительно проговорил Родион. — К которым нужно подступаться с другой стороны.

— С какой такой стороны, биджё? — Багратиони подозрительно посмотрел на Родика. — Сзади, что ли?

— Я имею в виду, с другого конца, — уточнил Родион.

— Вах, биджё! — возмутился Багратиони. — Что ты такое говоришь, слушай?

— Мамука Вахтангович, — доверительно проговорил Родион. — Подумайте сами. Не все в этой жизни измеряется деньгами. Веронику трудно удивить подарками, потому что она знает, что вы легко можете себе это позволить, благодаря своему богатству. Вы попробуйте сделать, что-нибудь такое… Проявить какой-нибудь личный талант… У вас есть личные таланты?

— У Мамуки Багратиони много талантов! — Багратиони гордо вскинул перед собой руку, растопырив окольцованные перстнями пальцы.

— Например?

— Мамука умеет деньги зарабатывать!

— Это конечно талант, — согласился Родик. — Но, я извиняюсь, ничего в нем особенного нет. Каждый уважающий себя мужчина, в принципе, должен обладать этим…

— Как не особенный? — удивился Багратиони. — Много денег, вах!

— Согласен, — кивнул Родион. — Вашему умению зарабатывать деньги можно позавидовать. Но я говорю о другом таланте… О личном. Например… Если бы вы умели рисовать, то смогли бы нарисовать портрет девушки, в которую влюблены, и подарить ей. Думаю, что Вероника, как натура тонкая, это бы оценила.

— А-а-а, — огорченно протянул Мамука. — Не умею я рисовать, слушай… — тут Багратиони осенило. — Биджё! Давай я художника найму? Самый лучший, какой есть! Он нарисует! Например, этот… Земляк мой… Он еще на Москве большой железный памятник поставил! Царители — генацвале!

— Царители — скульптор, Мамука Вахтангович, — впервые подал голос Мцыри.

— Вах! — набросился на него Багратиони. — еще ты меня учить будешь, слушай! Сам знаю, что скульптор! Ты думаешь, он рисовать не умеет, да?

— Царители? — с сомнением в голосе спросил Мцыри и покачал головой.

— В любом случае, — сказал Родион. — Нам это не подойдет. Вы, Мамука Вахтангович, должны сами, что-то сделать.

— Что я могу сделать, слушай? — Мамука задумчиво взял с блюда ломтик сыра и отправил себе в рот. — Вах! Хочешь я для нее «Сулико» спою, да? Знаешь, как я могу «Сулико» петь? Вах! — Багратиони тут же, сладостно прикрыл глаза и затянул свою любимую песню на грузинском языке.

Пел он действительно неплохо. Родик с интересом послушал пару куплетов и остановил Мамуку.

— Очень хорошо, но… Не пойдет.

— Почему не пойдет, вах? Биджё, ты же говоришь — хорошо пою!

— Согласен. Но «Сулико» поют все грузины. Этим Веронику не удивишь.

— А чем удивишь, а?

— Ну не знаю… Что вы еще умеете? На гитаре играть умеете?

— На гитаре? — Мамука оторопело посмотрел на Оболенского. — На бирже умею… На гитаре не умею, биджё, — расстроено вздохнул он. — А это обязательно, дарагой?

— Вообще-то не обязательно, но девушки очень любят, когда им играют на гитаре…

— Ну не играю я на гитаре, дарагой! — всплеснул Руками Мамука. — На балалайка тоже не играю! Ни на чем не играю! В карты играю, вот! — он особенным образом подбросил колоду карт в воздух и те, извивающейся петлей перелетели к нему в другую руку.

— Ловко! — восхитился Родион. — Слушайте, может вам для Вероники в карты сыграть? Вы хорошо играете в карты?

Мцыри, явно заинтересовавшийся происходящим, снова подал голос:

— Мамука Вахтангович очень хорошо играет в карты, — многозначительно проговорил он.

— Зачем такое говоришь, бидже, — с ложной скромностью и блеском в глаза сказал Мамука. — Я так-сяк играю. Немножко «Преферанс», немножко «Покер», немножко «Блек Джек»… Так-сяк, туда-сюда… Меня даже в казино не пускают! — хитро добавил он.

