Оттенки моего безумия

Сабина Рейн, 2020

Je préfère mourir dans tes bras que de vivre sans toi – лучше умереть у тебя в объятьях, чем жить без тебя. После окончания школы Хейли Фейз поступает в Нью-Йоркский университет. Учеба для нее всегда стояла на первом месте, но после знакомства с парнями из «братства» в девушке просыпается желание оторваться, почувствовать всю прелесть свободы и безбашенных университетских тусовок. Но может ли она слепо доверять парням? Особенно тому, с кем знакома еще со школы и в которого много лет была влюблена? Мрачный, отталкивающий и вместе с тем безумно притягательный Блейн Телтфорд. Устоять или сдаться?

Оттенок пятый

Хейли

Я чувствую теплое тело рядом с собой. Более того, я к нему прижимаюсь. Мне так уютно, совсем не хочется открывать глаза. Пролежала бы так всю жизнь. Не только я льну к телу, но и оно ко мне. Я ёрзаю от приятного ощущения, никогда так сладко не спала. По лицу расползается улыбка, и я удобнее устраиваю голову.

Где-то вдали слышится звон, это заставляет меня нахмуриться. Чей бы это ни был будильник, он оповещает всех о том, что пора вставать не только его хозяину. Перекатившись на спину, я потираю ладонями глаза, но открыть их так и не могу. Я не выспалась.

Почувствовав, как чья-то рука обняла меня за талию и вновь притянула к себе, я через силу разлепляю веки и поворачиваю голову, чтобы увидеть ее обладателя. Из легких словно выкачали весь воздух. Глаза расширяются до такой степени, что становится больно. Рядом со мной лежит Блейн.

Картинки из прошедшей ночи постепенно начинают всплывать в голове: вот в доме братства началась внеплановая вечеринка после учебной недели; вот я вру друзьям, что мне срочно надо к матери, и после того как они обеспокоенно кивают головами, я срываюсь с места и еду на вечеринку с Дезом.

Черт, он уломал меня!

Поднявшись на локтях, я смотрю на Блейна и вспоминаю, как оказалась с ним в постели. Глухо застонав, падаю обратно на подушку и закрываю лицо руками. Как я докатилась до такого за столь короткий промежуток времени? Во всем виноват Дез! Он не отставал от меня до тех пор, пока я не согласилась.

Покачав головой, я откидываю одеяло вместе с рукой Блейна. Тот бурчит какое-то ругательство и ложится на спину, после чего сразу же открывает глаза. Увидев меня, он сначала хмурится, а потом в его взоре вспыхивает ярость.

— Ты еще здесь?! — грубо спрашивает он. Меня передергивает от его тона, и кажется, он замечает, что испугал меня. Он словно получает наслаждение от того, что пугает меня.

— Перестань вести себя как козел! — выпаливаю я и подношу ладонь ко рту. Вот дура! Теперь он разозлится еще сильнее!

Но нет. Наоборот, лицо парня, сначала пылающее от ярости, теперь выглядит умиротворенным. От былого возмущения не осталось и следа. Неужто Блейн из тех людей, чье настроение меняется за секунду?

— Проваливай, — спокойно говорит он и, укрывшись одеялом до подбородка, поворачивается на другой бок.

Ухмыльнувшись, я снова ложусь на постель и залезаю под одеяло. Посмотрим, что он на это скажет. Конечно же, Блейн оказывается со мной лицом к лицу в считаные секунды. И он определенно недоволен таким ходом событий.

— Какого черта ты творишь? — злобно рычит он.

— Я не выспалась.

Он тяжело вздыхает. Его рука, лежащая на подушке, сжимается в кулак. Блейн опускает голову, желваки на шее выдают то, что он пытается взять себя под контроль.

— Слушай, Хейли, — его голос стал ниже, что заставляет меня дрожать под одеялом, — я пытаюсь быть хорошим мальчиком, и пока у меня это получается, я прошу тебя уйти. Я люблю спать один.

— Знаешь, судя по тому, как крепко ты обнимал меня, сложно поверить, что тебе это действительно не нравится, — парирую я, не собираясь отступать.

Меня забавляет эта ситуация. Любопытно посмотреть, что сделает Блейн, если я не уйду? Если бы не головная боль и подкатившаяся к горлу тошнота, я бы, возможно, продолжила нашу перепалку. Но сейчас мне срочно надо в ванную, чтобы охладить свое лицо.

— Сколько ты выпила? — неожиданно интересуется Блейн.

— А что? — задаю я встречный вопрос.

— Ты побледнела.

Его взгляд опускается на мой рот.

— И губы у тебя посинели.

