Как дура с намытой шеей

Светлана Кошуба, 2020

Короткие легкие юмористические рассказы из эмигрантской жизни, полные иронии и сарказма: о неудачливых женихах, студенческих и чисто женских проблемах.

КАК ДУРА С НАМЫТОЙ ШЕЕЙ

Они познакомились на международном конгрессе много лет назад.

Как-то, из моря новых лиц и имен, он — весьма интересный одинокий мужчина из Израиля — выделил её. Пару знаков особого внимания, пару пристрастных комплиментов, пару прогулок при луне. Разъехались с телефонами друг друга… Начался многолетний телефонно — интернетный роман.

— Ты должна приехать и научить меня семейной жизни,

— твердил он уже не в первый раз.

О, учить мы любим! — подумалось ей. Нас хлебом не корми, только дай возможность кого-то поучить. А тут ученик сам напрашивается на поучения.

— Я ведь был женат всего пару месяцев.

— И какая же стерва не оценила такого прекрасного человека!

— Мы потом решим, где будем жить: тут или там. Ну? Я высылаю билеты… на 3 недели.

И… она рискнула.

Пару недель усиленной диеты… Как энциклопедию по уходу за засидевшимся женихом, она брала с собой наставления подруги Наташки:

— Тебя губят твои сильно закрученные мозги и распирающее чувство юмора. Рот — закрой, уши — открой. Дай возможность мужику возле тебя развернуться: поумничать, почувствовать себя хозяином, — наставляла ее мудрая Наташка.

— Я воль, мэм! — отвечала наша героиня. Наташкиному опыту она доверяла.

Взлет-посадка. Раннее утро.

Его опоздание скрасил со вкусом подобранный букет роз. На новенькой Ауди они проехали по сказочному городку, утопающему в зелени. 5-тикомнатная квартира с двумя ванными и туалетами! Еще бы! 16 лет работы в мэрии Иерусалима! Все очень аккуратно типично по-израильски: мраморные полы, шикарная терраса, минимум мебели.

— Можно я не буду снимать пока туфли? — спросила она, поскольку обувь всегда подбирала, как важнейшую часть туалета и чувствовала себя без каблука, ну, просто ниже уровня моря (тем более, что в квартире не было ни одного ковра или паркета, которые можно бы было испортить каблуками).

— Нет, все же сними, — ответил ее жених и поставил перед ней тапочки 43 размера.

— Потом достанешь свои. Я надеюсь, ты их привезла? Удивившись столь «светскому» приему, нехотя,

она повиновалась, сразу же почувствовав, как ее наряд в этих тапочках тут же превратился в наряд Золушки ДО её встречи с Волшебницей.

Они стали накрывать стол к праздничному завтраку. Она взялась помогать ему. И вдруг услышала:

— А ты помидоры помыла мылом?

— Мылом?! — Пауза. — А что, у вас арабские террористы опрыскивают помидоры цианистым калием? (О, боже, закрой рот, вспомнила она наставления Наташки!)

-Так делала моя мама. Так она научила меня. Счастливая еврейская мама! — подумала она.

-Надо полагать, ты стол протерла с мылом? — прозвучал следующий вопрос.

Да что же тебя так на этом мыле зациклило! — подумала она. — Молчать! Без комментариев! — с трудом приказала она себе, но чувство юмора уже перло из нее бесконтрольно:

— А что, ты неделю не был дома? Или у тебя тут дизентерия?

— Не иронизируй. Моя мама была лучшей хозяйкой в округе.

Что-то ей эта утренняя прелюдия-разминка «на троих» переставала нравиться…

«Семья — это бесконечные жертвы» — вспомнила она наставления подруги и представила себе бедную маму, попавшую во время эвакуации в дикий узбекский кишлак, где кишели вши и тиф, и которая так и не смогла перестроить себя за столько послевоенных лет к условиям новой жизни. «Будь снисходительна к ее памяти», — приказала она себе, — а заодно и к его сыновним чувствам… «Молодец!» — похвалила она себя и села, наконец-то, к столу. Но неожиданно последовало новое указание:

— Придвинь стул ближе к столу, чтобы крошки не сыпались на пол.

