Дети Духов. Часть 2

Сергей Богомолов

Трое подростков государевых кровей вступают в жизнь. И у каждого свой путь, своя дорога, свой смысл жизни… Это продолжение романа «Дети Рода», но в то же время и отдельное произведение. И также как и там, здесь присутствуют нелицеприятные сцены, читать которые слишком впечатлительным или высокоморальным людям не рекомендуется.

17. Сговоры и обманы

Лошадь шагала неспешно и Пытун её не торопил. На дороге отчётливо проглядывали следы двух повозок и медведя, так что никуда не денутся и можно следовать из далека, потому как лишний раз попадаться на глаза скоморохов совершенно не обязательно.

Скоморох вышел из придорожных кустов неожиданно. С мечом, и голый весь, хоть бы срам прикрыл чем, как обычно они это делают. Подошёл, да лошадку под узды взял:

— Куда следуешь, мил человек? Не скоморохов ли высматриваешь часом?

— Именно — усмехнулся Пытун прищурив левый глаз, с отпечатком волчьей лапы под ним, знак следопыта. Да положил руку на тесак, торчащий из-за пояса — для празднеств в Староторже требуются очень.

— Что ж там, своих не хватает?

— Хватает, да таких нету. Особливо чёрных девок, по всей Салавии не сыскать… — похлопал по кошелю с намёком — Боярину моему очень посмотреть охота… — и шёпотом, чуть пригнувшись с лошади — Слух ходит, будто княжна она, Наследная… Так за такое известие приплатит столько, что не в жизнь более по дорогам скитаться не понадобится.

— А боярин-то твой не из золотых поясов случаем? Жадуном кличут? Знать права она — получив утвердительную ухмылку, проговорил скоморох непонятно — враги на нашу Наследную княжну действительно клюют, как рыба на червя. Не видят только, что этот чёрный, уродливый, очень гибкий и длинный, ловко извивающейся червяк, на самом деле, насаженная на крючок пиявка — и похлопал мечом по бедру противника.

— Кто ты? — потянул тот свой длинный тесак из-за пояса, вмиг став серьёзным.

— Скоморох.

— Что-то слишком благородно для скомороха… — и изогнувшись с лошади, нанёс удар, быстро, неожиданно, да мимо. Каким-то чудом тот успел увернуться, проскользнув под головой лошади, а в следующий миг Пытун почувствовал, как клинок, поддев кольчугу, глубоко вошёл под пояс с другого бока. И завалился, рухнув на обочину.

Прикончив соглядатая, Чароплёт оттащил тело подальше в кусты — «Похоронить бы… Да ладно, авось найдут скоро…» — тяжко вздохнул оглядев, но ничего не взял, только кошель срезал.

— Кыш! Пшла вон! — замахав руками прогнал лошадь в сторону. Затем развернулся и быстрым шагом пошёл по следам, оставленными повозками скоморохов.

— Моё поместье — отворив дверцу возка, кивнул Жадун на высокий терем, перед которым склонили головы поместные холопы и толпа деревенских. Впереди девка с караваем, а по бокам от неё ключник и староста деревни — В Староторже тебе пока лучше не показываться, не дай злой дух прознает кто? — тихо объяснил, перед тем как вылезти с помощью услужливо подскочивших слуг — А здесь будь как дома и ни о чём не тревожься.

— Госпожа Смеяна здесь — с поклоном предупредил ключник.

— Виляй — кивнул боярин и приказал, поведя головой в сторону Мяты — устрой мою племянницу как следует, девок ей в служанки подбери, и чтоб ни в чём отказу она не знала.

И тот немедленно, со всем уважением и предупредительностью, подал руку брюхатой «сродственнице» господина, о которой прежде никогда и не слыхивал даже.

Мята и тому была рада, что хоть куда-то наконец прибыли. И так уж всю растрясло, так ещё и живот растёт, так что скоро как у самого Жадуна будет. Она устала, стала раздражительной и нервной, а на глазах то и дело появлялись слёзы. Но на боярина голос повышать остерегалась, стараясь держать себя в руках и быть послушной. Уже хорошо знала, что этот, с виду добрый и покладистый человек, может быть очень жёстким, за его хитрыми мыслями не получится уследить, а действия невозможно предугадать. Зато можно оторваться на слугах, которых раньше у неё никогда не было.

А вот хоть на этой, Жуле — «Имя-то какое-то не салавское…» — что к ней приставили. Красивая, чем-то на саму Мяту похожая, только волосы по светлее, как солома выгоревшая, да знаков духов у ней нет никаких — «Ха, неудачница, а туда же…» — но зато хвастливая и мнит о себе не весь что. Пока новую госпожу в бане отмывала, а потом к ужину обряжала, все уши прожужжала. Про то, что любимица господина Жадуна. Что нашёл то он её якобы в Ритагалине, у таннов, нищенкой маленькой, пожалел да с к себе взял, в поместье это привёз и здесь вырастил. И что подарки он ей каждый раз привозит разные, да балует по-всякому…

— Ай! — Мята воскликнула — Не умеешь косы плести?! — да по щеке влепила служанке. Звонко получилось, прям как Лунка учила — Волос не напасёшься на тебя… — хоть не очень-то и больно та дёрнула, но надо же сразу показать, кто тут хозяин, а то сядет на шею — Ну что встала колом?! Уж ужин подали небось, проводи давай… — ничего, уж она-то ей спуску не даст, поставит на место холопку безродную, научит как вести себя с господами…

— Что ж такого случилось, что посадник собственную дочь прислал? — вопросил Жадун гостью за ужином — По здорову ли батюшка? Как сестра старшая твоя, Горделина, да конунги, мужья ваши?

