Детектив Бестужев. Вечера на хуторе близ…

Святогор Росс

Бывший морпех, а ныне курсант военно-морского училища, приезжает в отпуск к родной тётушке в херсонскую глубинку, где сталкивается с уголовным преступлением высокопоставленных чиновников, на фоне следов ВОВ, ведущим к ядерному терроризму и предательству Родины.Бандитизм, убийства, шпионаж, ядерный терроризм – то, с чем приходится сталкиваться курсанту на пути к раскрытию запутанного дела. Но, фамилия обязывает! Книга содержит нецензурную брань.

Глава 3

Вечером, после теплого душа с душистым мылом, обильного и вкусного ужина из жареной курятины с пирогами, я решил поспрашивать тетушку про этот хутор, который не даёт мне покоя.

— Тётушка, а что ты знаешь про старый хутор возле Верхних Серогоз, там, где раньше рыбинспекция и охотхозяйство были?

— Что знаю? Много чего я знаю про этот хутор, — тётушка налила себе стакан травяного чая и села напротив меня.

— Ну, раз ты заинтересовался, тогда слушай. Я тебе расскажу нашу версию событий, которые произошли с нашей фамилией за эти годы. Разговор будет долгий, так что устраивайся поудобнее и налей себе чаю, — тётушка улыбнулась, отхлебывая из своего стакана.

* * *

— До революции там, где сейчас хутор, стояла помещичья усадьба моего прапрадеда, Василя Спиридоновича Бестужева.

— Вот это д-аа!

— Да, да, мы родом из местных, таврических помещиков. Наш род проживал в этих местах больше 250 лет. До революции все эти территории входили в Таврическую губернию Российской империи. Но, это слишком далеко во времени, как-нибудь потом.

Так вот, Василь Спиридонович, был крупным помещиком, и земли половины нашего района принадлежали ему. Хозяином он был крепким, с хозяйством своим справлялся сам, без управляющего и справлялся хорошо, поэтому богател из года в год. У него было два сына, и оба служили в гвардии. Наш дед, Александр Васильевич Бестужев — полковник, улан, уволился из армии и вернулся домой. Сначала Василий Спиридонович хотел выделить ему отдельное имение, но потом рассудил, что лучше передаст дела сыну, а самому уйти на покой и потихонечку ему помогать. Александр Васильевич довольно быстро стал уважаемым членом городского совета, и был избран предводителем дворянства в Херсоне.

После смерти отца, он унаследовал усадьбу и при нем ещё как-то за ней ухаживали и содержали. У него было двое детей, — сын Василий и дочь Екатерина. Сын служить не стал, закончил киевский политехнический университет и уехал в Швейцарию, а там, сгинул во времени. Никаких сведений о нем у нас нет, да и смысла их искать все эти годы тоже небыло.

А вот дочь — Екатерина Александровна Бестужева, вышла замуж за барона Тауберга Максимилиана Евгеньевича, капитана второго ранга, офицера императорского флота. Дед мой был из обедневших дворян, поэтому единственный источник дохода у него была служба на флоте его императорскому величеству. Ну, за Екатерину какое-никакое приданное давали, и поселились молодожёны в Севастополе в небольшой квартирке на Большой морской улице. Родилось у них три дочери. Надежда, Светлана, и Аркадия.

Наступил 17 — й год. Революция!

Когда все бросали место службы, воинские части, семьи, имущество и бежали за границу, барон остался старшим офицером в дивизии крейсеров и перед вступлением немцев в Севастополь, перешёл на службу большевикам. Вместе с крейсером перешёл в Новороссийск, потом, с уходом немцев, вернулся обратно в Севастополь. Семья все это время проживала в Севастополе.

В гражданскую, Максимилиан Евгеньевич отправился на Каспий военспецом. Руководил там штабом дивизии катеров. А в Таврической губернии, вместе с белыми бушевал тиф. Екатерина Васильевна и две её старшие дочери заболели и умерли. В живых осталась только младшая, Аркадия.

