Соленый ветер

Сара Джио, 2011

Остров Бора-Бора, 1943 год. Анна Кэллоуэй решает сбежать от наскучившей тепличной жизни и отправляется в качестве военной медсестры с подругой Кити на острова Французской Полинезии. Но вскоре подруги начинают отдаляться друг от друга. Анна знакомится с Уэстри Грином, обаятельным солдатом, которому удается развеять ее тоску о доме и о потерянной дружбе. Однажды они находят неподалеку от дикого пляжа старую заброшенную хижину, в которой когда-то жил известный художник. Пытаясь сохранить находку и свои зарождающиеся чувства в тайне, они становятся свидетелями жуткого происшествия… Сиэтл, наши дни. Женевьева Торп отправляет на имя Анны Кэллоуэй письмо, в котором говорится об убийстве, произошедшем много лет назад на острове Бора-Бора. Женевьева намерена пролить свет на случившееся, но для начала ей нужно поделиться с Анной важной информацией…

Глава 3

Китти толкнула меня локтем в бок, и я застонала, подняв отяжелевшие веки.

— Посмотри в окно, — восхищенно воскликнула она, — мы почти на месте!

От острова, куда мы прибыли на корабле, было сорок пять минут лету. Меня укачивало все четыре дня пути, и я мечтала снова ступить на твердую землю. Я оглядела салон маленького самолета. Мир мужчин. Хотя сейчас, помимо пилотов в кабине и одного солдата — высокий, неуклюжий парень с рыжеватыми светлыми волосами, одетый в свежую униформу, возвращался с продолжительного лечения, — самолет был полностью заполнен медсестрами.

— Смотри! — воскликнула Китти, схватившись за сердце. — Ты когда-нибудь видела такую красоту?

Я перегнулась через подругу, выглянула в маленькое окошко и изумленно вздохнула, увидев пейзаж внизу — невероятно светлая голубая вода, белый песок и сочные, изумрудно-зеленые холмы. Я не ожидала такого восхитительного зрелища. Конечно, Нора, которая теперь направлялась на корабле в Штаты, писала об очаровании островов, но газетные статьи говорили совсем о другом — безжалостной тропической жаре, нищете и мучениях, которые преследовали мужчин, воевавших среди кишащих москитами болот. Считалось, что это был настоящий ад. Но вид из окна совсем не совпадал с этими описаниями. Нет, этот остров был совсем другим.

Я вспомнила Герарда, его взгляд, когда я садилась на самолет, — печальный, неуверенный, испуганный. Когда на следующий день после вечеринки я сообщила ему о своих планах, он отреагировал прекрасно. Но в глазах читалась тревога.

Конечно, он попытался меня отговорить, но, в конце концов, взял за руку и натянуто улыбнулся.

— Буду ждать твоего возвращения. Это ничего не изменит, — заверил он.

После долгих обсуждений мы решили перенести свадьбу на год. Обескураженная новостью мама убежала плакать в спальню. Реакция папы оказалась менее однозначной. На следующий вечер после вечеринки у Годфри я дождалась того часа перед ужином, когда он пил виски в кабинете. После моего сообщения он опешил. На его лбу проступили капельки пота.

— Ты уверена, детка?

— Да. Чувствую, что так правильно, вот и все.

Папа зажег сигару, выпуская дым в открытое окно. Его глаза блестели.

— Мне бы твое мужество.

— Папа…

— Ну, ничего не поделаешь, — вдруг сказал он и выбросил в пепельницу сигару, а вместе с ней — все эмоции. — Не будем пропускать ужин. Максин приготовила горячие сэндвичи.

Но все же тем вечером папа почти ничего не ел.

Я расправила платье. Почему оно так измялось, когда наряд Китти выглядит свежевыглаженным? Я нахмурилась. Может, я зря поехала? Спрятав руки в подол, я разглядывала пейзаж внизу — мой новый дом как минимум на большую часть года.

Констанция Гильдебрандт, старшая медсестра и наш руководитель на острове, вышла вперед и грозно посмотрела на группу молодых сестер. Это была дородная женщина с седыми волосами, строго убранными под форменный чепец, приколотый так туго, что смотреть было больно. Если в сестре Гильдебрандт и присутствовала мягкость, она была запрятана глубоко внутри.