— Благодарствую. Мужья наши, как и договаривались, привели из Варгота дружины свои. Сестрица на сносях нынче — отвечала боярыня Смеяна, подозрительно стрельнув красивыми чёрными глазами на, молчаливо поедающую уху, Мяту — Батюшка бодр, хоть и стар зело. Беспокоится, давно вестей от вас не было. В справе ли дело наше? К тому ж и совет ваш надобен. Война. Порыж предался таннам, а Государыня рать свою послала… Во главе её Храбора Черсалава поставив. И со Староторжа ополчение требует. Ещё старшина купеческая неспокойна, народ баламутит. То войско требовали Забугарии в подмогу, теперича недовольны, что варги на Староторжских землях стоят.

— Вести добрые, пущай бьют друг друга. Да и то, что Черсалав здесь, очень удачно. Надобно его в гости зазвать — также на, ничего не понимающую из этого разговора, Мяту глянул — опосля, как родишь. Да покажем ребёнка, и коснуться попросим. Коль он родственник, так дух Рода обязательно должен передаться твоему сыну. Вот где у нас все эти Черсалавы окажутся! — сжал боярин пухлый кулак. Заново к Смеяне повернулся — К Храбору я сам съезжу, от ополчения Варгами отговорюсь, а заодно и приглашу. А купцы пущай пока бузят себе, у нас сила есть. Хошь Государыне жалуются. Ей не до них нынче, а будет и ещё хуже. Враги так и подбираются со всех сторон, хоть саму убить не получается, так всё одно войск мало, а казна пуста. — задумался — Они все империи строят, земли под власть свою силой берут — проговорил непонятно о ком — не понимают, что другими управлять можно не токмо мечами одними, а деньгами… И пускай мнят, что у них власть, коли все в долгах и без слова твоего шагу ступить не могут… Сколь проще было бы, ежели б у нас в долг взяла, а за то властью чуток поделилась… — посетовал — Ну коль не хочет, сама виновата. Так батюшке и передай.

Утром гостья уехала, а через несколько дней и Жадун, оставив Мяту в окружении слуг, роскоши и постоянном беспокойстве да страхе. Во что это она такое вляпалась, и что-то дальше будет? Только и оставалось, что Жулу эту воспитывать. Это отвлекало и успокаивало. А ещё историю ей свою пересказывать, малость приукрашивая, конечно, чтоб не зазнавалась служанка излишне, с собой сравнивая…

Ритагален, тяжёлый мрачный замок, высившийся на краю выступающей в море скалы, казался неприступным. И возможно токовым и являлся, ведь с самого возведения так никто и не отважился проверить. Ни местные дикие язычники, до тех пор, пока их огнём и мечом не обратили к свету Двоебога. Ни Варги, что ещё издали замечали выступающие из моря высоченные стены, и проплывали мимо. Даже Староторж, с которым чаще всего приходилось сталкиваться ордену таннов, да и другие салавские княжества, ограничивались лишь ответными походами с разорением земель.

Это сердце, откуда танны когда-то начали свою экспансию, а сам город возник позже, как база для закованного в металл войска. С крепкими стенами, за которые запрещено заходить местным вассам, и удобной бухтой, над которой и возвышался замок, хоть и ставший одним из форпостов городской стены, но так и оставшийся главной резиденцией. Отсюда видно как весь город, пока ещё не заполненный рыцарями, так и окрестности, также вовсе не разукрашенные разноцветными шатрами с кнехтами. А ещё бурное море, тяжело разбивающее свои волны о скалы внизу. Из-за осенне-зимней непогоды вовсе не заполненное парусами кораблей, которые должны привезти доблестных рыцарей из разных земель, что решили встать под знамёна Павшего, откликнувшись на призыв ордена Таннов к священному походу, благословлённому самим Архижрецом. Кто ради благородного спасения душ язычников, кто ради славы, а кто и ради богатства, которые сулил захват салавских городов и ограбление их земель.

Это всё не очень радовало магистра, ведь ранее весны великую армию собрать не удастся. Великий комтур, поддавшись уговорам легата Аккуса, подвёл его, начав слишком рано. А вот и результат:

— Их было слишком много, целая рать, никакой возможности удержать — высказывал рыцарь свои жалкие оправдания — а Виль был захвачен обманом. Моего оруженосца…

Великий магистр был старым и опытным воином, и прекрасно понимал, что глупо собирать армию вторжения, чтобы потом её морозить, отбивая собственные земли. Сколько будет потерь, раненых, убитых, обмороженных? Потрачено припасов? И самое главное, время?! Надолго ли хватит рыцарей в таких условиях? Ведь они собираются вовсе не за этим…

— Это ловушка — тихо бормотал он, глядя в окно — они специально заманивают нас, хотят наше войско сковать на наших же, разорённых ими землях, и томить, заставляя с великим трудом отбивать мелкие рыцарские замки, да страдать от холода и голода… — раздумывая, магистр не особо-то вслушивался в разговоры за спиной:

— По слухам воеводой у них сын того самого Рата Черсалава? — вопросил ландкомтур — Говорят молодой и неопытный совсем, шестнадцати лет будто нет ещё. Небось хочет славу Бешенного получить?

