Женская история о наивности, слабости и силе

Сергей Викторович Уманский, 2022

Автор – врач-психотерапевт, доктор мед. наук, профессор, хорошо знающий проблемы своих пациентов. В книгу вошли три психологические произведения, сюжеты которых подсказаны медицинской практикой. Разные по форме и манере письма, их объединяет углубленный психологический анализ, интерес к тайнам психики и непредсказуемым поворотам в жизни. Драматические сюжетные линии перекликаются с размышлениями о природе человека, психических болезнях и способах их преодоления.

Через три месяца после описанных выше событий.

В полутемном кабинете в глубоком кресле сидел человек в белом халате. Свет настольной лампы освещал приятное немолодое лицо и мятую тетрадь в его руках. Поза выдавала сильную усталость. Доктор Либерман Михаил Львович, как обычно, задержался после работы, чтобы завершить незаконченные за день дела: заполнить амбулаторные карты больных, проконтролировать работу своих сотрудников, врачей психотерапевтического отделения, подписать больничный листы, ответить на формальные письма чиновников от медицины…

За окном моросил дождь, и периодически ветви стоящего рядом клена, стучали в стекло. Общая атмосфера убаюкивала, клонила в сон. Но то, что читал Либерман в тетради, было очень интересно и не давало заснуть. Перелистывая листок за листком, Михаил Львович погружался в события печальные и даже в чем-то трагические. Исповедь измученной женщины. Безысходность, тоска и душевная боль. На каждой странице.

Михаил Львович прикрыл глаза, вспоминая молодую улыбающуюся женщину, одетую скромно, но со вкусом. Она не записывалась на прием в обычном порядке, а поймала доктора Либермана в коридоре отделения.

Приятный тембр ее голоса с вежливыми и в то же время интеллигентно-настойчивыми нотками просьбы: «Михаил Львович, вы не уделите мне пять минут?» — не предполагал отказа.

— Прошу вас, — Доктор Либерман правой рукой указал направление, где был его кабинет.

— Я подойду к вам через пятнадцать минут. Дела, знаете ли, — и с полуулыбкой вновь быстрым шагом пошел по длинному коридору отделения, сверкая огромной лысиной и белизной халата.

Прошло больше часа, но женщина продолжала сидеть около кабинета Либермана, рассматривая какую-то брошюру на журнальном столике, скромную табличку на дверях, на которой было написано, что помимо того, что Либерман М. Л. является заведующим отделением психотерапии в университетской клинике, он еще и профессор, и доктор медицинских наук. В общем, светило.

Через полтора часа вернулся доктор Либерман, весь в смущении и извинениях:

— Простите меня. Неотложные дела. Не думал, что задержусь так надолго, — и, открывая дверь ключом, пригласил даму в кабинет, где предложил ей сесть.

Молодая женщина спокойно, не торопясь села на указанный ей маленький диванчик. Сам Михаил Львович присел на краешек стула напротив нее, надеясь, что беседа будет недолгой.

— Слушаю вас. Вы так долго ждали, что мне даже как-то неудобно, — продолжал, явно оправдываясь, доктор.

— Это вы меня извините, Михаил Львович. Я без записи. Зовут меня Татьяна. Татьяна Михайловская. Я наслышана о вас. Вы хороший доктор, многим помогли.

Либерман, как бы смущаясь, опустил глаза.

— Но я не за помощью, я сама справилась с ситуацией. Решила многие проблемы… Скорее, не так: решила главную проблему, а сейчас не то, чтобы тупик, а какой-то ступор.

Либерман кивнул головой, выказывая понимание.

— Рассказывать долго, — продолжала нежданная визитерша. — В этой тетради я подробно описала все, что со мной произошло. Я знаю, что вы очень занятой человек и вовсе не обязаны помогать или давать советы всем подряд. Но если вас заинтересует моя история, вы, пожалуйста, позвоните мне.

Через неделю Либерман позвонил:

— Татьяна. Добрый день. Я прочитал вашу исповедь. Скажу прямо — впечатлился. Если вы не возражаете, я хотел бы встретиться с вами.

— Конечно-конечно, Михаил Львович. Когда вам будет удобно?

— Завтра в полдень вас устроит?

— Вполне, — в голосе Татьяны слышалась удовлетворенность. — Очень даже для меня удобно.

— Замечательно, — произнес профессор. — Давайте только не у меня в кабинете. Я устал от него. Завтра обещали солнечный день без дождя. Будет хорошая погода. Если вы не против, то можно встретиться в университетском парке. Он у нас восхитительный.

— Хорошо, — ответила Михайловская, после чего возникла небольшая пауза.

— Буду вас ждать, Татьяна. Вы меня узнаете по большой лысине и вашей тетрадке в правой руке, — Неловко пошутил Либерман.

В телефоне послышался звонкий, искренний женский смех.

— Тогда до встречи завтра в полдень. До свидания, Михаил Львович, — и Михайловская отключила телефон.

Либерман про себя отметил, что женщина не лишена чувства юмора, и это вселяло определенный оптимизм.