— Мамуку Вахтанговича, — сказал Мцыри. — Действительно не пускаю в солидные московские казино, после того случая, как он на трех игорных столах в разных клубах за одну ночь сорвал три банка!

— Просто, повезло, слушай! — взмахнул рукой Мамука. — Что я виноват, что ли, если карта идет, да?

— Вы действительно так хорошо играете? — прищурившись, спросил Родион.

— Совсем не играю, слушай! — рассмеялся Багратиони. — Так, чуть, чуть только… Фокус-покус могу показывать! — карты, потрескивая крылышками, картонной стайкой выпорхнули из его рук, описывая в воздухе восьмерку.

— Я вижу, у вас был хороший учитель, — проговорил Родик. — Мне ваша манера играть с картами кажется знакомой.

— Был, учитель, был, биджё, — нехотя сознался Мамука

— И как его звали?

— Не скажу, дарагой, — отрицательно замотал головой Мамука. — Этот очень хороший человек, просил меня не говорить!

— Ну, неважно, — согласился Родион. Какая-то мысля блеснула в его глазах и утонула в глубине зрачков. — Важно то, что вы хорошо играете в карты и можете запросто выиграть у любого пассажира в этом самолете несколько тысяч долларов… Будем считать, что у любого, — уточнил он. — Этого вполне достаточно, что бы вы поразили Веронику своим личным талантом и мастерством игрока!

— Вах! — воскликнул Багратиони. — Какой-то ты странный, биджё! Никто в этом самолете не поставит на кон и ста долларов! Ту нет игроков, дарагой! Люди летят отдыхать, будут тратить свои деньги на отдыхе! Не станут они со мной играть!

— На свои деньги не станут, — согласился Родик. — А на ваши станут! Хотя бы от скуки.

— Как так? — не понял Мамука. — Как на мои деньги? Я буду играть с кем-то на мои деньги!? Не смеши меня, биджё, да? Вах! Может, давай лучше на спички сыграем!? — рассмеялся Мамука.

— Но вы же уверенны, что можете обыграть в этом самолете любого?

— Это совсем просто, слушай! Я всех тут обыграю. С-с-с закрытыми глазами!!!

— Ну, вот, — согласился Родион. — Значит, вы ничего не потеряете, зато Вероника поймет, как вы хорошо играете в карты!

— Да? — Мамука задумался. — И что я должен делать, биджё?

— Для начала вот, что. Позовите стюардессу и скажите ей, что…

Глава одиннадцатая

В которой Веронике везет, профессор Рублев проигрывается в пух и прах, Родион занимает позицию наблюдателя, а Мамука демонстрирует уверенную игру.

— Уважаемые пассажиры нашего авиалайнера! — зазвенел на весь самолет бодренький голосок стюардессы. — Минуточку внимания! Что бы скоротать время перелета, руководство авиакомпании решило провести среди наших клиентов карточный турнир по игре в «Блек Джек»!

Пассажиры бизнес-класса недоумевая, переглянулись. Хомка заерзала на своем кресле и взглянула в просвет между сидений, туда, где Родик вел переговоры с Мамукой. В просвете показалась довольная и немного загадочная физиономия Родиона. Он поднял перед собой ладонь и показал Веронике, что, мол, не беспокойся, все в порядке.

— Все у него, видите ли, под контролем, — сама себе прошипела сквозь зубы Хомка. — «Взломщик» хренов…

Елейный голос бортпроводницы продолжал парить над креслами, заглушая шум двигателей за бортом.

— Более того, — распевно проговорила она. — Президент авиакомпании «Багратиони — Аэролайн», Мамука Вахтангович Багратиони, сам примет участие в этом турнире!

Недоумение пассажиров росло с каждой секундой. Хомка, кожей стала ощущать на себе недвусмысленные взгляды клиентов своей тур фирмы, отчего по спине у нее побежали холодные мурашки.