— Молодой, но как показалось без гордыни особой, и воин хороший — возразил де Эпи — а правой рукой у него Бронь Одноглазый — кулак его сжался — этот опытен и очень хитёр.

— Наслышаны — произнёс верховный жрец Ритагалена — в былые времена, вместе с князем Миром, много крови попортил Пакии. Там его до сих пор проклинают, ха-ха… — пухлое и добродушное лицо исказила хитрая улыбка — Возможно именно поэтому они так смело ждут, когда мы их разобьём. И такому человеку вы поклялись не воевать с Салавией? — весёлое выражение сменилось благостной укоризной.

— Не ему, а княжичу Храбору Черсалавскому…

— Не важно — настаивал жрец — Падший не признаёт клятв данных мерзким язычникам…

— Мы не пойдём на Порыж! — оборотив лицо от окна, наконец решил магистр и тем самым прервал эти рассуждения о всяких глупостях — Великая армия пойдёт вдоль моря, мимо Долгого мыса, прямо на Староторж! Ландкомтур Карриер, соберите отряд и выдвигайтесь к Вилю. По возможности отбивайте замки, но не рискуйте. Главное сдержите салавов…

— Но магистр… — удивился де Эпи — Как же отряд великого комтура в Порыже?

— Ничего не поделаешь — вступился ландкомтур — они хотя бы отвлекут на себя салавскую рать.

— Бросить своих братьев?! Их надо предупредить! Рыцарская честь…

— Именно вы, де Эпи, и должны восстановить её, эту самую честь! — перебил Магистр — Именно вам великий комтур Рюст поручил держать Друговраг, и именно вы не справились с этой задачей! Отдали крепость и впустили салавов на земли ордена. Где они теперь бесчинствуют и захватывают замки, и даже города, к чему, кстати, и ваш погибший оруженосец причастен. Ещё и вышли из плена, дав странное обещание, не поднимать руки на салавов… Молчите! — снова прервал, попытавшегося было возразить, рыцаря. И уже спокойней приказал — Выберите наконец какая клятва вам дороже: данная салавскому воеводе или ордену Падшего? Отправляйтесь с ландкомтуром и попытайтесь искупить свою вину! — де Эпи прикусил побледневшие губы, сдерживая резкие слова, молча поклонился и вышел. А магистр тихо проговорил, обращаясь к ландкомтуру — справишься и, возможно, станешь следующим великим комтуром…

С седла коня Ночки, чуть покачиваясь, свешивался мешок. Выделанная кожа, вышитая бисером и золотыми нитями. Ветер, едущий рядом с хатун, всю дорогу поглядывал на него, и вот, только теперь, решился высказать:

— Многие поганы не поймут этого, а родичи хана Кирюка затаят злобу.

Ночка даже глазом не повела, однако ехавший чуть позади Тол Мун перевёл её молчание:

— Он сам согласился на это.

— Всё одно. Мёртвый поган, тем более хан, должен принадлежать степи, а не служить украшением…

Далее он не договорил, впереди показалось стойбище кромешей.

У юрты темника их ждали. Ночка ловко соскочила со своего коня, взмахнув вышитыми, с разрезами по бёдрам и сзади, доходящими до пят полами своего чёрного, прям как лицо, кафтана. Захватив мешок, прошла между двух костров и, перешагнув порог, вошла в юрту. За ней Тол Мун, более никого не пустили.

Плошки с огнями на стойках, роскошные ковры, лица полукругом. А впереди, в креслице, сам темник Дайчин. К нему-то Ночка и направилась, чуть не дойдя, потому как воины по бокам кресла темника подались вперёд, положив руки на клинки. С поклоном глубоким положила мешок к его ногам, развязав тесёмки приспустила ткань, и так же с поклоном поднялась, чуть отступив назад.

Тол Мун за её спиной, тут же молвил:

— Хатун Ночка, ханша левого и среднего когтя, приветствует в твоём лице повелителя кромешей Делхий-эзена и желает его покровительства и помощи, дабы подчинить ему и южный коготь, а также город Арах, которые прислуживают презренным визайцам. А в качестве залога своей верности, преподносит ему в дар голову своего мужа, хана Кирюка.

Дайчин, что до этого неотрывно смотрел на гостью, теперь, вытянув подбородок, издалека, стараясь не приближать лицо, заглянул в раскрытый мешок. И долго, внимательно, разглядывал подарок, цокая языком и произнося с одобрением и даже удивлением:

— Ты подтверждаешь слухи, что ходят о тебе, ты красива и смертельно опасна. Надо же, как искусно выделано и хорошо сохранено.

— Монахи из страны Мун владеют древним и тайным знанием — пояснил Тол.