И лично придвинул ее стул к столу. Ее чувство юмора еще не успело сработать, как раздалась целая серия следующих указаний:

— Придвинь к себе ближе тарелку, чтобы крошки не сыпались на стол! — Ага, то было на пол, а теперь уже на стол! Теперь в ребра упирался и стол, и тарелка, которую, вообще-то видно почти не было. Она находилась где-то вне зоны видимости под ее мощным бюстом, который просто возлегал на тарелке. Продезинфицированные помидоры имели шанс вообще в рот не попасть.

— Смотри, не залезь своей ложечкой в кофе. И уже через полминуты нужно было быть внимательной, чтобы не залезть этой чертовой ложечкой в сахар!

— Смотри, не облокотись на стену, а то сотрешь мне побелку! Смотри, не задень кабель.

И так далее и тому подобное…

Она досчитала до трех, набрала воздух и, стараясь быть очень спокойной, речитативом произнесла:

— Вообще-то, если тебе не изменяет память, я приехала не из Конго, а из европейской и оччччень цивилизованной страны — Германии, — осмелела она.

Закончив завтракать, он неожиданно согнулся в 3 погибели, наслюнявил указательный палец и стал налеплять на него, как на клей, с пола крошки, все-таки просочившиеся туда, но исключительно возле его места. Возле нее этим крошкам даже и не было шансов проскользнуть вниз. Где крошки может быть и были, так это в ее декольте.

Тем не менее, как истинная еврейская невеста с 2-хлетним стажем мытья посуды в немецком ресторане, после завтрака она взялась помыть посуду. И зря… его голова уже зловеще зависла над ее плечом.

Руки стали подрагивать.

— Как ты моешь посуду!? — взревел он.

— А как? Так моют посуду у нас в Германии.

— Вот у себя в Германии и будешь так мыть, а у нас моют по-другому! — негодовал он, вырвав со злостью тряпочку из ее рук и демонстрируя перед ней метод мытья посуды времен маминой эвакуации, как некое ноу-хау израильской технологии! — Поняла? — и вернул ей тряпочку.

«Ага, так вот почему он был женат всего пару месяцев!

Какая же женщина потерпит этот терроризм! Этот диагноз у нас в Германии называют «Контроль Фрик» или по-русски я бы перевела его как «Партия наш рулевой».

А с чего это я решила, — подумала она, — что этот «Врожденный холостяк» позволит кому-то нарушить его пространство, его собственное!».

Тем не менее, домыв посуду «его способом», она встала перед дилеммой: а какой же тря-почкой мыть раковину? Перед нею лежали две: от посуды и от стола. Ну, как Вы думаете, какой? Ага, фигушки Вам! Она рискнула одной из них, ведь те только что лежали в раковине.

Но сзади снова раздался возмущенный рев:

— Что ты делаешь!? Какой тряпочкой ты моешь раковину!? — В подтексте звучало: «дура!» — А какой? — затравленно промямлила она. — Второй, что ли?

— Нет! Нет! У меня есть для этого… ха-ха-ха, — благодушно и иронично похихикивал он, — Фокус-покус! третья тряпочка!!! — победоносно уже визжал он.

— Но тут ее не было… — пыталась она защитить себя.

— Пра — виль — но!!! Потому что я мою раковину раз в 3-4 дня!

— А я после каждого мытья посуды, — решила заступитья она за себя.

— Вот и мой у себя в Германии после каждого. И в чужой монастырь не лезь со своим уставом!

Протирая покрытие возле раковины, она подняла кофеварку и чайник и, вероятно, немного изменила дислокацию этих предметов. Но незамедлительно услышала:

— Поставь как было, — прокомментировал он ее движения голосом Левитана, сообщающего сводки военных действий.

Ей с такой тоской захотелось домой на Родину, в родную Германию, где все друзья считают ее чудной хозяйкой… А она — дура!! — везла ему рецепты излюбленных ее гостями блюд! Да кому они здесь нужны! Двум хозяйкам на кухне не бывать!

