Весной 45-го года

Светлана Николаевна Куксина (2015)

Рассказ основан на реальных событиях. Действие происходит в Смоленской деревне после освобождения от фашистских захватчиков. В центре — судьба двух подростков.

— Придётся тебе, сын, идти в батраки, — вздохнула мать и, обречённо согнув плечи, присела на край табурета, сложив на коленях натруженные руки.

— Схожу, — ответил тот, стоя у порога и глядя в пол. Он только что принёс дров и собирался снова идти на улицу. — Мы уже с Санькой сговорились.

Конечно, идти не хотелось: далеко, боязно. И Стёпка отчаянно трусил, несмотря на свои почти пятнадцать лет. Но что делать?

Отец был на фронте, а они вернулись прошлой осенью из эвакуации в свою деревню — тощие, голодные, изрядно пообносившиеся — и обнаружили, что их схрон раскопан и всё спрятанное украдено.

Свои шерстили — вот, что обидно.

В семье пять голодных детских ртов и мать, тоже шатающаяся от голода. Стёпка — старший. Он худ до прозрачности, но жилист. Пока батьки нет, он в семье за старшего.

Осенью успели, посеяли клин озимой ржи, и поле (слава Богу!) цело. Стёпка уже бегал — смотрел. Но зелёные всходы, радующие глаз, не могут кормить семью весну и лето, да и на зиму урожая — кот наплакал, а другой еды нет.

Значит, и выхода нет: надо идти в Литву наниматься в батраки за еду и какой-никакой заработок. А идти, кроме него, некому: малых не пошлёшь, мамку — тем более. Пропадут они без неё.

Шурка Минченков — ровесник и друг закадычный. Обсудили они ситуацию и решили идти на пару — всё не так страшно.

От их деревни Гласково до станции Рудня больше ста километров — и всё пешком. Ох, и далеко.

Стёпка знает — он ходил: носил вместе с бабами и такими же подростками, как сам, зерно посевное со станции в колхоз. Им-то хоть по полпуда сыпали, а бабы по пуду пёрли. Все ноги сбили, пока дошли.

И теперь вот снова идти, через ту же Рудню и дальше, а одежонки приличной нет. И не только приличной — считай, что и никакой нет.

Апрель на Смоленщине бывает разным, но, даже если он очень тёплый, ночью всё равно знобко, а в начале мая жди возвратных холодов. По утрам и заморозки ещё будут, а он босой.

Стёпка вздохнул, мать жалостливо глянула на сына, да делать-то нечего, сказала только:

— Ты пальто моё возьми. Хоть и вытерлось всё, и подкладки нет, а всё ж одёжина.

Старые домотканые портки да рубаха, мамкино пальто (один верх) да торба пустая за плечами — вот и все сборы.

Три дня шли ребята до станции. По утрам ноги коченели, но днём было тепло, отогревались, так что парни не унывали.

Перед самым Стёпкиным уходом зашёл к ним в хату сосед, пообещал похлопотать о корове.

Была у них коровёнка до войны, кормилица, да солдаты забрали в войну тихонько. Всем справки давали, что скот конфисковывают на нужды фронта, а у них украли — и поминай как звали.

Конец ознакомительного фрагмента.