Исток бесчеловечности. Часть 1. Этот ненавистный

Светлана Люция Бринкер, 2018

Вас ожидает великое и ужасное наследство. Конкуренты, убеждённые, что сокровище должно принадлежать могущественным людям или никому, выходят на охоту. Рискнуть или отказаться от перемен? Нужно ли быть живым, чтобы участвовать в дележе? Что если ваша лучшая половина – ваша же таинственная четверть? Действие происходит в мире железнодорожных троллей, котов-телепатов, театральных демонов и бубликов-гоблинов. А могло бы и в нашем. Более того: одно не исключает другого.

Побеждённый непобедим.

К. Понедельник

И долго я стоял у речки,

И долго думал, сняв очки:

«Какие странные

Дощечки

И непонятные

Крючки!»

Д. Хармс

Глава 1. Зверь из ямы

1

Рен Штиллер, ключник, возвратившийся из обязательного для его цеха кругосветного путешествия, вежливо постучался в ворота столицы, города Лена Игел.

Широкие Тролльи Ворота сразу, без размышлений, отворились, и Рен облегчённо выдохнул. Лена оказалась не против, старая ведьма! Значит, там, внутри, в городе из плоти мёртвой колдуньи, неустанно следящей за своим последним великим творением, для молодого мастера имелось жильё. Хорошо бы не подвал. Пусть маленькая, но уютная комната с балконом или с видом на Запретные Воды… Ладно, не всё сразу. Со временем надо будет поколдовать в этом направлении. Ключник оставил Вокзал за спиной, шагнул внутрь, и ворота, не нуждающиеся в охране, захлопнулись.

Вряд ли кому-то ещё сегодня удастся провернуть подобный фокус. Торговый люд пользовался Зрячей Дверью, расположенной ближе к пристани. Там их видел Глаз Государя, можно было с порога уплатить пошлины, передать сообщение, оставить товар под присмотром. Родичей ленаигелские встречали у ворот, заботливо удерживая двери, чтоб те не поддали по копчику. Мастеровые прикладывали к стене, серой и шершавой, как кость, свои цеховые перстни. У Штиллера тоже был такой. Собственно, так ему и стоило поступить: приложить и войти. Но нельзя же было не испытать судьбу! Постучи, рассказывали люди, и ведьма слегка пробудится от своего смертного сна, и примет решение: позволить пришельцу распоряжаться частью её плоти или отказать.

Чем же ему, новоиспечённому ключнику, удалось заинтересовать Лену Игел? Хорошо, если его не приняли за кого-нибудь другого…

Гость с нервно подёргивающимся ртом, предполагая у себя на лице доброжелательную улыбку, крепко сжал сумку с бесценными инструментами. Он пересёк пустующую в тот день базарную площадь, зашагал вверх по улице, названия которой не запомнил, на ходу превращаясь в жителя столицы. Куда идти прежде всего? На легендарную Треугольную Площадь с дворцами и особняками Островитян? Над косыми, похожими на сцепленные пальцы, крышами их было видно издалека в мягком закатном сиянии. Чудеса древности больше не напоминали пряничные домики: они подавляли, наводили на мысли об окаменевших чудовищах. Хотелось приблизиться к тёмным гигантам медленно, благоговейно, рассмотреть внимательно и представить себе, как эти шедевры зародились и росли. В Подмостье, весёлый квартал над водой, стоило сходить, когда в карманах вновь заведётся плотва: путешествие совершенно истощило запасы наличности, оставалось немного на ужин и сон. «Именно о них стоит позаботиться», — ненавидя сам себя за унылую практичность, решил ключник.

И немедленно оказался в трактире «Слепая рыба». Если не обманывали бродяги в Приводье и в Сухоземе, это местечко само по себе заслуживало статуса столичной достопримечательности. Тут назначали неформальные встречи мастера всевозможных гильдий — как признанных, так и незаконных. Еду подавали недорогую, вкусную и разнообразную. Порой даже редкие дары Вод. Владели таверной Ларс и его невидимая спутница Ребекка. Рассказывали: только засидишься в «Рыбе» — и туда заглянет вор, разоривший вашу фамильную сокровищницу, или незнакомка, навещающая во сне, сбежавший должник или сам Король со свитой. Штиллер, хоть и повидал мир, но в пути почти не поднимал глаз от инструментов, заковыристых замков и редких ключей. А в «Рыбу» зашёл — сам не понял, зачем. За чудом, что ли. Чтобы услышать: «Вот наконец-то и ты!»

Дверь в таверну он попытался распахнуть с самоуверенным видом повидавшего мир бродяги. Но, поборовшись с медной ручкой в виде щучьей головы, сообразил: тянуть, а не толкать — и возник на пороге, скорее, как одержавший нежданную победу.

Перед немногочисленными посетителями предстал молодой приезжий невысокого роста, темноволосый и по-провинциальному коротко стриженный. Его правильные, непримечательные черты лица располагали к доверию — или свидетельствовали о том, что их обладатель сам склонен беспричинно доверять людям. Тёплая потрёпанная куртка без капюшона, штаны без модной вышивки, старые рыбачьи сапоги убеждали, что приезжий вырос на Побережье и привык не к роскоши, а к непритязательному удобству. Впрочем, цеховая сумка на плече — дорогая, серая с зелёным тиснением — позволяла предположить, что плотва в карманах гостя всё-таки водится.

Выдающейся оказалась только улыбка новоприбывшего. Когда и без того широкий рот его безо всякой видимой причины разъехался в стороны, показывая здоровые зубы, весёлые глаза прищурились, на подбородке обозначилась детская ямка — всё круглое лицо гостя выразило замечательное удовольствие. Такие умиротворённые физиономии встречались, кажется, только у старомирских храмовых зверей. «Да и у тебя тоже всё в порядке! Правда-правда!» — убеждала такая улыбка.

Чужака охотно поприветствовали, но приглашать за свой стол не торопились. Такой до неприличия радостный тип мог оказаться и ночеградским мошеником, торговцем шушунами.

Получив ароматную дымящуюся тарелку легендарной ухи, избавляющей от усталости, душевных ран и некоторых проклятий, Штиллер выбрал угловой стол с самым лучшим обзором. И предоставил желудку право знакомиться с чудесами столицы, пока ноги отдыхали под лавкой на брошенном кем-то мешке.

— Что, мастер-ключник, всё Приводье объехал? — Ребекка, невидимая хозяйка, положила рядом с тарелкой ломоть свежего, тёплого хлеба. Рен кивнул, выражая восхищение повару, с опасной для жизни скоростью прихлёбывая суп.

— Так уж не торопись, на вторую тарелку у тебя ни плотвы в кармане, ни места в животе не хватит, — и прохладная призрачная рука похлопала гостя по плечу. Он вздрогнул, как дурак, и решил, что обидел трактирщицу. Но Ребекка только хмыкнула покровительственно и отошла, сразу забыв о госте.

В «Рыбу», ослепляя золотыми жилетками и самоцветами на сапогах, ввалилась толпа гномов-ювелиров из Города Ночь. Те были, несомненно, старыми знакомыми хозяев и сразу отправились в погреб выбирать вино. На жаровню метнулась вырезка медвервольфа.

Ларс всё это время сидел напротив одной гостьи, как бы невзначай загораживая её от входящих. Рен заметил: на пороге время от времени появлялись посетители, вытягивали шеи, толкали друг друга в бока, мотали головами и даже стряхивали пыль с рукавов, что вроде бы должно усмирять мелких бесов. И удалялись, тихонько притворив дверь.

Штиллер ел и пялился на гостью, виновницу всеобщего смятения. Ему вначале подумалось, что они встречались. Но этого, конечно, никак быть не могло.

Судя по вычурному наряду, модной змеиной коже в светлых волосах, дорогим перстням и редкой старомирской внешности без примеси нелюдской крови, дама принадлежала семье Островитян. Да что там, могла быть даже королевой инкогнито, будь его величество женат. Рен, потомственный ключник, ни с кем подобным дел не имел — пока, во-всяком случае. Он ещё сменит замки на Треугольной Площади и в каждой столичной гильдии! Тем не менее что-то в высокомерном, напряжённом лице женщины казалось знакомым и даже родным. Её хотелось обнять, как двоюродную тётку Агниссу. Вдруг гостья выглянула из-за сгорбленной спины трактирщика и подмигнула ему.

— Хей! — позвал насмешливый голос. — Иди сюда, молодой мастер. Погадаю!

— Оставь, Фенна, — услышал Рен мрачный, почти угрожающий ответ хозяина «Рыбы». — Паренёк — явно не тот, кто тебе нужен.

— Ларс, Ла-а-арс!.. — в пронзительном голосе гостьи зазвучали гнусные, непристойные интонации портовой гадалки, торгующейся с рыбаками о пророчестве на ночь. — Он может явиться кем угодно. Чем угодно. Он может дюжину дней спать у тебя под лавкой и таскать корки со стола, пока я не замечу.