— Мы практически прибыли, — начала она. В самолете было так шумно, что мне приходилось читать по губам, хотя она кричала. — Не обманывайтесь красотой острова, это не роскошный курорт. Предстоит тяжелая работа. Жаркий климат суров. Влажность удушлива. Если до вас не доберутся москиты, то доберутся туземцы. Те, что живут на побережье, дружелюбны, но дальше соваться не стоит. Неподалеку от базы еще существуют колонии каннибалов.

Я посмотрела на девушек, сидящих через проход, они испуганно хлопали глазами. Сестра Гильдебрандт прочистила горло:

— Я знаю, вы устали, но нас ждет работа. Найдите свои казармы и сходите в душ, я буду ждать в лазарете к двум часам. И еще одно предупреждение: за вашим появлением будут наблюдать множество мужчин, многие из них очень долго не видели женщин, кроме вахини. Не смотрите мужчинам в глаза. Ведите себя так, чтобы рядом с вами они были джентльменами.

Одна из девушек достала косметичку, напудрила нос и накрасила губы ярко-красной помадой.

Китти с улыбкой наклонилась ко мне.

— На острове две тысячи мужчин, — прошептала она, — а нас сорок пять.

Я строго посмотрела на подругу. Как она могла думать о мужчинах после ужасных предостережений сестры Гильдебрандт?

— Как думаешь, там правда есть каннибалы?

— Нет, — уверенно отмахнулась Китти, — она нас просто пугает.

Я надеялась, что Китти права.

— К тому же, — добавила я, — в письмах Нора ничего не говорила о москитах.

Китти согласно кивнула.

— Мередит Льюис — ну, знаешь, сестра Джиллиана, — тоже была на острове, неподалеку отсюда. Она приехала с первыми отрядами и говорит, что истории про каннибалов — полная чушь.

Слова Китти не успокоили меня, а напротив — пронзили сердце, словно острый осколок. Мередит Льюис училась с Герардом в одном классе. Она стояла с ним рядом на выпускной фотографии. От этих воспоминаний сразу захотелось домой. Неопределенность тревожила, но все забылось, когда самолет начал вздрагивать и трястись.

Мы с Китти держались за руки, когда машина со стуком приземлилась на взлетно-посадочную полосу, расположенную пугающе близко к океану. В какое-то мгновение нам показалось, что мы вот-вот катапультируемся в воду, словно летящая торпеда. Я украдкой перекрестилась и прочла молитву.

— Ну, вперед, — тихо произнесла я несколько минут спустя, направляясь к выходу вместе с другими девушками.

На мое плечо опустилась рука Китти.

— Спасибо, что поехала со мной, — прошептала она, — ты не пожалеешь, обещаю.

Мы друг за другом спускались на аэродром. Дул легкий бриз, теплый, соленый и влажный, дышать было с непривычки тяжеловато. У медсестры, которая пудрила нос перед посадкой, на лице проступила испарина, а по щеке медленно поползла капля пота. Я удержалась от искушения достать из сумки косметичку, напомнив себе, что помолвлена, и теперь моя внешность важна только для жениха.

Осмотревшись, я увидела, что сестра Гильдебрандт права — во всяком случае, насчет мужчин. Военные в темно-зеленых униформах столпились внизу, словно шершни. Самые наглые свистели, остальные просто смотрели, покуривая сигареты.

— Такое впечатление, что они никогда не видели женщин, — прошептала Китти, поглядывая на солдата в переднем ряду. Тот приосанился и смотрел на нас с уверенной улыбкой.

— А он милый, — сказала Китти немного громче, чем следует.

Сестра Гильдебрандт снова к нам повернулась.

— Дамы, позвольте представить вам полковника Донехью, — сказала она, поворачиваясь к мужчине в форме. На его груди красовалось не меньше дюжины медалей и знаков отличия. Когда он пересекал площадку, его подчиненные построились. Все затихло, и медсестры восхищенно наблюдали за его приближением. Полковнику было около сорока, может, немного больше. Загорелый, темные с проседью волосы, изумительные глаза. В военной форме он выглядел могущественно и, как мне показалось, немного пугающе.

— Сестра Гильдебрандт, дамы, — поздоровался он, взявшись за шляпу, — рад официально приветствовать вас на острове Бора-Бора. Благодарим вас за службу нашей стране, и, уверяю вас, все мужчины на острове, включая меня, говорят вам сердечное спасибо за ваш труд.

Он повернулся к мужчинам и крикнул:

— Вольно!

Все зааплодировали.

— Истинный джентльмен, — прошептала Китти, не спуская глаз с полковника.