Дайчин вопросительно повернул голову на лево.

— Это так, повелитель — согласно кивнул Гнол Мун, подтверждая эти слова.

— Что же ты молчал?! Какие головы просто так пропали?! Впредь тоже будешь делать такие, для меня… — и перевёл взор на хатун, она быстро ответила ему взглядом, однако недостаточно быстро, чтобы темник не успел не заметить, как до этого она смотрела ему по правую руку — Что, знакомое лицо? — и сам повернулся к Грому — Возьми. Ты преподнесёшь это Дэлхий-эзену. Я же вижу, как ты смотришь на Дочь неба, но за невесту нужен выкуп! — и с хитрецой взглянул на Ночку — А у тебя, «убийца» — намеренно, с явно выраженным недоверием выделив это слово — ещё будет возможность подарить головы врагов. В помощь тебе пойдёт Хуранд — один из тысячников встал и поклонился. А Дайчин пояснил с усмешкой — лучше поторопись, и покори всех поганов, а город разрушь до того, как повелитель Кромешей прибудет сюда со всей ордой. Иначе… — его взгляд снова упал на подарок в мешке, давая непрозрачный намёк о судьбе её прелестной головки.

Ночка нахмурилась недовольно, но послушно поклонилась. А слуга её перевёл:

— Когда вы вернётесь, Дэлхий-эзена будет ждать целая гора из черепов наших врагов — и добавил по салавски, специально для Грома — не держи её на морозе, княжич, но и в тепло не клади. Хорошо подходит прохлада, так она лучше сохранится…

Маленький отряд, в сопровождении Гнол Муна и нукеров, двигался по стойбищу в обратном направлении. На окраинах Ночка внимательно разглядывала жилища рабов, хотя, когда ехали сюда, не проявляла особого интереса. Возле одной из кузниц, вдруг остановила коня.

— Что-то не так? — поинтересовался Ветер.

— У хатун конь расковался — сообщил Тол Мун.

— Да нет, я только что проверял…

— Ты будешь спорить с госпожой? Говорят тебе, расковался, и нужно найти кузнеца!

— Ну ладно — Ветер пожал плечами, внимательно следя как раб-салав проверяет копыта лошади — без всякой охраны, и не бегут?! — покачал головой — И куда столько? У нас в колодки и на базар Араха.

— У Дэлхий-эзена большая армия, её надо обеспечивать — пояснил Гнол Мун — а в степи бежать некуда, голодно, холодно, и не спрячешься, всё одно догонят…

— Это да — натужно согласился Тол — вот если б небесная шаманка была, так и доведёт, и следы заметёт. До самого Алатырь-камня, а там корабли ещё остались…

— Ты Тол как был глупцом, так и остался — фыркнул Гнол — вот ещё, с чего это Дочь Неба будет рабам помогать?

Ночка слушала разговор, отметив про себя — «Тол, и советник Дайчина, оба из страны Мун, явно знают друг друга, и явно недолюбливают…» — а глазами следила за рабами, что тоже внимательно навострили уши — «Надеюсь они услышали и поняли то, что надо…».

Конечно, мечтая в детстве, Малина свою свадьбу совсем по-другому представляла. Что женихом её будет витязь, молодой и прекрасный, от безумной любви её выбравший, а не политического умысла ради. И возьмёт он её при свете дня, ничего не скрывая, перед духами и людьми. А не во тьме ночной, ото всех спрятавшись, по обряду двоебожному, словно тати какие. А празднество может и не такое роскошное, в большом дворце, да с присутствием самой Государыни, но весёлое и искреннее.

Она не стала задувать свечи и погружать, жарко натопленную и усыпанную подарками горницу, в полумрак, пытаясь хоть так сохранить свойственную светлым духам иллюзию честности и открытости. Смело скинула фату, летник, сапожки, стараясь при этом не глядеть на своего жениха, который к окошку отвернулся и даже кафтан ещё не снял, стоит смирно, губы кусает да тайно переданную записку теребит. Впрочем, Малина догадывалась от кого, и даже примерно знала, о чём в ней написано. Быстренько забралась на широкую кровать с задранным балдахином, и выпрямилась, выражая послушание и готовность.

Не смотря на духоту, по обнажённому телу прошла дрожь — «Да чего уж теперь-то? Будь что будет…» — сжав кулачки и прикрыв глаза, попробовала себя успокоить. Ведь от тех детских фантазий давно уж избавилась. Ещё когда господин Всезнай, увидав её знак, на службу предложил пойти, предупредив, что тогда не будет у неё желаний своих, а токмо служение Государству. Правда они с Государыней её в жёны княжичу Грому прочили поначалу, которого Малина и не знала-то толком. Так что всё по-честному, тем более что и этого жениха она сама из списка выбрала. Протёрла выкатившуюся слезу — «Ну чего он там возится так долго?» — вроде шорох какой-то? Открыла глаза, приподняла голову, вглядываясь в полумрак, по сторонам непонимающе покрутила. А в горнице-то и нет никого — «Сбежал?! Фух ты!» — вздохнула облегчённо, снова прикрывая глаза, да расслабленно откинулась, улыбнувшись — «Думала уж и не решится…»