«Мешок» резко шевельнулся под ногой ключника, так что тот чуть ложку не упустил. Рен аккуратно убрал ногу и ждал удобного момента, чтобы заглянуть под стол.

— Да, да, Фенна, мы, персонал, в неописуемом восторге от твоего дара ясно видеть остатки вчерашнего обеда в кишках! — проворчала невидимая Ребекка, грохнув перед пророчицей пузатой бутылкой вина и блюдом с сыром. Дама и бровью не повела. — А вот гостям не слишком по душе такая проницательность. Ты, считай, заведение на целую дневную выручку наказала: сегодня сюда никто носу не сунет. И завтра, если я что-нибудь понимаю в ленаигелских выпивохах. Народ надеялся, что тебя лет триста назад парализовало, оттого и новых пророчеств не слыхать! А ты тут, здоровёхонька, такая радость.

Триста лет! Штиллер решил, что ослышался.

— Сочтёмся, — качнув змеиными головами в платиновой копне волос, отвечала Фенна. — А ты, вижу, в добром здравии. Извини, нет, не вижу. Но легко прозреваю: о, эти морщины, бородавки на носу, усы, пигментные пятна… Фу, Ребекка, тебе сказочно повезло с невидимостью!

— Спорим, не угадаешь, с какой стороны я тебе по уху? — деловито предложила трактирщица, а «мешок» под столом у Штиллера тихонечко хихикнул. Ключник отсел в сторону, стараясь не привлекать внимания. У того, внизу, были свои, несомненно, благородные мотивы оставаться незамеченным.

Ларс тем временем приподнялся, медленно выпрямился, опершись руками на столешницу. Этого оказалось достаточно, чтобы положить конец сваре. Шарканье туфель Ребекки удалилось за стойку. Послышался стук кастрюль и хруст яблок, нарезаемых для сидра. Фенна тоже замолчала, достала из кошеля некий свёрток, развернула и углубилась в свои таинственные пророческие дела, не забывая крошить сыр и рассеянно отправлять в подведённый кармином рот изящные кусочки. Ларс некоторое время, нависнув над столом, наблюдал за течением перемирия. Не дождавшись драки, он пожал широкими, как у тролля, плечами и отошёл к жаровне, чтобы перевернуть мясо. Рен как раз расправился с ухой, поискал краюху, чтобы и её прикончить, но заметил, что его избавили от этой обязанности. Из-под стола высунулась грязная детская ручка с обгрызенными ногтями, пошуршала около тарелки и пропала. Вот так ясновидение! Штиллер быстро глянул под стол.

Там обнаружилась человеческая девочка лет восьми: тощая, с неопрятной кудлатой косицей, босая и в страннейшем наряде.

2

В Лена Игел нищих нет, знают все в Приводье. Относительно малоимущие люди встречались Штиллеру в деревнях Еремайе, в рыбацких сёлах, в Нижнем Михине, даже в Амао — городе богатом, драконьей вотчине. Но в столице он поверил бы скорее в лещей, торгующих сушёными гномами. Увязшим в долгах неожиданно доставалось небольшое наследство, сироты находили клады на чердаках, на разорившихся ремесленников сваливались дорогие заказы. Самый ленивый, переходя вброд Подмостье, вынимал из сапога костяную плотву, за которую на базаре давали не менее сотни монет. Домоседы давились золотом, невесть как оказавшимся на дне пивной кружки.

А между тем именно нищей, чудовищно обносившейся девчонка и выглядела. Её вязаное пальтишко сплошь покрывали узелки, стягивающие разорванные нитки. Словно некто отчаялся залатать худую ткань и старался по возможности скрутить торчащую гнилую бахрому, чтоб прикрыть дыры. Мрачное это было зрелище: и жалкое одеяние ребёнка, и весь его потерянный, горестный вид. Казалось, даже если вымыть и переодеть девочку, то стоит отвести от неё на мгновение взгляд — и кожу сама собой покроет грязь, а новое платье зарастёт узелками.

— Эй, — выговорил с трудом Рен, единственный сын своих родителей, не представляющий, как говорят с малышами, — ты прячешься? Или потерялась?

Девчонка помотала косицей туда-сюда и стала копаться в узелках, медленно сплетая их в некую сложную конструкцию.

— А что домой не идёшь? Отец с матерью, наверное, ищут, волнуются?

Опять головёнкой покачала. Нет, значит, не ищут.

— Хм… Что это они так? — совсем расстроился Рен. — Есть хочешь? — он подвинул к себе плошку с остатками похлёбки, запустил в неё ложку и обернулся к хозяину «Рыбы». — Эм-м… Ларс! Мне бы ещё бы одну краюху, на донышке поскрести.

Трактирщик подошёл поближе, вздыхая в ожидании неприятностей, и тоже заглянул под стол.

— А! — удивился он, явно обнаружив совсем не то, что опасался увидеть. — Ненка! Брысь отсюда! Сеструха заругается, что ты сюда одна ходишь. Знаешь, какой народ у меня бывает? А что я матери твоей обещал, помнишь? Давай, хоп-хоп домой, пока я добрый, а то за шкварник вынесу.

Ненка уставилась вверх из-под стола, округлила рот и принялась тоненько всхлипывать, что обещало вскоре перерасти в драматический рёв. Ключник решил, что с него хватит.

— Так, — он ловко, как настоящие мастера достают застрявший в замке обломок ключа, выудил девчонку из укрытия. — Слушай, что будет. Я тебя провожу домой и с сестрой побеседую, чтоб не ругалась. Хлеба тоже прихватим, раз дядя Ларс добрый. — Рен, сам себе удивляясь, свирепо уставился на трактирщика. Тот кивнул, глядя на гостя с недоверием и тревогой.

— Нет! — вдруг заговорила Ненка высоким уверенным голоском. — Не пойду домой! Мерре пропала, как мама с папой. Страшно дома теперь. Там Родигер вонючий сидит! С зубами. А мне узелки уже некуда завязывать! — и малышка, оттолкнув руку Штиллера, опять хмуро полезла под стол.

— Ах, это Родигер. Прекрасно, — едко и обречённо высказался Ларс. — Малышни не пожалел, — и трактирщик отошёл, будто сидящая под столом девчонка его больше не интересовала.

— Ну и что, что Родигер? — сердито поинтересовался Штиллер, ни шушуна не понимавший в местной политике. Ясно, что названный тип — не торговец цветами и пряниками. Но по-настоящему серьёзные разбойники, кажется, не имеют дела с бедными маленькими девочками. Что возьмёшь с сиротки?

— Идём, по дороге расскажешь, заодно и покажешь, где живёшь. Не сидеть же тебе в кабаке под столом. Есть у человека дом, значит, там ему и жить! Ты вот — человек или гоблин какой?

Ненка обиженно фыркнула, а в пустоте над ней громко рассмеялась Ребекка. И невидимая трактирщица сунула девочке в руку небольшую единорожью колбаску. Гоблинами в Лена Игел (да и везде) называли оживающие предметы. Случай редкий, но не совсем уж невероятный. По мнению знатоков, происходило это из-за оговорок в заклинаниях, а порой и само по себе, просто так, ни от чего. Если поношенные сапоги стали жаловаться на судьбу, они — гоблины. Назвать этим словом человека — предположить, что он глупая говорящая табуретка.

— Нет, ты умный ребёнок, — авторитетно убеждал Штиллер, снова выуживая Ненку из-под стола. — Давай посмотрим, что дядя Штиллер (это я!) сможет сделать с зубастым… Рудигером или как его. Может, убежит, если я ему свои зубы покажу, — и ключник оскалился грозно, как мог.

Трактирщик уставился на обоих, разинув рот в изумлении, а Фенна уже некоторое время беззвучно колотилась лбом о столешницу, рыдая от смеха. Похоже, дебют Рена в столице имел успех.

Чтобы открыть мастерскую, у Рена попросту не хватало плотвы. Тех самых монеток из черепов ночеградских рыб — платёжного средства по всему населённому Новомиру. В Михине у ключника имелись кое-какие сбережения, в основном, в «глазках». Но те после неурожаев в Невере и отмены еремайской ярмарки катастрофически обесценились. Мастер Смо Риште, «Отворяющий Пути», как старик сам себя с чудовищным пафосом приказывал величать, предложил земляку решение этой типичной для молодого специалиста проблемы.

Глава Гильдии Ключников принял Штиллера у себя дома в Михине. «В столице, как стало известно, пропадают люди, — Смо послал неопытному коллеге многозначительный взгляд. — А значит, остаётся много пустых домов. Понимаешь, в чём опасность неправильно запертого жилья?» Рен сперва обиделся, как ребёнок: за идиота его держат, что ли? А потом осознал невысказанную часть Задания. «Эти дома надлежит запереть, как следует! — приказал Смо. — Причём ещё до холодов. Зимой из подвала лезет такое, с каким мне и самому встречаться желания нет». Риште носил накладную бороду и был напыщенным, толстым гномом. Но при всём этом — непревзойдённым Мастером. Вроде бы именно он в начальные времена запечатал Новомир, сотворённый Вёллем Маленьким, — да так, что ни трещины, ни шва. Как миры запечатываются, Рен ни малейшего понятия не имел. А потому учтиво поклонился и поклялся успеть до морозов. Вознаграждение обещало быть королевским.