Сколько же ты выпила, а, Хейли? Черт его знает! Дез вливал в меня пиво, а после, когда я еле стояла на ногах, он повел меня на второй этаж и уложил в эту постель. Что ж, я запомнила все, что произошло, а это уже похвально.

— Мне нужно в ванную, — отвечаю я.

Блейн кивает в сторону двери, находящейся около кровати, и откидывается на спину, подгибая одну ногу, путаясь в одеяле.

Встав с кровати, я на миг увидела его тело. Врать не буду, я под впечатлением. Блейн отлично сложен, однако до боксера ему еще далеко. Хотя, должна признать, я не фанат парней-шкафов.

Открыв дверь, я прохожу в ванную и начинаю осматриваться. Везде чисто и красиво. Комната выполнена в золотом цвете. Даже раковина и ванна золотые.

Я включаю холодную воду и умываюсь. Сразу же становится легче. Спустя время раздается стук, повернув голову, я смотрю на ручку, не решаясь открыть сразу.

— Держи, — говорит Блейн, входя без разрешения.

В его руках тарелка с кусочками лимона.

— А если бы я была голой? — недовольно спрашиваю я.

— Уверен, я бы не увидел ничего нового, — спокойно отвечает он. — В общем, когда меня тошнит, я посасываю лимон. Советую сделать то же самое, если тебя, конечно, тош… Эй, что это?

Вдруг Блейн опускается передо мной на колени и поворачивает так, чтобы лучше видеть мои бок и поясницу. Я пытаюсь понять, что его так сильно удивило. Моя спина разодрана до крови, а я ничего не чувствую.

— Черт, только не говори, что ты испачкала мою постель своей кровью, — сквозь зубы произносит Блейн.

Поднявшись, он ставит тарелку на стиральную машинку, бесцеремонно хватает меня за бедра и разворачивает к себе спиной. Я хочу возмутиться, но вместо этого слежу за ним через зеркало. Он, хмурясь, рассматривает мою рану.

— Обопрись руками о раковину, будет неприятно. Не хочу, чтобы твои колени подогнулись, и ты рухнула, ударилась виском и разбила себе голову.

— Тебе говорили, что у тебя слишком бурная фантазия? — из-за плеча интересуюсь я, одновременно цепляясь руками за раковину.

Блейн тянется к шкафчику, висящему рядом с моей головой. Его дыхание обжигает мою кожу, и я надеюсь, что он не замечает, как я покрываюсь мурашками.

Взяв необходимое, он отстраняется и опускает взгляд на мою рану.

— Ты помнишь, что случилось? Ты будто просто обо что-то сильно поцарапалась.

Я качаю головой. Пожалуй, это единственное, чего я не помню из минувшей ночи.

— Зато я знаю, кто может помнить, — говорю я и вскрикиваю. — Дерьмо! Мать его, как печет!

У меня и правда подгибаются колени. Не описать словами, как мне больно. Такое ощущение, словно кожа горит. Я сжимаю зубы, хватаясь за раковину так, что белеют костяшки. Блейн держит меня одной рукой за талию, чтобы я не упала, второй продолжает пытку.

— Потерпи еще немного, я почти закончил дезинфицировать.

Вместо ответа я заскулила и всхлипнула.

— Блейн, чувак, ты здесь? — раздается голос Деза по ту сторону двери.

Мои глаза вспыхивают от ярости. Это он виноват в моих мучениях!

— Если я не сдохну от боли, я убью тебя, понял?! — кричу я изо всех сил.

— Это что, Хейли? — спокойно, словно не слыша угроз, спрашивает он. — Доброе утро, детка!

— Кретин, — бурчу я и вновь зажмуриваюсь.

— Все, — говорит Блейн, — сейчас наложу повязку, и можешь валить на все четыре стороны.

Я закатываю глаза, грубости этому парню не занимать.

— Вы там одеты? Я хочу зайти! — продолжает кричать Дез.

— Валяй! — приглашает его Блейн.

Дверь открывается, и на пороге появляется Дез. Его взгляд тут же опускается на руки Блейна, а потом он смотрит мне в глаза.

Я незамедлительно спрашиваю:

— Как я поранилась?

— Мы с тобой нечаянно врезались в стол Блейна, — начинает объяснять Дез. — Крови не было. Видимо, во сне ты растерла поясницу. — Теперь он смотрит на кровавую салфетку, которой Блейн протирал мой бок.

— Если еще раз я увижу кого-то в своей кровати, пеняй на себя, Дез. Ты знаешь, что я ненавижу делить с кем-то свою постель, — говорит Дезу Блейн.

— Прости, была безвыходная ситуация и…

— Мне плевать, Дез, веришь? — Я смотрю на Блейна, а тот яростно взирает на лучшего друга. — Ты мог положить ее у себя!

