Русский город Севастополь. Книга третья

Сергей Анатольевич Шаповалов, 2022

В историческом романе раскрываются события Крымской войны и первой обороны Севастополя. И прежде всего судьбы простых людей, волею обстоятельств попавших в жерло этой кровавой схватки. Больше трёхсот тысяч убитых и искалеченных – итог конфликта. Если попадёте в Севастополь, то будете удивлены тем, что отголоски тех сражений до сих пор хранит земля. Кругом можно встретить воинские захоронения, от Альминского поля и до Федюхиных высот. И всё это – люди, судьбы, их погибшие мечты и стремления…. Третья часть описывает завершающий ход войны. Героическая оборона Севастополя, оборона Свеаборга, штурм крепости Карс.

Редуты

Нахимов через адъютанта передал просьбу Тотлебену утром посетить Малахов курган. Адмирал и полковник встретились у Корниловского бастиона на рассвете. Нахимов повёл Тотлебена к оборонительной башне. Погода стояла морозная и облачная. Ночью прошёл сильный снегопад. Матросы очищали орудийные дворики. Солдаты укрепляли бруствер. Вражеские батареи стреляли редко и не точно.

— Что-то заметили неладное, Павел Степанович? — спросил полковник.

— После полуночи ко мне привели троих перебежчиков, — начал рассказывать Нахимов. — Они оказались офицерами из венгров. Нанялись в иностранный легион. Их обещали отправить в Алжир, но прислали сюда. Бедняги помёрзли здесь недельку, поголодали, да решили покончить с войной. Но не в том суть. Перебежчики рассказали мне кое-что интересное.

Они прошли к батарее Жерве, откуда открывался вид на вражеские позиции. Хмурое небо низко нависло над Сапун-горой. Временами небесная пелена разрывалась, и выглядывало зимнее неяркое солнце. Впереди лежала глубокая Килен-балка. На возвышенностях среди снежного покрова виднелись грязно-жёлтые полосы взрытой земли. Островками темнели батареи с черными амбразурами. Иногда какая-нибудь амбразура озарялась вспышкой. Островок батареи окутывало дымом.

— Так, что вам рассказали эти венгры? — напомнил Тотлебен.

— В начале февраля проходил военный совет. Обсуждалась очень важная тема: нашим друзьям не терпится взять Севастополь.

— Так, это и понятно. Что они ещё могут обсуждать? — не удивился Тотлебен.

— В Лондоне и в Париже поднимается волна недовольства. Обещали закончить войну за две недели и победоносно промаршировать до Петербурга, а застряли уже на полгода. Банкиры пригрозили прекратить финансирование армии.

— Ну, хоть одна хорошая новость!

— Наполеон приказал своему генерал-адъютанту Ниелю срочно прибыть в Крым и навести порядок. Ниель возглавил французский осадный корпус и поддержал новый план вашего давнего знакомого генерала-инженера Бергойна.

— В чем он заключается?

— Первоначально союзники хотели захватить четвёртый и третий бастионы, а оттуда продвигаться в город. Нынче они разработали новую стратегию. Им нужен курган, на котором мы с вами стоим. Вон, посмотрите: они открыли от Сапун-горы параллель. Соорудили уже две батареи. Их огонь будет направлен на Корниловский бастион. Под их прикрытием рассчитывают подвести сюда траншеи.

Нахимов предложил Тотлебену свою оптическую трубу. Полковник приник к окуляру. Увидел, как на той стороне рабочие ставят туры, готовя гнезда под орудия. На белом снегу к траншеям чёрной извилистой цепочкой ползли турецкие солдаты, несли мешки с землёй, доски, фашины…..

— Как быстро они продвинутся? И можно ли их остановить? — задал вопрос Нахимов. — Если французы поставят брешь-батарею за Килен-балкой против кургана, то нам придётся туго. Да и гавань попадёт в зону обстрела. Что думаете, Эдуард Иванович?

Тотлебен внимательно оглядел лощину перед курганом, холмы, овраги.

— А если нам самим вынести на ту сторону Килен-балки батареи? — предложил он. — Построить редут или лучше — два. И вон, правее холм. Надо и там закрепиться.

— Смело, но рискованно, — неодобрительно покачал головой Нахимов. — Позиция будет под постоянным обстрелом.

— Так, у нас вся линия под постоянным обстрелом, — возразил Тотлебен. — Но иного выхода я не вижу. Вылазки в этом направлении делать бесполезно. Местность открытая, простреливается. Туда охотники смогут пройти ночью скрытно, а как обратно пойдут через Килен-балку, половину перебьют. Надо закрепляться на той стороне. А как вы иначе вражеским работам помешаете?

