Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями. Сказка

Сельма Лагерлёф

Новый адаптированный перевод Алексея Козлова романа-сказки Сельмы Лагерлёф «Путешествие Нильса с дикими гусями» Маленький невоспитанный мальчик, превращённый в крошечного эльфа, путешествует на спинах гусей по Швеции, познавая историю, географию и нравы своей страны, а потом снова становится человеком.

Дизайнер обложки Алексей Борисович Козлов

Переводчик Алексей Борисович Козлов

© Сельма Лагерлёф, 2024

© Алексей Борисович Козлов, дизайн обложки, 2024

© Алексей Борисович Козлов, перевод, 2024

ISBN 978-5-0062-4641-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мальчик-Эльф

Воскресенье, двадцатое марта

Жил-был мальчик. Ему было — скажем так — что-то около четырнадцати лет, не больше. Длинный, тощий с торчащими в разные стороны руками и ногами, белобрысый, с всклокоченной шевелюрой. Он ни на что не годился, ничего не умел, ничего не хотел и никого не слушался, вот какой был этот этот мальчик. Его главным страстью было поесть и поспать, а после этого больше всего ему нравилось проказничать и хулиганить на улице вместе с другими мальчишками.

Было воскресное утро, и родители мальчика собирались пойти в церковь. Мальчик сидел на краю стола, в белой безрукавке, и думал, как ему повезло, что отец и мать уезжают, а он станется дома, и на пару часов побережье очистится от занудных предков. Все уши ему проели своими нотациями.

«Хорошо! Теперь я смогу тихо достать папино ружьё и пострелять в охотку, чтобы никто не мешал!» — повторял он про себя, — Вот уж повеселюсь на славу!»

Но случилось так, что отец на лету поймал мысль мальчика, потому что, как только отец задрал ногу, готовый ступить за порог дома, он вдруг резко остановился и повернулся к мальчику.

— Поскольку ты не идёшь в церковь вместе с нами, — сказал он резко, — самое меньшее, что ты должен сделать, это самостоятельно проштудировать дома весь молитвослов! Слышишь, Нильс? Весь! Ты мне обещаешь это сделать?

— Да! — заискивающе закивал головой мальчик, — Конечно, обещаю! («Ха! Отчего бы и нет? Элементарно! Легко! С пол-пинка! Мне ничего не стоит это сделать!»)

И он, конечно, подумал, что никогда и ни за какие коврижки не будет читать эту чудовищную ахинею, по крайней мере, больше, чем захочется.

Тут мальчик смекнул, что никогда ещё не видел свою мать такой хлопотливой и настырной. Через секунду она оказалась у полки возле камина, сняла толстенный «Комментарий» Лютера и с важным видом грохнула его на стол перед окном, открыв на воскресной службе. Потом она добавила к этому кошмару «Новый Завет» и установила его, как мортиру на бастионе, рядом с «Комментариями». Тут только Нильс осознал, какая страшная опасность ему грозит. Вот ведь беда какая, беда, так беда! Потом она придвинула к этим книжкам большое кресло, которое было годом ранее куплено на приходском аукционе и которое, как правило, никому, кроме отца, в обычные дни занимать не разрешалось.

Мальчик сидел, думая, не слишком ли уж сильно его мать увлеклась хлопотами ни о чём? В самом деле, и далась ей эта дурацкая книжка и этот разворот, и откуда взялось это её желание как следует поиздеваться над ним, маленьким мальчиком, он ведь даже в самом страшном сне не мог представить что сможет осилить больше страницы этой писанины или около того. Как бы он хотел сейчас скрыть свои мысли! Но и теперь, уже во второй раз, всё произошло почти так, как если бы он был стеклянным, а его отец и мать способны были видеть его насквозь. Нильс видел, что мать острым взглядоом просвечивает его насквозь. Мать подошла к мальчику и строго сказала:

— Всё-таки, Нильс, не забудь, что ты должен внимательно прочитать всё это! Ибо, когда мы вернёмся, я самым тщательным образом проверю твои познания, Нильс, в Святом Писании, и если ты пропустишь хоть одну страницу, хоть одну букву, хоть одну запятую, тогда пеняй на себя!.. Ты меня знаешь!