— У меня…

— Да мне пофиг, что у тебя!

— Прости. Я просто был пьян и ни о чем не думал. — Дез выглядит виноватым, причем искренне.

Мой бок приведен в порядок, теперь я полностью свободна. Больше всего на свете я хочу вернуться домой. Разговор между Дезом и Блейном смутил меня. Я не желаю никому мешать. С этого момента я больше никогда в жизни не пойду на вечеринку. У веселья всегда «невкусные» последствия.

Поблагодарив Блейна за помощь, я выхожу из ванной комнаты и, надевая футболку, понимаю, что все это время простояла перед парнями в бюстгальтере. Мои щеки пылают от стыда, хочется провалиться сквозь землю.

Дез что-то говорит, но я не рискую оборачиваться. Вместо этого я несусь из этого дома прочь. Бегу по лестнице, снося все на пути. Кажется, я даже сбила с ног пару девушек.

Оказавшись на улице, я вспоминаю, что приехала с Дезом, а не на своей машине, и поэтому поворачиваю к остановке. Автобус, к счастью, подъезжает в ту же минуту.

Прошмыгнув в салон, я раскапываю мелочь в кармане, отдаю за проезд и прохожу вглубь. Встав у окна, я смотрю на дом братства и вижу у дороги Деза, прожигающего меня злобным взглядом. Почему он так смотрит на меня? Разве я сделала что-то плохое? Нет.

Никогда не думала, что буду настолько рада оказаться в своей спальне. Здесь моё убежище, мой спасительный бункер. Уверена, любой человек чувствует себя защищённым в своей комнате.

Лицо все ещё пылает. В пояснице печет, но уже не так сильно. Адской боли, такой, как в ванной Блейна, я уже не чувствую. Ланы нет, и узнавать, где она пропадает, я не собираюсь. Во время вечеринки мы не встречались, хотя я уверена, что она там была. Не могла не быть.

Скинув футболку, я сажусь на кровать и ощупываю бинт. Тело все ещё помнит, что оно ощущало, находясь рядом с телом Блейна. Я закусила губу. Нельзя поддаваться искушению. Только этого сейчас не хватало. Покачав головой, я поднимаюсь на ноги и собираюсь взять чистую одежду из шкафа, потому что та, в которой я была на вечеринке, пропиталась запахом пива, как вдруг слышу стук. Надеваю первую попавшуюся майку и иду к двери.

Сначала мне кажется, там стоит Дез, его злобный взгляд никак не выходит из головы. Может, как только я отъехала, он прыгнул в свой автомобиль и понесся за мной сквозь маленькие улочки Студенческой улицы? Ещё раз убеждаю себя, что больше никогда не ступлю на земли Греческого ряда.

Стук становится все настойчивее.

Когда я распахиваю дверь, за ней оказывается вовсе не Дез, а мои друзья… и они чем-то недовольны. Мне становится страшно.

Как только я их впускаю, то сразу слышу:

— Зачем ты нам солгала? — Рамоне не надо пояснять, о чем именно я соврала, и без того понятно. Они узнали, что я была на чертовой тусовке.

— Ты сказала, что останешься у мамы до воскресенья. Мы хотели сделать сюрприз, приехать и скрасить твои выходные. Твоя мать сказала, что ты не появлялась с прошлых выходных, а когда я позвонил, трубку взял Дез, — добавляет Зак.

Мне становится стыдно вдвойне. Я ужасный друг.

— Простите, — всего лишь говорю я, — для меня нет оправданий.

— Почему ты не сказала правду? Почему вновь возобновила дружбу с Дезом? Ты же знаешь, что он мерзавец и что он может испортить тебя до неузнаваемости! — В голосе Рамоны сквозит отчаяние, я сильно ее обидела.

— Простите, — снова повторяю, как попугай, который больше не знает никаких слов.

Слышится вздох Зака.

Поворачиваться я не решаюсь, боюсь увидеть лица друзей, полные осуждения. Но если подумать, им разве никогда не хотелось сделать что-нибудь этакое? Не хотелось забыть о том, какие последствия могут вызвать подобные вечеринки? Разве им не хочется отдаться безудержному веселью хотя бы один раз в жизни? Хоть они и ходят иногда на тусовки, но это не то… это ни капельки не похоже на то, что пережила я.

— Я просто хотела попробовать, — шепчу я, потирая рукой локоть.

— И как, понравилось? — недовольным голосом интересуется Рамона.

Да.

— Нет. Эти вечеринки… не моё.

Хочется разрыдаться от этой лжи. Мне очень понравилось, я смогла вздохнуть полной грудью, почувствовала себя простым беззаботным студентом, у которого родители не сходят с ума и помнят, что ты давно закончила школу.

