Голод. Нетолстый роман

Светлана Павлова (2023)

Светлана Павлова — писательница, выпускница «Creative Writing School» и «WLAG», а также магистратуры «Литературное мастерство» НИУ ВШЭ. Героине романа «Голод» Лене тридцать лет. У нее понятная сложившаяся жизнь: карьера, ипотека, вечеринки, друзья. А ещё — булимия: уже больше десяти лет она сидит на диете, срывается, снова голодает — и так по кругу. Однажды Лена знакомится с мужчиной, страдающим от клептомании. Так начинается история взаимоисцеления от болезни, которой якобы не существует, которую не умеют лечить и о которой стыдно говорить в обществе. «Голод» — это роман о том, как сложно бороться со стандартами красоты и идеального тела; как идея любви к себе из банальности и трюизма превращается в правило жизни. В книге присутствует нецензурная брань!

Re[3]: о деньгах

Привет, Ба!

Спасибо тебе: очень пригодились твои двести рублей как раз.

Ничего себе — «нет дел»: ты за один день делаешь больше, чем я за всю неделю!!

И никакая ты не старая.

Что взяла в Крупской?

Люблю

О чём думали сотрудники компании «Apple», добавляя в список рингтонов будильника мелодию «Радар»? С таким вопросом я просыпаюсь ежебуднично в сраные восемь утра.

Вообще-то мне нравится моё дело. Гонять туда-сюда междометия, примерять разные знаки препинания, сушить и делать так, чтобы буквы из невесомых обретали силу и плоть.

Мне нравится всё, что касается слов на письме. Мне не нравится, что слова на письме не могут существовать сами по себе: без менеджеров, CEO, креативщиков и иных, с чьими аватарками в рабочих мессенджерах соседствуют аббревиатуры типа CMO и CRM^[8].

Они не спихивают задачи, они делегируют — одним нажатием @ в чате и обращением «подхвати, плиз». Они не критикуют, они дают обратную связь по известной формуле «бутерброд с говном» (похвали — поругай — похвали) и сводят с ума пинг-понгом абстрактных правок. Покрути, поверти, сделай повкусней, что-то не нравится, но не пойму что. Они говорят: мы не просто коллектив, мы семья. Ещё они говорят: я ничего не смог бы сделать без такой потрясающей команды; вы справляетесь настолько хорошо, что я хоть сейчас могу всё на вас бросить и улететь сёрфить на Бали. После этого в окошечках «зума» становится радостно, улыбчиво, мельтешат аплодисменты. Я тоже хлопаю, только вот что-то нечестное, отдающее барским феодальным душком видится мне в этой похвале.

Я не могу понять, почему в компании, где без конца твердят о «прозрачности процессов» и «бережном отношении к ресурсам», люди идут плакать в туалет после встреч. Я не могу понять, откуда в корпоративной культуре такой бездонный запас вседозволенности: говорить в пекле дедлайнов «да, у нас у всех уже отваливаются позвоночники, зато есть прекрасные массажисты в ДМС». Или: «Выгорел? Нет, ты просто позабыл вкус крови». Я не могу понять, почему вспарывающий тишину опенспейса звук уведомления «Слака»^[9] (один шаркающий и два коротких тук-тук) вызывает во мне физическую тошноту. Я не могу понять, почему так остро чувствую фальшь в неискренней фразе «привет как дела» — прямо вот такой, без знаков препинания и словно не требующей ответа.

«Давайте посмотрим на задачки без родителей», — говорит наш проджект-менеджер Толя. Проджект-менеджер — это человек, который контролирует процессы в специальных программах. То есть гоняет туда-сюда карточки с задачами нашего отдела. «В работе», «в обсуждении», «на одобрении», «на рассмотрении», «на изучении». Мы созваниваемся трижды в неделю, чтобы поиграть в эту игру. Иногда в этих графах встречаются «задачки без родителей» — то есть задачи, создатели которых забыли прицепить её к какому-то большому проекту. Задачки без родителей. Пожалуй, это самое трогательное, что я слышала в своих трудовых буднях.

