Скверное дело

Селим Ялкут, 2019

Остросюжетный роман Селима Ялкута «Скверное дело» – актуальный детектив в реалиях современной российской действительности и в тесной взаимосвязи с историческим прошлым – падением Византийской империи. Внимание к деталям, иронический язык повествования, тщательно прописана любовная интрига.

Глава 2

Вообще-то Балабуев Сергей Сидорович сорока одного года впрямь надумал уходить. Некоторые из его коллег так и поступили и счастливо работают на те самые учреждения, по которым Уголовный кодекс рыдает крупными слезами. — Что делать, — разводили коллеги руками. — Ты погляди, что делается. Если мирно, по хорошему, так и к тебе хорошо, а начнешь пружинить, правду искать, уберут. Раз предупредят, а второй не станут, не те пошли времена.

Крупное дело о хищениях было прекращено по вине самого Балабуева. Так ему объяснили. Не имел он права… дальше шел длинный список превышений полномочий, которые Балабуев допустил, изобличая преступников. Заинтересованные лица оказались на свободе, а приятель просветил: — Могли и убить, если бы до суда дошло.

— Наших не убивают. — Ответил тогда Балабуев.

— Ну, да. Ты, я слышал, наркотиками балуешься.

— Я? — удивился Балабуев.

— А кто же. И с девочками полегче. А то знаешь, что с насильниками бывает…

Напрашивались разумные выводы. Есть люди, что могут сменить несколько шкур и каждая будет впору, как своя собственная. Таких превращений в наше время пруд пруди. Но Балабуев был в единственной шкуре (как герой Шота Руставели) — опера-дознавателя, причем самых незаурядных способностей. В своей профессии это был король. По виду — бестолковый простофиля, Балабуев мог усилить это впечатление сознательно во много раз. И вызывал самые двойственные чувства, у преступника — облегчение, вот послал бог ему на радость дурака-следователя, а у честных людей (интеллигентов особенно) гражданскую печаль, до чего докатились, если уж таких… прости, Господи… берут на службу. Балабуев никого не разочаровывал. До поры, до времени.

Вот с этим человеком встретился Алексей Григорьевич Плахов, с судьбой которого связана большая часть этого рассказа. Раньше к описанию такой личности добавляли слово герой, а для окончательной характеристики подсказывали читателю, что за герой — положительный или отрицательный. Но в реальной жизни геройство случается редко, и герои из обычных людей, как правило, никакие. Другое дело — жертвы обстоятельств или судьбы. Громко сказано, но для Плахова, однако, годилось, тем более, по профессии он был историк, мог понять интерес к отдельно взятой личности. И Балабуев интересовался судьбами, правда, по другим причинам. Встретились они не зря.

— Видите, Алексей Григорьевич. — Рассуждал Балабуев. — Кульбитин ваш непосредственный подчиненный. Вы по должности кто?

— Директор музея. Исполняющий обязанности.

— А что так? Исполняющий?… И давно?…

— Несколько лет. Спросите насчет исполняющего? Откуда я знаю? Никак подходящую кандидатуру не найдут.

— А Кульбитин… чем не кандидатура?

Плахов пожал плечами. — Знаю, что предлагали ему. Но отказался. Хлопот с этим директорством… можете поверить…

— И то, правда. — Согласился Балабуев. — Вот видите. Вы — исполняющий, Он — главный специалист. Не простой, а главный. Выше никого. Или есть?

— Нет, нас двое. Еще две женщины, молодняк. Только начинают. Еще охрана. Один постоянный, другие от милиции… знаете, место музейное по нашим временам невыгодное.

— Насчет охраны могу поспособствовать. А от женщин я бы так просто не отмахивался. Они, знаете ли… источник вдохновенья. И по нашей части тоже. Но сейчас упростим. Значит, вас двое. И убили. Одного из двух. Можно сказать, пятьдесят процентов потерь. В наступлении и то меньше. А тут на месте стояли.

— Позвольте. — Растерялся Плахов.

— Конечно, позволю. Для того мы и собрались. Вы не стесняйтесь. Может, пиджак хотите снять. Не хотите? Или форточку закрыть?

— Извините, какие пятьдесят процентов?

— Простая арифметика. Одного убили, а другой жив. Или будете отрицать?

— Что отрицать?

— Факты, Алексей Григорьевич, факты. Во вверенном вам отделе, практически на рабочем месте… ну, хорошо, недалеко от рабочего места, если вы так хотите, убит главный специалист. Главный. А его руководитель утверждает, что это досадное недоразумение…

— Ничего я не утверждаю. — Гневно протестовал Плахов.