Я пожала плечами. Солнце жгло все сильнее. Я сначала и не заметила, как сильно припекают его лучи, отражаясь от раскаленного бетона. Китти медленно покачивалась рядом со мной. Сначала мне показалось, что она пританцовывает под песню Эллы Фицджеральд, доносившуюся из джипа, но, повернувшись к ней, я увидела, что у подруги побледнели щеки, и она вся как-то обмякла.

— Китти, — забеспокоилась я, схватив ее за руку, — с тобой все в порядке?

Китти часто заморгала, и вдруг у нее подкосились ноги. Я успела ее подхватить, но спасла нас именно сумка, набитая слишком нарядными для острова платьями — они уберегли голову подруги от безжалостного бетона. Теперь Китти лежала на горячем цементе взлетного поля, словно мятая тряпка, ее голова покоилась у меня на коленях.

— Китти! — закричала я, инстинктивно одернув подол ее голубого платья.

— Нюхательную соль! — скомандовала сестра Гильдебрандт, проталкиваясь сквозь столпившихся вокруг девушек. Она поднесла к носу Китти пузырек из зеленого бутылочного стекла.

— Это все солнце, — спокойно объяснила она. — Привыкнет со временем.

Рядом с сестрой Гильдебрандт появился полковник Донехью.

— Принесите носилки! — распорядился он. — Быстрее!

— Полковник Донехью, — вмешалась сестра Гильдебрандт, — это просто тепловой удар. Все обойдется.

Он осмотрел Китти собственническим взглядом:

— Я хочу убедиться в этом лично.

— Как вам угодно.

Вскоре появилось двое мужчин с носилками и положили на них Китти — она уже пришла в сознание, но все еще была очень слаба.

— Анна, что случилось? — спросила у меня Китти.

Прежде чем я успела что-то ответить, подскочил полковник Донехью.

— Самые красивые девушки всегда падают в обморок в тропиках, — с улыбкой произнес он.

Мне его тон не понравился, но Китти просияла:

— Мне очень неловко… Надолго я отключилась?

Полковник широко улыбался. Вокруг нас собралась такая толпа, что я уже ничего не видела.

— Достаточно долго, чтобы прослушать, что сегодня вечером будут танцы в честь вашего приезда, — ответил Донехью, словно танцы проводились лично для Китти.

Китти одарила полковника улыбкой — слишком игривой для его чина.

— Танцы? — вяло пробормотала она.

— Да, танцы, — подтвердил он и повернулся к толпе: — Все слышали? Сегодня, в восемь часов.

— Спасибо, — не переставая улыбаться, ответила Китти.

— Очень рад, — галантно ответил полковник, — только у меня будет к вам одна просьба.

— Конечно.

— Подарите мне один танец.

— С удовольствием, — мечтательно пробормотала она, пока двое мужчин уносили ее, пробираясь сквозь толпу.

Китти всегда умела эффектно обставить свое появление.

Толпа задвигалась. Я посмотрела на свой чемодан и огромную сумку Китти и застонала. Солдаты куда-то исчезли, и мне предстояло нести все это добро самой.

— Ты поверила? — спросила меня какая-то девушка сзади. Я обернулась и увидела одну из медсестер. Золотисто-каштановые волосы, лежащие мягкими волнами, напоминали Риту Хейворт из журнала «Лайф», но на этом сходство заканчивалось.

— Простите? — переспросила я, не понимая, что она имеет в виду.

— Твоя подружка разыграла неплохую сцену, чтобы привлечь внимание полковника, — с ухмылкой заявила она. Над верхней пуговицей ее платья виднелось кружево. Вероятно, не случайно.

Через секунду появилась другая медсестра, с блестящими темными волосами и мягкой улыбкой, и с согласием посмотрела на подругу.

— Вы же не хотите сказать, что Китти сделала это специально?

— Именно это я и имею в виду, — ответила девушка с каштановыми волосами, видимо, лидирующая в этой паре. — Такие вещи случайно не происходят. Она все разыграла.

— Разумеется, нет, — запротестовала я, — вы просто завидуете.

Темноволосая медсестра открыла рот, а вторая просто пожала плечами:

— Однажды ты скажешь нам спасибо.

— За что? — с подозрением спросила я.

— За предупреждение. Твоя подружка на многое способна. Я бы не стала ей доверять и подпускать к своим мужчинам.

Я покачала головой и пошла вперед — быстро, насколько это получалось с двумя тяжелыми, большими сумками.