Когда эйчары набирают к нам людей, они презентуют удалёнку как преимущество. Но какое же это преимущество, если у тебя, получается, украли серию тру-крайма за завтраком, подкаст по дороге в метро, ну или, скажем, просто пройти свои 3000 шагов с пустой головой. Нет уж, изволь брать ноут, едва продрал глаза, переодеваться необязательно. И погнали — в светлый рабочий денёк, на благо прогнившего капитализма.

Так что в офис я всё равно хожу. Во-первых, кофемашина. Во-вторых, Татьяночка Борисовна.

Татьяночка Борисовна, или Тэ Бэ, — наша главная. Отчество к ней — точёной, хрупкой, всегда неброско стильно одетой — не очень приделывается. Придаток «Борисовна» — кличка для своих. В лучших традициях бодрого маркетингового коллектива она просто Таня, хотя от уголков глаз уже разлетаются к вискам едва заметные линии. Наверное, так происходит, потому что она много смеётся. А смеётся Татьяночка Борисовна действительно без конца. На всех собраниях — ни слова в простоте. Остроты, шутки, присказки. Давит харизмой.

Я люблю Татьяночку Борисовну и ненавижу тоже, ведь она, кажется, совсем не любит меня. Она любит мальчиков, и, хотя в этом мы схожи, я считаю вопиющей несправедливостью тот факт, что мне какой квартал подряд дают писать тексты для кошачьего корма или пенсионерских мероприятий «Весёлое долгожительство», а новопришедшему Феде (брюки со стрелками, бас, забитые черепами руки, добротные презентации с идеальными межстрочными интервалами) спустя две недели доверили итальянскую ярмарку дизайна.

Межстрочные интервалы Федю научила делать я. И на работу эту тоже позвала я. Мы дружим с универа, и, честное слово, я никогда не видела таких ленивых людей. Ленивых настолько, что вместо того, чтобы перевести простецкий текст с английского, он забивал его в «Гугл Переводчик» и слушал домашнее задание в озвучке робота, пока спал по дороге в метро. Он никогда не готовился к семинарам, но не стеснялся подходить в конце пар к преподавателям и напомнить о себе, чтобы в ведомости напротив его фамилии нарисовался очередной плюс. А я вот готовилась, но никогда не подходила. Мне казалось это неловким. Он смеялся надо мной, называл словом «дурында» и поучал: «Ленка, активность на семинаре — это не демонстрировать знания. Это повторять за всеми сказанное, просто другими словами». Я кривила нос — как будто презираю. Но на самом деле и мечтать о таком не могла. Не могла себе такое позволить.

К экзаменам тоже не готовился — если не считать подготовкой обзвон всех однокурсников накануне с вопросом: «Мы в жопе, да? Это же нереально выучить, да? И главное — нахера?!» Мне не звонил — знал, что буду учить, а отвлекать чревато: не у кого будет списать. У Феди был хорошо подвешен язык: он умел убедить меня в том, чтобы я отдавала ему свои «бомбы». А после выдавал по мотивам моих шпаргалок диарейный поток сознания, в которых найденный мною в учебниках смысл полностью уничтожался кучерявостью фраз. Федя почти никогда не получал четвёрок. Про тройки и двойки я вообще молчу. Мальчик на журфаке, да ещё и не на отделении спортивки и политики. Экзотика.

Теперь, когда Федя с опозданием появляется в переговорке, плывёт в улыбке не экзаменационная комиссия, а Тэ Бэ. Она расшучивается пуще прежнего, а иногда совсем выходит из берегов, воркуя: «Нет, ну вы посмотрите, какие у меня сексуальные креативщики».

У Татьяночки Борисовны — всё сексуальное. Сексуальность — единственное мерило, главная награда, высшая оценка. Она говорит: добавить секса в имиджи. Она говорит: сделайте презентацию посексее. Она говорит: этот слоган — просто секс.

