Встречай слезами радости, готовь столик покера

Светлана Донская, 2021

Рассказы Светланы Донской подразумевают отзывчивого читателя, при этом не вполне простодушного, отбивающего «подачи» и находящего в этом кайф. Истории с героями рассказов, могли случиться с каждым, стоит только изменить угол зрения…

Раздел «Воспоминания»

Встречай слезами радости…

Принесли телеграмму вечером, и Тера с мокрой после душа головой расписалась и прочла: «Встречай слезами радости готовь столик покера тчк» Ну, сразу догадалась она, это Молчанова надо встречать. Тера выглянула в окно. Обшарпанный, старый и разве только молью не побитый Москвич-408 стоял внизу, уткнув морду в старый тополь. Мелкий дождик, маслянистый у фонаря, прилепил к крыше автомобиля тополиные листья. Теру некоторые шутники называли Тера инкогнита», хотя имя ее, Атерес, непривычное для русского уха похоже было на мужское: Мать Теры, известный в Ташкенте врач, профессор, назвала ее так в честь своей гинекологической пациентки. Странная фантазия! Но Тере это имя шло. Случалось, что заказчики, довольные ее работой, награждали Теру грамотой, начинавшейся словами: «Дорогой товарищ Атерес…» «Товарищ Атерес» была четвертой женой в матримониальном марафоне Юры, успешного юриста и женолюба. Он позиционировал себя высоконравственным джентльменом, и после очередного романа почти всегда женился. И такова была воля случая, что всякий раз новая жена была существенно моложе предыдущей. И, в благодарность за свидетельство о браке и прописку, жены производили на свет мальчиков. Всегда мальчиков. Их, единокровных братьев, было уже шестеро. Тере после развода на память досталась комната в коммуналке и сын Леня.

Но удивительным было не это, а то, что все жены, включая последнюю, «законную», дружили между собой. Их даже называли профсоюзом Юриных жен. Жены называли друг друга «девочками», хотя между старшей и последней (но не окончательной) была разница почти в двадцать лет. Юра пользовался положением хозяина гарема и нагружал поручениями ту, до которой быстрее дозванивался. Поручения всегда были капризами его матери: лекарства, какая-то особенная простокваша, новые очки, ошейник для собачки… «Девочки» норовили отлынить: — «почему я, я в прошлый раз пекла пироги, пусть Виктория (старшая, первая жена) пошевелится», но все равно кто-нибудь задание выполнял. Восток-дело тонкое.

Итак, для встречи на вокзале Молчанова автомобиль был не просто необходим, он был главным действующим лицом. Молчанов не просто возвращался из отпуска, он вез трофеи. Кроме огромного, грязного, в рыбной слизи и чешуе рюкзака прилагался вонючий мешок с выловленной рыбой в соленом рассоле — тузлуке — главная ценность. Так что автомобиль был необходим. Но при этом не стоит думать, что реликтовое транспортное средство получало почести по заслугам — наоборот, оно их не получало вовсе. Машину никогда не мыли. На грязной дверце кто-то из нашей компании нацарапал пальцем: «Теражопа». Кто-то неблагодарный, Тера возила всех. Но к надписи привыкли и Тера так и ездила. Дело в том, что в 70-е годы иномарок в Москве не водилось, их не было даже в советских фильмах про заграницу, которые обычно снимали в Талине или в Риге. А внутри Москвича-408-го среди осколков стекла и клочьев собачьей шерсти всегда валялся обтертый веник как свидетель гигиенических намерений хозяйки. Учитывая высокий статус любого автомобиля в СССР, (на дорогах встречались и Москвичи-401, 402 и Победы, и, если автомобилем пользовались меньше сорока лет, он считался совсем новым). Так вот, учитывая этот его статус, Терин автомобиль дважды становился объектом вожделений похитителей. Однажды при попытке угона он дисциплинированно не завелся, а другая история годилась для передачи о паранормальном. Посмотрев по телевизору полночную программу «Время», или, как ее называли «бенефис Леонида Ильича и немного о погоде», Тера, несмотря на поздний час, почувствовала желание немедленно прикоснуться к «своей машине». Не дожидаясь лифта, она скатилась с 8-го этажа и подбежала к Москвичу, когда он задним ходом (а иначе никак) медленно отъезжал от тополя. Опытная в конфликтах, она рванула дверцу на себя с криком: — «как тебе не стыдно!» Испытал ли злодей стыд, неизвестно. Но с Териных слов получалось, что муки Родиона Раскольникова ничто в сравнении с раскаянием потенциального похитителя. «Он покраснел», — уверяла она. Известно, правда, что единственный во дворе фонарь не горел никогда, а мужиченка пошкандыбал в дальний угол двора, припадая на левую ногу.