— Как-то неловко… — будто опомнилась девушка с каштановыми волосами. Но ожидаемого извинения не последовало. — Я чуть не забыла представиться. Стелла, а это Лиз, — сообщила она, указывая на брюнетку.

Я упорно продолжала свой путь.

— А тебя как зовут?

— Анна, — буркнула я, не оборачиваясь.

* * *

Наши комнаты в казармах медсестер были очень простыми, если не сказать, бедными — две грубо сколоченные кровати, туалетный столик и один шкаф на двоих. Тонкие хлопковые занавески, выжженные солнцем до бледно-желтого цвета, казалось, не могли скрыть нас от солнца или взглядов мужчин. Зайдя в комнату, я обнаружила, что Китти забралась на кровать и ковыряет ногтем стену.

— Как ты думаешь, можно повесить здесь картину? — спросила она, наклонив голову. — Но, честно говоря, я хотела повесить фотографию родителей.

Я со вздохом опустила на пол ее сумку и вытерла лицо.

— Можно, — вяло согласилась я, — вижу, тебе уже лучше.

— Да, милая, спасибо, — отозвалась она. — Мне неудобно, что пришлось там тебя бросить. Но полковник Донехью настоял.

Меня начинало передергивать от имени полковника, но виду я не подала.

— Я рада, что все в порядке.

Китти вскочила и начала порхать по комнате, словно весенняя пташка. Она щебетала о том, как мы здесь устроимся. Запасная простыня послужит отличным балдахином, а еще мы сможем поставить журнальный столик для чая. Ага, конечно. И какого замечательного, спокойного цвета стены! Да, бежевые, как в лазарете, — очень успокаивает.

Мне же комната показалась сырой и какой-то странной. Два голых матраса, голубых в белую полоску, были изрыты вмятинами. На каждом лежала аккуратная стопка изношенного белья. Мне очень не хватало Максин, хотя от этих мыслей я почувствовала себя ребенком. Она бы, конечно, тут же прибежала бы и застелила кровати, вручив нам по чашке расслабляющего чая.

Теперь я все делала сама.

— Анна, поверить не могу, сегодня будут танцы! Танцы! И полковник Донехью будет танцевать со мной!

Опять это имя. Почему оно на меня так действует? Я не доверяю этому человеку? Или я просто раздражена? Я помнила, что Лиз и Стелла сказали мне на аэродроме. Они завидовали. Меня пугала мысль, что я, возможно, тоже завидовала своей подруге.

Я никогда не научусь держаться с мужчинами так, как Китти. Я вспомнила о Герарде и покрутила на опухшем от жары пальце помолвочное кольцо.

— Да, будет здорово! — подхватила я, изо всех сил стараясь изображать веселье.

— Надену желтое платье, — сообщила Китти и бросилась к чемодану. Ей очень шел желтый цвет. Это платье она уже надевала раньше — в последний раз вокруг ее талии крепко сомкнулись руки мистера Гельфмана. Забавно — когда мы уезжали из Сиэтла, сердце Китти было разбито, но, похоже, остров уже стер все воспоминания о былой любви. Я поклялась себе, что у меня все будет иначе.

Китти смотрелась в зеркало, прижимая к себе платье, разглаживая складки, которые вскоре расправил влажный воздух острова.

— Даже не знаю, может, лучше надеть голубое, которое мы купили во «Фредерик и Нельсон» прошлой весной? Оно более строгое.

Я покачала головой, вспомнив Лиз и Стеллу:

— Нет.

Я хотела доказать себе, что не завидую, и старалась быть для Китти самой лучшей подругой. Ведь именно поэтому я здесь.

— Надень желтое. В нем ты выглядишь сногсшибательно.

На танцах Китти будет самой красивой. Она чудесно проведет время, и я за нее порадуюсь.

* * *

Лазарет, белое здание с красным крестом над входом, издавал запах мыла, ипекакуаны и немного — медицинского спирта. Мы с Китти пришли последними и устроились среди девушек, наблюдавших, как сестра Гильдебрандт демонстрирует на руке одной из медсестер искусство перевязки в условиях тропиков. Она рассказала, что повязки нужно накладывать против часовой стрелки, не слишком пережимая, но достаточно туго, чтобы остановить кровь.

— Рана должна дышать. Если воздуха будет слишком много или же, наоборот, мало, может возникнуть инфекция. — Она замолчала, глядя в окно, на дальние холмы. — Особенно в этом богом забытом месте.