«Боже, так это еще только завтрак! А как же пережить еще обед и ужин, а главное — ночь!

И еще… 3 недели!» Она его уже ненавидела. Но к обеду она уже знала, как нужно подвинуть стул и тарелку, как нужно мыть посуду и какой тряпочкой, что мыть с мылом и без.

Настроение господина Макаренко заметно улучшилось. Он был весьма и весьма доволен (не способной ученицей, конечно, а своим педагогическим талантом, позволившим новобранцу-новобранке так быстро усвоить его уроки!) Поэтому… после обеда была предложена развлекательная программа. И они поехали… на кладбище к маме…

К ночи он стал расслабляться от претензий. Его глазки замаслились нетерпеливым ожиданием, подхалимажем и лестью, а она прокручивала в голове тысячу причин для того, чтобы как-то перебраться в зал на диванчик. Но голос Наташки неумолимо чревовещал в ней:

«А ты думала наши мужья лучше!? Да семейная жизнь — это каждодневный компромисс и подстраивание во имя семьи! Вперед! На мины!». Как жертвенный агнец, принесенный на алтарь семьи, она поволокла себя из кухни, помыв, конечно же, вечернюю посуду «его способом», в спальню, где он настраивал видеомагнитофон, и взяла в руки намечавшийся фильм.

— В этом доме, прежде чем взять что-то в руки, спрашивают разрешения, — указал он ей менторским тоном, но увидев ее реакцию полного шока, тут же принялся извиняться:

— Ну, прости, прости, пожалуйста. Я такой зануда, я знаю. А ты не молчи. Ты дай мне отпор. Я хамлю, борзею, а ты поставь меня на место! — и примирительно ее чмокнул. Но тут же, как вспомнив что-то, выпалил:

— А ты руки помыла? — спросил он, пристраиваясь, чтобы в очередной раз ее чмокнуть.

— Зачем? Я же в моющем средстве мыла только что посуду…

— Вот именно, посуду, — радостно и совершенно миролюбиво подхватил он.

«Ну? Думай, думай, рассуждай», — звучал его подтекст.

— А сейчас будешь прикасаться уже к… ну, к кому? К… мужчине. — Звучал совершенно безобидный голос воспитателя детского сада, подталкивающего детишек к правильному ответу.

Она молча смерила его убийственным взглядом и ушла в ванную принимать свой ежевечерний душ… Выходить не хотелось. Но что-то же нужно было предпринимать!? — И решение было принято.

Она мученически выволокла себя из ванной.

— Я утром уеду, — выдавила она, принятое там решение. Он бросился на колени, обнимал ее ноги и молил:

— Я знаю, ты можешь меня ненавидеть. Ну, прости меня. Я знаю, что могу замучить любую бабу! Не уезжай! Я буду стараться!

«Ты будешь!!!» — иронично пронеслось в ее голове. Но прощать не хотелось. А мужчины с чистыми руками не хотелось вообще. Почему-то возникла тюремная ассоциация: «С чистой совестью!» и, непременно, со словами «на свободу!»

Ночь ушла на мольбы, сопли, извинения и раскаяния.

— Ну, что, что ты струхнула? Не уезжай! Мы с тобой через пару деньков так притремся друг к другу, мы будем такой чудной парой! Да через три недели я бы был уже, как шелковый!

(Ты бы был! Читай: ты была бы уже, как шелковая.) Но ее уже трудно было остановить.

Провожая ее в аэропорту, он был внимателен, тактичен и произнес свой самый главный, припасенный только для нее, аргумент отчаяния:

— Я тебя так приблизил, как никого! Ты единственная женщина, которую я повез на кладбище к маме! Наверное, это было жестоко с ее стороны, но она все же решилась ему ответить:

— Я думаю, что другим твоим женщинам повезло больше, чем мне. Их ты, наверное, водил есть в ресторан, а кладбище в программе заменял на театр.

Так, как дура с намытой шеей, вернулась она домой, где все были так счастливы ее видеть.

И закатила пир! Стол ломился от яств! (А помидоры, помидоры-то не нужно было мыть с мылом!)

Какое же это счастье быть одной!!!