— Ты опять лжешь, — говорит Рамона. Я непонимающе смотрю на неё. — В твоих глазах сверкали искорки, когда ты утверждала, что эти вечеринки не для тебя. Я знаю тебя достаточно, чтобы определить, говоришь ты правду или нет.

У меня нет оправдания, я не могу ничем доказать, что мне действительно не понравилось… У меня есть рана! Я же могу воспользоваться ею! Уверена, после того как они её увидят, то забудут про все остальное.

— Если вы думаете, что я смогу повторить нечто подобное после этого, — я поднимаю край майки, обнажая обмотанный вокруг талии бинт, — то вы ошибаетесь.

Друзья охают. Ещё бы! В их глазах я вижу беспокойство, вытеснившее обиду. Кажется, ещё чуть-чуть, и я сгорю от стыда. Я не помню, чтобы когда-либо так сильно краснела. Мне очень неудобно перед друзьями, перед моей маленькой семьёй. Но я точно знаю, скажи я правду, они бы меня не поняли. Это единственное, что они никогда не смогут принять.

Рамона и Зак по очереди задают вопросы. «Откуда у тебя эта рана, Хейли? Ты с кем-то подралась на вечеринке, Хейли? Сильно болит, Хейли?» И ещё множество подобного. Я отвечаю вяло, но придаю голосу драматизма. Мне необходимо, чтобы они больше не вспоминали о моем проступке. Мне необходимо избавиться от угнетающего чувства вины.

Когда я рассказываю все, что было на вечеринке, плюс придумываю историю, как поранилась, мы плавно переходим к обсуждению выходных. Ребята больше не могут ждать, им ужасно хочется что-нибудь разукрасить.

Я решаю не говорить, что лучше бы ещё немного подождать. Это бесполезно. Они привыкли рисовать каждую неделю, им это необходимо, да и мне, если честно, тоже. В рисунок я вкладываю свои чувства. Для меня творчество — это возможность спустить пар. Когда парням плохо, они бегут к боксёрской груше, как к спасению. Я же берусь за баллончики с краской. В них моё спасение.

— Мы просто обязаны сделать это сегодня, — говорит Зак, присаживаясь на край кровати. — Я хочу порисовать. Мне это нужно. Это нужно всем нам.

— Сегодня… на этот раз, — начинаю я, но договорить не могу. Вздохнув, я выпаливаю на одном дыхании: — Сегодня мне правда надо к матери. Я пробуду у неё до вечера, а после мы отправимся к университету, договорились?

Мне сложно смотреть друзьям в глаза, но я должна это делать. Взглянув на Рамону, я снова вижу на ее лице осуждение: «А ведь ты говорила…» Да, я говорила. Да, я ужасная, плохая, отвратительная лгунья! Что тут поделать?

— Хорошо, — на выдохе произносит Зак.

Входная дверь распахивается, и на пороге стоит помятая Лана, от которой разит перегаром. Надеюсь, что от меня нет.

— Привет, лузеры, — широко улыбаясь, машет рукой Лана. Мы все синхронно закатываем глаза. Нам не привыкать к такому обращению. — Хотя ты больше не лузер, — указывая на меня, говорит она, — классно оторвались.

Искоса взглянув на друзей, все ещё сидящих на моей постели, я замечаю, как Зак сжимает кулаки, а Рамона качает головой. И ко мне вновь возвращается чувство стыда.

— Приходи почаще на вечеринки. Ты в них классно вписываешься, — подмигивает мне Лана.

— Я думаю, тебе стоит зайти в комнату, а не торчать в проеме, — надеюсь, соседка поймет, что я прошу её не упоминать вечеринку в присутствии Зака и Рамоны.

Она ухмыляется и проходит внутрь.

— Я в душ, не буду вам мешать, лузеры. — Лана достает вещи и полотенце из шкафа и исчезает за дверью, ведущей в ванную комнату.

Как только я открываю рот, она распахивается, и из-за нее появляется светлая голова Ланы.

— Кстати, забыла предупредить, меня сегодня ночью не будет.

Дверь захлопывается вновь, и на короткое время комнату окутывает тишина.

— Вы уже придумали, что будете рисовать? — спрашиваю я у ребят.

— Я хочу изобразить кобру, — отвечает Зак.

— Может, стоит выбрать что-то другое? Тебе не кажется, что змея — это слишком для университета?

— А что, если преподаватели начнут допрашивать студентов, чтобы узнать, кто осмелился разрисовать такое священное здание. Нью-Йоркский университет ведь никакой-то там никому не известный колледж. Вы уверены, что проблем не будет? — прерывает нас Рамона.