И вот пожалуйста, прямо с порога Штиллеру подвернулся заброшенный дом. Потенциально заброшенный. В нём Рудигер сидит. С зубами. «Не нравятся мне они, — размышлял ключник, отсчитывая плотву в кармане, чтоб не позориться, выкладывая мелочь на стол. — Особенные такие зубы. С другой стороны: и что? Не хвост, не рога». И Штиллер, будто бы спасать сироток было для него делом привычным, подхватил сумку с инструментом, махнул Ненке, мол, «за мной!» — и двинулся к выходу.

— Погоди, парень… Он же нездешний, что вы, как язык проглотили! — раздался у него над ухом напряжённый голос Ребекки. — Стой, как тебя…

— Рен Штиллер, — ответил ключник с наигранной беззаботностью. Девочка крутилась сбоку, мотая узелками. Ноги у неё мёрзнут, наверное. Первым делом, как войдём в дом, обувку какую-нибудь поискать.

— Тебе совсем не интересно, кто такой Родигер? — с расстановкой, пытаясь поймать взгляд гостя, уточнил Ларс. Рен чуть не задал вопрос, которого от него ожидали. Но запрет на сбор избыточной информации, один из основных законов ремесла, остановил его.

— Пока не слишком, — соврал Штиллер. — Отведу девочку домой, вернусь — и побеседуем о нём. Не найдётся ли у вас комнаты на первое время? Скажем, на месяц?

Ларс обернулся к пророчице. Фенна, подчёркнуто не обращая внимания, склонилась над расписным свёртком. Осторожные, неуверенные движения её пальцев напомнили Штиллеру древнюю бабку-вязальщицу, мамину тётку. Вдруг он поверил, что гадалке в самом деле триста лет. Трактирщик кивнул и пошёл прочь, подхватил и спас подгорающее мясо. Из погреба шумно повалили повеселевшие гномы, в воздухе замелькали кружки, ножи и дымящиеся блюда. Сквозь поднявшийся гам Рен услышал обращённое к нему бормотание трактирщика:

— Заходи-заходи, парень! Если сегодня до полуночи явишься, будет тебе постель, горячая вода по утрам, завтрак — всё за три плотвы в сутки.

— Подойдёт, — степенно ответил Рен, мысленно переводя столичную плотву на привычные еремайские глазки. — Разрешите, я оставлю тут сумку с инструментами?

— Я за нею присмотрю, — руки вездесущей Ребекки забрали оттягивающую плечо дорожную торбу. Та воспарила над лестницей за стойкой и пропала. Ларс проводил сумку взглядом и буркнул загадочно:

— Может, и правда, он.

Ответа ясновидящей ключник ждать не стал. Он подтолкнул девочку к двери (гнусные узелки оцарапали ладонь), и оба торопливо выскочили из «Рыбы», словно копчёные лещи за ними гнались. Штиллер, к сожалению, успел услышать Ребеккино: «До весны предлагаю приберечь вещички, а потом можно и на Мокрую Ярмарку отвезти».

3

— Веди! — бодро приказал Рен малышке.

Та увлечённо схватила ключника за палец и потащила вверх по узкой улице. Штиллер вертел головой, пытаясь рассмотреть на бегу удивительную, ни на что не похожую архитектуру города мёртвой ведьмы. Древняя чародейка Лена Игел была, говорят, задолго до своей метаморфозы больна или безумна. И теперь неустанно следила за порядком — на свой причудливый лад.

Дома не требовали ремонта, каналы очищались, народ послушных крыс контролировал рождаемость (хотелось бы надеяться, только свою). Вьюнки, оплетающие стены, благоухали и цвели с ранней весны до холодов буйно, роскошно, как больше нигде в Приводье. Кое-где, правда, попадались зыбучие травы, ядовитые фонтаны и дома-хищники, в сумерках прячущиеся под мостовую. Но внимательному, осторожному путешественнику легко было распознать подобные детские ловушки.

Штиллер причислял себя к осторожным и внимательным.

Нужно заметить, что покойная Лена о комфорте и безопасности имела особенное представление… а может, забыла о таких мелочах с тех пор, как умерла. Поэтому от воров и разбойников город охраняла гвардия, боевые маги. Конечно, королевское войско занималось в первую очередь серьёзными несчастьями вроде нападений запретноводных чудовищ на рыбацкий квартал. Или «сапфировой чумой» — проклятьем, разоряющим столичных ювелиров. О личной безопасности горожанам приходилось заботиться самостоятельно. Штиллер и Ненка взбирались по улицам и каменным ступеням выше и выше. Физиономии прохожих нравились ключнику всё меньше.

То и дело мимо, обдавая непереносимым духом чеснока и солярки, расхаживали железнодорожные тролли, аж по двое в ряд, так что приходилось вжиматься в стенку, чтобы не быть раздавленным и не перемазаться. Вскоре Штиллеру стало казаться, что он из цемента, носит рога и работает машинистом. В Михине тролли получали редуцирующий амулет сразу на воротах, и Рен считал это правильным. Данью уважения к местным жителям. Если бы он, например, получил приглашение в Депо, тайное троллье поселение, то загодя обзавёлся бы увеличительными чарами. Не потому, что боялся бы остаться незамеченным, а из вежливости.

Ещё хуже были коты. Штиллер слышал о кошачьей интервенции в Лена Игел, но масштабов «котострофы» себе не представлял. Купцы из столицы жаловались на хулиганских зверей-телепатов, плюющих на приличия со своего маленького роста. Но Рену нравились пушистые мохнолапы. Теперь же с ним то и дело сталкивались, почти сбивая с ног, вместо извинений вызывающе поблёскивая глазами, поджарые, гладкие (бритые?) котяры. Некоторые — с медальонами, перехватывающими тощее пузо. Выкрашенные оранжевым, а то и ядовито-зелёным. Складывалось впечатление, что коты нарочно кидались под ноги, стоило подумать об их дикой несуразности. Несколько раз Штиллера и Ненку разъединяли. Наконец малышка отпустила руку ключника и бежала впереди, подпрыгивая и почти не оглядываясь.

Обычные ленаигелские жители на глаза попадались тоже. Но из-за странной моды на плащи принцев-вампиров из Города Ночь не очень-то располагали к доверию. Порой мимо прошмыгивал целитель в аккуратной зелёной мантии и традиционной старомирской шапочке-коробочке. Взгляд отдыхал на нём: похоже, везде, даже во Внешнем Пустоземе, доктора и их помощники выглядят именно так.

Но больше всего поражали не постройки или горожане, а яблони. Штиллер ни разу прежде не встречал этих редких растений и полагал, что им в Новомире выжить не удалось.

И вдруг увидел, проходя мимо, и не поверил глазам. Но отмечал их по пути, вспоминал описания, картинки, рассказы матери и постепенно убеждался: да, это старомирские яблони. На каждом углу. Рассказать в Михине — в нос харкнут и брехуном погонять до старости будут. Яркие спелые плоды назывались «яблонки». Надо обязательно рассмотреть поближе. Интересно, их разрешается рвать и есть?

Рен с трудом вспомнил о своей миссии, отвернулся от удивительного дерева и понял, что потерял свою спутницу. Он встревоженно перешёл на неловкий галоп и сразу заметил Ненку. Вокруг девчушки столпились какие-то безликие серые тени, но прикоснувшись к узелкам, отпрянули и сгинули в переулке.

— Далеко ещё? — спросил ключник, подходя и позорно отдуваясь. Крутые улицы напоминали о невыполненном обещании отцу. А именно: не реже раза в двое суток тренироваться в фехтовании.

— Не-а, недалеко, — буркнула Ненка, вытянула шею в направлении переулка, но тот уже опустел. Девочка ухмыльнулась с гордостью победителя ночных кошмаров. — Тут, за углом.

— Ты… три поворота назад… говорила… «за углом», — Рен остановился у статуи каменного вепря с топориком в боку, отдыхая на ступеньках чьей-то лавки. Ага, тут жил мясник. Ныне дом пустовал. Лавка была заперта «неправильно».

Ненка ждала, ковыряя мостовую голой пяткой, потом подошла поближе. Она не запыхалась и успела сплести из шести мелких узелков на подоле один, но массивный, напоминающий корабельный канат.

— Это кто были такие? — спросил Рен, мотнув подбородком в направлении переулка. Девочка пожала плечами и не ответила, только улыбнулась и высунула небольшой розовый язык лопаточкой в универсальном жесте презрения.

