Полярный – Москва

Светлана Комракова, 2020

Жизнь отдельного человека может быть и заурядной, и чрезвычайно интересной – всё зависит от угла зрения и, главное, от того, кто рассказывает историю. Светлане Комраковой удалось превратить историю жизни, казалось бы, обычной женщины в увлекательный роман. Классический сюжет «Детство, отрочество, юность, первая любовь» приобретает у неё черты прустовского «утраченного времени»: каждая деталь, оттенок чувства выписаны психологически верно. Невозможно не сопереживать главной героине, её простым, но глубоким чувствам, нехитрым драмам и трагедиям – всему тому, что делает каждую жизнь неповторимой, удивительной, бесценной.

Мамина мама

Если мы приезжали без папы, то останавливались у маминой мамы, бабушки Оли. Своё появление в деревне в раннем возрасте помню как праздник. Я нарядная, даже с воздушными шариками, вокруг меня мои деревенские подружки и просто дети, пришедшие посмотреть на городского ребёнка. Потом с возрастом любопытных поубавилось, а других городских детей, приезжающих на лето, прибавилось, и встречали меня лишь две подруги: Таня Шитова и Лена Комракова, моя двоюродная сестра со стороны отца.

У маминых родителей было 5 детей. Моя мама, тётя Рая, дядя Коля, дядя Лёша и дядя Вася. С бабушкой в деревне не жил никто. Поэтому, когда мы приезжали, бабушка принимала нас у себя. Была она женщиной строгой, властной, говорила громко. В детстве она казалась мне большой, полной. С утра бабушка топила печь. Иногда баловала нас блинами, которые пекла в печи. Блины были толстые, румяные и вкусные. Со сметаной, мёдом или сливками. Окна бабушкиного дома — на восток. Утром просыпаешься, яркое солнце светит в окна, пахнет только что испечёнными блинами. Это было прекрасно.

Леса возле деревни земляничные и грибные. Мама с тётей Раей иногда рано уходили в лес, я оставалась с бабушкой и ждала их возвращения, стоя на окне в полный рост: стало быть, такой у меня был рост в то время, а в деревенских домах окна небольшие, примерно 1 метр в высоту.

Вечера в деревне были довольно унылыми. Все рано ложились спать. И когда я спала в бабушкином доме, тёмные окна, которые были вокруг меня, своим видом внушали мне страх.

У бабушки были всегда собака и кошка. Для меня бабушка оставляла и одного котёночка. Котёнок и кошка были обычно солнечной бело-рыжей окраски. А во дворе у бабушки было много разной скотины: корова, свиньи, овцы, куры. Бабушка для них готовила еду, а дедушка кормил, ходил за травой, бабушка же давала ему указания.

Помню себя и бабушку в церкви. Очень много народу, душно, горят свечи. Большой, очень красиво одетый батюшка даёт мне с ложечки что-то вкусное. Вспоминание довольно размытое. Теперь понимаю, что бабушка водила меня причащаться. А дорога была неблизкая: два километра до соседнего большого села Инякино, да там ещё до церкви. А церковь очень большая. О её размерах можно судить по тому, что в разгар социализма в здании церкви был гараж для тракторов.

Дом у бабушки рубленый, построен в 1935 году. А комнат в нём две. Первая — в ней печка, стол: здесь едят. Вторая — горница. В красном углу портрет Ленина. Когда-то дедушка снял оттуда иконы, несмотря на протесты бабушки, и повесил этот портрет. Диван, стол, за перегородкой с занавесками бабушкина и дедушкина кровати.

Потом, когда я уже стала старше, построили перед домом, чуть правее, чтобы не загораживать окон, сарай. Сруб невысокий, над ним крыша, крытая шифером, под ним погреб. И сам сарай этот почему-то в деревне зовётся погребом. Поставили в нём кровати, и теперь, приезжая в деревню без папы и останавливаясь у маминой мамы, мы уже спали не в доме, а в «погребе».