Когда идея разрисовать универ только появилась, никто не подумал о возможных последствиях. Сейчас же эта затея кажется мне безумной. Что, если Рамона права, и у нас возникнут сложности? Конечно же, взрослые не оценят наш поступок, и возможно, начнется разбирательство. Но разве мы нарушаем закон? Я, Рамона и Зак — не единственные, кто занимается граффити, и мне еще ни разу не доводилась видеть в различных новостях, чтобы рисунок на здании обернулся катастрофой. Максимум — штраф, но никто о таком судачить не станет.

— Если мы будем аккуратны, нас не поймают. Рамона, ты же знаешь, сколько мы этим занимаемся, и ни разу не было проблем. Мы умеем заметать следы, — отвечаю я.

— Да, но у меня такое предчувствие, словно это все добром не закончится, — качает головой подруга, а я просто пожимаю плечами.

— Начнем с левого крыла, там мало кто ходит из взрослых, точнее, вообще никто, кроме студентов.

Обсудив сегодняшнюю ночь, я провожаю гостей и еще раз приношу извинения. Они говорят, что все нормально, но просят меня больше так не делать. Рамона и Зак считают «братьев» и «сестер» врагами. Когда-то я тоже так думала, это началось после того, как меня оставил Дез. «Братья» лишили меня друга, и простить я их не смогла… да и не могу до сих пор.

Закрыв дверь, я прислоняюсь к ней спиной и запускаю руку в короткие кудрявые волосы. Это полнейший ужас. Сколько же ошибок я совершила за два дня. Легонько ударившись головой об дверь, я смотрю на потолок, делаю глубокий вздох и отталкиваюсь.

Снова всплывают мысли о прошедшей вечеринке, мне было так хорошо. Я впервые напилась, впервые так много смеялась после смерти отца. Дез веселил меня и дружески обнимал. Я погружалась в прошлое, в котором он точно так же прижимал меня к себе.

Если Дез рискнет еще раз пригласить меня на вечеринку, смогу ли я отказать? Конечно, я пообещала друзьям, что больше ни ногой в дом братства, но они знают, что я по-прежнему помогаю Дезу с учебой, а значит, просто не смогу не появляться там. Может, если он еще раз меня позовет, я скажу друзьям, что мы с ним занимаемся?

Господи, Хейли, ты серьезно? Ты только что сгорала от стыда, а теперь готова солгать еще раз, чтобы потом снова краснеть перед Заком и Рамоной? Дурочка, думай, что делаешь. Из-за Деза ты можешь лишиться друзей, неужели не понимаешь?

Из раздумий меня вывел стук двери. Это Лана вышла из ванной.

— Лузеры уже ретировались? — бодро спрашивает она, протирая полотенцем мокрые волосы.

— Перестань их так называть! — рычу я.

— Эй, не заводись, ты же знаешь, что я шучу, — выставив руку вперед, говорит Лана.

Я падаю на кровать и чувствую, как по телу разливается усталость.

Вранье и собственная глупость выжали из меня все силы.

— Что-то случилось? — интересуется Лана, присев на край постели и продолжая сушить волосы.

— Мне надо к матери, — отвечаю я, но подниматься не спешу. — На тебя когда-нибудь наваливалась чертовски сильная усталость?

Это ещё один долгий диалог за все наше знакомство, и, как ни странно, мне сейчас очень комфортно в компании соседки. Комфортнее, чем в обществе Зака и Рамоны. Удивительно.

— Конечно. Например, прямо сейчас. Эта ночь была слишком безумной, чтобы после нее остались силы.

— Согласна, — мямлю я и на секунду закрываю глаза.

* * *

К матери я приезжаю на час позже. Обычно я должна быть у нее в шесть, но сегодня незапланированно уснула на несколько часов. Когда я вхожу в дом, она сидит в гостиной и смотрит шоу по телевизору. Увидев меня, она улыбается, отчего щемит сердце.

Как же я мечтаю застать маму у плиты, нормальной и здоровой. Чтобы не расплакаться, я опираюсь плечом на стену и поднимаю маленький пакетик, в котором лежит ее любимый пирог. Ее улыбка становится еще шире. Я готова отдать все на свете, только бы видеть ее счастливой каждый божий день.

Я расстегиваю черное пальто, но раздеваться не собираюсь. Велев маме ждать меня в гостиной, я удаляюсь на кухню, чтобы разрезать пирог на небольшие треугольники. Поставив чайник, жду, когда он закипит, и разливаю кипяток по кружкам.

Мы с мамой смотрим шоу и едим пирог. Кажется, что мы нормальная семья, которая просто потеряла близкого человека. Но это всего лишь иллюзия. Мы никогда не станем нормальной семьей. Мать обречена страдать из-за психической болезни, а ее юная дочь обязана ухаживать за ней.