— Расскажи про сестру, про родителей. Куда все подевались? — попросил Штиллер, покопался по карманам и сообразил, что оставил фляжку с водой в сумке.

Ненка вздохнула, присела на ступеньку.

— Мерре недавно пропала, а мама с папой — давно. Они садовники были. У нас и сейчас очень красивый сад и самые вкусные яблочки. Мерре их продаёт… продавала, пока мы родителей ждали. А потом в саду из ямы полезло страшное, чёрное, — девочка вздрогнула и снова взялась за узелки. Рен, не раздумывая, накрыл её ладошку своей и остановил это бесконечное чудовищное рукоделие.

— Тут пришёл Родигер, — продолжила Ненка, вздыхая, как пожилая гномка над сыном, подавшимся в бродячие актёры, — порычал на эту страховину в яме, она и спряталась. Мерре его благодарила, благодарила! Яблочный пирог испекла. А куда ему пирог? В ухо?! — и Ненка ткнула пальцем в крепко стиснутые губы.

Штиллер хихикнул от неожиданности, но малышка оставалась не по возрасту серьёзной.

— Мы его потом сами съели.

— Родигера?

— Нет, пирог. Ты смешной, — произнесла девочка строго. — Это Родигер показал, как узелки вязать.

— Зачем? — поморщился Штиллер, хрустя плечами поочерёдно.

— Чтоб ничего не случалось! — нетерпеливо объявила Ненка. — Ничегошеньки-чего. Ни проклятий, ни злых чудищ, ни чёрного рогатого из ямищи.

— Хм. И помогает? — скептически уточнил Рен, увлекаемый вверх по улице.

Та вскоре закончилась тупиком, красивым двухэтажным домом из винно-красного камня. Такой редко встретишь в бледно-серой столице, городе оттенка обескровленной плоти. Ключник лишь скользнул глазами по широкой окованной двери. Он убеждал упрямую Ненку:

— Уже столько всего случилось! Мерре пропала, в дом страшно заходить, из ямы, небось, снова что-то лезет, так? — Девочка кивнула. Штиллер вдруг заметил, что они больше никуда не идут.

— Это что тут такое? А? Никакого сада с яблонками и чудищами не видать. Ты меня куда привела, мелочь?

— К наёмникам, — Ненка показала цеховой знак на арке. Гильдия выбрала простой и понятный символ: плотву в лучах солнечного света. — Может, Бретта дома. Возьмём её с собой. Она нам в саду помогала, пока её в учение не взяли. Теперь палочками острыми швыряется.

Поддержка наёмницы могла оказаться не лишней.

— В учение, говоришь? Сколько лет твоей Бретте? Двенадцать?

— Больше! — гордо заявила Ненка и тихонько стукнула кольцом в медную пластину. Звука толком и не получилось, но устройство снабдили, вероятно, дополнительным алармом. Дверь сразу распахнулась, как от тролльего пинка.

4

— Приветствую вас, милостивые государи мои, на пороге прославленной Гильдии Наёмников!

Штиллер ошарашенно молчал, его спутница тоже. Из проёма глядел субъект пожилой, толстенький, невысокий, пёстро и многослойно одетый, похожий на безумную рыбу, а не на боевого мага. Кроме того, этот тип вещал! Не разговаривал, как люди, а именно декламировал. Оставалось изо всех сил надеяться, что всё это шутка.

— Вы пришли, несомненно, чтобы встретить удивительного мастера Ю! Нет, нет! — это была реплика Штиллера, но тот упустил возможность произнести её. — Увидеть мудреца не так просто! Сначала ответьте на вопрос. Вчера я купил на базаре хрюня: продавец клялся, что тот говорящий и способен повторить всё, что услышит. Но когда я принёс животное домой, тот не вымолвил ни слова и только почёсывался, хоть ему кричи, хоть песни пой. Против обманщиков у нас закон суров, поэтому потащил я хрюня назад на базар. Только плотву мне за него не вернули, потому что обмана никакого не было. Как это возможно, друзья мои?

Штиллер и сам не верил, что тратит время на подобную ерунду. Он скептически встретил торжествующий взгляд привратника.

— Хрюнь был глухой?

— Браво! — заорал толстяк. — Милости прошу! — и чуточку посторонился. Неуёмный восторг сиял на пухлой, розовой, скверно выбритой физиономии. Даже жаль было разочаровывать его.

— Нам бы Бретту. С Бреттой поговорить. Можно?

— Давайте попробуем, тогда и узнаем! — воодушевлённо предложил наёмник. — Бретта — это я, — привратник шагнул вперёд и обернулся юной светловолосой стриженой девушкой с агрессивным веснушчатым личиком. Дикий многослойный наряд остался неизменным. Штиллер сразу преисполнился уверенности, что, во-первых, завернись Бретта хоть в луковую шелуху, то и тогда смотрелась бы неотразимо. А во-вторых, появись она сразу без маскировки, ключник бы с ней определённо не заговорил.

Он припомнил, как нежности юных соседок чуть не испортили его репутацию отпрыска почтенного михинского семейства. Но для Рена и девчонок это представляло собой, скорее, восхитительную игру, и он охотно тратил личную магию, чтобы ни одну из них не сделать несчастной. Потом, в путешествии, ночеградки требовали непонятных вещей: ему следовало походить на вампира и дарить им гномьи диковинки. Еремайки подходящего возраста были поголовно замужними. Иногда статус подмастерья в пути, голодного и благодарного чужака, дарил Рену несколько случайных, ярких встреч. Он даже примерно представлял себе свою будущую супругу: милую, хозяйственную, надёжную. Разумеется, Штиллер слыхал и других, необычных дамах. О буролесских чародейках-охотницах, об одиноких демоницах Пустозема, поедающих память и молодость путешественников. О тех, кого компетентные люди не советовали подпускать ближе арбалетного выстрела.

Опасность Бретты была иного рода. Ключник с изумлением понял, что если наёмница потребует, чтобы он дал по уху Королю… придётся подчиниться.

— Бретта! — Ненка с восторгом обхватила наёмницу, почти полностью скрывшись в ворохе юбок и шалей. — Вот, он идёт маму-папу искать. И Мерре! Родигера из сада гнать. Пошли с нами!

— Я… — ключник лишился языка, услышав весь план Ненки целиком.

— Смело! — произнесла Бретта с уважением, и Рен решил разубедить её попозже. — Я-то, конечно, схожу посмотреть на эту великую битву. Может, даже поучаствовать, как пойдёт. Не могу отказать, когда зовут порезвиться! И знаю, что мне простят, если кому из Островитян горшок злоязычных лилий у ворот переверну. Но больше никто мешаться не станет, у наших с некромантами нейтралитет.

— Ладно, — а что ещё тут скажешь? По всему Приводью к цеху могильщиков относились именно так: избегая любых контактов. — Родигер — он тоже некромант?

— Тоже? — наёмница округлила свои зелёные, как весенний лист, глаза. — Он не «тоже», а «Тот Самый Некромант». Понимаешь? Или из Михина приехал?

Это было чересчур.

— Именно. Оттуда. Пошли, Ненка. Закончим с этим делом поскорее, у меня были кое-какие планы на сегодняшний вечер, — объявил Рен и отвернулся от наёмницы. Мастеру-ключнику не подобает выслушивать оскорбления от подмастерьев-головорезов, будь они даже симпатичными девчонками. А если она продолжит в том же духе, он, возможно, успеет наложить на её ротик «Печать Тет», и Бретта заговорит в следующий раз аж в будущем году. А не успеет, то получит дротик в глаз. Но обязательно попробует…

— Извини, — Бретта вдруг качнулась вперёд, оказалась совсем близко, разноцветные лоскутки и крошечные платочки обнаружились даже в волосах девушки. Он застыл, пока не понимая смысла этого манёвра, а наёмница закинула тонкую мускулистую руку ему за шею и быстро чмокнула Штиллера куда-то между носом и правым глазом. Ключник сразу простил всё сказанное — и то, что она наговорит в ближайшие пятьдесят лет.

— Идём! Тебя как звать? — наваждение закончилось. Бретта обернулась, затворяя за собой дверь и придирчиво разглядывая тучи над крышей гильдии, обещающие вскоре пролиться дождём.

— Меня? Ре… Рен Штиллер.

— Встречала я одного Штиллера, он в Амао переводчиком с драконьего работал при дворе. Не родня?

— Нет, наверное, нет. Мы все ключники михинские, потомственные, аж со времён Вёлля Маленького.

— Надо же, — удивилась Бретта неодобрительно. — Взломщики, что ли?

Штиллер хохотнул.

— Нет, не воры. Мы двери открываем, если ключи потеряны. И если двери нет, а войти обязательно нужно.

Девчонки заспешили вниз по улице. Штиллер последовал за ними.

— Как это — если двери нет? — полюбопытствовала Ненка.

— Ну… нарисуешь мне дверь на камне — я её открою. Сможешь войти. Тут, конечно, имеется много всяких «если».