Остальную часть времени мы провели, скручивая бинты в маленькие тугие свертки и упаковывая их в ящики из самолета. Я выкладывала на стол большие рулоны темно-серого полотна, стараясь не думать о ранах, к которым оно однажды прикоснется. Китти начала с одного конца, я с другого. Через час заболели пальцы.

Мы работали молча, главным образом из страха перед сестрой Гильдебрандт — нам всем хотелось поговорить. Но когда она вышла по делам в столовую, девушки начали щебетать.

— Какая строгая эта сестра Гильдебрандт, — сказала наша соседка слева. На несколько лет старше нас с Китти, с соломенными волосами, веснушками на носу и большими, дружелюбными глазами. Улыбаясь, она сжимала губы, безуспешно пытаясь скрыть неровные зубы.

— Да, — согласилась я. — Не понимаю, раз она так ненавидит это место, зачем пошла добровольцем?

— Ее прошлое связано с этим местом, — ответила девушка.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне рассказывала другая сестра, еще на континенте, — она перешла на шепот, — она бывала здесь раньше, очень давно. И случилось нечто ужасное.

— Что?

— Точно не знаю, какой-то скандал.

— Ты же не хочешь сказать, что она преступница! — воскликнула Китти.

Наша собеседница пожала плечами.

— Кто знает? Но я бы не рискнула с ней конфликтовать. Я Мэри, — представилась она, кивнув нам с Китти.

— Я Анна.

— А я — Китти.

Мэри положила в ящик очередной свернутый бинт.

— Что вас сюда привело?

Китти раскрыла рот, но я заговорила первой:

— Долг перед родиной.

Мэри ухмыльнулась:

— Ну да, все так говорят. Но почему вы на самом деле здесь? Все мы откуда-то бежим или чего-то ищем. Расскажите, что привело вас сюда.

Она посмотрела на мое кольцо — возможно, потому что я его теребила. Но на этот раз первой заговорила Китти.

— Анна была помолвлена, — начала она, но я тут же вмешалась:

— Я и сейчас помолвлена.

— Да, Анна помолвлена, но она отложила свадьбу, чтобы поехать со мной. — В знак благодарности Китти прижалась ко мне плечом. — Перед отъездом у меня была ужасная неразбериха в личной жизни. Мне нужно было сбежать.

— Мне тоже, — ответила Мэри, поднимая левую руку, — мой жених расторг помолвку. Просто пришел однажды и сказал, что не любит меня. Как же он сказал? — Она посмотрела на потолок, словно перебирая воспоминания. — Да. Сказал: «Дорогая, я люблю тебя, но не влюблен». Но и этого ему было мало — он заявил, что женится на моей лучшей подруге. Оказалось, что они уже несколько месяцев встречаются. Честно говоря, девочки, я чуть в психушку не загремела. Когда я немного пришла в себя и стала думать, что делать дальше, то поняла, что мне нужно уехать. Я была готова бежать на край света, лишь бы приглушить боль. Наша свадьба должна была состояться осенью, в отеле «Картрайт», в Сан-Франциско. Это было бы грандиозно, — вздохнула Мэри и опустила взгляд.

— Мне очень жаль, — посочувствовала я.

— Спасибо, — ответила она и начала работать над новой повязкой. — Сейчас мне уже гораздо легче об этом рассказывать. Мы планировали переехать в Париж, он собирался — то есть собирается — работать дипломатом. Мне не следовало в него влюбляться, — печально покачала она головой. — Мама была права: он для меня слишком красив. — Мэри пожала плечами. — И вот я здесь. А ты? — Она обратилась ко мне: — Любишь своего будущего мужа?

— Конечно, — решительно ответила я.

— Тогда почему ты здесь, а не с ним?

Почему я здесь, а не с ним? Так ли легко ответить на этот вопрос? Я ненадолго задумалась. Может, ищу приключений, как Китти? Или послушалась совета Максин и пытаюсь дождаться чего-то — или, боже упаси, кого-то, — прежде чем решить свою судьбу? Я покачала головой, отгоняя такие мысли. Нет, я здесь ради Китти. Все просто и понятно.

— Ради подруги, — ответила я, сжав руку Китти.

— Здорово, — восхитилась Мэри, — вам повезло, что вы вместе. У меня нет таких подруг.

Китти, щедрая душа, тепло улыбнулась Мэри:

— Мы можем ими стать.

Очаровательная улыбка Мэри обнажила ее неровные зубы.

