Алиби с гулькин нос

Светлана Алешина, 2002

С того дня, когда была жестоко избита и изнасилована семнадцатилетняя Леля Величкина, прошло немало времени. Поэтому поиск преступника милицией ничего не дал: девушку парализовало, она долго была без сознания и не могла дать никаких показаний. Сострадание заставило частного детектива-любителя Ларису Котову, жену «нового русского», взяться за это дело. И одной из первых зацепок в расследовании стал рассказ матери Лели – накануне визита Котовой она перевозила дочь через дорогу в инвалидной коляске и увидела, как изменилось лицо девушки, когда мимо промчалась ярко-красная машина с тонированными стеклами и помятым крылом. Сердце подсказало матери – автомобиль как-то связан с тем, что случилось с ее дочерью…

Глава 3

Итак, первую версию можно частично считать отработанной. Оставалось только ждать результатов проверки Жакина. Но Лариса не хотела сидеть сложа руки и считала нужным пока заниматься разработкой других версий.

У нее была возможность продолжать знакомство со всеми остальными владельцами красных «Шевроле», отбрасывая их кандидатуры одну за другой, но занятие это представлялось малопродуктивным и обременительным в смысле времени. Другое дело — Святский. Этот человек обнаружил Лелю, следовательно, является главным свидетелем в деле. И с ним просто необходимо встретиться. Поэтому свой следующий день Лариса начала с посещения его дома. Она не оставляла надежды застать его там и задать несколько вопросов.

В первую минуту, когда Лариса приехала туда, где в прошлый раз ее ждала неудача, она почувствовала, что эта неудача снова ее настигает. За дверью убогого домика стояла гробовая тишина. В этот раз не было соседок, и Ларису этот факт скорее обрадовал — не будет лишних разговоров и ненужного любопытства.

Лариса продолжала стучать уже без особой надежды на успех. Вдруг за дверью послышались шаркающие шаги, и хриплый, пропитой голос пообещал:

— Сейчас, сейчас, иду…

Ларисе показалось, что голос был несколько суетлив и даже подобострастен. На основании этого интуитивного чувства она решила избрать тактику напора и натиска.

Как только дверь приотворилась, на пороге возник всклокоченный человек невысокого роста с землистого цвета круглым лицом. У него были маленькие, слегка раскосые глаза выцветше-голубого цвета. Он был почти совсем седой и выглядел лет на шестьдесят.

— Здравствуйте, Виталий Георгиевич! А я к вам, — с ходу звонко заявила Лариса и, не дожидаясь приглашения от хозяина, переступила порог.

— Здрас-сьте, — удивленно прошипел хозяин, обнажая в неопределенной улыбке оставшиеся зубы и одновременно распространяя вокруг зловонный запах, дошедший и до Ларисы.

Котова безошибочно определила состояние Святского как похмельный синдром. Впрочем, судя по всему, синдром этот он испытывал постоянно. Гостям, безусловно, Виталий Георгиевич рад не был — синдром обязывал, — но на этот счет у Ларисы был неопровержимый аргумент в виде той самой бутылки водки, которая лежала у нее в пакете и ждала своего часа.

— Это… Вы кто?.. По поводу Зинки, что ли? — скороговоркой выдохнул Святский не очень членораздельно, вскинув на Ларису мутный прищуренный взгляд.

И добавил, теперь уже тыча ей в грудь длинным ногтем с траурной каймой и быстро и отрывисто произнося каждую фразу пропитым высоким тенорком:

— Это… Так она… Здесь больше не живет. Я ее… так сказать, удалил, — и Святский попытался рукой изобразить решительный жест, свидетельствовавший о том, что выгнал он Зинку с треском, по-мужски, и полностью исключал возможность ее возвращения сюда в любом качестве.

— Я не по поводу Зинки, — четко ответила Лариса, улыбнулась краешком губ и вытащила из пакета бутылку водки.

Эффект был ошеломляющим: взор Святского вдруг прояснился, на лице появилась какая-то ухмылка, и он попытался изобразить максимум светского гостеприимства. Подбоченясь и гордо задрав голову, он небрежным движением выбросил правую руку вверх и как-то даже вальяжно произнес:

— Проходите… Сейчас все… организуем, все будет по высшему классу… Как, говорится, в лучших домах Филадельфии…

— Вы там бывали? — осведомилась Лариса, проходя внутрь убогого жилища Святского и рассматривая обстановку.

Атмосфера в доме была мрачной: потолки давно, видимо, протекали и все были покрыты мутными разводами; в углах висела паутина, стены разнились между собой тем, что две из них были обклеены старыми ободранными обоями непонятного цвета, одна покрашена масляной краской, тоже, видимо, немало лет назад, так как краска во многих местах облупилась, а четвертая стена и вовсе была оклеена пожелтевшими газетами, вероятно, для нее в свое время не хватило либо обоев, либо желания.