— Конечно-конечно, — ехидно заметила Бретта, не сбавляя шагу, — маленькие шустренькие «если», помогающие ключнику от работы увиливать?

— Вроде того, — не желая углубляться в тайны мастерства, уступил Штиллер. Специально провоцирует, что ли? Неужто он ей тоже понравился? — А ещё мы, конечно, запираем двери.

— От сквозняков?

Ах ты ж, лещ-косорот!

— Именно так. И от нечисти голодной, злой, что в пустых домах заводится.

— Узелки на замках завязываешь? — тоненьким испуганным голосом уточнила Ненка.

— Почему… а, узелки! — вспомнил Рен, бросив взгляд на изуродованную одёжку. — Нет, мы, ключники, больше словом и железом работаем, иногда камешками, инструментами подходящими. В эти верёвки колючие я, если честно, не верю.

— А Мерре верит. Знаешь, они по правде немножечко помогают, эти узелочки, — Ненка солидно покивала. — Как мама с папой пропали, Мерре всего-всего боялась. Как ветер в окошко стукнет, как шушун под печкой загремит — аж под одеяло забивалась и днями не вылезала. И меня из дому не выпускала. А когда я заболела той весной — сильно болела, есть не могла, а соседи все посъехали, некому помочь, надо лекаря звать, так Мерре весь день у дверей простояла, так и не смогла меня оставить.

Всё это девочка выговорила на одном дыхании, ровно, словно рассказывая о повседневных вещах, вроде непогоды или котов. Штиллер постепенно погружался в чужую страшную сказку, какие охотно слушаешь поздним вечером у камина, зная, что всё закончится хорошо.

— Боялась, — объяснила Ненка, — что вернётся, а меня нет. И не было никогда. А как Родигер научил узелки вязать, всё полегче стало. Мерре снова стала яблоки продавать. Не «яблонки», а я-блоки, понял? Мы хоть хлеба поели.

Они свернули в переулок, потом в другой, пробираясь между пустыми, нехорошими домами со слепыми и тёмными окнами, мимо которых даже идти было неприятно. Ни следа не отпечаталось в пыли на пороге, и всё же внутри слышались шорохи и шаги больших существ. Оттуда, из темноты, выглядывали опасные, злые, голодные глаза. Поэтому Рен с малышкой и наёмницей незаметно для самих себя всё ускоряли шаг и уже почти бежали по извилистым переулкам. Совсем перестали встречаться люди, редкие коты проскальзывали мимо, как тени. То и дело приходилось нырять под арки, в полную темноту. Но на той стороне возникал то кусок вечернего неба в рваных тучах, то заботливо привязанная к забору деревянная лошадка, то бесшумный фонтан с чистой водой — маленькие чудеса, помогающие идти вперёд. Пройденный путь становился всё длинней, поворот назад — всё бессмысленней.

Потом Штиллер поймал себя на мысли, что приключение вполне может оказаться ловушкой. Этакой примитивной, сделанной своими руками, из начального курса обучения ключников. Ловушкой, в которую лезешь сам, чтобы проверить, сможешь ли освободиться. Желудок михинца заблудился и мучительно искал выход наружу где-то между лопатками.

«С узелками как раз понятно, это довольно простой фокус, — думал он. — Рыбаки не ходят в море при полной луне, не то Бледная Дева позовёт на дно. Повитухи расплетают женщинам косы, чтоб роды были несложными. Погонщики бугоев, болотных демонов, ни в коем случае не станут использовать в присутствии всего стада слов на букву «О». Все эти меры предосторожности побеждают страх, но не его причину. Если пренебречь ими, люди будут уверены, что сделали недостаточно, чтобы победить силы зла. Узелки — это местный некромантский фольклор».

— Кхм, рано темнеет здесь! — нарушил молчание Рен нарочито невозмутимо, хоть голос и подвёл его в начале фразы.

«Темнеет» Бретта услышала и обернулась укоризненно: что шумишь? Неподвижные дома и угрожающе замершие яблони, несмотря на раннюю осень уже лишённые листвы, казалось, прислушивались и готовились к расправе, ждали подходящего момента, чтобы… Рен понятия не имел, чего ждать от порождений мёртвой ведьмы.

— Пришли, — прошептала Ненка.

5

Впереди чернел высокий редкий забор с аркой без ворот. В ней виднелся скупо освещённый огромный, дичающий, очень старый сад. Яблони одного сорта и роста, похожие, как сёстры, соседствовали с клёнами, дубами, вишнями и другими старомирскими деревьями. Ствол примерно каждого десятого, зачарованный, светился в сумерках. Прямо за входом стоял невысокий дом, сараюшка, слишком маленький для людской семьи с детьми. Садовники бывали порой настоящими одержимыми, не нуждающимися вообще ни в каком людском жилье. Широкий старый пень вполне мог служить им постелью. Профессиональное чудачество! Ключникам не составляло труда в пути переночевать в собственной торбе, а рыбаки Запретных вод нередко отдыхали под водой. Ничего особенного.

Внутри обнаружилась крошечная комната с очагом, столом, стульями и постелью. Был виден проход в другую, ещё меньшую — кладовку, полную одеял и самодельных кукол. Где родители хранили свои запасы, утварь и одежду? Вероятно, на деревьях. «Жили непонятно как. А потом сбежали и детей бросили», — рассердился на незнакомых садовников Рен, осознавая, что, скорее всего, не прав.

— Где же этот тип с зубами? — спросил он, раздумывая, какой из мелких карманных инструментов мог бы в случае чего послужить оружием. Сама мысль о том, что придётся кого-либо протыкать, скажем, серебряной отмычкой Рей-Мо из Города Ночь, казалась нелепой, кощунственной.

— Не знаю. Ушёл, что ли? — пожала плечами Ненка.

Бретта прошла по комнате, прикасаясь к светильникам. Те уютно замерцали. На столе обнаружилась горка великолепных яблок — крупных, глянцевых, краснобоких, без единого пятнышка. Каждый схватил себе по паре и захрустел. Рен блаженно ухмыльнулся: старая дохлая колдунья Лена просто не смогла бы сотворить такое совершенство. Это было, наверное, личное волшебство Ненкиной семьи.

— У папы с мамой тоже из ямы что-то лезло? — полюбопытствовал ключник.

— Нет! — сердито фыркнула малышка. — И ничего не полезло бы, если бы они не пропали.

— Если б да кабы во рту выросли… — начала Бретта насмешливо.

— Гробы, — мрачно закончила Ненка. — Так Родигер говорит.

— Весёлый он дядька, я сразу заметил, — Штиллер присел за стол и стал катать яблоко из ладони в ладонь. Ему казалось, что эти волшебные кругляши способны на большее, чем просто быть съеденными, нужно просто испытать их. — Знаешь, насколько я могу судить, если это ваше пугало Родигер хоть что-то говорит, значит, с ним можно беседовать, Спорить, вразумлять. Истинно страшные вещи бьют без предупреждения, с ними перемирия не заключишь.

— Например? — уточнила Бретта.

— Скажем, шизофрения, — на Штиллера уставилось две пары изумлённых глаз, — или оомекский наоборотец. Испугаться наоборотца — нормально.

— Бояться глупо! — безапелляционно объявила наёмница. — Действовать надо. Бить. Или убегать. И возвращаться в хорошей компании.

— Да я не про такое. Возьмём шушунов…

— Буэ, шушуны, не надо мне, бери сам! — Бретта торопливо смахнула воображаемую пыль с рукавов, как делали суеверные прачки, отгоняющие призрачных рыб.

Ненка захихикала.

— Грязная мелочь, — наёмница вздрогнула и подобрала ноги в мягких сапожках, добротных, но знавших лучшие времена.

— Ага, — улыбнулся и Рен, — моя бабка никогда бы не заснула в доме, где завелись шушуны. Они, говорят, переносят чесотку. Увидеть шушуна вечером — к неудаче в игре, а поутру — к зубной боли…

— Шушуны съедят твои сны, — вспомнила Ненка.

— Точно! Они, говорят, ещё пьют кровь новорожденных, высасывая её из пяток, — он заметил, что Ненка закивала: тоже слышала. — Поэтому детям пеленают ножки. Шушуны омерзительны, этакие куколки без глаз. А на самом деле эти малыши совершенно безвредны, «видят» всей кожей гораздо лучше нас. Мне, например, смешон и тот, кто при виде шушуна визжит да на стол лезет, и тот, кто за ними с метлой гоняется. А ты как, Бретта, бьёшь али за подмогой бежишь?

Бретта сумрачно повела носом, послала загадочный взгляд, означавший, видимо: «Стань шушуном — узнаешь».

— Тебе проще, ты превращаться умеешь, — вспомнил Рен толстяка и глухого хрюня. — Как ты это делаешь, кстати? Или от рождения полиморф?

— Сам полимор. Кто такой вообще? — девушка вгрызлась в яблоко.

