S.T. Since Tempore

Сергей Анатольевич Марчук, 2014

Если однажды вам предложат бросить эту осточертевшую жизнь, и прожить другую, новую, полную приключений и авантюр, в молодом, здоровом теле – что вы ответите? Согласитесь ли оставить Близких и друзей – ради второго шанса? Именно этот вопрос странный незнакомец задает нашему герою, дав говорящего кота Маню и сутки на размышление. Всего за сутки герой должен принять решение, которое изменит всю его жизнь. В этой книге мы встретим удивительных персонажей, истории которых позволят нам по-иному взглянуть на эту жизнь: блаженный странник Фил, путешествующий один по свету, Шлитци, звезда цирка уродов, Соня, маленькая девочка, умирающая от рака… Вместе с этими героями вам предстоит побродить по Москве, узнавая необыкновенные истории знакомых мест, раскрывая для себя по-новому привычные вещи. Все ради того, чтобы понять, что же для нас самое главное, что удерживает нас здесь?

ГЛАВА 2, в которой автор знакомит читателя с ещё одним персонажем торгового центра, странником блаженным Филей.

Знакомство автора с блаженным Филей состоялось, как, впрочем, и всё в этой жизни, буднично-глупо… Почему-то самые важные вещи в нашей жизни случаются до боли обыденно и понимаем мы это значительно позже, ну, а всяким мелочам изменчивая мамаша-фортуна уделяет повышенное внимание, пытаясь и нас уверить в сакральной значимости происходящего… Да и понимание произошедшего чаще всего приходит спустя некоторое время, оформляясь в нечто, лишь последующими событиями и потугами нашего серого вещества головного мозга… Человечество вступило в двадцать первый век не достижениями в космосе или открытием альтернативных источников энергии, а пышным расцветом разнообразных супермаркетов, представляющих ум, честь и совесть нашей эпохи. Блуждание по магазинам заменило нам всё — радость общения и открытия чего-то нового, смысл зарабатывания денежных средств и обоснование их траты, поиски самого себя и цели жизни. Шоппинг заменил собою всё, обосновав это утилитарной необходимостью выживания человека в каменных джунглях города, куда он добровольно себя загнал, причём освоив города и пригороды, он постепенно ринулся осваивать глубинку, доселе не испорченную этим новомодным извращением хай-тека…

И так, в тот далёкий день и год я почему-то оказался в одном из достойных представителей плеяды этих кровососов"Ашанов"на шоссе Энтузиастов. У меня с детства почему-то сложилось твёрдое убеждение, что история, особенно отечественная, это такая шустрая тётка с извращённым чувством юмора и непредсказуемым характером, когда тянущееся тысячелетиями состояние диаметрально меняется в несколько дней, причём загадывать и объяснять её метания могут либо дураки, либо гении. Как иначе можно объяснить, что бывший Владимирский тракт ("Владимирка"), по которому шли этапом в Сибирь на каторгу, переименовали в 1919 году в бодрящее сердце и уши «Шоссе Энтузиастов», и теперь десятки тысячи наших сограждан ранним утром спешат на добровольную каторгу в Москву по шоссе с этим замечательным названием. Для смягчения терзаний измотанного непосильной работой населения и облегчения их кошельков, и был выстроен торговый центр под значимым названием «Город», в котором и расположился упомянутый выше Ашан.

Выйдя из ряда касс с полной тележкой непонятно чего, несколько осоловевший и уставший от всеобщего гармоничного бардака милого сердцу супермаркета, я увидел Фила. Подозреваю, что в этой жизни нами руководят наши подспудные желания и привычки, а не наш отточенный интеллект и острый ум, которыми мы, по своему скудоумию, периодически гордимся. Ослабевший организм, насмотревшись на всё изобилие этой жрачки, банально хотел есть и пить. Фил сидел между двумя вывесками. На одной, на фоне Фольксвагена сиял белозубой улыбкой смазливый жеребец в солнцезащитных очках, указывая пальцем на надпись"Положись на нас!", причём в слове"положись"две последние буквы были закрыты воздушным шариком, так что нас вроде как патриотично призывали положить на немецкий автопром, а на второй вывеске эротично торчала сосиска в тесте с выведенным кетчупом текстом"Мы здесь!".