Уж не знаю какими путями, но её вывезли подальше от военной контрразведки Врангеля в Херсон. Здесь, в Херсоне, она познакомилась с моим будущим отцом — Максимилианом Ласовским, судмедэкспертом уездного Херсонского ЧК.

Отец был врачом, а не экспертом, поэтому он все время просился работать в больницу. Наконец, ему нашли замену и отпустили во вновь открывшуюся сельскую больницу в Нижние Серогозы. Они переехали в село, отец поменял фамилию. Взял фамилию матери и стал Бестужевым.

Моя мать и твоя бабушка Аркадия, родила здесь в Нижних Серогозах четверых детей. Трёх девочек и мальчика. Младший, сын Алеша, братик наш, — умер от сердечной недостаточности в детстве. У него был врожденный порок сердца. С лекарствами было туго, а про операции вообще говорить не приходилось. Детей в таком возрасте ещё не оперировали.

Дед, Александр Васильевич дожил до революции, но умер в начале 1918 года от старости. Сердце уже не выдержало переживаний. Крестьяне барина не трогали, и усадьба пережила его.

Правда после его смерти, местный комитет, аккуратно поинтересовался у матери что они планируют с усадьбой то делать. Побаивались отца, хоть и бывшего, но чекиста, да и дед был не последним человеком на Черноморском флоте молодой республики.

Мама от усадьбы отказалась. Ни сил, ни средств на её содержание у них небыло, да и постановление СНК о реквизиции имущества помещиков никто не хотел нарушать. Забрали оттуда только обширную библиотеку и кое-что из вещей, мебели, картины. Все остальное сдали под опись представителю губернского совета. Потом правда, после войны, из этого фонда мама организовала сельскую библиотеку, которой и руководила почти до самой смерти.

Четыре года усадьба пустовала. И только в 22-м году там устроили детский интернат для детей сирот. Много их было на дорогах войны.

Так называемый «37-й» мы пережили спокойно, без потерь. Из Бестужевых никого не арестовали, не посадили и тем более не расстреляли. А перед войной в конце мая 1941года, мои младшие сестрички Александра и твоя мать Людмила, поехали на каникулы к деду Максимилиану Евгеньевичу, который к тому времени отслужив последние годы в главном штабе ВМФ, ушел в отставку и поселился в Подмосковье, где ему выдали квартиру.

Ну а через месяц как известно началась война!

Мама со мной осталась в поселке, а отец ушел на фронт и попал в Приморскую армию, которая защищала Севастополь. Там он и погиб.

Потом, после войны мы протоптали все пороги военных архивов, пока нашли какие-то докладные записки или рапорты, где упоминалось о том, что военврач-майор Приморской армии Максимилиан Бестужев погиб во время бомбежки полевого госпиталя где-то на северной стороне Севастополя.

Во время оккупации в усадьбе была немецкая комендатура и располагалась тыловая рота немцев. Партизаны два раза пытались её взорвать, но неудачно. В 43-м, когда немцы начали отступать, в усадьбе стояла какая-то особая литерная часть. Туда приезжали грузовики, разгружались и отправлялись обратно к фронту.

Когда канонада уже вовсю громыхала под нашими окнами, немцы судорожно что-то увозили оттуда. Наши танки въезжали в деревню с востока, а немцы выезжали на запад через Рубановку. В самый последний момент, усадьбу взорвали. Не смогли взорвать полностью, но один флигель развалился. Потом там саперы работали, разминировали остальные заряды. Говорили, что вроде осколок перебил провод и остальные заряды не сработали.

Взорванный флигель восстанавливать не стали. Развалины разобрали и сравняли площадку бульдозером. Мама говорила, что там были обширные подвалы, но при взрыве были повреждены перекрытия и все рухнуло вниз в подвал. Откапывать не стали, просто замуровали ту часть, которую на поверхности снесли и продолжили использовать помещения дальше.