Внезапно снова распахнула глаза, когда уже во сне почувствовала, как что-то изменилось. Тьма. Все свечи потухли одновременно. Будто дух зимы, уже во всю накрывающий землю, ненароком забрёл в светёлку и, взгрустнув от такой брачной ночи, тяжко вздохнул. Заодно и сковав тело девушки, да не морозом, а жутью странной, чужой, потусторонней, так что не пальцем пошевелить, ни вздохнуть во всю грудь. А по коже обнажённой, вдруг чьи-то ладони пошли, шелковистые, успокаивающие, от самых ног и до лица. И тело чьё-то прижалось согревая, голое, ласковое, так что в голове совсем помутилось. И чьи-то губы мягко касаются, да целуют вкусно. Тут то и рассеялся мрак. Показалось будто образы духов разных, светятся, парят вокруг, да к ней липнут, трогают приятно везде, и прямо внутрь проникают, саму душу мило щекочут. Такое блаженство дарят, что тело, от удовольствия сведённое, выгибается непослушно и стон сам собой наружу рвётся. А перед глазами вдруг взор знакомый, серый, льдистый, насмешливо-строгий. И голос женский, коему подчинятся она обязана, но не такой как обычно, а нежный, притягательный, прошептал:

— Раздели со мной замыслы… Служи Государству нашему… Почувствуй силу духов моих…

А в это время, в горнице одной из знатных гостиниц Слава, что недалеко от Большого дворца, и потому принимающую лишь самых знатных постояльцев, ну или хотя бы достаточно богатых для того, чтобы иметь удовольствие общаться с благородным сословием, сплелись два мужских тела.

— Ты какой-то неутомимый сегодня — проговорил один, беря с пола кубок с вином и, согнув одну ногу коленом вверх, устало откинулся спиной на подушку — а тебе ещё молодую жену ублажать.

— Ненавижу её! — сразу вскинулся второй — Мучить буду, изводить по-всякому.

— Несчастная княжна — усмехнулся Диорат, попивая винцо — слыхал, родители её во время колосожания погибли, княжество Государыня отобрала, вместо этого себе служить заставила, да ещё за такого извращенца как ты замуж выдала. К тому ж двоебожника. Чем же бедняжка так перед богами провинилась?

— Вот как раз именно тем, что так верно служит ей. Будто отказаться не могла… — промямлил Нежин, смущённо положив ладонь на устало вздымающуюся грудь дружка — сама виновата.

— А ты сам будто не мог отказаться?

— Как?! Ты же знаешь, на меня родичи насели… Не посмотрели даже, что она язычница и что слухи о её соблазнениях и разврате при дворе всякие ходят… — его губы чуть прикасались, подбирая терпкие, сладко-солёные капли, от пролитого вина и пота, а рука скользнула по гладкому, совершенному торсу ниже, лаская промежность — Так породниться хотят, да на должность посла устроить… А Государыня небось убить меня хочет, приказала, как реки льдом станут, в Арах отправляться, а оттуда зимнем морем в Визай… Тут уж либо поганы горло перережут, или в ледяной буре потопнешь… Ну ничего, коль живым доберусь, такое ей посольство устрою! Тебе только верно служить буду… — губы уже дошли до живота, солнечного сплетения, с золотым символом какого-то божества — Даже Двоебога предам, и вашим, визайским богам, поклоняться стану… — и не останавливаясь на этом, пошли ещё ниже — Тебя только люблю…

— Не советую — снисходительно улыбнулся Диорат — наши боги своенравны, честолюбивы и со странным чувством юмора. Ты не знаешь какой из них тебя выберет, а их покровительство чаще приносит совсем не то, что ты бы желал.

— Давай сбежим?! — целуя в уд — Я выполню любое твоё желание… — беря его в рот.

— Нет у меня никаких желаний — равнодушно произнёс Диорат, выливая себе остатки вина — я пустой как этот кувшин — и действительно, его ствол, не смотря на все старания Нежина, в этот раз никак не желал подниматься, и грустно плюхнулся на бок, как только тот его отпустил — возвращаться тебе надо, как бы кто не прознал…

И опять глаза Малины приоткрылись. Сонные, ещё толком в сознание не пришедшие, щурящиеся от раннего света, что уже в окошко пробивается. По телу истома приятная. И что-то не так?! Ну да, духи эти ночные! Видения странные! Государыни слова!!! Вспомнила, вскочила, тут же к зеркалу подскочила, вертясь да внимательно вглядываясь в поисках знаков духов, что налипли в ночи. Но вроде всё нормально. Молодая упругая кожа, чистая и гладкая. Как обычно лишь двумя духами отмечена, звезда родовая на лобке, да ягодка в ветвях на левой груди. Сзади ещё посмотреть…

За этом занятием, в нелепой позе, и застал её муж новоявленный, Нежин Дэнец. По обнажённому телу жены равнодушным взглядом скользнул, на отражавшейся в зеркале, миленькой, зардевшейся от смущения попе, взгляд задержал — «Всё одно у меня ягодицы красивее» — решил. Да из кучи подарков новый узорный клинок вынул. Снова к испуганной девушке повернулся:

— Кровь на постель капнуть… Дабы позора не было… — пояснил.