Филя сидел за отдельным столиком. Он был одет в коричневую потёртую, но опрятную рясу с серыми заплатами на локтях. Из-под рясы сиротливо торчали довольно чистые, но голые ноги. Рядом у стула стояла пара поношенных ботинок, зелёный линялый рюкзачок с надписью «Camel trophy» и гладкая белая палка, обмотанная вверху изолентой. Филя был высок, немного плешив и худощаво-угловат. Узкое лицо с довольно большим носом и небольшой аккуратной бородкой"а-ля мини-лопата"словно улыбалось чему-то своему, длинные худые руки, торчащие из немного коротких рукавов рясы, постоянно были в движении, словно он кого-то ждал и сильно нервничал. Перед ним на столе стояли два высоких стеклянных стакана, в один из которых он положил круглый пакетик с чаем ("прокладки", как он их называл), а второй стакан был пуст. Кипяток из него благополучно перекочевал в пенопластиковую коробочку с"Дошираком"и теперь Фил сосредоточенно-медитативно помешивал разваренную вермишель. На столике стояла написанная от руки сложенная домиком картонка"Сидеть — бесплатно, поговорить — 1000 руб."Вся эта картина была настолько диковато-ирреалистична, что я остановился, приоткрыв рот. Невозмутимость и какая-то отрешённая спокойность Фили просто завораживала — человек вне правил и времени, истинный странник, чья цель сам путь, кто сам — путь. Невероятно, но казалось, он статичен и постоянен в этом пёстром балагане окружающего переменчивого мира, как окаменевший фундамент старого здания, на котором возводятся все последующие новые сооружения, этакий невероятный базис старого нового мира, забавный в своей нелогичности и неуместности, но от этого ещё более влияющий на все происходящие сейчас события…

Желудок, однако, в отличие от мозга, жил своей утилитарной жизнью и нетерпеливо бурчал в ожидании отнюдь не духовной пищи. Милое существо из-за стоявшего рядом прилавка, взглянув на меня так, словно собралась отдаться прямо на плите между салатами и курами гриль, душевно произнесло хрипловатым голосом: — «Что будете заказывать?..» Меня всегда интересовало, когда появляется у официанток этот взгляд с улицы красных фонарей — в процессе работы в бистро или их обучают более опытные"товарищи"в процессе работы.

«Не надо тратить время на лишние разговоры, давайте накладывать всю эту вкуснятину прямо сейчас, немедленно», — заголосил желудок, получив экстренное послание от глаз и носовых рецепторов. В процесс запоздало вмешалась голова с калькуляцией жиров, белков, углеводов, а также калорийности и ценового диапазона. Совместными усилиями был отобран салат Цезарь, картофель по-деревенски с вялой колбаской-афродизиаком и компот, в котором словно рыбки в аквариуме, беспокойно плавали взволнованные сухофрукты. Уместив весь этот завтрак аристократа на подносе и повернувшись к столикам, я понял, что они все заняты и старушка-судьба предлагает мне попробовать примоститься потрапезничать с этим колоритным фанатом Доширака или, в противном случае, стоя. Подойдя к столику и ещё раз взглянув на кусочек картона с"поговорить — 1000 руб.", я вопросительно кивнул на свободный стул и получил в ответ изучающий доброжелательно-внимательный взгляд и молчаливый приглашающий жест рукой. Филя закончил священнодействовать со своей вермишелью и полез в свой рюкзак. Откуда был извлечён маленький свёрток, в котором оказались две алюминиевые ложки — большая суповая и чайная. Он аккуратно протёр их об тряпочку, зачем-то посмотрел на свет, и, словно раздумывая, засунул маленькую в чай. Большая же благополучно пришла на смену пластмассовой вилке, которой он мешал Доширак. Завершив это священнодействие, он замер, сосредоточенно уставился в свой лоточек с вермишелью и что-то благоговейно забормотал. Как оказалось позднее, это был отрывок из 38 псалма: — "Услышь, Господи, молитву мою, и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим. Ибо странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои. Отступи от меня, чтобы я мог подкрепиться, прежде нежели отойду, и не будет меня."Почему именно этот отрывок был для него так важен, осталось загадкой, но подобный ритуал он совершал всегда перед едой, когда мы потом ели вместе… Пережёвывание того, что Бог послал, проходило в сосредоточенной тишине с обеих сторон. Я почему-то суетливо достал из сумки купленный ранее в Ашане багет с чесноком, разломил его пополам и жестом предложил Филе. Филя немного недоумённо несколько раз перевёл взгляд с багета на меня и обратно, потом его глаза озорно вспыхнули и он пальцем подвинул ко мне одну из двух боевого вида потрёпанных конфет, лежащих у его стакана с чаем. Он взял кусок багета и с видимым наслаждением понюхал мягкий хлеб, зажмурив глаза от удовольствия, потом, покосившись на табличку, что невнятно пробормотал и убрал её со стола в свой рюкзак.