— Но и это еще не все, — с явной загадочностью в голосе продолжала вещать стюардесса. — Мамука Вахтангович дарит каждому участнику турнира по… — Стюардесса затаила дыхание. — по одной тысяче американских долларов, на которые тот и сможет сыграть в «Блек Джек»! Желающие могут подойти к Мамуке Вахтанговичу, записаться на игру и получить деньги.

— По тысяче долларов!? Это круто! — присвистнула Вероника и снова взглянула в проем между кресел.

Физиономии Родиона на этот раз там не наблюдалось, зато на Хомку, с нескрываемым торжеством пялилась самодовольная, смуглая, длинноносая рожица Багратиони.

— Тьфу, ты, черт! — чертыхнулась Хомка и откинулась в кресле.

Желающих окунуться в карточную игру пока почему-то не наблюдалось. Что бы как-то стимулировать энтузиазм пассажиров, Мамука вышел в проход и заговорил громко, на весь салон:

— Не, стесняйтесь, господа, вах! Зачем стесняться? Мамука никогда никого не обманывал! Багратиони никогда не обманывают! Это будет честный игра, которую я посвящаю одной замечательной девушке, вах!

Он с надеждой взглянул на Хомку. Та ответила ему фальшивой дружелюбной, явно натянутой улыбкой и прошипела тихо, с издевкой:

— Спасибо, дарагой!

— Я даю каждому, кто хочет играть целую тысячу долларов, вах. Как бы в долг, вах, — сказал Мамука. — Все будет честно. Мамой клянусь… Если кто-нибудь выиграет, то долг мне вернет. Если проиграет — ничего возвращать не надо! Мамука не жадный. Мамука хорошую игру ценит! Приглашаю всех! И зрителей и игроков.

— Мы тоже играть будем! — в один голос проговорили две медички Багратиони.

— Вах? — Мамука посмотрел на них с удивлением. — А вы-то зачем?

— Ну, раз вы всех пассажиров приглашаете, — сказала Маша. — То и мы хотим. И нам, пожалуйста, тысячу долларов!

— Понятно, — многозначительно проговорил Мамука. — Мцыри, дай им по тысяче. Пусть играют! Или, может, ты тоже со мной сыграть хочешь? — он подозрительно посмотрел на своего ординарца.

— Нет, Мамука Вахтангович, — покачал тот головой. — Что вы… Играть с вами? Бесполезно! — он усмехнулся.

— А так, ради интереса, вах? Не хочешь? — с хитрой улыбочкой поинтересовался Багратиони.

— Не стоит, Мамука Вахтангович, — отмахнулся Мцыри, усмехаясь. — Все равно проиграю. Обидно будет… Давайте лучше, как всегда. Я банковать буду.

— Договорились, — кивнул Мамука. — А ты, профессор, будешь со мной играть? — Спросил Багратиони доктора Рублева, только что проснувшегося и потирающего глаза.

— В карты, Мамука Вахтангович?

— Ну не в шашки, же, дарагой! — рассмеялся Мамука.

— Эммм, понимаете ли… На интерес, что ли? — Рублев зевнул.

— Зачем на интерес, дарагой? На деньги, конечно!

— Нет уж, увольте, — запротестовал Рублев. — Я знаю, как вы хорошо играете, Мамука Вахтангович. А мое жалование у вас, хотя и большое, но не настолько, что бы я мог им рисковать… Да и потом…

— Нет, дарагой профессор, — успокоил Рублева Мамука. — Я по-другому решил. Не надо тебе на свои деньги играть. Я тебе целую тысячу долларов дам. Выиграешь — долг мне вернешь. Не выиграешь — ничего возвращать не надо! Я понятно говорю?

— Забавные условия, — согласился доктор Рублев. — Ну, что ж… Тогда сыграю… Отчего не сыграть? Азарт, знаете ли… Выброс адреналина и все такое… Очень, знаете ли нервную систему стимулирует! Кстати, Мамука Вахтангович, а как ваше сердечко? Не шалит?

— Все в порядке, Иван Петрович, — заверила доктора Рублева Даша. — Давление в норме. Сердечные ритмы четкие, устойчивые…

Конец ознакомительного фрагмента.