Малина согласно кивнула — «Пожалуй так и правда лучше всего будет».

Одинокий рыцарь в натёртом доспехами стёганном камзоле, ведя гружённую позвякивающим мешком лошадь в поводу, спустился в овраг по узкой, крутой и заснеженной тропке. Он хорошо знал эту место, не зря столько времени провёл на границе. Здесь Катанка усмиряла свой нрав, и воды текли так медленно, что кое-где возле берега покрылись ледком. Пришлось потерпеть, переходя в брод голыми ногами, да и лошадь совсем неохотно ступала в холодную воду. На той стороне, выбравшись, поприседал несколько раз, разминая занемевшие колени и ступни. Костёр разжигать не решился, прямо так, на мокрые ноги, напялил шерстяные брэ, узкие шоссы и кожаные чоботы. Зато согрелся, вновь взбираясь в гору, аж в пот кинуло. Оказавшись наверху, облегчённо вздохнул, проверил снаряжение, припас, сбрую, сложенные в мешок доспехи с торчащей рукояткой меча, там же и плащ. Затем, не давая ни себе ни лошади передохнуть, вскочил в седло, пустив её рысью по уводящей в сторону тропинке.

Уже через двое суток он вышел к, покрытому первым тонким льдом, озеру, чуть припорошенному сметённым в барханы снегом. А на другом берегу этого открытого и пустынного пространства, виднелись массивные башни взятого в осаду Порыжа.

— «Что же делать? Выдержит ли лёд, даже если бросить тут лошадь и доспехи?» — размышлял рыцарь, стараясь не высовываться из-за деревьев — «Или несколько дней обождать, пока мороз крепче скуёт озеро? Но тогда костёр разжечь придётся, чтобы не окоченеть. А коль заметит кто? Из ближайшей деревни, иль разъезд… Накликал…» — в тиши медленно падающего снега, вдали послышался отчётливый топот копыт, звон колокольчика и конское ржанье. И его лошадь немедленно подала свой громкий и настойчивый голос в ответ. Рыцарь, зажав морду лошади, прислушался — «Вроде тихо…» — успокоился было, когда вдруг послышался треск сучьев и скрип снега под ногами. Тут же вытянул из мешка свой длинный меч и встал в стойку, приготовившись достойно встретить противника, и только тут, запоздало вспомнил о клятве данной салавскому воеводе. Потому и не напал сразу, как только из-за деревьев показался всадник, а рядом, ухватившись за стремя, запыхавшийся и вспотевший толстяк в расстегнутой, несмотря на мороз, шубе. Воин, увидав рыцаря, немедля положил руку на рукоять меча и замер. Так оба и смотрели друг на друга в растерянности, пока толстяк устало утирал платом раскрасневшееся лицо и шею. Наконец произнёс с отдышкой, немного удивлённо:

— Сами духи свели нас… — да добавил на вполне понятном таннском наречии — Не волнуйся рыцарь… мы не желаем тебе зла… — пройдя мимо всё ещё настороженно приподнятого меча рыцаря, долгим взглядом оглядел озеро и вопросил — Опасаешься? Тонкий ледок-та… — и добавил в ответ на молчание, представившись — Боярин Жадун, из золотых поясов Староторжа. Коль за мной пойдёшь, то проведу безопасно.

— Де Эпи — согласно кивнул рыцарь, убирая меч. Хоть и непонятно, с чего этот толстяк решил, что лёд выдержит его тяжёлую тушу? Да и куда он попрётся, через широкое ледяное поле, когда еле двигается, из-за заплывшего жиром тела? Но другого варианта всё одно нет, может какой другой путь знает?

Однако жирдяй его удивил.

— Слезай — приказал воину, после чего, с помощью того же воина, вскарабкался на лошадь — к возку возвращайся и ждите там меня… — снова приказал, как следует усевшись и восстановив дыхание после тяжкой возни — и не высовывайтесь — после чего направил лошадь прямо к бережку. Как раз уж сумерки наступили.

Де Эпи следовал за боярином шаг в шаг, боясь во тьме потерять массивную фигуру. Которая то останавливалась, будто что разглядывала под ногами лошади, то резко меняла направление, вправо, влево, а иной раз и назад, петляя словно заяц. И действительно, не разу в полынью не попали.

— Как ты это делаешь? — нарушил рыцарь молчание.

— Дух естества помогает — усмехнулся тот — один из тех, что вы демонами называете. Указывает, где жизнь ещё теплится, а где и замёрзла напрочь, туда и ступать можно… — пояснил, и тут же вопросил насмешливо — Что, не боишься наказания Двоебога, за помощь такую?

— На всё воля Падшего — ответил рыцарь, снова погрузившись в молчание.

Наконец ступили на берег. Осторожно пробрались, прячась за примёрзшими к земле ладьями, к самым стенам, прямо к воротам, выходящим на пристани.

Де Эпи, поедая хлеб с мясом и запивая тёплым олом, жался к очагу. Они уже с час молча томились в гриднице башни, куда их завели, как только впустили за ворота. Но тут хоть тепло и еда есть, так что он не жаловался — «Похоже в городе хватает запасов, коль так питаются…» — посмотрел на боярина, этому холодно не было, сидит себе на лавке, пот отирает, да вздыхает тяжко время от времени. И к еде даже не притронулся — «Интересно, что ему здесь надо?»