Набор мебели в комнате господина Святского был минимальным — деревянный стол посередине, два стула в разных концах комнаты, комод и шкаф. Что находилось в соседней комнате, Лариса не видела, так как вход в нее был закрыт линялой занавеской, имевшей некогда малиновый цвет.

Лариса с отвращением вдыхала «аромат» тухлой капусты, которым был пропитан весь дом. Хозяйки здесь явно не чувствовалось.

— Нет, не приходилось, — тем временем ответил Святский, суетливо хлопоча возле стола, сметая с него крошки, убирая грязную посуду. — Но в Америке бывал.

— Вот как? — удивленно приподняла брови Лариса.

— Да… — гордо поднял голову Виталий Георгиевич. — Я же разведчик… Бывший…

Этим он добил Ларису окончательно. Впрочем, главные потрясения были еще впереди. Святский неожиданно откинул голову назад, усмехнулся и, насмешливо глядя на гостью маленькими глазками, произнес по-английски без единого намека на русский акцент:

— Хай, май лэди! Тэйк ит изи! Иф ю уонна дринк, ю хэв ту ду ит райт нау!

Лариса неважно понимала английский, но по жестам Святского поняла, что хозяин приглашает ее к столу и подтверждает, что сейчас пьянка будет организована по высшему классу.

— Ну, что? — перешел Святский на русский, весьма довольный произведенным эффектом. — Вот так…

Лариса не стала торопить события и расспрашивать, а выставила бутылку на стол вместе с закуской. Она уже поняла, что Святский относится к типу алкоголиков-хвастунов и болтунов. Это было ей на руку. К тому же она рассчитывала, что бутылка сделает его более разговорчивым.

Взгляд Святского на гастрономические прелести, доставленные из ресторана Ларисы, был скептическим, чем немало поразил ее. Это был взгляд рафинированного английского лорда, которого занесло волею судьбы в маленькую шотландскую деревню, где он был вынужден довольствоваться скромным крестьянским обедом.

Выпив первые пятьдесят граммов, он крякнул, причмокнул и тут же начал быстро-быстро говорить, презрительно вытянув губы трубочкой:

— Эта колбаса ненастоящая… Я вам точно говорю. Вот в Москве, еще тогда, при социализме, в одном посольстве я ел сервелат. Отличный сервелат, отличный! Сейчас такого нет. Настоящий, твердый, его чистить не надо было.

— А вот салат попробуйте, Виталий Георгиевич, — подвинула Лариса пластмассовую плошку.

— Оливье, — с видом знатока резюмировал Святский. — Самое лучшее оливье делают во Франции.

— Вы и там были?

— Приходилось, — кратко ответил Святский. — Где только не бывал… Это сейчас все развалилось, все ушли кто куда. А я вот… На пенсию вышел по возрасту, а раньше был переводчиком в КГБ. Бывало, вызовет меня Роман Абрамович, полковник, и говорит: «Виталь, дело есть одно, сложное. Никто, кроме тебя, не справится. Там нужно английский знать досконально». Я говорю — ноу проблем, тэйк ит изи! Меня сразу — в самолет, завтра я на месте, обед, виски, лейтенант честь отдает… Чай, кофе «Арабика» настоящий. Нормально? — спросил он и тут же сам себе ответил: — Нормально… Возвращаюсь — Роман Абрамыч говорит: «Молодец!» Открывает ящик, достает конверт, говорит — бери! Я беру, раскрываю, а там — пятьсот… Нет, семьсот… баксов. Вот так! Это еще тогда было, при советской власти…

— А что же вы делали? — решила спросить Лариса, удивленная рассказом хозяина убогого жилища.

— О-о-о! — поднял палец вверх Святский и ухмыльнулся. — Об этом я до сих пор говорить не могу. Секретность… Сорри.

Котова понимающе кивнула и подлила водки в стакан бывшего разведчика. Она видела, что ему самому до смерти хочется продолжить рассказы о своем боевом прошлом и что он только ломается и тянет время, набивая себе цену. Святский опрокинул еще одну рюмку и, придвинувшись к Ларисе, доверительно сказал, оттопырив нижнюю губу:

— Вы — умная женщина! Сразу видно, умная. С вами можно откровенно говорить. Я… разведчик. Не говорю с первым попавшимся, а вы, я вижу, нормальный человек. Вас как зовут?

— Лариса, — коротко ответила Котова.

— Чем занимаетесь? — отрывисто спросил Святский, в котором неожиданно проснулись его профессиональные рефлексы — если, конечно, он не врал насчет своего прошлого.

Лариса внутренне отметила, что он допустил непростительную ошибку с точки зрения разведчика, как-то: пустил ее в дом, не выяснив, зачем она пришла, как ее зовут, и первым начал пить водку. Это означало, что он либо врал, либо после того, как его выгнали из разведки за пьянку, он полностью утратил все навыки разведчика. Во всяком случае, бдительность у него здорово притупилась.