На следующий день профессор Либерман и Татьяна Михайловская сидели в университетском парке на скамейке под раскидистым желто-красным кленом. Был теплый осенний день, создающий особое настроение благости и умиротворения.

Скамейка была жесткой и неудобной. Она стояла на центральной аллее парка, и студенты, и преподаватели, идущие на обед, постоянно здоровались с профессором, отвлекая и мешая сосредоточиться на разговоре.

Либерман предложил Татьяне пройтись по более уединенным аллеям, где бы им никто не мешал и не отрывал от беседы.

— Вы знаете, Татьяна, то, что вы написали, в некотором роде уникально.

Молодая женщина улыбнулась:

— Вы, Михаил Львович, преувеличиваете.

— Ну, может быть, чуть-чуть, — хитро щурясь, произнес Либерман. — Совсем немного. Так все подробно и доступно написать может далеко не каждый.

— Спасибо. Мне писать не трудно. Я ведь филолог по образованию.

— Да. Это многое объясняет, но не все. Кого-то могло все это сломать. Вы, Татьяна, прошли через трудный, длинный и тяжелый путь. Пережили смерть близкого когда-то вам человека. Все это грустно и печально. Но теперь вы от многого деструктивного и негативного освободились и в принципе абсолютно свободны. Сейчас я вижу перед собой молодую, привлекательную женщину. Ни тени депрессии и тревоги. Что вас беспокоит?

— То-то и беспокоит. Я добилась того, чего хотела, но чувствую, что упустила нечто важное… Или недополучила.… В общем, не знаю, но испытываю определенную неудовлетворенность.

— Да, к сожалению, такое бывает достаточно часто, когда ставишь конкретную цель, а дальше свой жизненный сценарий не прописываешь.

— Это как? Извините, я вас не поняла, — смущенно произнесла Татьяна.

Профессор удивленно посмотрел на нее, искренно не осознавая, как можно не понимать очевидного:

— Ну, на самом деле здесь все абсолютно просто. Для примера: молодой человек долго ухаживает за любимой девушкой и делает ей предложению руки и сердца. Девушка дает свое согласие и выходит замуж за любимого человека. Свадьба. Шампанское. Фейерверки. Все!!! Хеппи-энд. Но!?.. — и Либерман поднял указательный палец правой руки вверх. — Но у каждого из них свой жизненный сценарий долгой и счастливой семейной жизни. И надо же было так случиться, что они не совпали. Бывает. Знаете ли, бывает, и даже чаще, чем хотелось бы. И по какой-то причине молодые люди и не очень не находят компромиссов. Происходит разрыв отношений. И еще совсем недавно без ума счастливые влюбленные расходятся. А вот это уже не прописано в их жизненных сценариях!

В этот момент профессор остановился и посмотрел на Михайловскую.

— Теперь вы понимаете? Крах, кризис, ну и весь прочий негатив. Прописанный подсознательно жизненный сценарий рушится. Если личность гибкая и пластичная, через какое-то время она адаптируется к изменившейся ситуации. Начинает формироваться новый жизненный сценарий. Происходит его корректировка. Но так бывает не всегда.

— И что делать тогда? — простодушно спросила Татьяна.

— Не затягивать. Обращаться к психотерапевту, что, в принципе, вы и сделали. Где-то интуитивно, на уровне подсознания, вы поняли, что ваш путь и ваша победа могут помочь и другим женщинам.

— Я как-то об этом не думала.

— Я же говорю, подсознательно, — профессор смотрел на Татьяну и улыбался. Ему была симпатична эта во многом несчастная, но сильная духом женщина. — Вы гордитесь собой. Не краснейте и не стесняйтесь. Это нормально. Вы молодец. О, довольно уютное местечко, — Михаил Львович обратил внимание на беседку округлой формы, обильно окутанную девичьим виноградом: «Давайте присядем».

Они устроились за покрашенным светло-коричневой краской круглым столиком, стоявшим в центре беседки.

— Какой чудесный день, — расправляя плечи и вдыхая полной грудью, произнес Либерман.

Татьяна согласно кивнула головой, и ее светлые кудрявые волосы заиграли веселыми цветными переливами в лучах осеннего солнца.

«Красивая женщина», — подумал профессор, но, помня, на чем прервался, продолжил свою незаконченную мысль:

— Путь через помощь другим — это тоже ВЫХОД, — он сделал ударение на последнем слове. — Именно так. «ВЫХОД» большими буквами. Новая цель, новый сценарий, новый смысл.

Либерман вдруг замолчал. Михайловская удивленно посмотрела на него:

— Что-то случилось? — озабоченно спросила она.

— Да нет, Танечка, все нормально. Вы не возражаете, что я вас Танечкой назвал? Как-то фамильярно получилось.

Татьяна снова зарделась:

— Вы знаете, Михаил Львович, а мне даже приятно. Как будто бы мы ближе стали.

— Ну, тогда все в порядке. Обещаю не злоупотреблять диминутивами.