Спросить не успел, дверь скрипнул, и на пороге оказался ещё один боярин, и замер тут же, растерянно уставившийся на усмехающегося староторжца. За ним вошёл великий комтур, а следом проник жрец Аккус.

— Де Эпи?! — тут же удивился комтур — Что ты здесь делаешь?

— Плохие вести — виновато опустил голову рыцарь — я подвёл вас, дважды. Не смог защитить Друговраг, Салавы прорвались на наши земли и взяли Виль. И… — замолчал почему-то, кинув взор на салавов.

— Боярин Жадун — между тем представился, тяжело поднявшись и поклонившись, его спутник — из золотых поясов Староторжа.

— Великий комтур ордена таннов, Рюст — ответил надменно рыцарский полководец.

— Жрец Аккус — чуть поморщившись, словно делая одолжение, добавил легат — «О возвышенный! Да этот жирдяй в два раза шире той свиньи, пакского посланника» — Аккус не любил толстяков, считал их глупыми и ленивыми, но почему-то именно таких помощников посылал ему Двоебог для воплощения своих планов.

— Посадник Плюй — этот назвался последним, тихим голосом и бегая глазками, словно выискивая куда бы спрятаться.

— Наверное, господа, интересно вам, что здесь забыл золотой пояс Староторжа? — проговорил Жадун после всех формальностей. Да с подходцем, этаким, язвительным — Так проездом. Встретил вот, рыцаря вашего, решил помочь. Да и самому посмотреть на житьё-бытьё ваше интересно. А то ж Государыня требует ополчение с города нашего, а что ответить воеводам её, я, как представитель Староторжа и всего Торжского края, и не решил ещё. Так может вы подскажите? Дела-то у вас не очень, смотрю…

Жрец с комтуром переглянулись. Прикидывается иль и правда шут гороховый?

— Дел настоящих, мы ещё не начинали — холодно ответил Рюст — однако отчитываться не намерены, может ты подсыл какой. Говори, чего надобно тебе?

— Так договориться?! — удивился Жадун недогадливости этакой — Коли поклянётесь, что армия ваша, которую Великий магистр собирает, — проявил осведомлённость — не ступит на земли Староторжа, а будет только против Государыни Ярки и земель ей подчиняющихся воевать, то и не дождутся государевы воеводы дружин наших. И даже наоборот, подсобим вам всемерно и сами войну ей объявим. И слову своему, всех духов в свидетели беру: салавских, варгов, да хоть и Двоебога вашего. Пусть даже сам покойный муж её, Государь Мир, с того света за мной явится…

Комтур засомневался, от имени самого магистра обещания он не волен давать, однако предложение-то весьма интересно. Зато жрец сразу вперёд выдвинулся:

— Как легат архижреца, могу засвидетельствовать такую клятву? — глянул на комтура с улыбкой тонкой. Так что тому и выбора не осталось:

— Клянусь Падшим и Возвышенным, не чинить ущерба землям Староторжа самому, и отвратить от того Великого магистра ордена таннов.

— Вот и договорились! — потёр пухлые ладони боярин — Грамотку составлять пожалуй не будем, в таком деле опасно это. Да и некогда, до рассвета вернуться хотелось бы. Не гоже, коли воины врага нашего, приметят меня невзначай. Посадник, не проводите меня за ворота, мимо сторожи вашей? А то ить и не выпустят, хи-хи-хи… — мелко заколыхалось жирное тело довольным смехом. Впрочем никто не поддержал, уж больно довольным боярин выглядел, будто обманул в чём…

— Ну здравствуй, Плюй — поприветствовал Жадун, как спустились, да под самой аркой оказались, так что никто из таннов не услышит отсюда — поди и не ждал уж меня?

— И тебе поздорову… — наконец пришёл в себя посадник, и ответил на вопрос, подозрительно оглядываясь на стражников — Ждал, токмо не тебя, а рать староторжскую, кою ты обещал…

— Так сам же, за спиной у нас, с таннами сговорился — отверг боярин обвинение — начал не предупредив, мы и не готовы вовсе! — развёл руками простодушно — Коль хотел единолично власть получить, без нас, золотых поясов, так терпи теперича — Жадун прекрасно понимал страхи Порыжского посадника: открыто предал Государыню, и она за то головы его требует. Бояр своих подговорил, которые нынче уж и сами боятся, да посматривать недобро начали. Таннов призвал, так пришло их с гулькин нос, а вот уйдут ли теперь, лютовать ли не начнут, так то, большие сомнения. Со староторжскими боярами схитрил, дабы только свою власть утвердить над городом, да только золотые пояса, до сих пор ещё никому долгов не прощали — Не боись, не бросим, поможем Порыжу братскому — вдоволь насладившись страхом и унижением Плюя, покровительственно хлопнув по плечу, успокоительно добавил — токмо не время ещё. Пущай танны всей силой с Салавией схватятся, пущай Пакия вторгнется в пределы её, пущай земли восстания поднимут, поганы походы грабительские начнут, а к границам тьма кромешная подойдёт. Вот тогда и мы выступим, и Порыж возьмём под крыло своё, а до тех пор терпи… — намекнул на грандиозное величие замысла и влияние золотых поясов. Для страха пущего, всё одно теперь никуда не денется и помалкивать будет. Вон как стережётся всего, словно уж топор к голове приставили, иль на нож насадили. Однако на всякий случай ещё рукав своей шубы задрал и на один из тёмных узелков, с красным вкраплением, указал, что в определённом порядке на запястье намечены — Видишь? Тут ещё должок-то твой, твоим пальцем ставленный… Ну, прощевай…