А обращается к нам исключительно кошачьими словами: котик, кот, котюнь; вроде бы даже ласково, но почему-то чувствуешь себя после такого нассавшим мимо лотка.

Иногда — лишь изредка — она орёт. Топает ногами, стучит по столу, швыряет в стену свой молескин. Она кричит: «Я вот этими вот руками (показывает руки) здесь всё сама сделала, а вы всё — всё!!! — проебали». Она так и говорит, разрядкой смакуя очередной наш провал. И уходит из переговорок, хлопнув дверью, гаркнув на секретаршу: «Не пускать никого», будто и впрямь найдется псих, надумавший попасть к ней в кабинет. В такие минуты я делаю фокус, которому меня в детстве научила Ба. «Ну и далась тебе эта математичка, пусть орёт на здоровье. Ты представь её на унитазе и что у неё страшный понос. И просто смейся, смейся в ответ».

Но это я себе редко позволяю. Чтобы завоевать любовь Татьяночки Борисовны, я выслуживаюсь как могу. Мимикрирую под коллег и говорю на их языке (кидаю в тебя задачей, заапрувь асапно плиз, давай обсудим хотелки и не пойдём в эту историю, экспертно рассказываем про бизнес-ландшафт). Захожу в звонок самой первой, чтобы застать с Тэ Бэ пару мгновений наедине (а остальные — я знаю! — не в силах выдержать будничный small talk, топчутся в зале ожидания). Любуюсь самыми невыгодными её ракурсами — вот только вчера нависла, огромная, над камерой телефона, прямо из шпагата на занятии растяжкой. Ловлю каждое её словечко, и даже когда убыстряющий механизм «зума» делает речь Тэ Бэ неловкой и глупой. Отправляю тексты, опережая дедлайн на день-два. И непременно в три часа ночи, чтобы не остался незамеченным мой остервенелый трудоголизм. Если честно, ради неё я даже закурила. Татьяночка Борисовна вот курит с 7-го класса. «Никотин говно толкает, котики мои», — говорит она, когда девочки спрашивают, как ей удаётся держать себя в форме.

Охотников покорить начальницу и кроме меня достаточно. На перекуре мы окружаем её плотной цепью, наперегонки достаём замешкавшиеся в карманах пальто зажигалки, взрываемся смехом на каждой её юмореске. Дело в том, что шутит Татьяночка Борисовна действительно неплохо. Просто угадывается что-то грустное в подозрительной частоте её очаровательных каламбуров. Иногда кто-то пытается парировать ей. Если Татьяночка Борисовна снисходит до улыбки, день считается успешным. Если она не понимает шутки, она поджимает губы, и в кругу повисает неловкая тишина. Но потом Татьяночка Борисовна выворачивает её в свою, и все смеются, и всё снова становится хорошо.

Она часто говорит: помните? Как в том анекдоте… А мне хочется заорать: «Да не помнит никто твоих анекдотов, старая ты кошёлка, у нас теперь мемы!»

Чем больше я люблю Татьяночку, тем больше гадостей про неё рассказываю остальным. Подговариваю всех её ненавидеть. Зачем? Чтобы они разочаровались, перестали хотеть ей нравиться, и она вся бы досталась мне, одной только мне.

Я вкалываю как проклятая, чтобы получить повышение. Потому что, если Татьяночка Борисовна увидит во мне потенциал, она наконец-то полюбит меня, сделает своей правой рукой, своим замом, своей приближённой.

Мой психолог без конца задаёт вопрос: «И кого же вам напоминает ваша начальница?»

Мы обе знаем ответ, но я молчу, потому что говорить на эту тему мне хочется примерно никогда.

Примечания

8

CMO (англ. Chief Marketing Officer) — директор по маркетингу; CRM (Customer Relationship Management) — система, которая помогает выстроить отношения с клиентами.

9

«Слак» («Slack») — корпоративный мессенджер.