— Согласен с вами, — подумав, сказал Нахимов. — Что ж, предлагаю доложить о нашем решении заместителю командующего.

Штаб генерала Остен-Сакена находился в Николаевской батарее. Низкие кирпичные своды. Большие круглые чугунные печи в ряд. Маленькие оконца по одну стену, по другую — полукруглые амбразуры, закрытые деревянными щитами. Адъютант доложил, что генерал Остен-Сакен совершает утреннюю молитву, и просил какое-то время его не беспокоить.

— Подождём, — согласился Нахимов.

— Не желаете чаю? — предложил адъютант. — Самовар только закипел.

— Не откажемся, — поблагодарил Тотлебен.

Вскоре появился сам генерал. Остен–Сакену перевалило за шестьдесят, и он выглядел на все свои годы. По-стариковски медлительный, с рассеянным взглядом. Под глазами мешки. Седые волосы на висках зачёсаны вперёд. Небольшие усы. Круглые очки в медной оправе. Он выслушал Тотлебена и Нахимова молча, не перебивая, после нерешительно сказал:

— Я не могу отдать приказ на столь опасное дело. Давайте дождёмся приезда главнокомандующего, князя Горчакова.

— Поймите, Дмитрий Ерофеевич, — втолковывал ему Тотлебен. — Нам нельзя ждать. Скоро противник начнёт закладывать вторую параллель и устанавливать демонтирные батареи.

— Но как же без командующего? — растерянно отвечал Остен-Сакен. — Вы хотите, чтобы я взял на себя ответственность? А если дело не выйдет?

— У нас нет иного решения, — настаивал Нахимов. — Если вы не отдадите приказ, я готов брать ответственность на себя. Потеря Корниловского бастиона равносильна потери города.

— Но, дайте, хотя бы, я напишу Меньшикову в Симферополь, — начал выдумывать генерал.

— Меньшиков отстранён, — напомнил Тотлебен.

— Всё равно, он подскажет мудрое решение. Хотя бы — так, — упрямился Остен-Сакен.

— Хорошо, пишите, — вынужден был согласиться Нахимов, — Только, большая просьба, Дмитрий Ерофеевич: о нашем плане никто не должен знать. Не дай бог противник хоть как-то пронюхает, — успеха не ждите.

Тотлебен и Нахимов вышли из штаба злые и расстроенные.

— Будем ждать ответа Меньшикова? — безнадёжно спросил Тотлебен.

— Не намерен! — твёрдо ответил Нахимов. — Меньшиков! Где он? В Симферополе? В тёплой постели? Наслаждается жизнью? А нам с вами здесь умирать! Готовьте всё необходимое.

***

Штабс-капитан Тидебель полз впереди, вжимаясь в камни. Павел следом. Мокрый снег вперемежку с глиной налипал комьями на шинель. Руки закоченели. Колени и локти промокли. Наконец преодолели крутой склон Килен-балки и выбрались на плато. Здесь произрастал низкий колючий кустарник, в котором прятались пластуны.

— Ну, шо, вашбродие, осваивайтесь, — сказал тихо пластун. — Токмо головы шибко не высовывайте. Стрелки, они вон, тут рядом, саженей четыреста будет.

— Спасибо, — коротко кивнул штабс-капитан. Поманил Павла. — Как настроение, поручик?

— Как будто вывалялся в грязной луже, — ответил Павел, доставая из-за пазухи тактический блокнот в толстой кожаной обложке и пару карандашей.

— Погодите, — остановил его Тидебель. — Сперва покурим. — Он достал металлическую папиросницу. — Не желаете? — протянул Павлу.

— Спасибо! — поблагодарил Павел, пытаясь удержать папироску в дрожащих, окоченевших пальцах. — Ка они у вас ещё сухие?

— Смекалка, — добродушно усмехнулся капитан.

Табак у капитана был крепким, аж горло драл. Дымок от него сизый. Тут же по кустам зашуршали пули.

— Вашбродие, — недовольно покачал головой пластун. — Слезайте ниже. Дыму от вас, как с печной трубы.

Павел с капитаном тут же сползли в овражек.

Павлу очень нравился Тидебель. Высокий, подтянутый, добродушный. Узнав, что Павел, заканчивал Инженерное училище, сразу же объявил, что видит в нем товарища. Сам учился в Инженерном, потом год преподавал там же. Генерала Кречена? Конечно помнил, но только полковником. Смелости Тидебелю не занимать. Служил адъютантом у самого Шиндлера. Потом под началом генерала Хрущёва. За храбрость награждён золотым оружием, но нисколько этим не кичился. Павла принимал, как равного, нет, скорее, как младшего брата.