— Фил, — представился он, и почему-то добавил: — Русский… Паломник…

Так я познакомился со своим будущим другом Филом, которого ныне представляю и Вам, уважаемый читатель…

Часто, называя кого-то своим другом, мы совершенно не придаём значения этому затасканному человечеством слову. Действительно, слово ДРУГ — существительное, одушевлённое, мужской род, 2-е склонение, единственное число. Из всего этого самое, пожалуй, важное, что он, друг, одушевлённый и в единственном числе. Довольно часто мы путаем приятелей и друзей, и только в критических для нас ситуациях начинаем понимать всю разницу этих слов. Друг бескорыстен по определению, как и все влюблённые в тебя, он доверчив, искренен и близорук в отношении твоих многочисленных недостатков. Самое забавное, что и ты становишься таким же милым идиотом, причём, совершенно добровольно и навсегда. Счастлив тот, у кого есть хотя бы один друг, значит он уже не один и кому-то на этой большой планете ещё нужен…

История жизни Фили оказалась довольно запутанной и необычной. Родителей своих Филя совсем не помнил, всю юность провёл в детдоме под Красноярском, в который попал пятилетним ребёнком. Какая-то добрая душа оставила его возле детдома, привязав точно собачку к металлическим воротам. Стоял декабрь, и сколько времени провёл Филя на морозе никто не знал. Обмороженного ребёнка в общем-то спасла няня, услышав ночью как кто-то тихо плачет на улице. С тех пор у Фили остался периодический надрывный кашель, хриплый, словно прокуренный, голос, хоть он никогда не курил, и нелюбовь к зимним морозам. С ним была записка — корявым почерком было выведено, что он сирота и зовут его Фил…, далее кусок газеты намок, и то ли это Филипп, то ли Филимон, то ли ещё как, не было понятно, посему, не мудрствуя лукаво, директор детдома при оформлении документов оставил это имя, а фамилия стала Красноярский. Таким образом, Фил Красноярский вошёл в официальную жизнь Советской страны. Следует заметить, что в существующей тогда графе национальность долго не было записи, воспитательница говорила, что в ту пору в тех краях видели цыганский табор. Была мысль, что больного ребёнка, который стал не нужен, подкинули они, но так как на цыгана он был не похож, а с возрастом ни раскосых глаз, ни потемнения кожи не появилось, то через некоторое время в графе национальность появилась запись — русский…

Говорят, что родственную душу определить довольно просто. Это человек, с которым комфортно молчать. Довольно часто мы общаемся с людьми, которые нам совсем не интересны и за потоком пустой болтовни умело, как нам кажется, прячем своё равнодушие к неинтересному нам собеседнику. Наступившие паузы становятся жутко неудобными, словно мы подглядываем за чем-то очень неприличным, тщательно скрываемым от нас. Молчание действительно золото, но только с родственным по духу человеком, средство, замещающее многословие пустых фраз и ненужных поступков…

