Отрезанный

Себастьян Фитцек, 2012

Ведущий судмедэксперт Федерального ведомства уголовной полиции Германии Пауль Херцфельд нашел в голове чудовищно изуродованного женского трупа записку с номером телефона своей дочери Ханны. Оказывается, девочка похищена, и злоумышленник с извращенным сознанием вовлекает Пауля в смертельно опасную игру, оставляя призрачную надежду спасти дочь. Очередное указание о дальнейших действиях спрятано еще в одном трупе, который находится на северном острове Гельголанд. Однако Херцфельд не имеет шансов получить информацию. Мощный циклон отрезал остров от материка, население уже эвакуировали. Среди немногих, кто остался, художница комиксов Линда. Она и обнаружила на пляже мертвеца. Отчаявшийся отец пытается уговорить ее провести вскрытие по его телефонным инструкциям. Но Линда никогда не касалась скальпеля. Не говоря уже о том, чтобы рассекать человеческое тело…

Глава 4

День спустя. Берлин

«Сейчас мне точно морду набьют» — именно такая мысль возникла у Пауля Херцфельда.

Профессор замедлил шаг и подумал, не стоит ли ему перейти на другую сторону улицы. Всего несколько метров отделяли его от обнесенного лесами многоквартирного жилого дома и крытого перехода на тротуаре, защищавшего пешеходов возле стройки из соображений безопасности.

У входа в этот переход Пауля поджидала группа крепких мужчин. Их было четверо — один внушительнее другого. На лице одного из крепышей с кувалдой в руках играла улыбка, не предвещавшая ничего хорошего.

«Проклятье! — подумал Херцфельд. — Почему они вообще вышли сегодня на работу?»

Он никак не ожидал, что в такую погоду кто-либо отважится послать рабочих на строительные леса. Ведь даже в Антарктике были более уютные места, чем Берлин в феврале — мало солнца, зато так много снега, что складывалось впечатление, будто на строительных рынках закончились лопаты для его уборки. К тому же синоптики предсказывали настоящую бурю.

«Как могло произойти, что эти идиоты снова оказались на стройке? Да еще так рано?» — вновь удивился Пауль.

Солнце еще не взошло, как это часто бывало по утрам, когда Херцфельд спешил на работу. За те четыре года, в течение которых он работал ведущим судмедэкспертом Федерального ведомства уголовной полиции Германии, Херцфельд ни разу не появился в зале по вскрытию трупов позже времени начала работы. И все же необходимость столь раннего прихода на службу, несмотря на то что первое утреннее совещание проходило в половине восьмого, его сильно раздражало. Ведь теперь он был одинок и мог бы после развода с женой еще глубже окунуться в ночную жизнь Берлина.

«Как будто трупы не могут подождать!» — частенько думал он, выпивая на ходу свой утренний кофе, торопясь к метро.

В то же время ему было ясно, что ненормированную нагрузку, характерную для сотрудников Федерального ведомства уголовной полиции, могли выдержать только люди, привыкшие рано вставать. В тот день, например, Херцфельду предстояло вскрыть шесть трупов. Мир все больше захлестывало насилие. Чтобы убедиться в этом, не стоило становиться руководителем спецподразделения «экстремальных преступлений», специального отдела, который привлекался для судебно-медицинских экспертиз особо жестоких убийств. Достаточно было бросить беглый взгляд на газету.

«Сегодня у меня были хорошие шансы заполучить свой собственный секционный стол», — подумал профессор, приближаясь к рабочим.

Он почувствовал, как напряглись его икроножные мышцы, и чуть было не споткнулся. Нервно сжал руку в кулак в кармане пальто, и боль в костяшках пальцев напомнила ему о случившейся накануне неконтролируемой вспышке гнева. Он до сих пор не мог понять, как такое вообще могло с ним произойти. Ведь обычно его отличало самообладание, просто необходимое для людей его профессии. Хладнокровие следовало сохранять даже в том случае, если приходилось сталкиваться с самыми жестокими преступлениями. И это качество Херцфельд старался в себе поддерживать. По крайней мере, до вчерашнего дня.

Это произошло по дороге домой после обычного трудового дня — все утро профессор провел за секционным столом, а после обеда корпел уже за столом письменным, заполняя различные бумажки и соблюдая неизбежные формальности, связанные с вскрытием трупов.