Покурив, принялись осматривать местность, все так же, ползая на брюхе или прячась в кустах. Потом за камнями штабс-капитан Тидебель чертил планы в блокноте, а Павел ему подсказывал. Нередко вражеские стрелки замечали их и пытались подстрелить. Тут же пластуны сбивали им прицел.

К полудню съёмки местности были закончены, и Павел со штабс-капитаном вернулись в город.

***

К вечеру с Северной стороны на баржах подвезли туры, мешки и инструмент. Сгрузили все в Троицкой балке. Пустые баржи поставили в Килен-бухту и через них соорудили мост для удобного сообщения с Корабельной стороной. Пароходы «Владимир», Херсонес» и «Громоносец» встали в Килен-бухте для прикрытия работ артиллерийским огнём.

Как только начало темнеть, и перестрелка на линии поутихла, генерал Хрущёв двинул в ротных колоннах Волынский полк по сапёрной дороге. Дойдя до места за Килен-балкой, первый батальон рассыпался в цепь и затаился. Остальные два батальона встали за цепью в атакующих колоннах.

Следом двинулись через Килен-балку три батальона Селенгинского полка, неся с собой туры и инструмент. Все происходило тихо, быстро и в полном молчании. У четвёртого бастиона в это время завязалась перестрелка. Охотники Волынского полка устроил отвлекающую вылазку.

Поднявшись на место будущего редута, солдаты приступили к работам. Штабс-капитан Тидебель указывал, где надо вкапываться, а где возводить бруствер. Павел помогал ему. Слой земли оказался тонким, а под ним скальный грунт. Пришлось усиленно поработать кирками. Шесть рот копали ров, две роты ставили габионы, ещё две роты заложили траншею. Остальные подносили туры, фашины, мешки. Старались не шуметь и не разговаривать. С вражеской параллели постреливали на стук кирок. Как только пули начинали жужжать и петь вокруг рабочих, тут же все затихали и ложились на землю. Вскоре вновь брались за инструмент. Со стороны противника пытались подкрасться разведчики, но натыкались на пластунов. В темноте вспыхивали короткие схватки, лязг металла, вскрики, несколько выстрелов — и вновь всё тихо.

К утру поставили туры на контрэскарпе и наполнили их землёй. Перед редутом выкопали ложементы для стрелков. Утром Павел отвёл рабочих на второй бастион. В это время за спиной разгоралась жаркая перестрелка. Враг поздно заметил новые укрепления. На смену по мосту через Килен-балку спешили солдаты Селингинского полка.

В следующую ночь Павел вновь привёл солдат на работы. Туры уже стояли в два ряда, присыпанные землёй. Надо было оборудовать площадки под орудия, устроить банкеты для стрелков и вырыть пороховой погреб. Вражеские штуцерные неистовствовали. Но рабочие были прикрыты, а наши пластуны отвечали метко из ложементов.

Вскоре подошёл штабс-капитан Тидебель с ещё одной ротой. Ночь выдалась безлунная. Приходилось работать в полной темноте. Вдруг впереди подняли тревогу. Участилась ружейная стрельба. Неожиданно справа зазвучали французские команды и шум боя. Зуавы прорвались к работам, их тут же встретили в штыки. Генерал Хрущёв вовремя подоспел с резервом. Французов погнали обратно к траншеям. Павел с двумя солдатами подполз почти вплотную к французским окопам и подпалил фальшфейеры. Тут же из Килен-бухты начали бить пароходы по позициям противника. Сражение вспыхнуло нешуточное. Французы наседали. Их отбивали, гнали обратно, потом сами отступали под напором свежих вражеских сил. С нашей стороны подходило подкрепление. Опять кидались на французов, сходились с ними в штыки. Расцеплялись. Устраивали перестрелку и опять — в штыки.

***

Среди ночи затрещала частая ружейная пальба. Александр выбежал на палубу. На баке собрались все офицеры во главе с капитаном Бутаковым. Влево от Сапун-горы, между Георгиевской и Килен-балкой полыхала огненная линия.

— Никак, работы наши штурмуют перед Малаховым, — сказал Бутаков. — Боцман! Боевая тревога!

Александр спустился к машине. По телеграфу получил команду «Малый вперёд!» Вновь высунулся на палубу. «Владимир» шёл к Корабельной стороне, шипя и шлёпая по воде лопастями. Бутаков пытался подобраться, как можно ближе к берегу. Комендоры заряжали орудия. Пальба впереди стихала, вновь разгоралась. Слышалось «Урррааа!»