— Я директор ресторана, — честно призналась Лариса.

Святский удивленно поднял брови, но тут же принял снисходительный вид, продолжая играть свою роль.

— О, вы настоящая леди! С вами можно иметь дело. В Италии я был знаком… близко, — несколько кокетливо уточнил он, — с одной хозяйкой таверны. Ее звали Стефания. Я как-то приехал… Дверь открыта немного… была. Она стояла у окна. Я подхожу, обнимаю ее. Она говорит: «Виталий, ты, что ль?» Я говорю: «Я!» Вот так она меня узнала! — с победным видом закончил Виталий Георгиевич, хотя Лариса так и не поняла, к чему он рассказал ей этот эпизод.

— А все же, Виталий Георгиевич, насчет Зинки…

— Да! — щелкнув пальцами, тут же согласился бывший разведчик. — Сейчас насчет Зинки. Она… безграмотная женщина. Совершенно безграмотная! Никакой культуры, никакого образования. Просто плебейка. Надо сказать, не только у нас такие есть. Меня как-то Роман Абрамыч вызывает… показывает письмо… — Виталий Георгиевич сделал многозначительную паузу. — Серьезное письмо. Оно должно было в Танзанию уйти… По дипломатическим каналам. Он мне говорит — прочти, Виталь, скажи свое мнение. Ну, я прочитал… — Святский выдержал паузу и категорически рубанул рукой воздух: — Там все неправильно! Я ему говорю — кто писал? Он говорит — выпускница факультета иностранных языков. Я ему говорю — никуда не годится! Давай ее сюда. Он кнопку нажимает, она приходит… Он ее давай песочить. Я говорю — тэйк ит изи, ноу проблем! Садись! Пиши! Учись! — Святский при каждом отрывочно произнесенном слове выбрасывал вперед кисть правой руки. — Она села… Написала, я проверил — все правильно! Я Роману Абрамычу говорю — бери! Посылай! Все будет о’кей! Вот такие безграмотные женщины после института! А вы говорите, Зинка… Она кулинарное училище и то не закончила.

Лариса, порядком утомленная бессмысленным хвастовством отставного разведчика-переводчика, решила наконец перейти к делу.

— Меня интересует Зинка лишь в связи с тем, чем она зарабатывала на жизнь. Она где-нибудь работала?

— Она вообще не любит работать. Вообще! Тунеядка, — развел руками Святский. — И мать у нее такая же.

— Значит, не работала, — кивнула Лариса. — И у меня есть сведения, что она в последнее время исполняла функции сутенерши. Это верно?

Святский вдруг вскочил со стула и как-то суетливо и нервно забегал вокруг стола.

— А я-то, я-то при чем? — спросил он, останавливаясь прямо перед Ларисой. — Я ей сразу сказал — будешь этим заниматься, выгоню! Сразу выгоню! Она не поняла. Я и выгнал. Вы-гнал! — твердо повторил он, стукнув себя кулаком в грудь. — Вот так! У меня… разговор короткий. Не нравится — иди! Живи где хочешь!

— Никто вас ни в чем не обвиняет, Виталий Георгиевич, — поспешила успокоить разволновавшегося отставника Лариса. — Меня интересует даже не Зинка, а девушки, которых она сюда приводила. А особенно одна девушка. И вы должны ее знать.

После этих слов Лариса достала из сумочки фотографию Лели и протянула Святскому. Тот взял ее, выпятив нижнюю губу, и всмотрелся в изображение. При этом рука его дрогнула.

— Так вы знаете ее? — после паузы спросила Лариса.

— Да, — коротко ответил Святский, возвращая ей фотографию. — И в милиции знают. Мне скрывать нечего. Человек я честный. Чего мне скрывать?

— Тогда расскажите мне, что вам известно о трагедии, произошедшей с этой девушкой.

— Не буду! — неожиданно отрезал Святский и надулся.

— Почему? — удивилась Лариса.

— Да потому что ничего я больше не знаю и знать не хочу! Все, что знал, давно рассказал!

— Но я же не из милиции, — попробовала убедить его Лариса. — Я же не в курсе, что вы им там рассказывали.

— А вам это зачем? — задал наконец Виталий Георгиевич вопрос, который, по идее, должен был задать сразу.

— Дело в том, что я тетка Лели Величкиной, — в первый раз за время беседы соврала Лариса. — И хочу узнать, кто сделал это с моей племянницей. Поэтому очень прошу вас помочь, поскольку вы как человек интеллигентный должны понимать, что это просто варварство и самое настоящее злодейство.

— Да, — коротко кивнул Святский, польщенный тем, что его причислили к интеллигентным людям. — Да. Вы правы. Вот у нас в разведке такого не допускали. Многое случалось — но такого не было. Не было! Вы правы. Варварство. Но… я ничего не знаю. Чем могу помочь? Не знаю. Все, что знал, давно рассказал.

Конец ознакомительного фрагмента.