Поминуха в Кушмарии

Сергей Евстратьев, 2018

Уважаемый читатель, ты сегодня смеялся? Нет. Негодовал? Да! Тогда эта книга для тебя. Doctor honoris causa, профессор и академик, экономист Сергей Евстратьев, доказав, что остроумие сильнее ума, если им пользоваться с умом, а современная экономика и юмор – синонимы, перешел на сторону литературы. Его ироничный и озорной взгляд оценены. Он удостоен премии «Золотой телёнок» Литературной газеты, звания лауреата Национального конкурса драматургов, Союзом писателей Республики Молдова дважды признан писателем-сатириком № 1. В 2017 г. за книгу «Сказки для взрослых» и в 2018 г. за книгу «Поминуха в Кушмарии», которая перед вами. Мы уверены, читая ее, вы будете смеяться и грустить, возмущаться и улыбаться. Что еще нужно хорошей книге?

9. Поминальный коллоквиум

В комнате стало просторнее. Гроб убрали. Рассевшиеся вокруг стола гости улыбались, уже не стесняясь. Голубцы в виноградных листочках манили ароматом, вино в стаканах искрилось. Чокались, не соблюдая принципа четности. Голос тостирующего спикера звучал почти без официоза.

Кто в зрелом возрасте не может не давать советы? Таких мало найдется. Тем более, в южном городе. Тем более, после рюмочки. И не имеет значения, разбирается или не разбирается в обсуждаемом вопросе желающий дать совет, но дать совет он обязан. Причем не важно, оценят его или нет.

Спикер был неудержим:

— Как видите, все уладилось, успокоилось, можно провести коллоквиум.

— Чего провести? — не мог успокоиться Федосеич.

— Коллоквиум — слово латинское, означает беседу, разговор.

Вот мы и поговорим о нашей уважаемой Анне Георгиевне.

Какой таксист не любит быстрой езды, нарушая все правила? Федосеич не стал исключением. Он не дал поминальному спикеру закончить фразу. Встав с поднятым стаканом, вежливо начал:

— Mille pardon, чёрт побери, господа! Позвольте нам, простым людям от баранки, пожелать, чтобы по дороге к Отцу нашему, когда Он призовет, Анне не мешали дорожные инспекторы.

Василий удивился:

— Ну, ты даешь, шашист. Какие там инспекторы? Они все в аду. А у Анны маршрут: земля — рай.

Таксист, названный «шашистом», обидчиво насупился:

— Ты мало с ними сталкивался. Полицейские инспекторы где угодно прячутся, хотя по закону не имеют права, но права потом качают, и четко знают, кого трогать чревато. Мы, таксисты, к таким не относимся. Потому мой тост справедливый.

— А что, Анна на такси в рай поедет? — продолжал подначивать Василий.

Спикер вспомнил о своих обязанностях:

— Предложение поступило, я поддерживаю уважаемого шашиста, тьфу, уважаемого господина таксиста. Он предупредил о возможных препятствиях в дороге, предупредил обоснованно, на основе личного опыта. Сколько лет за рулем, уважаемый?

— Через месяц тридцать будет.

— Слышите, тридцать! Месяц отбрасываем, как отпускной. Нельзя не считаться с таким опытом. Итак, за хорошую дорогу Анны Георгиевны, без излишних контролеров! Можно чокнуться.

Таксист, довольный признанием, снисходительно обратился к Василию:

— Ну что, Вася, вперед? — и чокнулся с ним. — Стоклеточные шашки не для тебя. Играй в простые.

Будущее Анны не могло оставить равнодушными соседок, а Прасковью плациндовну в особенности. Она немедленно повернулась к Федосеичу:

— Уважаемый, простите, мы не знакомы с вами. Как вас величать?

Непривыкший к подобному вниманию, он засмущался:

— Семен я.

— А по отчеству?

— Федосеевич.

— Так вот, скажу я всем вам, — она обвела взглядом сидящих за столом, — наш Семен Федосеевич, хотя не из муниципия, но прав. Дороги — дело серьезное, на них всякие встречаются. Хватает разных там. И инспекторов тоже. Сколько на ней ям больших и маленьких? И не везде дорога ровная. Потому соглашусь с опытом Семена Федосеевича и добавлю пожелание Анне, чтобы ее не трясло по дороге. А с вами, Семен Федосеевич, хочу чокнуться. Я была на рынке, видела как вы подушку покупали. Сам большой, и голова у вас крупная, а взяли маленькую подушечку.