В 60-х годах здание стало аварийным, и власти решили его снести. Сносили месяца два, стены усадьбы не хотели разрушаться. Ну, в конце концов привезли какие-то машины из Херсона и стены поддались. Снесли всё до фундамента. Потом на старом, но крепком фундаменте построили новые здания. Конечно строили попроще, а второй этаж вообще строили из дерева, так дешевле и быстрее.

После сдачи объекта, там была заготконтора, потом Райпотребсоюз. И наконец, в 76-м отдали его под контору рыбинспекции и охотхозяйства. Через четыре года там был большой пожар, после чего эти две конторы выселили вообще в Серогозы, а здания так и остались неприкаянные. Вот с тех пор они разрушаются под воздействием непогоды, да и не без помощи человека. Разворовали всё, окна, двери, перекрытия.

Но вот что интересно.

В конце 70-х пустили слушок, что дескать в бывших подвалах усадьбы Бестужевых, немцы во время войны организовали склад ценностей перед вывозом в Германию. Дескать литерная часть, которая там базировалась в сорок втором и была тем самым специальным подразделением, которое собирало ценности и вывозила в Германию. И вроде как из-за стремительного наступления красной армии, не все ценности успели вывезти.

Ну, слухи слухами, но кладоискатели на полном серьёзе начали кружить вокруг бывшей усадьбы как коршуны. Заинтересовались даже херсонские начальники из милиции. А однажды приехали представители КГБ, чуть ли не из Киева. С нами побеседовали, порасспрашивали, что мы знаем. А что мы знаем? Мама что-то могла бы им рассказать, а мы со Степаном ничегошеньки и не знаем. Так что уехали начальники не солоно хлебавши. Потом милиция поставила ограждение с табличками, запрещающими раскапывать территорию, дескать объект культурного наследия. Так слухи сошли на нет.

Но вот, год назад, опять появились эти слухи. Правда народ уже так рьяно не раскапывает, многие разочаровались. Но вот Василий Ксюхин, вышел из тюрьмы и вернувшись домой стал себя очень подозрительно вести. Как-то по пьяне бахвалился матери, что они клад немецкий ищут, и вроде почти нашли, осталось последнюю стену какую-то раскопать. Ну кто пьяному то поверит? И так бы и проскочило мимо, но только Василий через несколько дней пропал.

Он и раньше мог на два три дня пропасть. Уйдет в запой с дружком своим Виктором Косухиным из Верхних Серогоз, и всё. Но все знают, где он пьет и если что могут найти. Но так чтобы месяц — нет, такого никогда не было. А тут ещё Косухин, после того, как его спросили где Василий, срочно собрался и уехал куда-то в Красноярск к дружку какому-то. И никто не знает ни адреса, ни самого этого дружка. В общем, все очень подозрительно.

— Тетушка, а ты то сама веришь в эти клады? — я посмотрел на неё с усмешкой. Мне самому казалось смешным искать клады с войны, да где? В Серогозах?

Я понимаю там в Киеве, Харькове, там и музеи были, и ценностей было много. А тут в селище, которое только последние пару лет стало поселком городского типа, какие клады?

— Я бы тебе сейчас ответила, что нет, если бы не одно но!

— Какое?

— Перед своим исчезновением, Василий заходил ко мне, вроде как спросить что-то, и как бы невзначай, предложил мне купить у него кольцо с камешком, — тётушка замолчала, потом вздохнув продолжила.

— Кольцо старинное, и камень явно драгоценный. Я видела ювелирные вещи такого качества у мамы, да и мне по наследству кое-что досталось, так что сравнить могу. Это старинные вещи. Откуда они у Василия ума не приложу.

— Я конечно отказала. Сказала, что не верю, что это драгоценные вещи. Василий меня горячо убеждал, что это вещи из старинного клада. Но из какого и как он у них оказался сказать отказался, — тётушка развела руками.

— Хм, получается, что они всё же что-то нашли, и решили попробовать реализовать какие-то мелкие изделия, — у меня начала медленно созревать какая-то мысль. Она ещё не сформировалась окончательно, но я знаю, что меня уже зацепило, и пока я не получу ответ на эти вопросы, я не перестану искать.