— Говори, де Эпи! — приказал комтур, когда танны одни остались — Я же вижу, ты не все дурные вести нам высказал…

— Не хотел говорить при салавах. Помощи не будет, магистр решил вести великую армию севернее, на Староторж.

Комтур как-то сник задумчиво, а вот жрец, наоборот, проговорил вдохновенно:

— Знаете что, де Эпи? Свою вину вы полностью искупили, принеся эту весть!

— Договор! — опомнился Рюст — Клятва! Необходимо как-то сообщить магистру…

— Не стоит — прокаркал Аккус — Даже хорошо если он не узнает, и тем не нарушит клятву. Да и что значит клятва, данная язычнику? — и категорично произнёс — Мы должны искоренять язычество, истреблять их! А не помогать одним язычникам против других! — а чуть подумав, добавил — И нам самим необходимо присоединиться к великой армии!

— Но как? Даже если сможем прорваться, то местные бояре могут и сдать город… — замолк, услышав тяжёлые шаги поднимающегося посадника.

— Что же? — войдя, посадник произнёс осуждающе — Где ваша великая рать, в железо закованная, да непобедимая?! — тяжко дыша, подошёл к бойнице, морозный воздух вдыхая — Свои замки отстоять не можете, а туда же…

— Про это лучше никому не говорить! — строго произнёс Аккус, так же к бойнице приблизившись и встав рядом — Не надо людей расстраивать…

— Ежели так, то салавской рати тут не так и много осталось — с другой стороны, рассуждая, подошёл комтур — к тому ж пешцы в основном, всю конницу увели на Друговраг и Виль. А значит нам вполне по силам разбить оставшихся…

Все трое смотрели на исчезающее в звёздной ночи тело, такое жирное, что даже вполне справная лошадь под ним, аккуратно ступающая по тонкому озёрному льду, казалась невероятно тощей. Будто того и гляди издохнет от усталости и изнеможения.

В низенькой и тесной избушке, которую салавская воевода левой руки Рябина сделала своей ставкой, Жадун развалил свои телеса на простецкой лавочке:

— Нет, нет и нет! — мотал он головой, упрямо отвергая всякие требования этой «Несгибаемой» — «Хи-хи… И не таких гнули…» — что сидела напротив, положив локти на стол — Ещё раз говорю вам, совет золотых поясов поручил мне разговор только с самим Великим воеводой. И очень жаль, что его нет, потому как варги…

— Тревога! — в избу ворвался её стремянной — Воевода, из Порыжа войско выходит! Для битвы выстраивается…

— Всех в поле! — спокойно встала, собираясь — За дальними разъездами и сторожевыми засадами послать… — Впрочем, государево войско и без её распоряжений уже становилось кому куда положено. За укреплёнными рогатками, споро и быстро. Не зря всё лето тренировались.

Рябина въехала на небольшой холмик, позади дружин своих. Глянула в сторону города. Враг и правда из-за стен вышел. Только вот построение странное и необычное. Боярские дружины и отряд рыцарей стоят за спинами пеших полков.

— Рать! Рать сзади! — послышались взволнованные крики.

Забеспокоились и войска, вышедшие из города. Рябина, как и все, оглянулась, долго прищурено вглядываясь в приближающийся конный полк, пока кто-то не подсказал:

— Стяг Плеса вроде…

От сердца вроде отлегло, как вдруг полк прибавил ходу, разворачиваясь для атаки, сверкнули клинки, и обходя салавское войско, ринулся на, спешно покидающих поле, воинов врага.

— Стой! — гаркнула Рябина, да куда там — Остановите их! — не приказала, рявкнула — Быстрее! — И вестовые, сорвавшись с места, помчались на перерез. Да успеют ли? Вот плесская рать уже дугой обогнула пешцев, пошла через заснеженное поле наискось. По которому мчатся посланцы, крича и махая руками. Вот соприкоснулась с отступающими пехотинцами противника, вот из-за стен уже выглянули невидимые до этого лучники. И… конники отвернули в обратную сторону. Рябина с облегчением выдохнула, глядя как к ней, отделившись от остальных, приближается всадник в дорогой броне, прикрытой шубой.

— Приветствую госпожу воеводу — насмешливо выговорил бравый полковник с курчавой молодой бородкой, лихо остановившись рядом — вижу вовремя мы подоспели…

— Как нельзя кстати — хмуро кивнула Рябина — только не стоит сломя голову кидаться в ловушку.

Боярский сын хмыкнул, посмотрел на свой окровавленный клинок и отдал его стремянному, что следом подскочил, дабы тот обтёр о снег.

— Ненавижу таннов — выговорил.