–……………… аже паче с ним………………………заповеди……………грешники…………, боже, помоги,……………и… поколику……………суть… есть… суть есть…..………..…..………., свят, свят, свят……………………………ибо…, да храни тебя………… господь……

— Служба занимает четырнадцать с половиной страниц! — наконец финишировала мать, как будто хотела безмерно увеличить меру вселенского страдания сына, — Сейчас же садись и начинай чтение! Хватит елозить по столу локтями! Я только и делаю, что штопаю! До нашего возвращения ты должен успеть прочитать всё до единой буквы! И не смотри по сторонам! Ты должен до дыр зачитать эту святую «Библию»! Понял?

С этими напутственными словами родители удалились. И когда мальчик, понурившись, застыл в дверном проёме, провожая их тоскливым взглядом, он подумал, что угодил в самый настоящий ад на земле. — Ну, вот, несчастный я страдалец, попал в капкан, как кур во щи, они идут себе теперь и поздравляют друг дружку, чёрт знает с чем, думая, что сделали что-то ужасно хорошее, идут и в ус себе не дуют, а я теперь буду вынужден сидеть и корпеть над этой дурацкой книжонкой,

— Сколько тут этой писанины? Господи! С ума сойти можно! Что за чертовщина? Они могут поздравить себя — заставили меня, дурня, богу молиться!

Но конечно, его отец и мать, и не думали поздравлять себя ни с чем подобным; напротив, они были очень огорчены. Как-никак, они были всего лишь бедными фермерами, и их маленькое поместье вместе с плантациями гороха было ненамного больше крошечного садового огородика. Когда они впервые переехали в этот чёртов город, эта земля не могла прокормить даже одну свинью и пару цыплят, не говоря уж обо всём остальном, но они были так страшно трудолюбивы и рачительны, что пчёлы могли бы просить у них совета — и теперь у них в хозяйстве были и коровы, и гуси, и даже большой, усатый кот. Всё сложилось для них очень удачно… Хорошо сложилось. И в то прекрасное утро они вошли бы в церковь абсолютно довольными и счастливыми, если бы им не нужно было думать о своём сыне. Отец жаловался, какой он нудный и ленивый. Он ни к чему не стремится, растёт, как чертополох на грядке, ни на что не способен и ни чему не стремится, учиться в школе не любит и только хулиганит на улице. Он такой никчемный, что его едва ли можно будет заставить даже пасти пару гусей. Мать не отрицала, что всё, что он говорил, было абсолютнейшей правдой, но больше всего она переживала из-за того, что он был диким и невоспитанным, и он рос очень жестоким по отношению к животным и недоброжелательно относился и к людям.

— Боже! Смягчи его злое, чёрствое сердце и даруй ему ангельский нрав! — невесть кого умоляла мать, — иначе он станет истинным несчастьем как для себя, так и для нас!

В тот самый момент, когда мать воздевала глаза к небу, мальчик стоял у калитки и размышлял, стоит ли ему читать эти нудные псалмы или нет. Это стояние продолжалось довольно долго, потому что мысли у него в голове текли то же крайне медленно, если это вообще можно было назвать мяслями. Наконец, он пришёл к выводу, что на этот раз лучше всего будет не выступать и послушаться родителей. Он уселся в мягкое отцовское кресло и принялся читать. Он и так, и эдак пытался соредоточиться, но глаза только скользили по расплывающимся буквам, которые волшебным образом не хотели складываться в слова. Но когда он с полчаса протараторил вполголоса какую-то ахинею, это бормотание, казалось, подействовало на него успокаивающе — и под такт своего нудного бормотания он начал клевать носом.