— С удовольствием, — сказала она, укладывая в коробку очередной бинт. Мы успели сделать не меньше сотни. Подвиг невелик, но я гордилась нашим достижением. Гора бинтов в наш первый день на Бора-Бора. Мы что-то делали. Мы действительно жили.

* * *

В столовой, простом здании с длинными рядами столов, медсестрам было выделено два отдельных места. По мнению сестры Гильдебрандт, нам не следовало есть вместе с мужчинами. Но мы все равно следили за каждым их движением, а они — за нашим. Они сверлили нас взглядом, пока мы ели консервы и бобы.

— Отвратительная еда, — содрогнулась Мэри, насадив на вилку зеленую фасоль и подняв ее к свету. — Смотрите, просто какая-то окаменелость.

— Зато вернемся домой стройными, — улыбаясь, отметила оптимистка Китти.

Стелла и Лиз сели напротив нас, но после разговоров насчет Китти я делала вид, что их не замечаю.

— Так-так, — выразительно начала Стелла, указывая на угловой столик, где сидели трое мужчин, — вы только посмотрите!

Мэри и Китти, не зная о моей неприязни, повернулись посмотреть, в чем дело.

— Вылитый Кларк Гейбл^[3], — согласилась Китти. — Интересно, кто он?

— Его зовут Эллиот, — поделилась Стелла. — Капрал, который помог мне донести сумку, нас представил. Разве не прелесть?

— Точно, — кивнула Мэри, с трудом проглатывая консервы.

— Дело плохо, — сообщила Стелла, — говорят, в родном городе у него есть любимая женщина. Но она замужем.

Мы округлили глаза.

— А ведь мог бы иметь здесь успех. Но, по слухам, он часами сидит на койке и пишет дневник, мечтая о ней.

— Как романтично, — мечтательно протянула Китти.

Я кивнула:

— Мужчина, который так любит женщину, — большая редкость.

— Или большой дурак, — отрезала Стелла. Она продолжала болтать о своем плане завоевания Эллиота, пока я ковырялась в тарелке.

Я снова посмотрела на столик, за которым сидел этот парень, Эллиот. Он действительно напоминал Кларка Гейбла — симпатичный, с карими глазами и густыми черными волосами, кудрявившимися надо лбом. Но мое внимание привлек его сосед слева. Высокий, но не такой мускулистый, со светлыми, легкими волосами, загорелой кожей и веснушками. Левой рукой он ел, а в правой держал книгу: он был поглощен чтением. Перевернув страницу, он поднял глаза. Наши взгляды встретились, и он улыбнулся. Я быстро опустила голову. Что на меня нашло? Я тут же пожалела, что нарушила приличия.

Я с трудом проглотила кусок тушенки, чувствуя, как горят щеки, и пытаясь подавить рвотный рефлекс. Стелла заметила наши взгляды и с насмешкой на меня посмотрела, но я отвернулась, заставив себя сохранять выдержку.

* * *

Тропические ночи оказались приятнее, чем дни, несмотря на москитов. После заката воздух стал мягче. С моря тянулась прохладная дымка, соленый влажный ветер не иссушал кожу, а звезды в небе цвета индиго светили так ярко, что казалось — протяни руку и сможешь достать любую.

Мы с Китти отправились по дорожке из гравия в центр лагеря, чтобы присоединиться к вечернему веселью: она в желтом платье, я — в красном. Китти уговорила меня надеть что-нибудь поярче, и я в последний момент согласилась.

Идти было недалеко, примерно пять городских кварталов, но на каблуках расстояние казалось непреодолимым. Мы прошли лазарет, внутри горел свет. Сестра Гильдебрандт сейчас там? Мы быстро пронеслись мимо. Проходя казармы солдат, мы с Китти сделали вид, что не слышали свиста курящих снаружи мужчин.

Отойдя на безопасное расстояние, Китти дернула меня за руку.

— Смотри, — указала она на большой зеленый куст, усыпанный великолепными цветами.

— Они прекрасны. Как называется это растение?

Китти сорвала красный цветок.

— Гибискус, — ответила она, засунув цветок за правое ухо и протянув мне другой. — Во Французской Полинезии, если сердце занято, цветок носят за левым ухом, а если нет — за правым.

— Откуда ты это знаешь?

Китти улыбнулась:

— Знаю, и все.

Я посмотрела на огромный цветок, на измятые лепестки насыщенного темно-красного оттенка.