— А мне большая не нужна. У моей жены грудь восьмого размера.

Изяслав, хотя адвокатом не был, за словом в карман не лез, ни в свой, ни в чужой, пил мало, выглядел обиженным, но напомнил о себе:

— Вы меня снабженцем называете. Между тем, по-современному, мы все менеджеры и чем-то управляем.

Статистик играл роль резонера:

— Или делаем вид, что управляем.

Реакции не последовало. Изяслав продолжил:

— Каждый из нас в своих делах менеджер. Я — купипродай сантехнику, Анна — менеджер по квасу, уважаемый господин прокурор — по государственным законам, не менее уважаемый господин адвокат — тоже по законам, но с другой стороны. Наш ребе, да пусть он проживет 120 лет, говорит:

«На небесах тоже разделение. В чистилище, как в синагоге: мужчины и женщины отдельно.» Я его спросил: почему, грехи-то общие? Разве не так? Вы знаете, что он мне ответил? Так я вам объясню. Ребе сказал: «Я сам грешник, но Божьи заповеди чту. Так что и у меня самого разделение в голове». Давайте выпьем за батюшку, который поддержал Анну!

Представителей общества трезвости за столом не оказалось.

Мария, любительница прогнозов погоды, слушавшая их по всем радио и телеканалам, и далее прогнозировала сама, дополнила тему переселения в лучший мир:

— Но все равно в дорогу одеться нужно потеплее. Дабы не простыть. На голову — шапочку вязаную, на ноги — носки шерстяные. В рай больного могут не пустить, чтобы других не заразить. Тогда что делать? Возвращаться? Поздно. И где лечиться прикажите? Может, там полис не действует. Земли уже, — она развела руками, — а неба еще, — она свела руки, — и на том свете хочется жить здоровым.

Коллега Анны по работе, дожевав соленый огурец, начала размеренно:

— Послушала Семен Федосеевича и скажу, не стесняясь: я с ним согласна. Опыта нам не занимать, как-никак вместе с Анной больше четверти века в одном цеху водичку лили. Потому важно для Анны, чтобы начальник справедливый и добрый там оказался. Он психологический климат создает.

Но сомелье плацинд была начеку:

— Фрося, воды ты, конечно, налила немало, но, скажи, какой начальник в раю? Если там появятся начальники, то и раю конец.

Однако цеховой психолог замечания не восприняла:

— Для кого Фрося, а для кого Ефросиния Михайловна, между прочим. Ты, Парасковья, дальше своего забора не ходила, видно. На работе как? Если начальник только гаркает, не понимает, когда потребовать, когда поблажку дать, добрые слова забыл, то с таким начальником работать не в дугу. Люди увольняться станут.

Молчавшая до сих пор соседка, сидевшая слева от сослуживицы Анны, очнулась:

— Какой начальник попадется, конечно, важно. О чём вы говорите, какие увольнения? В раю не работают, в аду — другое дело, даже черти трудятся, проверяют температуру в котле, управляют грешниками, но всё же главное — не то. Нам, женщинам, без мужика жизнь не в радость, одно бытие. Для укрепления семьи я бы установила нормативный минимум проживания в браке. И за его соблюдение доплачивать к пенсии, а при нарушении — снижать пенсию. Тогда супруги не раз подумали бы, прежде чем разводиться. Я думаю, — она показала пальцем на потолок, — правда, я там не была, но, уверена, и там тоже самое. Скажу по-культурянски: что за райская жизнь без хорошего мужика? Это не райская жизнь — одно безделье. Вот я и желаю Анне там найти такого мужика.

Ефросиния Михайловна перестала поглощать голубцы:

— Я тебя, соседка, конечно, уважаю. Ты легка на поману^[2], но напомню ещё раз про забор, дальше которого ты не видишь. Не помнишь — в раю Анну ждет муж Дмитрий. Какая у них любовь была! А ты — мужичка искать.

— Зря ты меня кособочишь, — пожаловалась левая соседка, — Анне легко, у нее только один Дмитрий и был, а мне каково? Троих мужей похоронила. В промежутке сколько мужиков, уже не упомню, но никого не обижала. Каждому говорила, что он у меня второй.

— А кто первый был?

— Военная тайна. Мы жили по соседству с воинской частью.

— Может, твой первенец — сын полка, — попытался смутить Изяслав.

— Возле нас стоял не полк, а бригада карабинеров, — уточнила левая соседка.

— А я вот всю жизнь одинока, — вздохнула соседка с права.