— Твои друзья вчера приходили, — говорит она, откладывая пустую тарелку на журнальный столик.

Потянувшись к пирогу, я кладу добавку.

— Я знаю.

— Где ты была вчера?

— Они разве не сказали? — слегка нервничая, спрашиваю я. Мама качает головой:

— Зак и…

— Рамона.

–…Рамона сказали, что ты должна быть здесь. Они хотели провести с тобой выходные, ведь ты хотела пробыть здесь до воскресенья. Почему ты солгала им, Хейли?

— Мам, давай не будем об этом, я им уже все объяснила, — чуть ли не умоляю я. Иногда мама становится нормальной женщиной и матерью.

— Почему, Хейли?

И настойчивой тоже.

— Мне надо было сходить в одно место, но я постеснялась сказать друзьям, куда именно, поэтому соврала, — признаюсь я, но признаваться, что бессовестно свалила на вечеринку, не собираюсь.

Мама больше ничего не спрашивает и делает вид, словно поняла меня. Мы возвращаемся к пирогу, но вместо восхитительного вкуса клубники я чувствую кислятину. Поставив тарелку на столик, я говорю маме, что иду убираться, и прежде, чем она успевает ответить, встаю с дивана.

Снова стирка, снова желание разбить зеркало, в котором виднеется мое отражение. Я начинаю ненавидеть себя еще сильнее. Закусываю губу, чтобы не расплакаться. Хоть я и поспала, усталость никуда не делась, а это говорит о том, что я вымотана не физически, а морально. Кроме Зака и Рамоны, у меня больше нет никакой поддержки. А иногда так хочется прижаться к человеку, который любит тебя как девушку, а не как подругу, и выплеснуть все, что чувствуешь.

На миг мне вспомнилось теплое тело Деза, а затем Блейна. Я трясу головой, пытаясь отделаться от этой ужасной картины, неправильного воспоминания. Эти два парня уж точно не те, о ком я должна думать. Это бессовестно по отношению к моим друзьям. Мне должно хватать их поддержи и тепла, о другом мечтать ни в коем случае нельзя.

В сотый раз мысленно повторяю, что я ужасная подруга.

— Я хочу продать дом, — неожиданно говорит мама, когда я стою у плиты, а она сидит на веранде. Ее голос доносится сквозь открытую дверь.

Лопатка в моих руках падает на пол. Что?

— Что? — озвучиваю я свою мысль.

— Я хочу продать дом, — повторяет она.

Я не могу поверить своим ушам. Мама всегда утверждала, что у нее духу не хватит это сделать, ведь, по ее мнению, в доме по-прежнему обитает кусочек папы. Я собираюсь потребовать у нее объяснений, но слова застряли в горле, я открываю и захлопываю рот, как рыба на суше, а мама тем временем проходит в кухню. Держась за дверной косяк руками, она смотрит на меня и понимает, что своим заявлением лишила меня дара речи.

— Я знаю, что со мной не все в порядке, — шепчет мама, у нее наворачиваются слезы. Я сглатываю. — Я не могу постоянно держаться за прошлое. Неделю назад, когда ты уезжала от меня, я подошла к окну и увидела, как ты плачешь.

— Мам…

— Я не хочу быть для тебя обузой.

Я кидаю поднятую лопатку на стол и подхожу к ней.

Положив руки на ее плечи, говорю:

— Ты никогда не была для меня обузой. Я люблю тебя, и мне очень нравится проводить с тобой время, мам. Не смей думать, что ты доставляешь мне неудобства.

Мама убирает мои руки со своих плеч и, обойдя меня, садится на стул. Ее руки, сцепленные в замок, лежат на столе, а взгляд сверлит стену.

— И все же я хочу продать этот дом. Он слишком большой для меня. Надо идти дальше, вроде так говорят? Несмотря ни на что, мой разум еще не угас, Хейли, пусть он слаб, но… Я жажду избавиться от прошлого.

— Ты вправе поступать так, как велит тебе сердце. Но… ты уверена, мам? Такой красивый дом с радостью купят. Ты не будешь жалеть о содеянном?

Она качает головой:

— Если я буду жалеть обо всем, то сойду с ума намного быстрее.

Ответить мне нечего, у меня нет никаких слов. Но я безумно рада. Мой единственный родитель хочет идти дальше, а это значит, что у нас обеих есть надежда на то, что мы вновь станем нормальной семьей.

* * *

С друзьями мы встретились у входа в университет ровно в одиннадцать и сейчас направляемся к левому крылу. Мы молчим, напряжение после последней встречи рассосалось, видимо, не до конца. Я кусаю губы, шагая за Рамоной с Заком. Мы останавливаемся, чтобы посмотреть, нет ли поблизости нашего старенького охранника. Никого.