— Значит, положу за левое, — ответила я, послушно заправляя цветок за левое ухо.

— Какая прелесть, — восхитилась Китти, указав на импровизированный танцпол, — китайские фонарики!

Над танцполом были протянуты нити с маленькими белыми фонариками. Мужчины толпились по краям, перешептываясь, пока группы медсестер пересекали газон. Пять музыкантов вышли на сцену и начали настраивать инструменты, пока ведущий проверял микрофон.

— Хочу поприветствовать на нашем маленьком острове корпус медсестер, — начал он, — парни, окажите достойный прием!

Все закричали и захлопали, музыканты заиграли, но в первые секунды никто не двинулся с места.

— Что нам делать? — прошептала Китти. Ее дыхание коснулось моего плеча.

— Ничего, — ответила я, жалея, что не осталась в комнате. Лучше бы я почитала.

Стелла и Лиз сделали несколько шагов вперед, и за ними последовало двое мужчин с нагловатым видом.

— Вы подарите мне этот танец? — обратился к Стелле солдат с южным акцентом и развязной походкой. Второй робко подошел к Лиз. Обе девушки согласились.

— Ты посмотри, — сказала я Китти, — как быстро!

Но Китти была слишком растерянна. Я знала, кого она ждет. Вдруг к нам приблизился парень — вернее, к Китти. Я узнала его, он был утром на аэродроме.

— Я увидел ваш цветок, — заговорил он, манерно поклонившись. В присутствии Китти мужчины часто превращались в болванов. — Я Ланс, — представился он, протягивая ладонь, и Китти уступила, позволив ему запечатлеть на своей руке игривый поцелуй.

Я закатила глаза. Он был высокий и накачанный, с волосами каштанового оттенка, резкими чертами лица и жеманной улыбкой, которая сразу мне не понравилась.

— Я Китти.

Подруга явно была польщена. Ланс улыбнулся:

— Хочешь потанцевать?

Китти кивнула, и он увлек ее на танцпол. Я осталась одна. Музыканты играли неплохо — для такой-то дыры! Когда кларнет заиграл вступление к первой песне, у меня по руке побежали мурашки. Последний раз я слышала эту мелодию Гленна Миллера на лужайке у Годфри. На нашей помолвке. Я вздохнула, ощутив острый приступ одиночества. Мне было неловко и очень грустно. Я поправила платье, вытащила из волос выбившуюся шпильку и прикрепила ее на место. Где Мэри? Я огляделась, но вокруг были только странные мужчины, глазеющие на меня. Слава богу, цветок в нужном месте.

Но один парень все-таки приблизился ко мне, не обратив внимания на кольцо и код цветка. Его рубашка была измята, и я услышала запах алкоголя, прежде чем он открыл рот.

— Потанцуем?

— Спасибо, — вежливо ответила я, — но нет. Думаю, я пропущу этот танец.

— Вы слишком красивы, чтобы стоять в стороне, — возразил он, — к тому же я устал от вахини. Хочу наконец потанцевать с американкой.

Он схватил меня за руку и потащил на танцпол.

— Знаете, — сказала я, испугавшись напора, — мне не хочется танцевать.

— Ерунда, — с улыбкой отмахнулся он. В его дыхании чувствовался кисловатый запах пива. Он явно перебрал.

Он прижался ко мне щекой, я почувствовала подбородком короткую щетину.

— Ты хорошенькая, — сказал он, когда оркестр заиграл вновь. Только не медленная песня. Его горячие, влажные руки легли на мое платье, а объятья были удушливы, но я заставила себя терпеть — мне не хотелось устраивать сцен. Придется дождаться конца песни.

Но, к моему ужасу, когда закончилась музыка, к нам приблизился другой мужчина, вероятно, друг моего партнера. Заиграла быстрая мелодия, и я оказалась зажатой между ними. Они вращали меня, передавая друг другу. Я скакала туда-сюда, словно мяч на резинке. Я в отчаянии пыталась найти глазами Китти и увидела ее в объятьях Ланса. Она выглядела счастливой и веселой. Не устраивать сцен. Я почувствовала на груди чью-то руку. Чью? Я оцепенела, хотя ноги продолжали двигаться. Другая рука схватила меня за талию, на этот раз — увереннее. Все вокруг завертелось, а может, вертелась я. Меня окружили мужчины. Разгоряченные, потные от густого, влажного воздуха. Я хотела крикнуть, но не смогла. А потом началась драка, послышался глухой удар. Кто-то упал на землю. Музыка остановилась, вокруг моего первого партнера собралась толпа. У него из носа текла кровь. Он потерял сознание.

