Сердце для невидимки

Светлана Лубенец, 2007

Вот это новость: в школе проводится конкурс красоты! Девчонки бросились шить умопомрачительные платья, чтобы наповал сразить жюри, которое будет состоять только из мальчишек. Но Инна Самсонова не собирается участвовать: ведь она такая некрасивая… Вместо этого она пытается выведать, кто же послал ей записку «Ты мне нравишься. А.», вложив ее в пособие по математике… Или записка предназначалась вовсе не ей, а другой девчонке, красавице Дане, которая совсем недавно брала у нее это пособие? К тому же кто-то неизвестный испортил одно за другим три платья Даны. Инна собирается все это выяснить – а потому тоже готовит себе наряд к конкурсу. Там то она и постарается вывести злодея на чистую воду…

Глава 5

Модильяни приходит на помощь

После последнего урока Логинова моментально убежала из школы, поскольку у нее был талон к зубному врачу, а Инна пошла в библиотеку, как и обещала классной руководительнице. Весь 8 «Б» по очереди отбывал там повинность по подклейке разваливающихся учебников, и пришел как раз Иннин черед.

Кроме еще парочки девчонок из параллельных восьмых она увидела там своего врага — Дмитрия Агеева, что было, в общем-то, неудивительно. Димка приходился библиотекарше не кем иным, как родным сыном, и довольно часто делал уроки под ее строгим родительским надзором.

Инна, не обращая на него никакого внимания, сразу прошла в конец библиотеки, где, как она знала, на столе разложены драные учебники и приготовлен материал для работы. Она успела заклеить бумажным скотчем только одну страницу учебника литературы для девятого класса, как на стул рядом с ней вдруг взял да и подсел Агеев.

— Что надо? — напряглась Инна, ожидая от него какой-нибудь гадости и одновременно удивляясь, как он может столько лет помнить об их младенческой драке.

— Говорят, Самсонова, сегодня у вас на труде произошло ЧП? — спросил он и сунул в рот кончик карандаша, который держал в руке.

— И кто же это говорит? — Инна удивилась скорости, с какой неприятное известие долетело до мужской части класса.

— Да вся школа уже в курсе.

— Не может быть! — еще больше удивилась Инна. — Дело-то всего лишь на прошлой перемене произошло. Врешь ты все, Агеев!

— Дуры вы, девчонки, — проигнорировал обвинение во вранье Димка. — Крыши у вас совсем набекрень съехали с этой «Жемчужиной».

— Тебе-то что за дело! — раздраженно бросила ему Инна и вновь принялась заклеивать учебник.

— Вообще-то, никакого. Жаль вас просто!

— С чего тебя так разжалобило, интересно?

— Неужели вы всерьез надеетесь переиграть одиннадцатиклассниц? Там такие девушки — просто модели. Куда вам до них!

— Я, конечно, точно не знаю, — ответила Инна, — но думаю, что возрастную категорию как-нибудь учтут, иначе, ты прав, соревноваться бесполезно и глупо.

Димка, по всей видимости, не ожидал, что она так скоро согласится с ним, и решил вернуться к предыдущему вопросу:

— А как ты думаешь, Самсонова, кто Данке такую подлянку устроил?

— Не знаю. Какой-то бессердечный человек.

— Железный Дровосек… — лениво проронил Агеев.

— Почему дровосек? — оторвалась от учебника Инна.

— Ну, как же! Помнишь, именно у Железного Дровосека не было сердца, а Гудвин ему потом вставил заменитель из какой-то тряпки.

— Тот сказочный Железный Дровосек был и без сердца добрым!

— А наш, стало быть, из настоящего железа.

— Слушай, Агеев, ты, может быть, что-то знаешь? Так лучше скажи, нечего тут из себя посвященного в тайны корчить.

— Ничего я не знаю. Так только — ассоциации…

— А еще каких-нибудь ассоциаций у тебя нет? Какой такой Дровосек может навредить в кабинете труда девочек? Может, скорее Дровосечиха?