По пути домой из головы Пауля никак не выходил случай, произошедший с трехмесячным младенцем. Еще в утреннюю смену с хирургической точностью он со своими ассистентами удалил ему глаза, чтобы, исследуя кровоизлияние в сетчатку, доказать, что малыш умер от сотрясения мозга.

Ход мыслей судмедэксперта неожиданно прервала внезапно появившаяся щенная собака, которая пробежала у его ног, волоча за собой поводок. Судя по всему, эта собака отвязалась от стойки для велосипедов, установленной возле магазина напротив, и теперь металась в поисках своего хозяина. Тогда Херцфельд решил не допустить, чтобы она вновь пересекла оживленную дорогу, рискуя оказаться под колесами автомобиля. Присев на корточки, он стал подманивать собаку.

— Иди ко мне, малышка! — восклицал Пауль.

Вначале казалось, что это ему удалось, — собачонка остановилась возле пешеходного перехода. На фоне легкой измороси ее черная шерсть отчетливо блестела. Испуганно моргая, она почесалась. Однако, как только Херцфельд стал спокойным голосом подзывать ее к себе, хвост животного перестал висеть как замороженный и трусливо зажатый между ее задних лап — он завилял.

— Не бойся. Или ко мне, моя хорошая, — продолжал звать к себе собаку Херцфельд.

Собака поглядела на судмедэксперта и вроде бы стала проникаться к нему доверием. Но тут появился он — рабочий.

Этот мужик возник словно ниоткуда, такой же высокий и худощавый, как и Херцфельд. Однако та легкость, с какой рабочий нес тяжелый ящик с инструментами, говорила о том, что этот человек по своей силе явно «играл в другой лиге».

— Пшел отсюда! — воскликнул мужчина и грязно выругался.

Как выяснил позже Херцфельд, этот неотесанный мужлан работал на стройке кровельщиком и имел прозвище Рокко^[3].

Вначале Пауль подумал, что грубость адресована ему, но затем произошло нечто такое, что не поддается никакому объяснению — работяга со всей силы ударил беременную суку по животу тяжелым, подбитым железными скобами сапогом.

Собака взвыла, и ее вой был одновременно невыносимо громким и предельно обиженным. От этого душераздирающего вопля у Херцфельда в мозгу что-то щелкнуло, как будто переключился выключатель, встав на отметку «слепая ярость». В то же мгновение разум перестал управлять его отнюдь не тренированным телом сорокатрехлетнего человека, и профессор стал походить на настоящего зомби. Не отдавая отчета своим поступкам и не думая о возможных последствиях, он начал действовать так, словно им управлял кто-то другой.

— Эй, ты, трусливый недоносок! — услышал Херцфельд свой собственный яростный голос.

Это произошло как раз в тот самый момент, когда работяга намеревался вторично ударить ногой загнанную в угол собаку.

— Чего? — Рокко повернулся и посмотрел на профессора так, как будто перед ним стояло ведро с помоями. — Что ты там вякнул, педрилло?

Мужчин отделял друг от друга всего лишь маленький шажок. В руках кровельщика ящик с тяжелыми инструментами смотрелся как пустая картонная коробка из-под ботинок.

— Какое из произнесенных мною слов ты не понял? — задал вопрос Пауль. — Трусливый или недоносок?

— Погоди! Я выверну тебе все кишки так, что ты говном изойдешь! — Рокко хотел было добавить что-то еще, но стал захлебываться от злости и глотать слова так, что собравшейся толпе зевак разобрать их было просто невозможно.

Херцфельд использовал элемент внезапности — словно распрямившаяся пружина, он бросился вперед и нанес головой сильнейший удар по квадратному лицу мучителя животных.

Послышался хруст, и кровь потоком хлынула из носа рабочего. Однако Рокко не издал ни звука — он был ошеломлен от такой наглости. Между тем собачонка, которая по счастливой случайности вроде бы не получила серьезных травм, осторожно выбралась из опасной зоны и подбежала к своему вновь появившемуся владельцу. Он стоял среди других зевак и наблюдал за неравным боем между тщедушным профессором и мускулистым Голиафом.

