Барон ВВВ. Небылицы, поведанные одним достойным человеком

Сергей Александрович Казакевич

Приехавшего в отпуск героя давно зовут бароном, ведь он, кажется, привирает. И вот новая встреча. Одного вечера на этот раз не хватает. Друзья, как заведённые, после трудовых будней целую неделю, позабыв про семьи и свои обязанности, несутся к барону. У них много придирок к другу. Был в Волшебной стране? Говорил с Золушкой? Покорил Марс? Ну-ну…Не верите? Старая добрая советская фантастика в новых реалиях – так можно кратко охарактеризовать книгу «Барон ВВВ» – убедит вас в правдивости героя.

Глава 3. Влипли!

Тысячи горожан, несмотря на рабочий день, устроили в этой обители зелёного блаженства броуновское движение. Тем же, кто хотел отдохнуть, скамеек в тени не хватало, и люди садились под деревьями прямо на газон.

— Вон свободная скамейка! Рядом с Шаляпиным.

Степаныч указал на памятник.

— Это Рахманинов, — возразил Вовка. — Метра три высотой. И скамейка, соответственно, тебе по грудь будет.

— Да? А я смотрю — в шляпе, думал, Шаляпин.

— Сам ты… — Вовка посмотрел на башню с циферблатом. — Так, три часа.

Он сел под дерево, прислонившись к стволу. Рядом пристроился Степаныч. Что-то хрустнуло у него в руках, запущенных в полиэтиленовый пакет.

— Ну, Павел Степанович! — укоризненно произнёс Вовчик, догадавшись, что произошло. — Всего два часа подождать!

— Таскать надоело. А здесь хорошо, прохладно. По соточке не помешает.

Димкин отец начал вытаскивать бутылку на божий свет, но молодой друг упредил его, схватив за руки.

— Тихо, тихо. Вокруг люди. Полиция, когда их не ждёшь… Держи так.

Он нашёл два пластмассовых стакана в сумке, взял пакет у Степаныча и ловко налил два по пятьдесят, не вынимая бутылки.

— Лимонад! — сказал, прислонив пакет с бутылкой к сумке, из которой вытащил небольшую упаковку с нарезанным сыром. Подмигнув, уточнил: — Типа — лимонад.

Степаныч понимающе кивнул.

— Ловкость рук… Ну, за встречу!

Выпив, дед недоумённо повертел головой:

— И чего это я вдруг? Ладно. На встрече не буду пить. Ну-ка, как это ты?

Схватив свой пакет, он спрятал там стакан, манипулируя предметами.

— Ну, Павел Степанович! — второй раз за короткое время пристыдил его Вовка и тут же увидел перед носом стакан «с горочкой».

— Не получилось, — пожал плечами Степаныч, наливая себе. Теперь ему было проще, знание основ арифметики подсказывало, что бутылку надо опустошать до дна.

Пожевав сыра, они отвалились на ствол могучей липы.

— Нехорошо получилось, — пробормотал Вовка, когда понял, что начинает засыпать.

— Так надо ещё по чуть-чуть, — очень убедительно откликнулся Степаныч. — Бодрость духа приходит после трёхсот.

— Точно знаешь? — усомнился немного потерявший себя в пространстве и ощущениях отпускник.

Дядя Паша хмыкнул:

— Мне ли не знать! Давай свою бутылку.

— Не, нам на встречу ещё.

Покурив на пару со Степанычем, побродив вокруг дерева, Вовчик почувствовал себя энергичнее. Появилась солидарность с дядей Пашей: чуть-чуть не хватает.

— Доставай мою! — скомандовал он.

Вовчик уже отпустил вожжи, наслаждаясь происходящим, а у Степаныча снова получились полные стаканы.

— Тьфу ты! Павел Степаныч, нам ещё на встречу идти!

— А что тут пить-то?

Махнув рукой, Вовка выпил, следуя примеру старшего товарища. Сказал:

— Давай, закусывай хорошенько. Колбаса, хлеб, всё нарезано, — с набитым едой ртом добавил: — Теперь придётся снова в магазин заходить. Вот кто виноват?

Степаныч рассмеялся.

— Да! И что делать?

Вовка с трудом поднялся, опираясь на ствол.

— Пошли.

Он схватил сумку и зашагал к фонтану. Бодрость, в самом деле, пришла. Степаныч еле поспевал, боясь за початую бутылку. Он поднимал на ходу пакет, щупал горлышко, проверяя, не мокро ли.

— Куда мы? — крикнул он вслед.

Вовчик не удостоил вниманием фонтан, а остановился лишь возле эстрады. Несколько взрослых с детьми стояли перед сценой.