— Как одинока? — удивилась прогнозистка — у тебя же муж есть.

— Вот то-то и оно, только он и есть, — снова вздохнула правая соседка.

— Господь терпел и нам велел, — не согласилась Мария.

— Ему легко, он вечен, потому и терпелив. Я в зеркало посмотрю — сама себе противна. Уже все, и терпеть нечего, — и обратилась к Василию, — ты молодой ещё, не обижайся на старую. Вот по заграницам ездишь, тогда скажи, сколько можно с собой брать безпошлинно спиртного и сигарет?

Василий недоумевающе посмотрел на любопытную:

— В каждой стране по-разному. Вы куда ехать хотите?

— Я не о себе, я за Анну переживаю. Надоест ей сидеть в сладком раю, захочется остренького попробовать, а как выйти? Вот тут бутылочки и сигареты пригодятся. Угостишь кого надо… и, я думаю, понятно.

Василий положил вилку, налил стакан вина:

— Конечно, вечное блаженство скучно, это уж точно. Но вы такое говорите. По-вашему, рай окружён государственной границей?

— Божественной — наверняка. Как же иначе. По вашему, заходи — не хочу? Зачем тогда ключник Пётр? Он не каждого пускает. Думаю, он не один, у него целая служба. Согласно положению и охраняет. Вот я сижу вахтёршей в общежитии по графику. Наш комендант строго следит, и мы тоже. Приведу случай. Сенька из сорок первой в прошлую пятницу с девчонкой пришёл, мне коробку конфет подарил, я по-культурянски пустила ее без документов. И там так же. Сладкое везде любят.

Василий махнул рукой, чокнулся с таксистом и выпил. Пенсионер Куку, пивший не больше Изюнчика-везунчика, проявил себя демократом:

— Говорят, смерть уравнивает. Отнюдь. Одни лежат в больших залах, гроб из красного дерева выносится под аплодисменты. Другого везут в гробу из некрашеных досок на повозке два вола или хромая лошадь. Поминок не могут устроить. Я уже молчу, кого на каком кладбище хоронят.

Федосеич решил подзавести бабуль:

— Небесная таможня, конечно, имеется, но мы не знаем, какая там валюта. Значит, нужно золотишко брать. И декларацию о доходах не забыть. Ее будут учитывать при определении, куда тебе — в рай или в ад?

Бабули, уйдя на пенсию, осовременились:

— А в интернете найти и уточнить нельзя?

— Поискать-то можно, но доступ только по паролю. Где узнать пароль этот?

— На коротких волнах. Длинные волны туда не проходят, — объяснил пенсионер Куку.

— Я так думаю, — вдруг заявила левая соседка, — человек умрет, так он выше космонавта поднимется.

Никто не возражал. Все увлеклись едой. Беседа смолкла.

Ефросиния устала от плацинд и обратилась к Василию:

— Гроб у Аннушки твой?

— Мой без меня привезут. А что, этот не нравится? Консультант фирмы сказал: надёжный, с гарантией.

Ефросиния Михайловна покачала головой:

— Блестит слишком и необустроенный. Мне, пожалуйста, привезёшь с полочками.

Василий растерялся:

— Вы что, бабоньки, забыли, или уже перепробовали, — он показал на кувшин, — ведь гроб не имеет карманов? Вы ещё холодильник и микроволновку в гроб попросите.

— Не хозяйственный ты цветочек — Василёчик. Куда продукт на дорогу положить? Не голодать же между остановками?

— Ясно, насмотрелись вы ужастиков, тут без, — он вновь наполнил стаканы, — не разберёшься.

— Ты, Васику, не спеши. Напомню тебе. После кончины девятый день отмечаем? Остановка. Сороковой день отмечаем? Остановка. Потому в дорогу надо взять необходимое, пока на небесное довольствие не перейдёшь. Гроб, как и карман, запас не тянет. Я понимаю, в раю есть всё, но моих закруток там же нету.

— Я вам скажу из жизни, — не успокоилась Парасковья, — квасок Анны семейные отношения укрепляет. Вот, к примеру, Дорел привык к окрошке и заме, что Санда делала ему на квасе. Поцапались они. Стал жить с Дориной, а та квас не признавала, вместо него у нее кефир. Дорел два месяца потерпел — и вернулся просить прощения.

Председатель коллоквиума поднял кружку:

— Давайте выпьем за наш век. Чего-чего, а кваса он заслужил.

— Это уж точно, — начал Василий, — век книги закончился, вовсю идет век интернета.