— И правильно делаете. Теперь ваша задача, проявить инициативу. Ночью не спать. Чтобы земля под ногами горела.

— Да я разве… Конечно, вот только… Чем могу…

— Еще как можете. — Подхватил Балабуев. — Я вам скажу честно, на вас вся надежда. Не спорьте. Именно вся. Преступника по горячим следам задержать не удалось. Но где-то он близко разгуливает и за нами наблюдает. А ведь это ваша вина…

— Моя? — Поразился Плахов.

— Именно. А как вы думали? Случись такое на производстве, кирпич упадет, целая комиссия выезжает. Кто виноват? А тут убийство. Буквально, на рабочем месте. С невыясненной целью…

— Это как на рабочем? На улице его нашли.

— Недалеко от музея. И засиделся он в тот день на работе поздно.

— Вот так они свои дела и лепят. — Возмущался про себя Плахов, а вслух спросил. — Может, вы меня подозреваете. Так и скажите.

— А как вы думаете, Алексей Григорьевич? У меня должность такая. Лишних работников у нас нет. Я для вас и добрый следователь, и злой — в одном лице. Как договоримся, так и будет.

— С кем договоримся?

— С вами. Я ведь сразу могу спросить, где вы были, что делали? Но не спрашиваю. Потому что вы на мой вопрос ответ приготовили. Был там-то и там-то. Любимая женщина может подтвердить…

— Представьте, я был дома. Один.

— Вот видите, так я и думал. Значит, нет у вас алиби. Я вам подскажу, сейчас такое время, алиби нужно иметь. Паспорт и алиби. Паспорт для того, где ты есть, чтобы предъявить, а алиби, где тебя нет. Мало ли что. Тут сидел один, это, говорит, раздвоение личности. И пусть раздвоение, может, еще и мало будет. Как труп распилить и в Комсомольскую правду завернуть — все мастера, учить не надо, а личность — извините? Деликатнейшая материя.

А вы говорите — раздвоение. То есть, не вы, но слова соответствуют моменту. Адвоката, кстати, не хотите пригласить? Имеете право. Чтобы не допустить произвола со стороны злого следователя.

— Не нужен мне никакой адвокат.

— Значит, не нужен. Так и записать, отказывается от адвоката?

— Что за чепуха. — Возмутился Плахов. — Спрашивайте, что хотите.

— А теперь я вам скажу, как добрый следователь. — Балабуев и впрямь смягчился. — Правильно вы отказались. С этими адвокатами большие расходы. Пустят по миру, сами на казенные харчи запроситесь. У самого дыра на пятке, а ходит таким гоголем, куда нам. Теперь и прокурору платить нужно, еще неизвестно, кто больше возьмет. А судьи кто? У нас теперь прекрасный пол судит по преимуществу. Вы с Рафаэлем знакомы? Не лично, конечно. Так это не наш вариант. Эти жаднючие. Снесут курочке яичко, не простое, а Фаберже. Тогда, конечно, а иначе закроют. У меня, знаете, случай был. Потом расскажу. Курите? У нас можно курить. Я потому и форточку открытой держу.

— Не курю.

— Правильно. А то накурится, надымит, а потом пепельницу за собой отмывает. Да, вы, наверно, встречали. Встречали ведь? Кульбитинпокойник наш курил? Наверно, прибирал за собой.

— Позвольте. — Сопротивлялся Плахов. — Если есть ко мне вопросы…

— Много вопросов, скорого расставания не обещаю. Печально. На нас убийство висит. Спешу напомнить, убийство вашего подчиненного. Свидетелей нет. А подозреваемых, сами понимаете. Вы, как, дружили? Не очень? Но общие знакомые, наверно, были. Списочек, может, составите? Не хотите? Видите, какой интеллигент. Не без ложной скромности. Ну, ладно, пока не настаиваю. Но разбираться придется. Долго придется беседовать. Еще друг без друга скучать станем. Где, спросите, Балабуев? А я другим делом занят. Вот вы и обидитесь. Это я вам, как добрый следователь, говорю. А то ведь могу задержать, обыск сделать.

— Обыск? — Возмутился Плахов.

— Положено. С кого начинать, как не с вас? Общались постоянно. Причины могли быть, а алиби нет. Я вам скажу — Балабуев смотрел пристально, и Плахов понял, не прост его собеседник, очень не прост. — Другой бы у вас дома давно сидел вместе с понятыми. Только не я. Думаете, я вам верю? У меня такой ромашки нет, гадать, верю — не верю. Я, может быть, всем сердцем тянусь, а не выходит. Так что помочь вы мне должны.