В глубине сцены расположилась инструментальная группа. Подошедшая к гитаристу женщина держала за руку девочку лет шести. Молодая мама помогала себе свободной рукой, полагая, что мелькающие перед лицом мужчины пальцы лучше доведут до него смысл сказанного. Музыкант кивнул, вышел к краю сцены и объявил в микрофон:

— Сейчас девочка Маша, — он посмотрел на женщину, та утвердительно кивнула, — споёт песенку «Голубой вагон».

Зрители жидко захлопали.

— А чего мы тут стоим-то? — Степаныч заглянул в свой пакет. — Ни выпить, ни чего…

— Да… хотел в магазин… а тут знакомого увидел на сцене. Пели с ним в группе вместе. Ещё на заводе.

Девочка Маша, подбадриваемая зрителями, старательно пела любимую песенку.

Повесив свою сумку на Степаныча, Вовка направился к ступенькам на левом краю сцены, собираясь подняться наверх после девчушки. То, что музыканты, оставив инструменты, вышли в боковую дверь, его не смутило. Перекур, стало быть. Лишь клавишник, полистав блокнот, начал негромко наигрывать знакомую тему, обозначая небольшой перерыв.

Неожиданно на плечо музыканта легла чья-то рука, заставив обернуться.

— Вовчик! — привстал он. — Сто лет! Ты откуда?

Они ударили по рукам.

— Из Москвы. В отпуске.

— Вот это да! Сто лет!

Мужчина с горбинкой на носу и живыми чёрными глазами улыбался не знающему, что сказать, старому приятелю.

— А ты играть-то не разучился? Может, сбацаешь с нами что-нибудь?

— Так вот сто лет. Вспомнят ли руки?

— Попробуй. Сейчас ребята выйдут, потренькай пока на гитаре. Давай, не робей.

Вовчик взял гитару и сам удивился, насколько легко удаётся ладить с инструментом. Игорь, довольно покачивая головой, вставлял иногда россыпи нот с клавиш.

Появились музыканты, недоумённо поглядывая на незнакомца с гитарой. А тот уже и не думал останавливаться.

Игорь жестом подозвал приятелей и что-то недолго им объяснял. Барабанщик сел за установку, басист начал подыгрывать Вовчику, нехитрый набор аккордов своевременно расцвечивал сидящий за синтезатором Игорь.

— Уловил? — спросил Вовчик вставшего рядом прислушивающегося гитариста.

— Припев ещё раз, — попросил парень.

Вовчик сыграл снова. Отдавая гитару хозяину, добавил:

— Здесь немного необычное построение текста. Три куплета подряд, затем два припева.

Парень кивнул.

Музыкальное сопровождение, не прерываясь, вышло на начало песни. Вовчик уже стоял у микрофона, готовый открыть рот.

— Вот память — холст, на нём мазки:

События, поступки,

Движения её души

И даже ножки, даже губки.

— И «да», и «нет» — одним мазком

Рисует кисть сознанья.

Так пишется портрет теплом,

Теплом и красками свиданья.

Степаныч прислонился к ограде. Неожиданно он поймал себя на мысли, что получает удовольствие от песни, от голоса Вовчика, поскольку всегда пребывал в твёрдой уверенности, что тому медведь на ухо наступил.

А под сводами величественных деревьев парка неслось:

— Пропал безликий серый цвет,

Таинственно, не сразу

На полотне возник портрет,

Возник, затмив собою разум.

Нежно, местами с надрывом, прозвучал припев:

— В парадный холл родного «я»

Я поместил картину.

Девчонка, милая моя,

Буди во мне мужчину.

Девчонка, милая моя…

Слово «мужчину» Вовчик лихо разбил надвое, прорычав второй слог, чем вызвал шквал аплодисментов и свист повеселевшей публики. Последней стало заметно больше. Люди начали подтягиваться к эстраде.

— Своим присутствием буди,

Волнуй игривым взглядом.

Не торопись, не уходи,

Побудь немного рядом.

Не торопись, не уходи…

Зрители хлопали, не дожидаясь последних аккордов. Крики «ещё!» и «давай!» перекрывали звучание инструментов.

У Вовчика закружилась голова. Он пошатнулся. «От успеха, — подумал. — А Степаныч был прав, после трёхсот появилась лёгкость». Он снова почувствовал себя тем двадцатилетним пареньком, играющим в вокально-инструментальном ансамбле на заводской вечеринке.

— Ну, что, старик? — крикнул в ухо подошедший Игорь. — Народу нравится. Давай ещё чего-нибудь вспомним.

— А новое, — возразил Вовчик, — я объясню быстренько.

Он сбегал к барабанщику, подсказал аккорды гитаристу, чтобы тот легче подстроился в процессе исполнения песни, басисту просто махнул рукой. Что-то бросив на ходу Игорю, снова подошёл к микрофону.