На улице стояла самая распрекрасная погода, какую только можно было пожелать! Было только двадцатое марта, но мальчик жил в городке Западный Веммингхог, на юге Скане, где весна к этому времени была уже в самом разгаре. Она ещё не вполне покрасила чёрные стволы деревьев и луга зелёной краской, но уже представала свежей и распускающейся красоткой. Во всех рвах стояла вода, а жеребячья лапка на краю канавы уже зацветала мелкими цветочками. Все сорняки, росшие среди камней, блестели коричневыми и чёрными пятнышками. Буковые леса вдалеке, ещё вчера скрытые завесой холодного тумана, казалось, разрастались с каждой секундой и становились всё гуще и гуще. Небо уходило ввысь, оно представало чистым и ослепительно голубым увеличительным стеклом. Дверь дома приоткрылась, и в комнату донеслась первая трель весёлого лугового жаворонка. Куры и гуси озабоченно бегали по двору, а коровы, вдохнувшие в своих стойлах свежий воздух весны, время от времени одобрительно мычали и радостно мотали головами.

Мальчик читал, клевал носом и всячески боролся с накатывавшей на него сонливостью. «Нет-нет! Мне никак нельзя заснуть, — подумал он, — Так я и до утра не управлюсь с этим делом! Мне нужно…»

Но, как бы то ни было, как он ни пыжился бодрствовать, наконец его окончательно сморил сон.

Он не знал, долго ли он спал, но его разбудил лёгкий шум прямо за спиной.

Нильс оглянулся.

На подоконнике, лицом к мальчику, стояло маленькое зеркало, и в нём отражался почти весь дом. Да, когда мальчик поднял голову, он случайно взглянул в зеркало, и вдруг увидел, что крышка сундука, принадлежавшего его матери, открыта.

Брови Нильса полезли на лоб.

У его матери был большой, тяжёлый, окованный железом дубовый сундук, который она никому, кроме себя, не разрешала открывать. Он был такой огромный, что даже залезть на него было иной раз трудновато. В этом сундуке она держала вещи, которыми дорожила, потому что унаследовала их от своей матери, и они поэтому были особенно дороги ей. Здесь лежала пара старинных крестьянских платьев из красной домотканой ткани, с коротким лифом и рубашкой, расшитой причудливой тесьмой, и серебряная нагрудная булавка, украшенная жемчугом. Там были крахмальные головные уборы из белого льна, тяжёлые серебряные браслеты со сканью и камнями, и цепочки, и кольца, и броши. В наши дни люди не любят щеголять в таких нарядах, и несколько раз его мать подумывала о том, чтобы как-нибудь избавиться от старых вещей, но почему-то у неё так и не хватило духу сделать это.

Теперь мальчик отчетливо увидел — в зеркале, — что крышка сундука открыта. Он не мог понять, как это могло случиться, потому что его мать прямо на его глазах закрыла сундук перед тем, как уйти. Более того, она, как всегда тщательно заперла его… Она никогда бы не оставила свой драгоценный сундук открытым, тем более тогда, когда её сын оставался дома один. Такого просто не могло быть! От него можно было ожидать всего, чего угодно! Не так уж она была глупа!

Он сразу встревожился, нет, скорее — испугался. Да и как тут не бояться? Как тут не испугаться? А вдруг в дом пробрался вор? Он не смел пошевелиться, а только сидел неподвижно и вперивался взглядом в зеркало, боясь оглянуться.

Пока он сидел там и ждал явления вора, он начал задаваться вопросом, что это за тёмная тень, упавшая на край сундука. Он смотрел и смотрел — и не мог поверить своим глазам. И то, что сначала казалось призрачным, невозможным, становилось для него все более и более явственным. Ба, он увидел, что это было чем-то совершенно реальным. Это было не что иное, как эльф! Самый настоящий эльф! Он сидел там — верхом на краю сундука и болтал ногами!