Я лежал на кровати в своей комнате и размышлял. Вспоминался осмотр развалин хутора. Особо мысль вертелась вокруг кучи строительного мусора и груды строительного камня в холле.

Зачем неизвестному лицу рушить стену? Если он не собирался разбирать её на стройматериалы, какой тогда смысл прилагать столько усилий чтобы свалить стену весом минимум пару тонн. А то что он там постарался, к ёжику не ходи. Стена крепкая ещё была, да и видно, что ломал он стену интенсивно и не менее сотни ударов по ней нанёс. А потом бросил лом и ушёл. Если бы просто испугался, потом вернулся бы за ломом. А так…

А так получается, что разрушителю лом в дальнейшем был без надобности. И главная цель у него была — свалить этот кусок стены с какой-то целью, и уйти, а не собирать кирпичи. Значит…? Значит, значит… стоп!

Там же синяя тряпка, прямоугольная торчала из кучи мусора! Так. В какой куртке ушёл из дома Василий? Правильно, в синей! Может быть этот кусок материала фрагментом куртки? Да легко! А может и вся куртка там под мусором? Мне в голову сразу не пришло разворошить хотя-бы легко эту кучу в том месте где синяя тряпка.

Мыли крутятся вокруг этой тряпки, не уснуть.

Ну и что с того что я тут пол ночи буду ворочаться и овец считать? Надо заняться делом.

Я встал, быстро оделся и осторожно, чтобы не будить тётушку Аграму вышел на улицу. И тут, черт меня надоумил, в сарае, в полной темноте, без фонаря поискать лопату. Получилось, как в том анекдоте. Дверь то я нащупал и открыл, но наступил не в ту сторону, и ударился головой об косяк, отпрянул и наступил на грабли, которые распрямившись треснули меня по плечу, слава Богу не полбу. Оступился и наступил на что-то скользкое, ноги взметнулись вверх, и я падаю в свиное корыто с завтрашней баландой для поросенка Воли. Переворачиваюсь и упираюсь ногой в стену. Со стены падает искомая лопата и больно бьет меня по горбяке деревяшкой. Слава Богу не штыком. Ползком, выползаю из сарая, оглушенный, охреневший…

— Бл… ть! Не сарай, а Форт Байярд какой-то.

Тут откуда-то сбоку выныривает тётушка Аграма.

— Максик? А ты чего не спишь, что ищешь?

— Приключения на жопу ищу, вот что. Пошел за лопатой в сарай, без фонаря, и стал, блин, персонажем анекдота.

— Так фонарь вона на стене висит в коридоре прям на выходе, — тётушка Аграма с подозрением посмотрела на меня.

— А я что, ночами фонари ищу на стенах? Была мысль, поехать сейчас на этот сраный хутор. Ну не даёт мне покоя тряпка та, синего цвета. Всё равно не уснуть. Вот и пошел в сарай за лопатой, чтобы там разгрести мусор немного. Ладно, вынеси мне лопату, я сейчас велосипед возьму, поеду я туда сейчас, все равно не уснуть уже точно, — я развернулся и пошел к погребу, возле которого с вечера оставил велосипед.

— Максик! А может ну её, завтра с утра, встанешь, позавтракаешь, да на сытый желудок и поедешь, что тебе в ночи то волочиться туда? — тётушка растерянно посмотрела на меня.

— Не. Мне теперь не заснуть, и буду пол ночи ворочаться, что не сообразил. Лучше поеду сейчас, завтра подольше посплю. Да, и фонарь мне там нужен будет, не в темноте же копать.

Минут через десять, я уже крутил педали по улице Нижних Серогоз, совершенно позабыв про сарай, лопату, ночные неприятности и старые анекдоты. На багажнике был закреплён фонарь, а к раме привязана лопата.

На хуторе было темно как в преисподней. Только кроны деревьев где-то наверху тихонько шумели под дуновением легкого ветра. Ночная прохлада заставила застегнуть спортивную олимпийку. В нетерпении я зашел в развалины фойе и подошел к куче.