— Никакого отношения к этому делу не имею.

— А я вас об этом, заметьте, не спрашиваю. Иначе вы бы давно явку с повинной написали, как честный человек. Зато потом на свободу с чистой совестью. Это, знаете ли… Вы бы видели, какие письма на волю шлют. Слезой бумагу прожигают. С фотографиями. К парикмахеру ходить не нужно.

— Это вы мне? — Голова Плахова шла кругом.

— А кому же? И сам на откровенность рассчитываю. Поверьте, я могу различить: с вами это убийство связано. Вы ведь не отрицаете?…

— Отрицаю. — Встряхнулся Плахов.

— Погодите, что это вы сразу… отрицаю… Я о чем прошу, давайте помогать друг другу. И времени на это не нужно жалеть. Договорились? Что вы молчите? Скажите: согласен, если нет возражений.

— Согласен.

— Вот и хорошо. Расскажите, чем вы там занимаетесь. Раньше как было, пришел на работу, снял номерок, вот тебе и алиби. Кроме обеденного перерыва, конечно. У меня, знаете, был случай…

Балабуев готов был увлечься воспоминаниями, но Плахов уже взял себя в руки.

— Сегодня пятница. Убили его во вторник. А всю прошлую неделю у нас была конференция.

— Кульбитин участвовал?

— Даже доклад делал, мы с ним, можно сказать, главные. Входим в оргкомитет.

— Ого, как. Что за конференция?

— Если вкратце, по Византии.

— Здесь вкратце не нужно. Вы мне потом подробно расскажете. Что и как, чем занимаетесь. Я историей интересуюсь. Контурные карты в школе раскрашивал. А пока для первого знакомства…

— С делегатами общался. — Вспоминал Плахов. — Иностранцы приезжают. У нас совместные работы. Город им показывал. Музейное помещение, можно сказать, никакое. Поэтому в гуманитарном корпусе университета проводили. Участников и простой публики несколько сотен. Но в тот день я в музей заходил. И Павла Николаевича видел.

— И как он?

— Тоже на одном месте не сидит. Ничего особенного я не заметил.

— Может, в разговоре?

— Говорили мы долго. О музейных делах. Знаете, после таких конференций всегда появляется желание что-то менять.

— А люди с этой конференции у вас были?

— Конечно, они и раньше у нас бывали. Прием для них организовали.

— И по одному бывают?

— По всякому. Мы ведь зависим друг от друга. Финансирование. Гранты международные.

— Обеднело отечество. — Вздохнул Балабуев.

Тут разговор прервал телефонный звонок. Балабуев выслушал, сказал: вот как хорошо. Давай сюда. Подбежал к двери, высунул голову, переговорил, и вернулся с завернутым в целлофан предметом. Выставил на стол перед Плаховым: — Узнаете? Если сомневаетесь, придумывать не нужно.

— Узнаю, пожалуй… Портфель Павла Николаевича.

— Видите, какое дело. Пустым нашли. С места происшествия увели, осмотрели, забрали, что нужно, а портфельчик выбросили. Его портфель или нет? Подтверждаете?

— Его. — Твердо отвечал Плахов и, осознав важность момента, добавил. — Павла Николаевича Кульбитина.

Балабуев остался доволен. — Видите, вот вы и разговорились. А то ведь как. Раз вызывают, значит, нужно характер проявить. Ничего не знаю, сами ищите. А на будущее я вам скажу. Каждому порядочному человеку алиби обязательно нужно. Преступник сам о себе позаботится. А честным людям как? Вот вы говорите, раздвоение личности.

— Я не говорю.

— Перестаньте. — Балабуев даже рукой отмахнул. — Только и слышишь. Не знаю, не видел. Мы ведь в Европу хотим. А там как. Гражданин ночь не поспит, но сигнализирует, босиком на холодном полу встанет, мазью натрется от радикулита и стоит. Думаете легко? Но высмотрит, поможет органам правопорядка. У нас один вернулся. За чем, спрашивает, очередь? За правами человека. Самолично наблюдал.

— Может, перепутал?

— Так оно и есть. Отпечатки пальцев с утра бегут снимать. Вы ведь не сдавали?

— Не сдавал. — Признался Плахов.

— Вот видите. Зато свобода. Одни мы и турки остались. Гордый народ. Следствию помогать не хотим.

— Я не отказываюсь.

Потому расскажите подробно, чем вы у себя занимаетесь. Хотя нет. Погодите. — И Балабуев выложил перед Плаховым пачку фотографий. — Давайте с них начнем.