Штиллер наблюдал, как она расправляется с глянцевым бочком и был счастлив непонятно отчего.

— Меняющий внешность, перевёртыш, — пояснил он.

— Нет, — помотала головой наёмница, — это всё гостевые ворота Гильдии. Они заколдованы так, чтобы не узнать, с кем говоришь. А, ясно, ты думал, я превращусь в бугоя или в Морскую Змею и всех спасу? Хе-хе… Твоя очередь. Рассказывай, зачем ты-то ввязался в это пропащее дело? Я, например, сестрёнки её, Мерре, лучшая подруга, родители их меня подкармливали, когда… Когда голодная была. А ты тут какой выгоды ищешь? По-ключниковски тебе разумнее было бы оставить всё, как есть. Дом с жильцами не запрёшь, за него тебе не заплатят, правду говорю?

— Не заплатят, точно, — Рен потёр лоб. — Что же теперь делать? Придётся, видимо, обойтись без вознаграждения и ложиться спать голодным.

«Почему я здесь, в опасном соседстве с чудовищем из ямы? Как вообще люди принимают решения, что делать дальше?..

Разумный человек остался бы, вероятно, в трактире, разведал обстановку, выяснил, кто в столице профессионально спасает сироток… Храм Морской Змеи, наверное. Наградили бы ещё за духовные заслуги. Брось, ты же прекрасно понимаешь, что не смог бы оставить дитя сидеть под столом. Нельзя жить дальше после этого. Так что ты просто позаботился, чтобы не пришлось возвращаться к столу и доставать из-под него малышку. Позже её там, чего доброго, не оказалось бы. Ничего ужаснее и придумать невозможно. Этот стол будет следовать за тобой неосязаемо всю жизнь. В виде персонального призрака на четырёх дубовых ножках».

Объяснить эту мысль было непросто, и ключник промолчал. Бретта пожала плечами.

— Дело твоё. Держи при себе свои секреты. Обычно и мне чужие дела побоку, просто хочется примерно себе представить, насколько далеко ты планируешь пойти, чтобы вот этой девочке помочь.

— Понятия не имею, — признался Штиллер.

— Честный, — выдохнула Бретта. — Буду иметь в виду. Ненка, где у вас чайник? Чаю заварим, что-то у вас изо всех углов дует.

— Осень, — посетовала Ненка. Казалось, она сейчас пожалуется на ревматизм и ломоту в пояснице. — А чай мы в саду заваривали с мамой, на костре в яме. Мы там всё варили: суп грибной, картоху, мама такие корешки из земли вызывала — м-м, вкуснота! А теперь в этой яме уже ничего хорошего нету. Провалилась, и чайник туда, и кастрюли. Всякое страшное, чёрное, рогатое оттуда смотрит, даже днём. Мы с тех пор, как одни остались, ни разу даже горячего не варили.

— Как же родители пропали? — снова спросил Штиллер. История садовников казалась ему почему-то очень важной. Он больше не оглядывался на крошечное тёмное окошко и не думал, как ночь незаметно подползает к порогу. Тепло садовничьего дома, свет и ответственность за сидящих напротив девочек позволяли чувствовать себя необъяснимо сильным и спокойным.

— Могу и рассказать, — предложила Бретта. — Я сама тоже приезжая, из Еремайе. Но здешние говорят, этот сад был вдвое меньше до того, как садовники тут поселились. А потом яблони пришли следом, аж из самого Буролесья. Констант давал мне почитать… Ты читать умеешь? Не обижайся, откуда мне знать-то? И хорошо, что умеешь! Обязательно зайди в лавку «Книга Судьбы», там демон сидит… Увидишь! Так вот: я читала, что яблони в наших краях не бывают, потому что здесь чёл нет.

— Каких чёл?

— Чёлы, Рен, это такое маленькое летающее шушуньё. Наши чародеи их истребили, а за Бурым Лесом чёл разводят, там и яблонь хватает. Чёлы с дерева на дерево летают, превращают весенние цветы в яблоки. А родители Ненки с деревьями договорились и без чёл. Как те заплодоносили, остались столичные лекари без работы. Тех, кто по дороге домой срывал себе яблочко на ужин, никакая хворь не брала. Царапины и даже укусы вурдалачьи заживали в считанные часы. Урожай стали продавать в Невер и дальше по Приводью. Речной народ выменивал яблоки на потерянные под водой драгоценности. У твоих папы с мамой, Ненка, был бы сейчас самый богатый дом в столице, единорожий выезд и бригада помощников-троллей, если бы им вдруг не приспичило на Остров.

Рен вздохнул. Он уже догадался.

7

Все серьёзные волшебники (и немало обычного любопытного народа) рано или поздно предпринимали попытку пересечь Воды и попасть на Остров. Обычно это заканчивалось фатально.

Остров — кусок суши где-то посреди Запретных Вод. Бытовало мнение, что там находилась то ли Школа высшего волшебства, то ли дом великих учителей Древности, эффекты от заклинаний которых воспринимались как буйство стихий или естественный ход вещей. Смерть, смена времён года, эпидемии, пожары, заболачивание водоёмов, нашествие неведомых существ и тому подобное являлось результатом взаимодействия или противоборства этих невообразимо могущественных созданий, островитян. Ещё рассказывали, что за водяной преградой бьёт некий Источник Магии, питающий чудеса. И если лично напиться из него, то… произойдут драматические перемены. От исполнения желаний до превращения в чудовище.

Врали, наверняка.

Беда в том, что Запретные Воды не пересечь на обычной лодке. И даже на необычной. Всё, что держится на воде, будь то пловец, предмет, шальная мысль, идёт ко дну примерно на расстоянии шести-семи тысяч гномьих прыжков от берега. Граница невидима, но ощутима. Чтобы понять, как она действует, каждый житель Приводья хоть раз в жизни да заплывал в «опасный» предел. Кое-кто из рисковых пловцов так и не вернулся, чтобы собрать лавры восхищения от сверстников и предостеречь младших братьев. Оставшиеся на берегу вырастали, становились опытными, скажем, ключниками. И со временем привыкали избегать всяческой сырости. Но и потом конструировали подзорные трубы, заглядывали в них всё дальше и дальше. Видели нечто похожее на таинственные башни в рассветном тумане. Вечерами наблюдатели рыдали в кабаке и клялись, что Остров — просто миф. Жрицы Храма Морской Змеи утверждали, что это — иносказание, воплощение людских несбыточных мечтаний о всемогуществе и бессмертии. «Островитянами» называли себя богатые и влиятельные семьи. Король назначал щедрые награды за постройку моста хотя бы на шаг за пределы Запрета.

Конечно, мосты возводили. Сотни нелепых конструкций украшали, точнее, уродовали гавани и дикие берега. Некоторые причудливые сооружения облюбовали парочки для романтических прогулок и признаний над бездной. Распадающиеся навесы пришлось сломать: они угрожали обрушиться и потопить рыбацкие лодки. То и дело с холмов стартовали дирижабли, планеры, а также самоуверенные летуны безо всякого снаряжения. Тех, кто благоразумно снижал скорость перед невидимой границей, успевали вытащить из воды. Маленького Штиллера больше интересовали попытки подкопов. Оказалось, все подземные тоннели, достигнув определённой длины, обрушивались и наполнялись водой.

Тем не менее, кое-кто побывал на Острове. Например, книготорговец по имени Констант Понедельник. Тому, правда, недоставало репутации человека честного. Главным образом, потому, что Понедельник человеком не был. Остров на его демоническом языке мог оказаться чем угодно.

Родители Ненки и Мерре решили попытать счастья на свой садовницкий лад.

— Они уговаривали деревья расти в Запретных Водах всё дальше и дальше от берега. С холма Лиода видно пару-тройку обломанных стволов, там пару лет назад ещё росла целая роща, — рассказывала Бретта. — Садовники поселились в древесных стволах на самой границе, заманивали растения всё дальше и дальше в глубину. Говорят, сам Король в лодке подплывал поближе, уговаривал обоих бросить эту безнадёжную и опасную ерунду, рассказывал про неудачные попытки пересечь воды в чреве китов и левиафанов. О детях напоминал… Одним грустным утром был шторм. Большинство деревьев вырвало с корнем и смыло, их вылавливали аж до Еремайе.

Супругов не нашли.

— Я люблю этот сад, — прозвучал незнакомый голос, пугающе-гулкий, нелюдской. — Деревья в нём обезумели, чёрные монстры лезут из-под земли. Великолепный рабочий кабинет для одинокого старого гробокопателя.

Рассказчица умолкла, будто ей заткнули рот.

На пороге стоял Родигер. Некромант не представился, но то, каким он был, как вёл себя, а главное, чудовищный, непереносимый запах гнилого мяса и разрытой земли, вонь, от которой слезились глаза, к горлу подкатывало и волоски на коже вставали дыбом, — всё это не оставляло места для сомнений.