Молчание с Филом было уютно. Мы спокойно ели, добродушно поглядывая друг на дружку, также молчаливо осилили ещё один багет. Съев Доширак, Филя тщательно отёр большую ложку, помешал маленькой сахар в пластиковом стаканчике с чаем и, так же тщательно её вытерев, завернул их в тряпочку. Что-то пробормотав одними губами, он сказал вслух:

— Ну, вот, поели, и слава Богу! — и блаженно улыбнулся.

— Думаешь иногда вот, много ли человеку надо, — сказал он, обращаясь ко мне — но вот когда только поешь, так первые минуты просто благодать. Желудок отключает все иные пожелания — только сытость и тишина, но вслед за этим, через часок, появляются и новые потребности — и то хочу, и другое, а потом, через некоторое время, как опять проголодаешься, весь кругозор опять сжимается до одной только мысли — пожрать и только пожрать. А вот выдержишь несколько дней без харчей, начинаешь к еде спокойно относиться и можно услышать — чего твоя душа иногда желает. В этом то и весь смысл православного поста…

— Есть, правда, одна притча… — Филя хитровато улыбнулся. — Жил-был когда-то один человек. Был он, впрочем, как и все мы, вроде бы и не хороший, и не плохой. Старался поступать по совести, правда, почему-то довольно редко это получалось, но как только приближался Великий Пост, он начинал суетиться, всё хотел молитвы почитать, в церковь сходить и всё собирался начать поститься, сначала хотел в первый день, потом со средины поста, потом хотя бы в последний день… Да только все вокруг говорили: — Куда ты всё спешишь, успеешь ещё. Здоровье побереги! У тебя ещё всё впереди! Так он и жил, никуда не торопился — а зачем спешить, если вся жизнь впереди. Будет ещё пост, и молитвы почитает, и в церковь сходит… Но как-то однажды утром разбил его инсульт, и оказался он прикованным к кровати. И оказалось, что всё уже давно позади и спешить уже некуда, да и сил уже нет. И возопил он: — Да как же это так! Что ж вы все раньше меня останавливали! Вы во всём виноваты! Да только услышал он в ответ: — А что же ты сам никогда ничего не делал?!

Фил немного помолчал:

— Только не надо поститься с видом великомученика, слишком далеко нам всем до них. На иных посмотришь, так у них не пост, а общественное мероприятие с группой поддержки, освещением в прессе и благодарными речами. Живо обсуждают, кто сколько в тарелку не доложил и сколько часов уже постится… Смех и грех! Пост ведь дело сугубо личное, это твоя нужда, а не общественная… А моды-то унылы, словно истязают его месяцами враги-фашисты, а он, родимый, из последних сил держится…

А ведь ещё Христос сказал «так же когда поститесь, не будьте унылы»… Ведь пост нужен не Богу, а тебе. Бог не изменяем, и только ты сам сами можешь измениться в лучшую сторону. Не сотвори себе кумира, а еда стала нашим идолом, едим не для того, чтобы утолить голод, а тешим свои вкусовые рецепторы, а ведь ещё Матфей-евангелист писал — не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих…

Филя закручинился… Но потом вдруг лукаво улыбнулся и сказал:

— Ну, вот, как поешь, так и самое время на сытый желудок о посте поговорить! На голодный-то эта тема как-то не идёт…

Как я позднее заметил, отношение окружающих к Филе было двояким — его или активно не любили, таких людей было подавляющее меньшинство, или же просто боготворили — это были оставшиеся. Равнодушных, как ни странно, просто не было.