Пробравшись мимо массивных входных дверей, мы поворачиваем за угол и оказываемся у левого крыла. Я поправляю рюкзак на плече и бегу к Заку. Мне хочется крикнуть, чтобы мои спутники шли медленнее, но сдерживаюсь. Когда они нервничают, то очень быстро ходят.

Оказавшись у нужного места, мы снимаем рюкзаки и кидаем их на землю. Садимся на корточки и достаем баллончики, по-прежнему внимательно озираясь. Я волнуюсь сильнее всех. То, что мы собираемся натворить, — немыслимо! Это безумие, и в какой-то момент я хочу прокричать об этом вслух.

— Почему ты не брала трубку? Я звонил тебе два раза, — интересуется Зак, выкладывая баллончики и ставя их в ровную линию.

За весь день я ни разу не вспомнила о телефоне. Наверное, пришла в комнату и швырнула его куда-то, а когда поехала к матери, то не взяла с собой. Мобильник был последним, о чем я могла думать в то время. Сейчас же я на всякий случай проверила карманы пальто, но телефона так и не обнаружила.

— Наверное, оставила в комнате. Давайте разрисуем эту крошку, — говорю я, смотря на стену и легонько потряхивая баллончик, — если услышите шорох, делайте ноги, хорошо?

Друзья кивают.

Мы делим большую стену на три части. Без перчаток не слишком удобно, я к ним привыкла. Но они повторили судьбу телефона, оставшись в общежитии. Почему я вообще выложила их из рюкзака?

Взболтав краску, я представляю будущую картину и приступаю к делу. В этот раз я решаю изобразить свою мать в молодости. Если удастся обойтись без последствий, то она навсегда останется на этой стене, взирая на придурков, которые любят мочиться на стену и тушить об нее бычки.

— Как мама? — интересуется Рамона, поправляющая кепку свободной рукой.

— Хочет продать дом, — признаюсь я.

— Серьезно? Но ведь он ей дорог, она же говорила, что там живет кусочек твоего папани, и все такое прочее, — тараторит Зак, и мне требуется время, чтобы его понять.

— Она хочет идти дальше, думает, что, если избавится от дома, в котором хранится память об отце, ей станет легче. Я не собираюсь ее отговаривать, может, маме действительно станет легче, — объясняю я.

Нагнувшись, я беру другой баллончик. Красок почти не осталось, скоро придется потратиться. Мы очень много рисуем и почти всю стипендию тратим на краски. Особенно я, потому что занимаюсь не только граффити, но иногда рисую на ватманах, в альбомах, тетрадях. Живопись — одна из главных частей моей жизни. Это не просто хобби, и кажется, я уже упоминала об этом.

— Если это поможет твоей маме с… — начинает Рамона, но тут же замолкает.

— С сумасшествием, — помогаю я. Не стоит стесняться правды.

— Да, с ним — Она откашливается. — Это будет просто прекрасно!

— Соглашусь, — кивает Зак.

Отойдя от своей работы, он поднимает баллончик с другим цветом и останавливается, смотря на мою часть стены.

— Кого ты рисуешь? — спрашивает он.

Без промедления отвечаю:

— Маму в молодости.

Рамона перестает рисовать и подходит к Заку. Они разглядывают начало моего рисунка, но он все равно непонятен. Я вижу на их лицах сожаление. Я рисую молодую маму, нормальную маму.

— Эй, что за кислые лица? Прекращайте, — улыбаюсь я. Оба тут же поворачиваются ко мне. — Я знаю, вы хотите сказать, что вам очень жаль. Но не надо, все нормально.

Хотя ничего не нормально. Моя жизнь рухнула после смерти отца.

— Хулиганите? — слышится недалеко от нас знакомый голос.

Повернув голову вбок, мы видим четырех «братьев». Ник стоит, облокачиваясь на перила. Дез что-то клацает в телефоне, Блейн наблюдает за мной, покуривая сигарету, а Джаред сидит на ступеньке. В темноте сложно разглядеть, чем он занят. Мы даже не услышали, как они приблизились.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает Зак, не скрывая презрения.

От его тона Ник улыбается шире.

— То же, что и ты, малыш, — хулиганим, — отвечает он.

От слова «малыш» на шее Зака выступают вены. Он взбешен. Логично. Я бы тоже не была в восторге от такого обращения.

— Какое именно непотребство вы пришли сюда творить? — интересуется Рамона, сложив руки на груди.

— Курить травку. Хотите? У нас ее много, не стесняйтесь, — отвечает Джаред, все еще сидя на ступеньке. Теперь понятно, что он делает.