8

Родигер оказался совсем не стариком, а мужчиной средних лет с телосложением бойца, с проницательным взглядом и ровной, вроде как сросшейся полоской неподвижного рта. «Говорил» он, как вся высшая нежить, с помощью «отдельной акустики», облекая мысль в колебания желаемого тембра и направляя их непосредственно в уши собеседников. Так речь некромантов получалась натуральнее и «живее», чем, например, у котов-телепатов. Рен тоже так умел, выучился ради развлечения, но пользоваться не любил. Мышечный спазм при этом ощущался в висках и нижней челюсти.

Ключник поймал себя на том, что не никак не испугается по-настоящему. Страх отделился от него и свернулся ручным зверьком где-то кармане.

— Не слишком хороший план, господин Родигер, если позволите мне высказаться, — ответил Штиллер некроманту благодушно, с видом знатока, отдавая себе отчёт, как нелепо это выглядит.

— Прошу, прошу, прямо-таки настаиваю, — подыграл тот.

Бретта, уже вскочившая с места, стоящая на одной ноге и сжимающая невесть откуда возникший букет высохших цветов в кулаке, покачнулась и плюхнулась обратно на стул. Глаза — размером с суповые тарелки в «Слепой рыбе».

— Я слыхал в путешествиях, что некроманты не злодеи, а, скорее, художники по мёртвой натуре, как Виллем Хе… то есть… — Рен прикусил язык.

— Виллем Хеда, хотели сказать. Замечательное и необычное воспитание вы получили, юноша. Любопытно, кто были ваши учителя, — монотонно, без тени заинтересованности произнёс собеседник. — К этой занимательной теме мы вернёмся позже. Итак, по-вашему, я художник. Что же мешает творить мой шедевр именно здесь?

— Де… — Рен прочистил горло, — дети тут живут. Зачем же сироток обижать?

Штиллеру показалось, что он выиграл пункт, хоть и сболтнул лишнего. Интерес к Старомиру проявляют только опасные чудаки, предупреждал отец. Можно без последствий быть чудаком безобидным, таких жалеют и берегут. Неплохо живётся и опасным хитрецам, их уважают. Но позволить себе и то, и другое способны только очень могущественные и бесстрашные люди. За головами таких посылают армии. Рен уже размышлял, как бы ловко продемонстрировать свою наивность, но оказалось, она проявляется спонтанно, без усилий, успевай только подсчитывать убытки.

Раздался пронзительный крик Ненки:

— Не сиротки! Мы не сиротки! До Острова далеко, немножко подождать надо, — теперь она по-настоящему плакала. — Ты Мерре обманул! Эти узелки ничегошеньки не помогают! — Ненка дёрнула один из уродливых свалявшихся «хвостов» на подоле. Узел оборвался.

Родигер слегка вздрогнул. Штиллер мог поклясться, что это так. Ненка стояла напротив, уперев кулачки в бока. Это выглядело и тревожно, и комично.

— Мерре боялась, что со мной беда случится, пока я дома одна, а она на базаре. А тут ещё эти ветки психованные в окна лезут, чудища по саду топают. Это твои лошади дохлые и собаки, сам наслал, наверное. Я говорила Мерре, что не боюсь: кинешь в них камнем, они с места стронутся и тихонечко в землю лезут. А сестра: вот папка вернётся — не простит, если мертвяки тебе ушки во сне обгрызут. И тут ты с узелками! Чем больше я их вязала, тем реже Мерре домой возвращалась.

Ненка топнула ножкой и обернулась к Бретте:

— Придёт, завяжет, другие проверит — и снова в сад, в яме сидеть. Раньше Мерре эту яму боялась. А тут сама прямо в грязюку страшную лезет и сидит, только голова наружу. И спит. Я зову, а она… прямо как мёртвая.

Холод пробрал Штиллера до костей. Он понял: в эту холодную осеннюю ночь там, в саду, в тёмной яме сидит живой человек по горло в грязи. Маленькая отчаявшаяся девочка. И непонятные чужие существа тянутся, тянутся к ней снизу, из глубины. Он невольно почувствовал прикосновение мёртвых пальцев сквозь слой липкой, смрадной разрытой почвы. И сердце замерло, и обессиливающий ужас не позволял ни двинуться, ни крикнуть.

— Вот вернутся мама с папой, они тебе покажут! Из-под земли достанут! — Ненка всхлипывала, прижав ладошки к мокрым глазам.

— Всё, что под землёй, — моё, — ответил ей некромант странным мягким голосом. — Твоих родителей нет по эту сторону…

— Но и среди мертвецов вам их тоже не удалось отыскать, так? — внезапно догадался ключник, и Родигер быстро обернулся к нему.

В лице у того шевельнулось нечто, чего видеть ни в коем случае не хотелось. От чего лучше бежать и поскорее забыть. Высокомерная маска показного участия треснула. Порвалась, как элегантный костюм, скрывающий под собой матёрого разбойника. Изнутри на мгновение выдвинулась узкая длинная безглазая пасть. Вроде лезвия спрятанного ножа, внезапно появляющегося в ладони. Ненка не видела метаморфозы, стоя прямо перед чудовищем и не глядя вверх. Рен метнулся, чтобы перехватить её.

— В сторону! — с ненавистью крикнула Бретта, и в тот же миг некромант получил по меньшей мере шесть тонких длинных игл в шею и в ужасную морду.

Бретта была невообразимо ловкой, она выбросила первую порцию и теперь ждала результатов, пригнувшись, изготовившись к прыжку. Похоже, иглы составляли не весь арсенал наёмницы. Лезвия вошли в плоть на разную глубину, но ни капли крови не показалось из ран. Тогда Родигер что-то сделал: с комнатой, с самим собой или с нападающими. О том, чтобы остановить это, никто и подумать не успел. У Штиллера закружилась голова, и зрение расфокусировалось. «Вот так?» — подумал он о своей смерти со злостью — и с облегчением, что не больно. Потом колдовство закончилось, но он не умер.

И даже не оказался в бутылке, в кармане мантии мастера, вытирающего окровавленные руки. С маленькой Ненкой и Бреттой Родигер тоже ничего специального делать не стал, а ведь мог, мог бы, очевидно.

Вместо этого некромант, восстановивший человеческий облик, цепко схватил Штиллера за плечо, а другой рукой Бретту и Ненку за воротники одним захватом длинных костлявых пальцев. Малышка всхлипывала: «Отпусти! Уходи!», цепляясь за шали наёмницы. Та повисла в железной руке врага, как пескарь на крючке, и только ошалело глазами поводила, ещё не придя в себя от непонятного удара. Родигер без единого слова вынес их из садовничьего домика и толкнул в сад, лицом к обезумевшему сборищу диких деревьев.

— Смотрите! — гулко, как из погреба, прозвучал настоящий, собственный голос некроманта. Рот его приоткрылся, оттуда на затейливую вышивку воротника мантии упала белая, вздрагивающая мушиная личинка. Штиллер, наконец, увидел зубы Родигера: не волчьи, как он ожидал, а скорее, акульи, в несколько рядов, мелкие и острые, как бритвы.

— Смотрите, — повторил могущественный мертвец настойчиво, подтолкнув Рена поближе к хищным ветвям, — это, по-вашему, подходящее место для малышей?!

Детям тут, и правда, нечего было делать. Треск и невнятное бормотание раздавалось между стволов, ветки качались среди безветрия, вытягивались, подрагивая. Кроны вдруг резко вздымались кверху, одержимые яблони пытались вырвать собственные корни из земли и бежать из этого проклятого сада. А из огромной тёмной ямы, уже не прячась, лезло наружу, тянуло чёрные змееподобные лапы, выгибало толстое тулово, роняя комья земли, чудовище.

Бретта, неожиданно вывернувшись из-под руки Родигера, прыгнула вперёд изящно и невесомо, оттолкнулась ногой от кряхтящего ствола, оказалась на холме прямо над ямой. Блеснул топорик, наёмница сильно, с замаха рубанула вкось по замшелой чёрной длиннопалой лапе. Та треснула с таким звуком, словно бочке выбили дно, и из раны, из разреза выпала дрожащая тоненькая исцарапанная детская ручка.

— Мерре! — завизжала Ненка.

Штиллер, очнувшись, сбросил ладонь некроманта со плеча и тоже побежал к яме. Земля осыпалась и вздрагивала у него под ногами, как живая. Одна из мотающихся из стороны в сторону веток хлестнула Рена по бедру, рассекая плоть. Штанина сразу прилипла к ноге, боль рванула в пах, в глазах на миг потемнело. Он, чудом не растянувшись, выскочил прямо к вздыбившемуся над Бреттой толстенному брюху монстра — туда, где заметил глубокую продольную щель, поросшую бурой бахромой грязи. И, выхватив ломик (он же «ведьмин коготь», он же «последний помощник», «если ключник применяет его, сынок, то расписывается в полном неумении!»), Рен выпустил чудовищу потроха.