Конечно, мальчику приходилось слышать разные истории об эльфах, но ему и в голову не приходило, что они на самом деле существуют и такие крошечные. Он был не больше ладони — по крайней мере тот, который сидел на краю сундука. А раз был один эльф, то рядом, возможно, могли тусить и другие. У него было старое, морщинистое, безбородое, противное лицо, и он был одет в старый чёрный сюртук, бриджи до колен и широкополую чернополую шляпу. Он был очень подтянут и франтоват, с белыми шнурками на шее и запястьях, в туфлях с медными, начищенными до блеска пряжками и розовыми бантиками на подвязках. Он уже достал из сундука какую-то вышитую вещь и сел, разглядывая эту старомодную поделку с таким благоговейным видом, как будто нашёл Святую Чашу. В общем, он так увлёкся, что не заметил, как этот странный мальчик проснулся.

А мальчик был несказанно удивлён, что вот так, посреди белого дня увидел настоящего эльфа, но, с другой стороны, сказать, что он уж так сильно был напуган, нельзя. Невозможно было бояться того, кто был рождён таким малюсеньким. И поскольку эльф был так поглощен своим восхищением тем, что увидел в сундуке и своими мыслями, так восхищён, что ничего воокруг себя не видел и не слышал, мальчик подумал, что было бы очень забавно пошкодничать и как-нибудь подшутить над малюткой, например, запихнуть его в сундук и закрыть за ним крышку или что-нибудь в этом роде. В чём, в чём, а в этом Нильс был горазд!

Но мальчик, надо признаться, был не настолько храбр, чтобы осмелиться даже прикоснуться к эльфу руками, в конце концов, тот мог быть ядовит и способен укусить где не надо. Вместо этого он оглядел комнату в поисках чего-нибудь, чем можно было бы толкнуть или ткнуть непрошеного гостя. Его взгляд блуждал от дивана к столику с кадкой, от фикуса и обратно — от столика с фикусом к камину. Тут на глаза ему попались чайник, потом кофейник, который стоял на полке возле камина, ведро с водой у двери, ложки, ножи, вилки, блюдца и тарелки, которые чуть поблескивали через полуоткрытую дверцу платяного шкафа. Он посмотрел на отцовское ружьё, которое висело на стене рядом с большим портретом датской королевской семьи, а потом на герани и фуксии, которые беззаботно жили в горшках на окне. И наконец, он заметил старый сачок для бабочек, который свисал с оконной рамы. Едва он увидел этот жёлтый сачок для бабочек, как его рука сама потянулась к нему, в мгновение ока он схватил его, подпрыгнул и размахнулся сачком вдоль края сундука. Вау! Он сам был поражён тем, как ему повезло. Какая удача! Он едва ли понимал, как ему это удалось, но он действительно поймал этого эльфа в ловушку. Бедный малыш лежал головой вниз на дне длинного сачка и, кажется, уже не мог освободиться.

В первый момент мальчик не имел ни малейшего представления, что ему теперь делать со своей добычей. В голову мальчишки не пришло ничего, кроме как всё время мотать сачком взад и вперед; чтобы помешать эльфу придти в себя, осмотреться и вскарабкаться наверх по марлевому мешку. Он наверняка был ловок, как домовая мышь!

Тут Эльф начал что-то пищать и наконец взмолился:

— О! Как жалко! Я, кажется, потерял свободу!

По его словам, (а на память мальчик не мог пожаловаться), он приносил всем удачу, даже тем, кому она была совсем ни к чему — все эти долгие годы было только так — и поэтому заслуживал лучшего отношения. Теперь, если бы мальчик проявил милосердие и отпустил его, он дал бы ему старую гнутую монету, серебряную ложку и в качестве бонуса — золотой пенни, такой же большой, как корпус серебряных часов его отца.

Мальчик не счёл, что это дельное предложение; но так случилось, что после того, как он заполучил эльфа в свою власть, он туут же стал бояться его. Он чувствовал, что заключил соглашение с чем-то странным, ненормальным и сверхъестественным; с чем-то, что не принадлежало его миру, и он был бы только рад поскорее избавиться от этой ужасной, ненужной и, скорее всего, опасной докуки.