Подойдя к удобному месту, застопорили машину и сбросили якоря. Сквозь разорванные облака проглянула луна, озаряя поле боя. Кровавыми огоньками вспыхнули фальшфейеры, обозначая цель. Две серые стенки напирали друг на друга, сталкивались, смешивались, расходились. Слышались крики, стоны, лязг металла, и опять частая дробь ружейных выстрелов. Фальшфейеры разгорелись ярче. В их свете был различим строй синих французских мундиров и строй наших серых шинелей. Две живые стены редели, колебались, кидались друг на друга.

Пароход вздрогнул, посылая заряд в неприятеля. Рядом заговорили орудия «Херсонеса» и «Громоносца». Описывая огненные дуги, бомбы точно падали во французские колонны. Вспышки разрывов озарили сражение. Раздалось протяжное «Урррааа!». Синие мундиры отхлынули назад, а серые шинели стали на них напирать.

Вскоре всё смолкло, лишь иногда трещали выстрелы. Вдруг ожили батареи на Зелёной горке, засыпая наши новый редут снарядами. Им тут же ответили с бастионов.

— Пошла потеха! — весело крикнул с мостика Бутаков. — Заряжай ядрами по Зелёной горке!

***

К рассвету канонада замолкла. Туман нехотя растворялся, открывая поле, усеянное телами. Слышались стоны раненых. Двое пластунов змеями ползли средь низкого голого кустарника, волоча за собой офицера в окровавленной шинели. Скатились с ним в ров. Офицер вскрикнул. Павел со своим отделением сапёров подобрали раненых из редута и понесли их ко второму бастиону. Сам он вёл пехотного юнкера. Его саданули штыком в бок. Юнкер лёгкий, худой. Лицо мальчишеское, бледное. Иногда у него срывался стон, но он крепился. Всё повторял:

— Жив ведь! Выдержал! — и улыбка играла на его обескровленных губах.

— Молчите, — требовал от него Павел. — Силы зря теряете.

На бастионе юнкера уложили на носилки.

— Спасибо вам огромное, поручик, — сказал он, перед тем, как его унесли. — Я обязательно напишу матушке, как вы меня спасали.

— С Богом. Выздоравливайте, — пожелал ему Павел.

— Да, уж, — натужно вздохнул рядом ефрейтор Козлов. — Вряд ли он выживет. Эх, жаль мальчишку.

— Ну, зачем ты так? — воскликнул в отчаянье Павел. Ему очень хотелось, чтобы хоть этот юнкер остался жив. Без того народу полегло без счёта. Хотя бы у этого мальчишки была бы надежда. Выписался бы из госпиталя, приехал на родину героем, встретился с матушкой….. У Павла всё в душе заныло. Неужели и он умрёт?

— А я что? — обиделся Козлов. — На то Бог есть.

Над вражескими позициями показался белый флаг, требуя перемирие. В ответ над нашим редутом подняли такой же. Солдаты встали в цепь. Появились носилки.

Павел поднялся на банкету. Смотрел, как собирают тела.

— Чего, братцы, мож сходим, с французами потолкуем? — предложил один из стрелков.

— Брось, — отмахнулся другой. — Что с ними нонче толковать — они злые, по зубам получили.

— Смирно! — раздался звонкий голос сигнальщика. И тут же у дальних орудий грохнуло: «Урррааа!».

Все повскакивали, принялись поправлять одежду. Павел соскочил с банкеты посмотреть, что там твориться? Мимо орудий, в окружении многочисленной свиты, на бастион шли великие князья Михаил и Николай. На мундирах ни пылинки. Шнуры золочённые. Сапоги блестели. Как-то не вписывались их новенькие приталенные мундиры с золочёными висюльками в грязную, кровавую картину бастиона. Унтеры тут же выстроили солдат.

— От имени батюшки-царя, огромное вам спасибо! — воскликнул великий князь Михаил.

Тут же весь бастион гаркнул «Рады стараться!» и трижды — ура! ура! урраааа!

Почему-то у Павла не возникло никакой радости в душе при виде царских детей. Зачем они здесь? — подумал он. — Толку от них? Вон, какие холёные, чистенькие. И свита такая же. А нет! Среди свиты выделялись местные офицеры: серые лица, серые шинели, стоптанные сапоги….

Великий князь Михаил, осматривая бойцов, внимательно взглянул на Павла. Чем-то он его заинтересовал. Они не раз с ним встречались на военных смотрах в училище. Сейчас Михаил его не узнал. Лицо Павла огрубело, взгляд потерял юношеский задор. Кожа потемнела. Самому великому князю Михаилу исполнилось двадцать два. Статью он напоминал своего отца: прямая осанка, вечно вздёрнутый подбородок. Движения резкие. И взгляд такой же холодный и унылый, как у государя.