— Не исключено, — согласился Димка. — А, кроме ассоциаций, у меня еще есть интуиция. И она подсказывает мне, что это только начало.

— И ты туда же! Прямо как Логинова! Тоже считаешь, что кто-то хочет протолкнуть свою претендентку?

— Не исключено, — еще раз повторил Агеев и вдруг улыбнулся. — А хочешь, Самсонова, сколотим тебе группу поддержки, и приз зрительских симпатий будет наш!

— С моим-то носом, — не смогла удержаться Инна.

— А что с твоим носом? — удивился Димка.

Отступать было некуда, и Инна, резко дернув ленту скотча, отчаянно выплеснула на Агеева горькую чашу своего комплекса:

— Это же не нос! Это же просто… топор Железного Дровосека!

— Чего-чего? — расхохотался Димка. — Придумала тоже… Нос как нос.

— Ты специально так говоришь, я знаю. И про группу поддержки специально. Чтобы мне досадить!

— Делать, что ли, мне больше нечего?

— Видимо, нечего… Ты вот скажи, сколько можно на меня злиться?

— С чего ты взяла, что я на тебя злюсь?

— Скажешь, забыл ту драку?

— Какую? — почему-то испуганно спросил Агеев.

— Ну, ты артист! Такую, в пятом классе… Нас еще сразу рассадили в разные места. Неужели будешь утверждать, что не помнишь?

— Да… вроде, было что-то такое… Я и забыл совсем.

Инна недоверчиво посмотрела на него:

— Не может быть…

— Точно. И нос у тебя нормальный. Даже лучше, чем нормальный, — греческий!

— Это как?

— Прямой. Классический. Есть, конечно, — Димка беззастенчиво развернул за подбородок лицо Инны, чтобы лучше видеть его в профиль, — небольшая горбинка, но это тоже классика… Портрет Ахматовой видела? У нее точь-в-точь такая же.

— Так Ахматова ж старая, — проронила Инна.

— Это она потом стала старая, а сначала была молодая. Меня мамаша тоже без конца напрягает книги подклеивать, так вот я вчера как раз Ахматову клеил. Погоди, сейчас принесу!

Димка сорвался с места и через несколько минут плюхнул на стол перед Инной пухлый, затрепанный томик стихов.

— Вот, гляди! — и он ткнул пальцем в портрет молодой женщины с тяжелой челкой до бровей и с носом, действительно имеющим вполне приличную горбинку.

— Ну и что? — не сдавалась Инна. — Вовсе не значит, что это красиво!

— Что бы ты понимала! Ее, между прочим, сам Модильяни рисовал! А он кого попало рисовать бы не стал.

— А кто такой Модильяни? — осторожно спросила Инна.

— Модильяни-то? Художник! Не веришь? Пожалуйста! Открываем страницу пятьдесят четыре — она вчера еще была вырвана почти с мясом, но я подклеил, — и что мы видим? Видим портрет. Теперь читаем подпись под ним: «Амедео Модильяни. Анна Ахматова». Вот!

Инна вгляделась в портрет полулежащей женщины, выполненный тонкими, круглящимися линиями. Да, пожалуй, нос у нее тоже… так себе… Но портрет с нее действительно нарисован, и не каким-нибудь Иваном Петровичем Сидоровым, а человеком с потрясающим именем — Амедео Модильяни.

Иннин комплекс по поводу носа рухнул, и она тут же решила прояснить вопрос с цветом глаз:

— Жаль, что портрет черно-белый. Не видно, какого цвета у нее глаза.

— А какая разница? — опять очень удивился Димка.

— Как это какая? Ты только глянь на цвет моих глаз! Это же просто непристойность какая-то, а не цвет.

— Да ну… — не согласился Агеев и заглянул в самую глубину Инниных глаз. У Самсоновой при этом мороз пробежал по коже, а Димка, пожав плечами, сказал: — Цвет как цвет… Зеленоватый… Что глупости придумываешь?

Конец ознакомительного фрагмента.