Вот она тряпочка то. Сейчас мы до неё доберёмся. Я полез на верх кучи осторожно ступая по обломкам каменной кладки и кускам глиняной штукатурки. Ага вот и тряпка. Вблизи, хоть и не очень видно, тряпка предстала немного не такой как снизу. Она была…рукавом!

Вот оно! Я же знал, что это не то что кажется!

Я лопатой разворошил мусор вокруг, отбросил несколько камней и потихоньку начал лопатой очищать сверху открывающуюся синюю куртку.

А вот и вещдок! Если конечно это та куртка!

Завтра надо звать Ксению Ивановну на опознание. И если она подтвердит, что это куртка Василия, тогда… тогда…

А что тогда? А тогда надо тащить сюда тётушку Аграму. Она со своим ведьминым чутьем ведь подсказала, что оно где-то здесь? Что мешает использовать её умения для поиска на месте самого Василия? Может его грохнули и тут же закопали поблизости. Кто будет труп таскать туда-сюда. Да и место подходящее, здесь мало кто бродит.

А могло быть и так, что куртку он сам бросил, переодеваясь во что-то другое перед отъездом из поселка. Воооот! Надо проверить, не выезжал ли он в тот день на автобусе. Хотя, здесь же трасса херсонская, тут транспорта хоть отбавляй, на любой попутке мог уехать. Но проверить не мешало бы. Ладно, теперь домой. Теперь точно усну.

Я аккуратно свернул куртку в конверт и засунул в холщовый мешок специально взятый для этой цели. Обратно я домчался быстро. Наверное, потому что всю дорогу думал. Крутил в уме разные варианты дальнейших действий. Всё же остановился на том, что надо сначала так сказать очную ставку сделать Ксении Ивановны с курткой, потом вести туда тётушку Аграму, определиться на месте, может что ещё найдем, и только потом ехать в райотдел писать заявление о пропаже, сдавать вещдоки и делиться подозрениями.

Тётушка не спала. Сидела с картами на кухне и что-то считала, пересчитывала, громко зевая, в общем, ждала меня!

— Ну что? Нашел?

— А куда оно могло деться за вечер? Нашел конечно. И как я и предполагал, это не просто тряпица, это куртка… синего цвета, — я отцепил мешок от багажника и открыл его показывая тётушке. Тётушка заглянула в мешок и кивнула.

— Да. Именно в такой куртке я его видела.

— Кого?

— Василия, кого же?

— Так ты его видела перед этим?

— Нет. Я видела его не воочию, а как-бы в пространстве, но не во сне. Он был одет именно в эту крутку и сказал, что он рядом с домом, в лесу. По виду я поняла, что неживой, потому что бледный он был, почти прозрачный, и движения какие-то странные, как у нежити, — тётушка перекрестилась.

— Ладно. Завтра, точнее уже сегодня надо встретиться с Ксенией Ивановной и показать ей куртку. Если это куртка Василия, и она её узнает, надо идти в милицию. Но. У меня появилась мысль. Ты действительно можешь по фотографии найти человека?

Тётушка коротко кивнула.

— Тогда, есть смысл поехать тебе с нами на место, и попытаться просканировать там местность, может быть мы найдем и место захоронения, если оно там есть конечно, — я с сомнением пожал плечами.

— Поеду. Только надо договориться с Петром, чтобы отвез и привез на машине. Я на велосипеде не поеду, сто лет на нем не ездила, уже и забыла куда педали то крутить. Лучше я на машине поеду. Да и Ксению с собой возьмем, мало ли что надо будет, — тётушка выжидательно посмотрела на меня ожидая моего согласия.

— Хорошо, тогда я тоже на машине поеду, за ночь намахался, отдохну, — я кивнул головой и пошел к погребу ставить велосипед.

Наутро, ещё до моего подъема Ксения Ивановна уже была тут как тут. Ещё просыпаясь я услышал ей сиплый голос, доносящийся с кухни.

На кухне уже орудовала тётушка Аграма, жарила яичницу с колбасой и пила свой травяной чай. Трындычиха что-то ей рассказывала, жестикулируя руками. Когда я вошел, обе повернули голову ко мне.