— Поручик, мне кажется, я вас где-то видел. Вы из Петербурга? — спросил Михаил.

— Никак нет, ваше высочество. Я из Воронежской губернии. Поручик Жернов, — зачем-то соврал Павел. Зачем — сам не понял.

Михаил Николаевич обернулся к адъютанту.

— Обязательно занесите в наградной список поручика Жернова. — И все направились дальше.

Павел встретился с суровым, осуждающим взглядом полковника Тотлебена. Да пошло оно всё, — махнул рукой Павел и отвернулся. Перед глазами стояло бледное лицо раненого юнкера, который никогда уже не повзрослеет.

***

Тотлебен дал Павлу день отдыха. После трёх суток, проведённых в редутах перед Малаховым курганом почти без сна, его качало от усталости. Иногда он проваливался куда-то в забытьё. Однажды даже заснул на ходу, ведя солдат через Килен-балку. Упал, скатился по склону, чуть шею себе не свернул. Солдаты подумали, что его подстрелили. Пытались на руках донести до бастиона. Но Павел пришёл в себя. Ему стало стыдно за свою слабость. Тотлебен приказал выспаться и помыться.

Павел еле добрел к своей квартире. Замёрз до чёртиков. Самылин помог ему стянуть промокшие сапоги с распухших ног. Обмотки протёрлись до дыр, и смрад от них исходил невозможный.

— Ох, не знаю, что с шинелькой делать, — недовольно сказал Самылин. Шинель была вся в грязи, прожжённая пулями, в нескольких местах изодрана штыками.

— Где же другую взять? — пожал плечами Павел.

— Попробую залатать, — вздохнул Самылин. Повертел шинель в руках. — Попробую.

Матрос принёс тазик с тёплой водой. Павел опустил с блаженством в него ноги. Тут же язвы на пальцах защипало, зажгло. Самылин вышел чистить шинель, а Павел, сидя на кровати, опершись спиной о холодную стену, сразу же потонул в сладкой дрёме.

Вдруг он почувствовал, как в комнату кто-то вошёл. Это не Константинов. Шаги лёгкие, словно вплыло облачко. Он действительно, где-то в грёзах увидел белое пушистое облачко. Ему показалось, или на самом деле пахнуло ароматом весенних цветов. Разноцветные искорки разбегались во все стороны. Павел делал усилие открыть глаза, но никак не получалось. Чувствовал спиной и затылком холодную стену, тёплую воду в ногах, треснутое стекло в окне дребезжало от выстрелов, сквозняк шевелил волосы на голове, но тело ему не подчинялось. И сознание никак не хотело всплывать. Ну и ладно! — сдался Павел. Кто бы там ни был, я сплю. Вдруг он почувствовал нежное прикосновение горячих пальчиков к его небритой щеке. Такое нежное, что в душе все сжалось и захотелось заплакать. Ему что-то снилось, но сон мешался с явью. Кто это? Лили? Маленькая Лили? Нет, это не она. Кто-то в белом. Ангел? Неужели? Тёплые губы коснулись его лба. Да, это именно губы. Он хотел позвать Лили, но только что-то слабо промычал и окончательно утонул в неге.

***

Проснулся поздно. Заставил себя вылезти из-под одеяла. В комнате холодно. Изо рта шёл пар. Константинов сидел за столом с перебинтованной головой и жадно ел похлёбку. Пахло кислыми щами и горелой шерстью.

— Платон Павлович, что у вас с головой? — спросил Павел.

— Да, так, — нехотя ответил Константинов.

— Осколком или пулей?

— Бревном. — Он отложил ложку. — В блиндаже сидели, да бомба к нам в гости пожаловала. Двадцать человек наповал, я один живой остался. Вот, такое случается. А вы куда пропали?

— Редуты перед Корниловским бастионом строю.

— Видел, какая там бойня была, — кивнул Константинов. И вдруг вспомнил: — К вам тут вчера мадмуазель приходила.

— Кто, простите? — не понял Павел.

— Барышня. Милая такая. Черноглазая. Она не представилась, а вы уже спали. Принесла вам пироги и вино. Вы уж извините, но я немного попробовал и того, и другого.

— Ничего страшного, конечно угощайтесь…, — Павел подскочил на ноги. — Но что за девушка?

— Кажется, я её видел на Северной. Дочь какого-то торговца.

Торговца? Голова загорелась. Неужели Мария? Быть не может!

— Вот, вы какой шустрый, Кречен. — усмехнулся Константинов. — Вам уже пироги носят!

— Ну что вы, всего лишь — пироги и вино, — смутился Павел. — Наверное, Самылин заказал у Томаша.