Причём, эта самая нелюбовь одних была очень своеобразной — так мы не любим человека, обличающего нас, хотя сердцем понимаем, что неправы, что всё абсолютно так и есть, но эта самая гордыня, какая-то внутренняя боязнь признать очевидную правоту его слов, побуждает нас к отрицанию своего собственного отражения в зеркале. Но самое, пожалуй, ужасное, это наши поступки. Поступки, осознавая всю неправильность, всю мерзость которых, мы всё же совершаем, повторяя при этом, как мантру, что мы всё равно самые расчудесные и прекрасные… Филя чувствовал таких людей и часто отказывался от их помощи…

Однажды один из таких людей, когда Филя вернул ему брошенную под ноги сторублёвку, в сердцах произнёс:

— Ну, и что ты, жалкий идиот, выпендриваешься!

На что Филя смиренно произнёс:

— Вы абсолютно правы, уважаемый. По-гречески идиот — человек, живущий в отрыве от общественной жизни, не участвующий в общем собрании граждан своего полиса и иных формах государственного и общественного управления. Да, грешен, по этому определению я он самый и есть. Но вы ведь не такой! Вы умный, интеллигентный человек. Вот вы ведёте за руку ребёнка, в школу, наверное, но я, всё же, не рискнул бы назвать вас педагогом, хотя по-гречески дословно это «ведущий ребёнка». Правда, так называли отнюдь не учителя, а раба отводящего ребёнка в школу. В Греции в педагоги выбирали рабов, непригодных для какой-либо другой работы… Так, что простите идиота!..

Уважаемый был страшно ошарашен и смущён, позднее он стал одним из преданнейших почитателей Фила, у которых он периодически останавливался, когда возвращался из скитаний в престольную…

Однако, это скорее исключение, очень многие люди бескорыстно любили Филю. Для них он был светом в окошке. Так, наверное, радостен грешник после исповеди. Ведь он не только осознал свои грехи, но и, самое, пожалуй, главное, нашёл в себе силы покаяться в этом, озвучить всему миру и, прежде всего себе, свои собственные ошибки, желание встать на путь исправления., что подразумевает не только воздержание от зла, но и совершение добра. Как часто, мы, несмотря на всё свою житейскую мудрость, живём эмоциями. Эмоции главная движущая сила нашей жизни, они просты и естественны, не заставляют задумываться до головной боли и не требуют титанического напряжения, они органичны для нас и поэтому редко вызывают чувство сожаления от содеянного. Во многом они — подспудное отражение жизненного опыта, отмеряемого внутренним метрономом, наша уверенность в ожидании последующих событий и непроизвольное деление всего мира на плохое и хорошее. Как бы то ни было, Филя почти всегда вызывал какое-то необъяснимое доверие, вся его убого-гротескная внешность, в общем-то не имела особого значения. Она была вешкой, которую видел медленно бредущий по болоту жизни, и он бросался к ней, потому что его внутреннее убеждение кричало, что вот оно, вот то, что тебе нужно, что ты искал и не находил, в существование чего ты верил, но никогда не мог встретить, хотя и очень, очень старался… Он часто говорил, в общем-то, обычные вещи, наверное, банальности, по мнению равнодушного прохожего, если бы он соизволил в это время остановиться и послушать его речи, но, по большому счёту, всё говоримое здесь, в этом мире лишь набор слов, набор звуков, хаотично тасуемых, словно карты, матушкой природой. Однако иногда лишь одна фраза, одно слово, может поменять для нас этот мир, преобразовать его в нечто совершенно иное, сделать нас и окружающих совершенно другими и, именно таким волшебным преобразователем и был Филя. Я не знаю, для чего Бог создал юродивых. Для посрамления ли нашего мира, мира таких умных самовлюблённых идиотов, знающих всё обо всём, но почему-то постоянно оказывающихся дурацком положении? Или же это милосердная помощь Бога в виде духовных костылей, подаваемых в трагические минуты нам, неразумным? Наверное, это останется тайной, тайной между человеком и его создателем… И ещё, от самого человека требуется порою некоторое усилие, шаг навстречу, преодоление некоторых условностей, понимание своей ограниченности и смирение в принятии помощи. Только тогда помощь будет действенной и полезной… Только тогда она придёт…