Пауль защищался как умел и отразил пару тычков, но, получив тяжелейший удар в грудь, зашатался. Казалось, что с ним покончено. Однако везение взяло верх над правом сильного — работяга наступил на обледенелую плитку, поскользнулся и грохнулся на тротуар, ударившись затылком. Но он не отключился и попытался подняться с намерением отколотить своего противника, представляя при этом достаточно легкую мишень для зимних ботинок Херцфельда.

Судмедэксперт наносил Рокко удар за ударом, попадая то в голову, то в живот, то в грудь и опрокидывая его на спину. Когда же громила все же смог найти точку опоры и вновь приподняться, то профессор со всей силы ударил его кулаком в лицо. Пауль продолжал бить работягу до тех пор, пока тот не потерял сознание.

Позже Херцфельд узнал у полицейского, бравшего с него показания, что Рокко чуть было не получил тяжелую черепно-мозговую травму и, по оценке врачей, в течение целого месяца будет прикован к больничной койке, принимая одну только жидкую пищу. Сам же профессор отделался опухолью кисти руки, которая, естественно, пройдет гораздо быстрее. Тем не менее Пауль понимал, что потребуется время, прежде чем он вновь сможет безболезненно делать надрезы своими поврежденными пальцами.

Однако после выхода из полицейского участка об этом Херцфельд старался не думать. Его мало беспокоило и то, что начальство вряд ли обрадуется, узнав, что руководитель отдела криминальной полиции, в отношении которого возбуждается уголовное дело, оказался в одном ряду с правонарушителями.

Именно поэтому профессора вызывали после обеда в отдел кадров. Но сейчас Херцфельд был озабочен гораздо большей проблемой, надвигавшейся на него, чем перспективой предстоящего возможного увольнения.

Приблизившись к рабочим, преградившим ему дорогу, он узнал в них коллег того самого работяги, которого накануне отлупил так, что тот попал на больничную койку.

— В чем дело? — глубоко вздохнув, спросил профессор.

Сердце у него бешено забилось, а ворот рубашки неожиданно стал давить на шею. Херцфельд почувствовал, как адреналин стал распространяться по его жилам, но не настолько, чтобы мобилизовать все внутренние силы, как накануне. На этот раз он не смог бы противостоять даже одному из этих силачей, а о том, чтобы отбиваться от всех четверых сразу, вообще не могло быть и речи.

— У Рокко сильные боли, — вместо приветствия произнес самый низкорослый из рабочих, в руках у которого была кувалда.

Это был жилистый человек с рябым лицом и начисто обритой головой.

— И что?

— А то, что ему совсем хреново.

— Ничего, это пройдет, — бросил Херцфельд и хотел было протиснуться через шеренгу рабочих.

Однако бритоголовый грубо ткнул его в грудь рукой и произнес:

— Не так быстро, профессор.

При этом он посмотрел на своих ухмылявшихся коллег, явно ища их одобрения.

«Профессор? Проклятье! Они знают, кто я!» — вихрем закружились мысли в голове у Херцфельда.

Но тут один из здоровяков, который явно был у них за главного, под одобрительные кивки и ухмылки остальных работяг заявил:

— Мы только хотим кое-что вручить вам.

Херцфельд приподнял плечи, напряг мышцы живота и внутренне приготовился к первому удару. Однако, к его величайшему изумлению, верзила сунул ему в руку кувалду. Только тогда профессор увидел, что к рукоятке грозного инструмента был прикреплен синий подарочный бант.

— В следующий раз, когда вознамеритесь проломить засранцу череп, возьмите кувалду с собой. Договорились?

Рабочие громко рассмеялись, затем расступились, пропуская профессора, и, сняв свои рабочие рукавицы, принялись хлопать в ладоши. Проходя мимо них с несколько растерянной улыбкой на лице, Херцфельд ощущал, как бешено бьется у него сердце. А вслед ему раздавались выкрики:

— Браво!

— Отличная работа!

— Наконец-то кто-то смог проучить этого Рокко!

От такого неожиданного поворота дела Херцфельд забыл поблагодарить рабочих за подарок и вспомнил об этом только тогда, когда вошел в прозекторскую — помещение, где вскрывали трупы.

Ему предстояло разобраться с самым сложным и страшным случаем в своей практике.

Примечания

3

Рокко — в переводе с итальянского означает шахматную фигуру «тура» или епископский посох.