— Да нет, вот вам и белье чистое принесла, и жилетку тёплую на овчине. В такой не замёрзнешь. Гляди-ка, и чулки вязанные! Да вы теперь, Кречен, в полном обмундировании.

Господи! — подумал Павел и чуть не задохнулся от нахлынувшего счастья. — Мария! Она! Да что там жилет и чулки! Вдруг вспомнил вчерашнее видение, горячие прикосновения и тайный поцелуй….. Нет, не может быть! Ему привиделось! А если не привиделось?

Появился Самылин с заштопанной, вычищенной шинелью.

— Скажи-ка братец, как то бишь, звать ту мадмуазель? — спросил у него Константинов.

— Так, это же дочь Фёдора Ивановича, грека, у которого балаган на Северной. Она как-то приходила, вас искала, Павел Аркадьевич. На бастион бегала, спрашивала. Я ей сказал, что вы в редутах. Туда не пробраться. Попросила, коль вы появитесь, мальчонку прислать к ней с весточкой. Того мальца, у которого дед на ялике переправщиком. Я так и сделал.

— Как вы думаете, Константинов, где можно достать цветы? — очень серьёзно спросил Павел.

— Вы с ума сошли, Кречен! — засмеялся товарищ. — Какие цветы? Хлеб с трудом достают. Вам — цветы подавай среди зимы!

Заглянул капитан из соседней квартиры.

— Вы слышали, господа, ночью грохот? Весь дом вздрогнул.

Павел и Константинов вслед за офицером прошли по коридору к дальнему номеру. Оказалось, ракета пробила крышу, прошила каменную перегородку наискось, снесла стол и уткнулась в мешок с овсом, что хозяин берег для своей лошади. В головной части ракеты находилась граната, которая взорвалась, выбив стекла в номере и разметав овёс по всей комнате. Хорошо, кроме денщика, никого не было. Он сладко спал прямо возле стола на диванчике. Но денщика Бог миловал, — даже усы не опалило.

— Сильно напужался? — спросили его.

— Никак нет! — бодро ответил тот. — Проснулся только, да понять ничего не могу. Всё в дыму — дышать не можно…. Глядь, а тут эта дура торчит.

Павел осмотрел ракету. Железная гильза в аршин длинной, с деревянным хвостом.

— Эдак скоро нам житья не будет от таких подарков, — сделал вывод Константинов.

***

В коридоре послышались голоса, топот множества ног. Барабанили в двери, что-то спрашивали. Дошла очередь до номера, где жил Павел с поручиком Константиновым. Они пили утренний чай с хлебом, когда в их дверь настойчиво постучали.

— Входите! — крикнул Константинов.

Дверь отворилась. На пороге стояли знакомые офицеры из Углицкого полка.

— Приятного аппетита!

— Проходите, присоединяйтесь, господа, — предложил Константинов. — Правда, стол у нас скудный.

— Благодарствуем, но мы по делу.

— Так говорите.

— Слышали сегодня ночью канонаду?

— Как не слыхать! Стекла в окнах потрескались.

— С английских позиций по городу палили. Нехристи новые орудия на батареи поставили. Наши квартиры сгорели. Вот, ищем, где бы устроиться, — объяснили они.

Константинов поглядел на Павла, тот пожал плечами: — само собой!

— Что ж, располагайтесь. Только кроватей у нас всего две.

— А мы со своими тюфяками.

— Отлично! Сколько вас?

— Троих примите?

— Стол мешать будет.

— Ничего, кто-нибудь будет спать прямо под столом!

Офицеры принялись раскладывать узлы и кофры по углам.

— Мы сегодня ночевать не будем, на дело идём, — объяснил один из офицеров.

— Дело? Что за дело? — поинтересовался Павел.

— А вы не слыхали? Такая свалка намечается — только держись! Весь Севастополь уже знает.

— Но мы-то, право, не в курсе! — тоже заинтересовался Константинов.

— С Камчатки вылазка. Сам генерал Хрулёв поведёт.

Павел поспешил к Камчатскому люнету в надежде разыскать капитана Тидебеля. Люнет весь заволокло дымом. Перестрелка шла в самом разгаре. Павел старался быстрее пройти по траншее. Штуцерные пули пели и визжали со всех сторон. Навстречу несли раненых. Приходилось сторониться. Наткнулся на подстреленного солдата. Тот был мёртв. Нёс два корабельных жестяных кокора с пушечными зарядами. Пуля пробила ему голову. Павел поднял кокоры, взвалил на плечо и двинулся дальше.

Штабс-капитан Тидебель командовал сапёрами, которые под жестоким огнём восстанавливали траверз. Два орудия перекосило на разбитых станках. Одно было засыпано.