Блейн продолжает пристально смотреть на меня, и я готова съежиться. Он и без того похож на демона, а с таким взглядом так тем более.

— Кстати, Хейли, — оторвавшись от телефона, говорит Дез, — в постели Блейна ты забыла вот это, — и поднимает мобильник.

Мой мобильник.

Земля под ногами расходится. Я ощущаю, как на меня уставились две пары глаз. Зак и Рамона. Их взгляды прожигают мою щеку. Хочу закрыть лицо руками и убежать.

— Что ты делала в постели Блейна? — сквозь зубы спрашивает Зак.

— Спала, — отвечает за меня Блейн.

Он продолжает пристально смотреть на меня и дополняет:

— Доволен? — его вызывающий тон Заку, естественно, не нравится.

— Нет, не доволен! Почему она спала именно в твоей кровати?

— Потому что я так решил, и, если захочу, она окажется в ней еще раз, — угрожающе произносит Блейн и, кинув бычок, выдыхает дым, испытующе взирая на Зака.

Тем временем Дез подходит и протягивает мне мобильник.

— Я хочу, чтобы ты потусила с нами, — говорит он.

— Прости, но нет, — качаю я головой.

Все наблюдают за нами, Зак перестал прожигать взглядом Блейна. Теперь он повернулся ко мне.

Я бы хотела побыть с этими нахалами. Но мои друзья… Я не могу этого сделать. Не должна. Мне нельзя превращаться в женскую версию Деза.

— Вот вы где! — раздается женский голос.

Посмотрев в сторону, я вижу Амелию и ее подругу Нелли, вроде так зовут девушку. Мне они неинтересны, поэтому я поворачиваюсь к Дезу. Однако он следит за этой самой Нелли.

— Дез, — кивает она.

— Нелли, — шепчет он.

Да, я угадала.

— Как твои дела? — спрашивает она у него.

Кажется, меня для него больше не существует. Помявшись на месте, я отворачиваюсь и иду к друзьям, которые уже собрали баллончики и разложили их по рюкзакам. Стараясь не встречаться с ними взглядом, я поднимаю и закидываю сумку на плечо. Мы уходим, однако когда мы доходим до поворота, меня хватают за локоть. Блейн.

— Ты должна делать то, что хочется тебе, а не им, — медленно говорит он.

— Хейли, ты там скоро?! — кричит Зак, стоя чуть поодаль. Но я не обращаю на него внимания.

— Почему ты так говоришь? — интересуюсь я, ощущая покалывание в том месте, за которое он по-прежнему меня держит.

Блейн опускает взгляд на свою руку и зачем-то начинает водить пальцем по изгибу моего локтя. Меня тут же бросает в жар. Ну вот зачем он это делает? Зачем он вообще меня остановил?

— Я вижу это, Хейли. Я вижу больше, чем ты можешь себе представить.

Меня бросает в дрожь. Блейн никогда не обращал на меня внимания, а в последнее время мы сталкиваемся все чаще и чаще, и не всегда при хороших обстоятельствах. Рядом с ним я чувствую неловкость. Пожалуй, Блейн не подходит на роль друга. Он полностью изменился со времён школы. И кажется, не в лучшую сторону.

— Отпусти меня, — требую я, но он не слушается.

— Останься, — сладко произносит Блейн, и меня бросает в жар во второй раз. — Ты хочешь остаться, салага. Я знаю, что хочешь. Так давай же, решай.

Его слова, словно шепот дьявола на ушко. Я хочу остаться, но я должна быть со своей семьей. Зак и Рамона помогли мне преодолеть сложный этап, кроме них, рядом никого не было, а значит, я обязана отплатить им тем же. «Братья» — запретный плод для меня.

— Я сейчас схожу в общежитие, попрощаюсь с друзьями, скину портфель и приду, договорились? — не смотря на Блейна, спрашиваю я.

Глаза жжет от непрошеных слез, а рука Блейна сжимает мой локоть так сильно, что становится больно. Опустившись к моему уху, он шепчет сладко, маняще, искушающе:

— Умница.

И отпускает меня.

Оказавшись на свободе, я, не оглядываясь, бегу к друзьям. Сегодня у нас не получилось порисовать, но вместо этого я собираюсь совершить еще одну ошибку. Да собьет меня детский велосипед! Нет мне прощения, и Зака с Рамоной я просто не заслуживаю.

Я занимаю место между приятелями и стараюсь взять себя в руки. У меня есть возможность не идти к «братьям». Но я пойду. Потому что хочу. Дура! Дура! Дура!

— Что он хотел? — спрашивает Зак.

— Ничего, — отвечаю я, и в моей копилке для вранья появляется еще одна ложь.