— С добрым утром, — проговорил я, вытирая руки полотенцем.

— Мы думали ты ещё поспишь, ночью то, ведь, колобродил, — сказала тётушка.

— Да ладно тётушка, ближе к делу! Куртку смотрели? — спросил я, переводя взгляд на Ксению Ивановну.

— Да, смотрели. Это его куртка, — глухо ответила она.

— Понятно. Ну тогда, мы поедем там осмотримся, а вы пока идите домой, ждите нас, может будут новости, а может нет. Но после нашего возвращения, надо идти в райотдел милиции и писать заявление о пропаже сына.

— Нет. Я поеду с вами. — Ксения Ивановна сжала губы, и в уголках её глаз проступили слезы.

Ох, чувствую я намаемся мы с ней и там, и потом. Ну, что тут поделаешь, пусть едет.

— Ладно, сказал я, поворачиваясь к тётушке, — только она на твоей совести тётушка, — Ты за машину договорилась?

— Да, за нами заедет Пётр, дружок бывший Степана на машине, часика через два. Я думала ты ещё поспишь, — тётушка виновато посмотрела на меня.

— Тогда, давай завтракать, и хватит на меня так смотреть, я без претензий.

Завтракали молча, только тётушка изредка бросала взгляды на Ксению, но та ела молча, поджав губы и медленно пережёвывала пищу.

Часика через полтора, с улицы раздался звук мотора, и сразу после этого забибикала машина.

— Ох, приехал уже Петя. Ну что, готовы?

— Ага, — кивнул я, и глазами показал на Ксению Ивановну.

Тётушка спокойно оглядела подругу и кивнула мне головой.

— Ну, тогда поехали!

На улице нас ждала вазовская тройка синего цвета. Мы молча сели в машину.

— Куда едем? — спросил водитель, обернувшись ко мне.

— В усадьбу, — коротко ответила тетушка, сидевшая на пассажирском сидении за ним.

— Понял, — сказал Петр, и мы тронулись.

Интересная деталь. Ответил так, как будто это место всегда называлось усадьбой, и только по какой-то особой надобности вдруг стала хутором.

Водитель не переспрашивал, значит он точно знает куда везти и бывал там не раз. Ну, может охотник.

Петр посмотрел на моё озадаченное лицо и хмыкнул.

— Я был директором охотхозяйства одно время, и у нас все всегда называли это место усадьбой, — сказал он с улыбкой.

В отличие от велосипедов, на машине приехали быстро. Пока Петр разворачивал машину, искал более удобную стоянку, мы постояли перед входом. Тётушка стояла хмурая, часто закрывая глаза и что-то шептала про себя. Понятно, тётушка Аграма «работает». Наконец, Петр подошел к нам, и мы пошли внутрь. Как только прошли разбитый косяк, я сразу почувствовал напряг. Я покосился на тётушку. Она слегка в лице изменилась. Остановилась посредине и медленно сказала:

— Он здесь.

— Не понял, где здесь? — переспросил я.

Тётушка показала на кучу строительного мусора.

Ксения Ивановна вдруг кинулась на кучу. Упала на колени обхватила руками какие-то камни и зарыдала.

— Ох сыночка мой! Не уберегла я тебя родненький. Как же так Господиииииии! Почему он? Почему мой сын? Как же я без тебя теперь буду родненький? — причитала она.

Тяжкое это зрелище, видеть, как мать оплакивает своего сына. Никому не пожелаешь такого горя. Воистину, самое большое горе для родителя — похоронить своего ребёнка.

С трудом оторвав от грязных камней Ксению Ивановну, мы проводили её в машину, немного постояли у кучи и тоже сели.

Обратная дорога была длиннее и тягостнее. По дороге заехали в райотдел, и Ксения написала заявление о пропаже сына. Когда дело передадут следователю, потерпевшего вызовут для выяснения обстоятельств и дело закрутится. А пока можно вздохнуть свободно и немного успокоиться всем.