— Вот, вы не во время, Кречен! — посетовал капитан. — На нас все силы ада обрушились. У меня уже треть состава перебило.

Как будто в подтверждение его слов, в люнет влетело ядро и разбросало рабочих.

— Французы за ночь траншеей подошли на сорок саженей к ложементам, — объяснял капитан. Он сорвал голос. Павел едва его мог расслышать. Кругом рвались снаряды и грохотали ружья. — Скорее всего, этой ночью попробуют атаковать.

— Сегодня же вылазка, — сказал Павел.

— Я знаю. Будем первыми нападать. Надо разрушить их траншею. Вы, Кречен, уходите отсюда. Ненароком подстрелят. А вечером — милости прошу!

Павел выбрался с люнета и тут же пошёл искать Тотлебена, проситься на вылазку.

***

Тотлебен с Хрулёвым появились на Малаховом кургане после заката. Туда же подходили батальоны Днепровского, Углицкого и Волынского полков.

— Еле втолковал генералу Остен-Сакену необходимость вылазки, — злился Тотлебен. — Говорю, что мы вскоре потеряем ложементы, а за ними и люнет, а он всё твердит, мол, надо главнокомандующего дождаться.

— И как он вас отпустил?

— Я взял всю ответственность на себя, — объявил Тотлебен.

— Постараюсь вас не подвести, — пообещал Хрулёв и осторожно произнес: — Между нами говоря, мне иногда кажется, что наше командование уже строит планы о сдаче Севастополя.

Тотлебен нехотя произнес:

— И мне иногда такие мысли приходят.

— Посмотрите, какая луна, — недовольно сказал Хрулёв. — Придётся ждать, пока она скроется.

Прибыл посыльный с третьего бастиона от контр-адмирала Панфилова. Доложил, что готов отряд для отвлекающего удара на Зелёную горку.

Ожидание длилось долго. Солдаты переговаривались в полголоса, курили. Подошли матросы из флотского экипажа с абордажными тесаками и пиками. Вид у них был грозный, как у разбойников.

— Эдак вы всех хранцузов распугаете, — шутили солдаты.

— Не боись, москва, оставим вам немного, — отвечали матросы.

С экипажем пришёл корабельный священник. Принялся благословлять воинов.

— Это ваш? — спрашивали солдаты.

— Наш, — с гордостью отвечали матросы. — Аник.

— Что за Аник?

— Иоаникий Савинов, москва. Не знаешь разве такого?

— Не. Он что, с нами пойдёт в бой?

— А то как? На корабле поп всегда с нами. И сейчас нас не бросит.

Наконец луна сползла за горизонт, и колонны двинулись на вылазку, соблюдая строжайшую тишину. Килен-балку прошли быстро. Везде стояли секреты пластунов и указывали, куда идти. Павел с рабочими замыкал колонну. Вдруг впереди все озарилось от ружейных выстрелов. Французы открыли плотный огонь. Но вскоре стрельбу заглушило громкое «Уррра!». Лязг штыков.

— Кречен, вы? Сюда, скорее! — позвал его капитан Тидебель.

Сапёры попали в отнятую у французов траншею, принялись выворачивать туры и разрушать насыпь. Впереди кипел бой. По всей линии выстрелы, крики, лязг штыков. Мимо протопала колонна из резервов.

— А наши где? — громко прозвучало над головами рабочих.

Павел увидел иеромонаха с крестом в руках. Словно чёрный ангел возвышался он на фоне звёздного неба.

— Кого вы ищите, батюшка? — спросил Павел.

— Моряков моих. Отстал я.

— Впереди они. Но, батюшка, вам там не место. Лучше бы шли назад. В перевязочном пункте от вас больше толку, — посоветовал Павел.

— Моё место среди тех, кто умирает за веру, — ответил священник и смело зашагал на выстрелы.

Двое солдат принесли раненого капитана.

— Поручик, помощь нужна, — еле выдавил он из себя. — Мы их ложементы взяли. До батарей надо добраться.

— Ваше благородие! — тут же оживились сапёры. — Мы тут почти все разворошили. Дозвольте?

— У кого ружья, штыки примкнуть! На руку! За мной! — скомандовал Павел.

Они двинулись на шум боя. Попали в следующую траншею. Везде лежали тела, но сражение шло далеко впереди. Не заблудиться бы, — подумал Павел. Так можно и в плен угодить.