— Чем-чем? — Михайловская на секунду задумалась, а затем, с очаровательной полуулыбкой произнесла: “Я вспомнила. Диминутив…. Я знаю, что это такое. Я же все-таки филолог. Диминутив — это уменьшительно-ласкательная форма. Правильно!?”.

Все верно, Татьяна. Правильно. Простите, если я вас этим обидел, — лицо Либермана было серьезно-спокойным, без тени иронии.

У меня такое бывает, — продолжал Михаил Львович: «Это, может быть, даже где-то профессиональное. Иногда использую в работе. Ну и с вами как бы само собой получилось. Не могу же я вас, ну или любого другого симпатичного мне пациента, погладить по головке или прижать себе. А через использование уменьшительно-ласкательного имени это возможно — это как бы поглаживание, такое психотерапевтическое. Чтобы человек почувствовал, что он не безразличен мне как врачу. И, если хотите, это одна из возможностей формирования эмпатии как состояния осознанного сопереживания текущему эмоциональному состоянию другого человека».

— А вы, Михаил Львович, меня уже рассматриваете как пациентку? — хитро щурясь и кокетливо улыбаясь, спросила Татьяна.

— Нет, боже упаси. Без вашего согласия… — и Либерман состроил гримасу, от которой молодая женщина рассмеялась звонко и заразительно. В уголках ее светло-зеленых глаз появились маленькие морщинки искренности и доверия к человеку, разбудившему глубоко спрятанные чувства.

— А я бы не отказалась, — с очаровательной улыбкой продолжала Татьяна.

— В принципе, и я не возражаю, — уже серьезно произнес Михаил Львович. — Но у меня есть еще одно предложение. Может быть, оно вас удивит. Я понимаю, что ваши заметки — это глубоко пережитое и очень личное. Не всякий решится на такие откровения, о которых вы пишете. Это вещь интимная. И тем не менее, вы, Татьяна, решились показать их совершенно незнакомому человеку, то есть мне. Не считаете, что это рискованно, я бы даже сказал, опрометчиво?

— Я думала об этом. Но это не спонтанное решение. Перед тем как прийти к вам, я интересовалась кто вы такой. Простите, конечно. Читала о вас, смотрела ваши научные труды. Правда мало что поняла, но все же. Говорила с людьми, которые у вас лечились. Моя подруга ходила на ваши лекции в университете. Она без ума от вас. Так что я многое о вас знаю.

— Хорошо-хорошо, — удовлетворенный ответом, произнес Либерман. — Давайте вернемся к моему предложению.

— Давайте, — примирительно согласилась Татьяна.

— Помните, я уже говорил вам, что ваш текст интересен и уникален…

Татьяна пыталась возразить, но Либерман жестом руки приостановил ее:

— Он необычен и важен. Актуален для многих женщин, попавших в подобную ситуацию. Ваши заметки, если их немного «причесать», могли бы быть великолепным пособием. Возьмитесь, пожалуйста, за этот проект, а я вам помогу. Обещаю.

Михаил Львович смотрел на Татьяну Михайловскую. Она была в нерешительности. Пауза затягивалась.

— Кстати! — прервал молчание профессор: «Это может быть первым шагом к решению вашей проблемы. Сейчас вы находитесь в состоянии неопределенности. Состояние неустойчивого психоэмоционального равновесия. Во многом это критическая ситуация. Перед вами сейчас открыты многие пути. Но как выбрать правильный? И вот здесь, может быть, даже сейчас, именно в этот момент, в этой точке пересекаются четыре очень важные линии: и смысла жизни, и жизненного сценария, и цели, и возможного предназначения».

— Не знаю… Получится ли… Раньше я много писала… Статьи, заметки. Но они меня не касались. Стихи писала, даже сборник маленький выпустила. Правда, было это давно. Еще до замужества. Михайловская все еще была в замешательстве.

— Как это давно было… — задумчиво произнесла она.

— Это не проблема. Для вас это всего лишь новый жанр. Татьяна, вы профессионал, и немного переработать текст, я думаю, для вас не составит большого труда. Главное, чтобы вы согласились, и тогда ваш опыт и знания увидят свет. А я буду помогать вам по мере своих сил и возможностей.

— Хорошо. Давайте попробуем. Я вам, Михаил Львович, всецело доверяю.

— Спасибо, — Либерман кивнул головой в знак благодарности. — Перед публикацией вашей исповеди надо, конечно, подправить некоторые фрагменты. Оформить их в более, я бы сказал, литературно-художественном стиле. Прочитав вашу рукопись, хочу отметить, что вы достаточно хорошо и легко пишете.

На этот раз румянец благодарности разлился по лицу Татьяны.

— Если мы постараемся, может получиться отличное пособие для женщин, которые попали в подобную сложную жизненную ситуацию. Что скажете? — заглядывая Михайловской в глаза, спросил профессор.

— Скажу, что неожиданно и здорово, — и после непродолжительной паузы: — Спасибо вам, Михаил Львович.