Я пробралась сквозь толпу и вышла с танцпола, смущенно опустив голову. Я чувствовала себя виноватой, хотя не сделала ничего плохого. Я не хотела, чтобы меня преследовали, и бросилась по тропинке обратно к женскому корпусу, ускорив шаг, когда проходила мимо мужских казарм. Я вот-вот готова была расплакаться, ветер свистел в пальмовых ветвях над головой. Одинокий, чуждый, странный звук. Я скучала по ореховому дереву. По Сиэтлу.

Испугавшись шороха в кустах, я инстинктивно повернула к лазарету. Слабо освещенная тропа и ночной остров казались невероятно опасными без Китти. Китти! Я переживала, что ее бросила. Но скорее всего с ней все будет в порядке: Ланс выглядел надежным парнем. Или я в этом себя убедила.

Внутри горел свет, и я думала, что увижу за столом сестру Гильдебрандт. Но там сидел парень, тот самый, которого я видела за обедом в столовой.

Он улыбнулся, и я испуганно улыбнулась в ответ.

— Привет, — поздоровался он, — не пугайся. Мне просто нужна повязка. Думал, что найду здесь, но вижу, вы все как следует припрятали.

Я бросила взгляд на его кровоточащую руку и кинулась к коробке с бинтами, скрученными накануне.

— Вот, — сказала я, — давай, помогу.

Мне не следовало стесняться. Ведь я медсестра. А он пациент. Вокруг темнота, а я наедине с мужчиной. Но не стоит смущаться.

— Что произошло? — спросила я, прикладывая к ране марлю с медицинским спиртом.

Он вздрогнул, но продолжал улыбаться:

— А ты что, не видела?

— Что?

— Я не мог смотреть, как Ренди Коннорс обращался с тобой на танцполе.

— Ренди Коннорс? Обращался со мной? Прошу прощения…

— Что? Да он тебя всю залапал.

Он сказал правду, и я от стыда опустила голову. Солдат взял меня за подбородок и приподнял мое лицо.

— Поэтому я ему врезал как следует.

Я улыбнулась.

— Ах, — выдохнула я, пытаясь держать себя в руках. Он заметил слезы в моих глазах? — Так это был ты. Я тебе очень благодарна.

— Не обижайся на парней, — ответил он. — Они месяцами не видели девушек вроде тебя, а кое-кто и подольше. Мы уже давно торчим на этом камне.

Я вспомнила слово, сказанное солдатом, — вахини. В его устах оно прозвучало грязно и грубо.

— А ты не знаешь, что такое вахини?

В его глазах мелькнул огонек:

— Знаю. Так называют женщин на таитянском.

Я кивнула:

— Эти мужчины могли не видеть женщин хоть целый век, не важно. Это не оправдывает их варварство.

— Не оправдывает. Поэтому я здесь сам по себе. Вокруг не так уж и много порядочных ребят. Тебе следует научиться вести себя иначе. Дома можешь прикидываться скромницей, рассчитывать на благородство и хорошие манеры. Здесь — нет. Тропики будят дикарей в каждом из нас. Остров ослабляет внутренние тормоза. Он меняет каждого. Вот увидишь.

— Ну, — пренебрежительно ответила я, накладывая на костяшки его пальцев повязку, как учила сестра Гильдебрандт, — я не верю, что человека может что-то изменить, если он сам этого не захочет. Ты когда-нибудь слышал о свободе воли?

— Конечно, — с веселым видом ответил мой собеседник, — я просто хотел сказать, в этом месте открываются наши скрытые стороны — то, что у нас внутри, наше истинное «я».

Я закрепила повязку алюминиевой скобкой и выдохнула.

— Не знаю, насколько хорошо, но я все сделала.

— Я Уэстри, — протянул он перевязанную ладонь. — Уэстри Грин.

— Анна Келлоуэй, — ответила я, осторожно пожав его руку.

— Еще увидимся.

Он направился к двери.

— Увидимся, — ответила я и вдруг заметила в его левой руке что-то красное. Когда за ним закрылась дверь, я потянулась к уху. Гибискус исчез.

Примечания

3

Уильям Кларк Гейбл (1901–1960) — американский актер, кинозвезда и секс-символ 1930–1940-х годов, носивший прозвище Король Голливуда. Лауреат премии «Оскар» (1935).