— Мужчина, — обратился он к одному из зрителей, судя по внешности, кавказцу, — будьте добры, одолжите Ваш аэродром на три минуты.

Послышался смех. Кавказец, несмотря на жару, был в кепи.

— Да, дорогой, хоть на тридцать три!

Обрадовавшийся южанин пробрался к сцене, протянул Вовчику головной убор и, повернувшись к толпе, крикнул:

— Гиви не жалко аэродрома для артиста.

— Спасибо, Гиви! — усилитель разнёс голос Вовчика по окрестностям. Он выдержал небольшую паузу, затем крикнул в микрофон: — Моника-а-а! В кавказском стиле!

И, нахлобучив кепку на свою небольшую голову, выразительно играя бровью, стал заводить толпу, придавая голосу южный акцент и активно работая руками.

— Меня укусила Натаха,

Меня укусила Натаха,

Я ей говорю:

Вай, вай, вай-вай!

Натаха, ты, блин,

Учись целоваться,

Учись целоваться,

Не надо так сильно кусаться!

Если первые две строки прозвучали под аккомпанемент барабанщика, который бил ладонями по небольшим барабанам, не пользуясь палочками, то следом подключились все музыканты. Специфичные жесты певца, бородка, усы и кепи увели зрителей на склоны гор, к отарам овец, к стоящему одиноко пастуху в бурке.

Надо знать людей с южным темпераментом! Гиви и ещё несколько кавказских ребят уговорили толпу расступиться перед сценой, начав отплясывать в образовавшемся круге национальный танец.

— Меня укусила Обама,

Меня укусила Обама,

Я ей говорю:

Вай, вай, вай-вай!

Мишель, ma belle,

Учись целоваться,

Учись целоваться,

Собаки от жизни кусаться!

К этому моменту вокруг Гиви танцевали не только южане.

— Меня укусила Левински,

Меня укусила Левински,

Я ей говорю:

Вай, вай, вай-вай…

Поскольку Вовчик снизил накал и начал почти шептать, драматически закатывая глаза, музыканты застыли, пытаясь догадаться, что от них требуется. «Певец» прикрыл ладонями причинное место и посмотрел вниз, изобразив гримасу боли. И медленно, слабеющим голосом, продолжил:

— Моника, вай…

Моника, вай…

Вай, вай, вай-вай,

Вай, вай, вай…

Наступила тишина. Вовчик кивнул барабанщику. И тот понял, что надо делать! Начав тихо, и ударяя с каждым разом всё громче и громче, он вывел Вовчика на победное продолжение, от которого толпа завизжала. Вовчик вскинул вверх руки. Музыка вновь загремела.

— Моника, хай!

Моника, хай!

Вай, вай, вай-вай,

Вай, вай, вай.

Моника, хай!

Моника, хай!

Моника, хай!

Вай, вай, вай.

Он снова сделал жест музыкантам. В тишине стал слышен нервный смех довольных, отдувающихся после танца людей. Все остановились, обмениваясь впечатлениями. И вдруг — о, нет! — в центре танцевавшей до этого толпы он увидел долговязого человека, неуклюже выкидывающего в танце худые длинные ноги. Степаныч! Это был Степаныч! Сумка за его спиной подпрыгивала, мешая деду, но он не обращал на это внимания.

Вовчик махнул рукой, и загремело продолжение.

— Моника, хай!

Моника, хай!

Моника, хай!

Вай, вай, вай.

Моника, хай!

Моника, хай!

Моника, хай!

Вай, вай, вай.

И уже было не остановиться. Вовчик пел и пел. Из-под кепи по лицу текли ручьи. В глазах потемнело. Он сделал несколько шагов вперёд, уронив стойку с микрофоном, и рухнул со сцены вниз, сопровождаемый грохотом из динамиков…

Первыми он увидел склонившихся над ним Гиви, Степаныча и… полицейского.

— Голову мужчине напекло, — Гиви посмотрел на людей вокруг. — На самом солнцепёке пел. Настоящий артист!

— В-вовка, ты к-ка-ак? — язык Степаныча жил своей жизнью.

— О, ментура! — глаза Вовчика выхватили фигуру склонившегося полицейского.

— Политура! — зло ответил тот. — Вставай. В участке разберёмся. И Вы, — он ткнул в Степаныча, — за мной.

— А почему я — не на «Вы»? — возмутился Вовчик.

Гиви сунул ему кепку в руку, помог ухватиться за Степаныча:

— Держи, друг. Гиви для настоящего артиста ничего не жалко. Я себе запасной аэродром найду. Твоя Моника — просто цветочек! Вах!

— Вовчик, не теряйся!

Это Игорь успел крикнуть вдогонку.

Сопровождаемые полицейским, который подталкивал сзади Вовчика, задавая направление движения, они поплелись по аллее.