В нашей компании Тера была звездой. Компания у нас была с творческим уклоном, к тому же благополучной с точки зрения гендерного равновесия. Таня и Дима, поженившиеся, по их словам в 8-ом классе «после физики» так, переругиваясь, как подростки, рассчитывали дожить до старости. Игорь, будучи эстетом, годами стоял на перепутье: встретив в очередной раз кандидатку на роль жены, достойнейшую во всех отношениях, не мог решить: удочерить или жениться? Жениться или удочерить? У Руслана было столько внебрачных детей от его аспиранток, что матримониальные церемонии явно были не для него. Две «девушки» обзавелись мужьями повторно, а Тера и Лена «не разлей вода» со студенческих лет, имели скорбный статус брошенных жен и матерей одиночек. Добрый Молчанов иногда сажал Теру к себе на колени, Тера зажмуривалась, качала головой так, что позванивали ее прекрасные восточные серьги и громко шептала: «я уже лет десять не сидела на коленях у мужчины!» На что язвительная Лена каждый раз говорила, притворяясь завистливой: «счастливая, ты должна еще помнить!»

Казалось, что праздников в году очень много: государственных и около, Новый год, майские и еще дни рождения с пирогами, подарками, длинными платьями и шляпами из бумаги… А потом все как-то перестали быть молодыми. В начале девяностых уехала в Америку Лена, а следом Тера. Все еще пошучивали, что Тере не с кем стало играть в слова. В слова Тера с Леной резались ожесточенно, как матерые картежники в секу. Бралось какое-нибудь бесконечное слово вроде гидроэлектростанция, сверхпроводимость или шикарное эксгибиционизм и из него выдаивались слова, десятки слов. Раскрасневшиеся дамы кричали, жестикулировали, Тера жульничала, пыталась впарить узбекские слова (она родом из Ташкента), уверяла, что «арбакеш» или «курбаши» слова исконно русские, призывала в свидетели «Слово о полку Игореве» с его «лепо» и «бяшить». Но в Америке подруги рассорились, даже не разговаривали, живя рядом.

Мы встретились в Москве два года назад. Тера приехала на похороны единственного сына. Леня не прижился в Америке, вернулся в Москву и умер от инфаркта совсем молодым. Тера выглядела растерянной даже удивленной, осиротевшей. Она уже не носила каблуков, но тяжелые восточные серьги были на своем месте и некстати позванивали при движении. Ее прекрасные иудейские кудри были стянуты аптечной резинкой с двумя пластмассовыми красными шариками, а сэкондхэндовые камуфляжные штаны говорили об утрате эстетических идеалов. Мир рухнул.

Были все Юрины сыновья, единокровные Ленины братья. Старший обзавелся проплешиной и брюшком, младшего вели за ручку. Был и весь профсоюз Юриных жен, он пополнился «последней», ставшей теперь «предпоследней», женой, Наташей. Была и последняя, новенькая с иголочки жена, Лариса. С округлившимся животиком она, смущаясь, сказала, что они с Юрой очень ждут мальчика. УЗИ показало драгоценную загогулинку.

Огромные осенние тучи, надменные как дирижабли были почти неподвижны. Но маленькое, растрепанное и веснушчатое облачко, гонимое каким-то отдельным, персональным ветром, шустро неслось под тучами. Но дождя в тот день не было.

Амаркорд

Судак был огромный. Он лежал в волжской воде и был отлично виден на мелководье. Саша, мой муж, подбрасывал ему блесну, подергивал леской: возьми, видишь, как блестит. А судак смотрел на нас умным глазом и, наверное, думал: стреляного воробья на мякине не проведешь, знаю я вас, двуногих! И все-таки он блесну ухватил, наверное, она ему надоела. И был пойман, посажен на кукан (палочка с привязанной веревкой продевается через жабры, и рыбу как собаку на поводке ведут по воде). Судак, не веря еще, что пленен и приговорен, пытался сбежать, но тщетно. И было неловко такого большого и умного зверя тащить и потом съесть, хотелось извиниться…

Каждый август, много-много лет подряд мы с Сашей ездили на нижнюю Волгу, где палатка, байдарка, рыбалка и — счастье. Но сначала нужно было доехать на поезде до крошечной станции в степи — Чапчачи. Поезд останавливался на одну минуту, и сразу, лязгнув, отправлялся дальше, в Астрахань. Было так рано, что небо и степь менялись красками — степь была нежно-сиреневой, а небо золотым. И на нем можно было разглядеть звезды. Репродуктор на станции хрипел: Старший билетный кассир Подосиновиков! Пройдите к начальнику станции! И возле клумбы с петуниями (превосходившей размерами станционный домик) появлялся старший билетный кассир с прохладной лесной фамилией. В тренировочных штанах, тапках и кителе (интересно, что они, старший и младший кассир, делают на станции зимой, когда поезда на станции Чапчачи не останавливаются?) Потом мы шли к пыльной дороге ловить грузовик, едущий к Ахтубе, притоку Волги. Там, у дебаркадера грузили на баржу зеленые помидоры. За две недели пути до Москвы помидоры успевали покраснеть. А для тех, что покраснеть поторопились, был приспособлен в большом загоне поросенок Сема — эпикуреец и сибарит. Розовый весельчак радовался солнцу, помидорам, загону. И счастью не увидеть осенних дождей и зимней стужи.

Конец ознакомительного фрагмента.