— И диабета, — грустно вымолвил прокурор.

— Ничего страшного, — Василий добавил дозу оптимизма, — скоро найдут новые лекарства, век-то не пешком двигается, не вприпрыжку, а космической ракетой.

— И учиться не обязательно, — напомнил о себе грибник, — можно ничего не знать, а задавать в интернете вопросы — и будешь всезнайка.

— Точнее, ничегонезнайка, — узаконил прокурор.

— Мы живем в век всеобщего проникновения, — напомнил о себе Федосеич. — Вез однажды одного пассажира с раскосыми глазами, так он прямо заявил: «Живем в век двух пальцев!».

— Цифры используются — это хорошо, но трактовка загадочная, — засомневался статистик.

— Не спеши. Сейчас расшифрую, — горделиво продолжил Федосеич, — он мне объяснил так: «Увидишь чужую голую задницу, немедленно засунь в нее свой палец, а другой палец засунь в свою. Когда тебе захотят засунуть, там уже будет занято». Теперь понятно, уважаемый? — и километролюбитель победоносно хлопнул цифролюба по плечу.

Спикер уловил: коллоквиум понесло не в ту степь, требуется его вмешательство:

— Дорогие поминальщики, оставим сии вопросы социальным психологам. Я предоставляю слово самому строгому члену стола, многоуважаемому Георгию Васильевичу, прокурору города.

Прокурор встал:

— Спасибо, любезный председатель, но ты перестарался. Здесь, за столом, неуважаемых нет. Замечу, даже депутаты — рабы Божии. Хотя разделяются на тех, кто верит, и тех, кто не верит во Всевышнего. Когда суд взвесит умершее сердце Анны на весах и уравновесит его добром, то, безусловно, отправит её в райские кущи. Но до суда надо еще дожить. Выпьем за Анну Георгиевну! Пусть хранит ее Господь!

— Всех хранит Господь, — добавил въедливый статистик.

— А срок хранения устанавливает черт, — не удержался Изяслав, — но прокурора поддерживаю. Хотя верить в Бога после Холокоста трудно.

Поминальное застолье с каждым тостом становилось все более похожим на свадьбу. Спикер тоже разошелся и не мог оставить без комментариев последние слова прокурора:

— Твой вопрос, уважаемый прокурор, многоплановый. Небесный фараон строже закона. Сначала не забудем: мы все — будущие покойники. Из чего и давайте исходить. Нужны на поминках прения? Учёные признают открытие доказанным, лишь когда соблюдена чистота опыта.

— Какая чистота, не знаю, — вмешалась молчавшая до сих пор главная кухарка Лукерия, — но знаю: наша Зинка четвёртый раз девушкой замуж выходит в том же платье. И женихи не возмущаются.

Таксисту надоел холостой пробег:

— Mille pardon, я не учёный, я практик с многокилометровым зарубежным опытом. В Грузии, на сельской трассе, в горах, при появлении второй дороги, висит знак, изображающий два куриных яйца. Непонимающим объясняют: дорога раздваяется.

Смех был ответом на анекдот. Спикер подхватил идею:

— В Библии замечено: познание умножает скорбь. Так зачем же её на поминках увеличивать? Вот так, уважаемый Mille pardon! О покойнике мы истины не узнаем, услышим лишь часть правды.

Наблюдательный таксист уловил поворот в речи адвоката — депутата:

— Недругам покойника хулить его тоже не резон, он уже им не конкурент. А завидовать ушедшему из жизни… Mille pardon!

Василий поддержал таксиста-моралиста:

— У всех есть грязное бельё, стирать его при всех гигиенически вредно. А не знающий покойника вообще не имеет право вмешиваться, это уж точно. Я думаю, они просто пожмут плечами и выпьют поминальную рюмку. Надеюсь, наш прокурор не возражает?

Прокурор довольный тем, что к нему вернулось внимание, снова встал, как на судебном процессе, и законодательным голосом изрёк:

— Народ мудр, ещё в древности установил свой закон об отношении к покойнику: хорошо или ничего. Для лиха предназначены иные места, и поминают лихом в других случаях. Давайте выпьем, чтобы мы его поменьше и пореже знали. Оппоненты имеются?

Дружное чоканье подтвердило их отсутствие.

Пока гости Анны бражничали по вполне богоугодному поводу, ситуация с ее домом начала перетекать в иную плоскость.

Примечания

2

Помана (скушмарийского) — подарки в честь памяти упокоенного.