9

Оглушительный треск и стон пронёсся над садом и стих. Плоть монстра разлетелась на куски, удивительно похожие на труху и щепки. Вместо кишок изнутри выпали три человеческих тела. Это выглядело, как безумная насмешка над родами. Две обнажённые, бледные, обескровленные фигуры были взрослыми, одна принадлежала подростку. Судя по невнятным воплям Ненки, это были её отец, мать и сестра. Рен наклонился к мёртвой женщине, и вдруг та распахнула глаза, содрогнулась всем телом и со стоном втянула воздух. Рядом пошевелилась Мерре, села и невидящими глазами обвела обступающих её людей. Мужчина, лежащий лицом в грязи, не двигался и не дышал.

— Эмиль… — прошептала садовница, приподнимаясь на дрожащих руках.

Штиллер подумал, что она зовёт мужа, но женщина смотрела сквозь него, вверх, туда, где стоял некромант. Тот, срывая плащ, шагнул мимо ключника, мимо Бретты, успевшей сбегать в дом за одеялом и закутывающей дрожащую Мерре. Родигер наклонился, чтобы поднять на руки садовницу, накрыв её своим серым плащом. Но женщина оттолкнула его руку и указала на тело мужа.

— Эмиль, прошу тебя, — произнесла она. Только это была совсем не просьба, а недвусмысленное «помоги или проваливай».

Родигер замер на мгновение, потом резким движением скомкал плащ и бросил его лежащей в грязи садовнице. А сам присел над трупом её мужа, перевернул его одной рукой на спину, а другой, не размахиваясь, влепил пощёчину. Рен, Бретта и Ненка встрепенулись было с гневными возгласами, но мать остановила их повелительным жестом, кутаясь в плащ и подползая ближе. Некромант зачем-то помял садовнику горло, запрокинул тому голову, словно собирался сломать шею. Пальцем очистил покойнику рот от слизи и бурых листьев. Потом наклонился и, видимо, поцеловал мертвеца. И ещё раз, зажимая бедняге нос и глубоко вдыхая перед каждым новым поцелуем.

Все потрясённо наблюдали. У Бретты было такое лицо, будто её сейчас стошнит. Рен преисполнился уверенности, что некромант сожрал садовничью душу. И только тогда заметил, что грудь мертвеца приподнялась самостоятельно. Родигер снова ударил лежащего, и тот жалобно, защищаясь, вскинул руки.

Тогда некромант поднялся, брезгливо сплюнул в грязь.

— Теперь я вас, пожалуй, оставлю. Пальтишко с узелками сожги, теперь за тобой родители присмотрят, — равнодушно обронил он, глядя на младшую дочь садовников. Та попятилась, с отвращением оглядела свой наряд, точно впервые заметив его уродство.

Но Родигер удалился не сразу. Он подошёл к Штиллеру и внимательно уставился ему в лицо. Смотрел гораздо дольше, чем позволяла вежливость.

— Нам предстоит ещё по меньшей мере одна беседа, господин ключник, — сообщил некромант без всякой враждебности, странно кренясь на бок и, похоже, собираясь прямо сейчас развалиться на части. — Я ведь, как и вы, «часть силы той, что без числа творит добро…»

И Родигер канул во тьму за воротами. Семья садовников, дети и взрослые, крепко обнимали друг друга, бормотали счастливые бессмысленные слова, плакали и возвращались к жизни. Мерре отнесли в дом и уложили спать. Её отцу удалось подняться на ноги и даже одеться самостоятельно. Мать горестно осматривала обломки древомонстра, чьи корни уходили в яму, а развороченное трухлявое нутро зияло бесконечной тёмной пустотой.

— На Остров нас доставила и назад отнесла, но выпустить не догадалась, бедняжка Эриноэ. Я позабочусь о твоих внуках, будь спокойна, — ласково приговаривала садовница, и умирающее дерево вздыхало болезненно и тяжко.

–…всему желая зла, — растерянно продолжил ключник слова старомирского поэта, которого только что вспомнил некромант.

— Рен! — ласково позвала Бретта и похлопала Штиллера по плечу. Тот с усилием обернулся, заворожённый трогательным зрелищем прощания с деревом. — Дай-ка я тебе ногу перевяжу. Не то в обморок хлопнешься скоро. Кровищи сколько, видишь?

Штиллер глянул и позорнейше лишился чувств.

Вырванная страница

Четверть

— Это маяк? — спросил мертвец, лежащий на столе.

Лорд Родигер убрал руку с пирамиды, которую хотел уже опрокинуть, чтобы отпустить жизнь утопленника. Вместо этого он повернул колесо, блеснувшее в лунном свете, и тишина наполнилась звуком падающих капель.

— Да, это Светлый Дом, — ответил некромант. — Помните?

Спасённый покачал головой, попытался что-то сказать и закашлялся. Изо рта у него выплеснулась серебристая струйка запретноводной жидкости. Всё тело, тощее, жилистое, содрогалось и корчилось в ознобе, так что пришлось придержать рыбака, чтобы не свалился, помочь ему сесть. Родигер накинул на спину гостя согревающую мантию.

— Я в-ваш слуга, — проговорил тот с трудом, — позвольте мне жить, я ничего не в-видел, — но тотчас же глянул на опутывающие его грудь пальцы и щупы неведомых созданий, прозрачные, наполненные светящимися и матовыми жидкостями, на жадные рты присосавшихся к его коже белоглазых тварей — и крепко зажмурился.

Когда рыбак отважился снова открыть глаза, комната показалась ему ещё страшней, чем раньше. Рядом обнаружился толстый железный шушун со стеклянным глазом, издающий мерный писк. Единственная лапа твари охватывала указательный палец рыбака. Тот осторожно вынул палец из мягкого холодного шушуньего кулачка, и шушун пронзительно, ритмично зарыдал, а стеклянное лицо его осветилось синим изнутри. Рыбак торопливо вернул малышу палец, и тот, успокоившись, показал ему таинственное «95». Спаситель стоял у окна. Сопровождающая его гнусная, непереносимая вонь гниющего мяса, от которой рот наполнялся кислотой, немного отступала, смешиваясь с запахом моря и ночного осеннего ветра.

— Я был на Острове, — сказал рыбак.

— Невозможно, — прошептал некромант, отвернувшись. — Как?

— Сам не знаю, — после короткого молчания признался спасённый. — Бартоломео меня зовут. Барч.

— Барч, — повторил лорд Родигер медленно, будто бы услышав нечто неприятное.

— Но как?! В чреве Морской Змеи?.. — утопленник раскачивался, сидя на столе. Позабытое причиняло ему настоящую боль. — По лабиринту буролесских могильных червей? Момент… Я летел? На гриф…

— Животные не летают через Запретные воды. Никакие. И даже не начинай мне про драконов, метательных рыб и прыгучих медвежат!

Рыбак поднял на некроманта измученные глаза.

— Значит, меня забрали на Остров, — твёрдо произнёс он. — Прислали лодку.

— Ну, разумеется, — участливо отозвался Родигер, поворачиваясь к спасённому. И тот сразу понял.

— Нет! Нет, господин! Я ничего не помню! — рыбак вскочил, обрывая магическую мишуру, озираясь, как загнанный зверь.

Вязкая тёмная жидкость, до сих пор вливающаяся под его кожу, растеклась по полу. Загремели неведомые ритуальные сосуды: стекло и металл. Рыбак заметил в плоской чашечке короткое лезвие, схватил его, сжал в кулаке и угрожающе взмахнул им перед лицом некроманта — умело, как это ему случалось делать на пристани Рипендам. Хозяин маяка не отшатнулся, только слегка искривил рот. Похоже, у него имелся некий туз в рукаве. Даже вероятно. Так что один удар — и бежать!

И пленник уже почти нанёс противнику длинную опасную рану от подбородка до ключицы, почти прогремел по всем лестницам и галереям, да так, что любое ходячее мясо, любые вонючие выползни прыскали в тёмные углы, как шушуны от громкого смеха. Почти уже выскочил, слегка растянув в прыжке лодыжку, за дверь, да и вниз по улице, на подножку вечернего тролльего поезда — и на рассвете сети ставить в Рипендамской бухте… Но вместо этого почему-то оказался на липком полу, морда вся осколками исполосована, и не мог больше ни двинуться, ни даже выругаться от души.

Его рывком перевернули на спину. Ледяная маслянистая дрянь полилась в горло. Краем глаза удалось заметить ещё троих, одного даже узнать: Констант Понедельник, владелец книжной лавки, тот ему картинки срамные в лавке на Змеиный день предлагал.

— Что вы сделали? — спросил букинист убийцу.

— Вывел эту четверть из игры, — невнятно, жутко, как из глубокого колодца, донеслось от тёмного силуэта над самым лицом. — Ждать… — услышал рыбак, кругами-кругами блуждая по дому без света и без надежды, — покорный… свадьбой, ваше величество…

Потом они сыграли в шахматы. Барч выиграл.