И вдруг он услышал, как сильный голос пропел: «Спаси Господи люди Твоя и благослови достояние Твоя, победы благоверному императору нашему…»

Павел повёл солдат на голос. Увидел тёмный силуэт священника. Тот стоял на бугре, а вокруг кишел штыковой бой. Вспышки от выстрелов озаряли высокую фигуру в епитрахили, крест в руке. На него налетел француз, хотел ударить штыком, промахнулся, изодрал рясу.

— Что творишь, безбожник? — громогласно воззвал к нему Аник и левой рукой отвесил оплеуху, да с такой силой, что француз отлетел в сторону.

А бой покатился дальше. Французы беспорядочно отступали. Павел с сапёрами подоспел, когда взяли вторую параллель. Наши стрелки засели и били по батареям, не давая заряжать орудия.

— Погодите братцы! — громко говорил рядом унтер-офицер. — Сейчас передохнем малость, и до Парижу дотопаем! А ну, заражай двумя пулями!

Сзади раздался сигнал горна.

— Никак отступление трубят, — несмело сказал ему один из стрелков.

— Чего брешешь? Какое отступление? — накинулся на него унтер-офицер. — Не таков наш генерал, чтобы отступать.

— Точно, назад трубят, — подтвердил другой солдат.

— Да быть такого не может! — разом загалдели солдаты. — Где офицеры? Пусть ведут нас вперёд! — Тут же заметили Павла. — Ваше благородие, ведите!

— Вперёд, так вперёд, — согласился Павел. — А ну, давай, после залпа — в штыки!

— Детушки! — сзади возникла фигура священника Аника. Камилавка на нем не было. По лбу струилась кровь. В правой руке обломок креста. Ряса вся в прорехах. За левым плечом висели два штуцера — Детушки! — громко повторил он. — Генерал меня к вам послал. Резервов у него больше нет. Отходить надо. Во имя Господа, давайте назад.

— Что делать будем? — заволновались солдаты.

— Если батюшка говорит, знать — так и приказано, — рассудил унтер-офицер.

Все поглядели на Павла.

— Приказ, — пожал он плечами.

Отходил неохотно, часто останавливались и вновь бросались в штыки на преследовавших французов. Уносили раненых и уводили пленных. Павел приказал искать в траншеях инструмент.

В это же время на Зелёной горке у английских позиций ещё шёл бой. Бабахнул пороховой погреб. Вспыхнули штабеля досок. С бастионов открыли частую пальбу, по спешащим на помощь, вражеским колоннам.

Павел отводил солдат к третьему бастиону. Туда же несли раненых. Флотский экипаж оттянулся последним. Вместе с матросами шёл священник Аник Савинов. Обломанный крест в поднятой руке. На плече два штуцера. Кровь запеклась на лбу и в спутанных волосах.

— Куда же вы, батюшка, в самое пекло? — всё упрекал его Павел.

— Богом велено, — просто ответил священник. — Разве же я могу ослушаться Господа нашего. Дети мои на смерть идут, — обвёл он рукой с поломанным крестом матросов. — Негоже отцу деток бросать.

— Но вы же без оружия.

— Не велено мне кровь проливать. Оружие моё — молитва. Небесный защитник меня оберегает. Я по воле его живу, по его воле и умру.

***

Павлу поступил приказ срочно явиться на квартиру к Тотлебену. Эдуард Иванович занимал небольшой закуток в Николаевской батарее. В соседней просторной комнате располагался инженерный штаб. Когда Павел прибыл, то увидел, что в штабной комнате собрались чуть ли не все траншей-офицеры. Теснились вокруг большого стола, на котором стояли стопки с водкой, тарелки с хлебом и салом. Офицеры переговаривались в полголоса, будто шумел пчелиный рой. Многих оторвали с работ: в нечищеных сапогах, в грязных шинелях, небритые.

— По какому поводу собрание? — спросил Павел у капитана Мельникова. — Может празднование у кого?

— Чего всех собрали? — спросил капитан Тидебель, появившись следом за Павлом. — Эдуард Иванович угощает? Может ему генерала присвоили?

— Сам понять не могу, — пожал плечами Мельников.

Вошёл Тотлебен. Все стихли. Выражение лица у полковника было мрачное. Явно не для веселья собрал подчинённых.

— Вот, что, господа, — сказал он, разворачивая лист бумаги. — Я вам прочту послание. — Он сделал паузу. Все замерли. Тотлебен принялся громко читать: — В общей глубокой горести о кончине нашего благодетеля, да будет нам утешением истинно русской храбрости, с которой вверенные вам войска встретили неприятеля и противодействуют его покушениям…, — Тотлебен остановился, горестно вздохнул.

— Не объясните, от кого послание? — спросил штабс-капитан Тидебель.

— От государя, — ответил Тотлебен.

Конец ознакомительного фрагмента.