Вот только по этому он сразу согласился на сделку и, удерживая силок неподвижно, чтобы эльф мог выползти из него, даже помогал ему в этом. Но когда эльф почти выбрался из ловушки, мальчику пришло в голову, что ему следовало бы поторговаться за что-нибудь поценнее, попросить у того, напромер, хорошее поместье или кучу всяких хороших, полезных вещей. В конце концов, он был очень расчётливый и прагматичный подросток, и уже научился считать денежки. В придачу к этому он чувствовал, что, по крайней мере, должен был поставить это условие: эльф должен вложить эту длинную дурацкую проповедь в его голову.

«Каким же я был дураком, что отпустил его!» — подумал он и начал яростно трясти силок, чтобы эльф снова упал внутрь.

Но в тот момент, когда мальчику удалось сделать это, он получил такой сильный удар по уху, что ему показалось, что его голова разлетится на куски. Его отбросило — сначала к одной стене, потом к другой. Он опустился на пол и довольно долго лежал там — совершенно без чувств.

Когда он очухался, в коттедже никого уже не было, он был один-одинёшенек. Крышка сундука оказалась опущена, и сачок для бабочек висел на своём обычном месте у окна, как будто его никто никогда не трогал. Если бы он до сих пор не чувствовал, как горела правая щека от того хука, который ему залепили, (а щека горела от подбородка до до самого уха) у него возникло бы искушение поверить, что всё это было каким-то смешным, дурацким сном.

«Во всяком случае, если я расскажу им, отец и мать наверняка будут настаивать на том, что это было не что иное, как бред или враньё, какими я уже достал их выше крыши, — печально подумал он, — Они, вероятно, не сделают никаких скидок на то, что я не выучил старую проповедь из-за этого эльфа. Вот ведь заморочь какая — эти проповеди! Кто выообще мог выдумать такое? Для меня лучше всего снова взяться за это идиотское чтение!

Тут он поспешил к столу, и заметил кое-что очень примечательное. Не могло такого быть, чтобы коттедж вдруг ни с того, ни с сего вырос в размерах! Но почему ему пришлось сделать гораздо больше шагов, чем обычно, чтобы добраться до стола! Что же это такое? И что случилось со стулом? Он выглядел не больше, чем некоторое время назад… но… теперь ему пришлось сначала ступить на ступеньку, и только затем вскарабкаться наверх, чтобы добраться до сиденья. То же самое было и со столом. Он теперь не мог взглянуть на него сверху, не забравшись на подлокотник кресла! Вау!

— Что это, во имя всего святого, такое? — вскрикнул мальчик — и весь дом стал такой же?

«Комментарий» лежал на столе с раскрытыми листами и, судя по всему, ничего в нём не изменилось, но, как ни крути, в нём тоже теперь появилось что-то странное, потому что он не мог прочитать ни единого слова из этой книжки, фактически не встав прямо на саму книгу. Она была огромна! Как он раньше этого не заметил?

Он с трудом по буквам прочитал пару строк, а затем случайно поднял глаза.

«Вот ведь беда какая!»

С этими словами его взгляд упал на зеркало; и тогда он громко воскликнул:

— Смотри-ка! Там… там… ха… ещё один! Ух ты! Боюсь, с двумя мне не управиться!

Он издал этот крик, потому что в зеркале вдруг ясно увидел маленькое-прехорошенькое создание, одетое в куртку с капюшоном и старые кожаные бриджи.

— Да ведь этот одет точь-в-точь, как я! — в изумлении воскликнул мальчик и всплеснул руками. Он увидел, что существо в зеркале сделало то же самое. Затем он начал дёргать себя за волосы, щипать за локти и раскачиваться. И тотчас же тот, другой делал то же самое вслед за ним, тот, кого он увидел в зеркале. Он тоже дёргал себя за волосы, щипал себя и раскачивался, как ненормальный.

Тогда мальчик сорвался с местак и несколько раз обежал вокруг зеркала, чтобы проверить, не спрятался ли за ним маленький смешной человечек, но он никого там не обнаружил, и тогда он в самом деле испугался и задрожал от ужаса. Ибо теперь он понял, что эльф околдовал его, и что существо, чьё отражение он видел в зеркале, — это он сам.